О любви и криминале

За долгие годы брака Стрельников слышал море ругательств в свой адрес, но высказываться в ответ никогда себе не позволял, хотя хотел, признаться, слишком часто. На языке у него крутились тонны определений и характеристик, своею едкостью способных истерзать чужие чувства рваными ранами, но ни одно из них так и не было озвучено. Он не из таких, его не тому учили и не так воспитали, чтобы оскорблять женщину, особенно любимую. Даже если она бесит его до дрожи, а сказать так в его случае - значит не сказать ничего. Она пилит его от самой «Канарейки», не обращая никакого внимания на ребят, сидящих с ними в одной машине. Гриша уже давно прекратил попытки ее осадить, все равно ребята все понимают - Натка она и есть Натка. Он уже и в слова ее не вслушивается, только молча мечтает о том, чтобы у Стрельниковой волшебным образом появилась кнопка выключения, на которую он готов тыкать до потери сознания, пока Ната наконец не заткнется. А ведь началось то с чего, с пустяка. Днём приходил Малиновский, вывалил перед ним здоровенную карту, заботливо свернутую в рулончик. Маркером провёл ломаную - это, мол, твоя территория, это мол, моя. И не смей, сука ты эдакая, за эту линию заходить. Стрельников, разумеется, возразил. Возразил весьма деликатно, можно сказать, по-приятельски - из чистых душевных побуждений намекнул, что с подобным паскудным разделением территории не согласен и намерен предложить свою собственную идею, проведя тем же маркером поверх уже существующей дохленькой линии Малиновского. Малиновский Стрельниковскую идею не оценил, так же деликатно намекнув коллеге по цеху, что считает его предложение, как минимум, ублюдочным, а так же от всей души советует ему, шавке, знать своё место. Стрельников в свою очередь весьма дружелюбно порвал карту и наградил уже уходящего Малиновского статусом розовой швали, что, собственно, и привело к началу Наткиной истерики. Ей почему-то подобное миловидное общение совершенно не понравилось, и она, как только захлопнулась дверь, от созерцания сразу перешла к наступлению, аргументируя свою ругань тем, что Стрельников как никогда близок к тому, чтобы вместе с картой окончательно разорвать хоть какие-то отношения с последним коллегой по цеху, способным ещё хоть как-то переваривать Гришу и его поведение. Стрельников хотел было высказать Нате в ответ, какая она круглая дура, стерва и дерганая истеричка, но вслух выдавил только пару слабеньких угроз. И все же жаль, что его так воспитали, не пришлось бы терпеть ее нескончаемые возгласы. Вот это бы она удивилась, если бы он хоть раз обозвал ее хоть чем-то из того, что получает в свой адрес. Да не то чтобы удивилась, она бы прямо-таки охуела, так охуела, что наконец бы заткнулась. Заткнулась и не произнесла бы ни слова до самого конца пути, а только смотрела бы на него своими круглыми от изумления глазами, забывая даже моргать. Да, все-таки, жалко, что его так воспитали. Пока Стрельников пытается игнорировать осточертевшие ему возгласы, Натка раскочегаривается ещё сильнее - за долгие годы она так и не смогла свыкнуться с мужниной привычкой играть в молчанку, и это страшно выводит ее из себя. Лучше бы орал, ей богу. -Ты так и будешь молчать, сволота? - тыкает она смотрящего в окно мужа. -Че? -Оглох? Ты слушаешь меня вообще, нет? Стрельников только глаза закатывает, зная, что Нателла это уловит даже через глянцевую заслонку солнцезащитных очков. -Тебе абсолютно все равно, что с тобой будет потом? Ты понимаешь своей башкой полупустой, что нам ещё с ним работать? Или может ты хочешь устроиться официально, м? Должность дворника тебя устраивает, муженек? Стрельников неизменно молчит. Интересно, если связать ей руки и заклеить рот скотчем, она сильно обидится? Или, может, просто прикрыть рот ладонью... Хотя нет, вдруг задохнётся или, что хуже, укусит. Эх, мечты, далекие и неосуществимые мечты... Наткин голос режет уши получше любого напильника. Режет не только Стрельникову, но и ребятам, и потому водитель жмёт на газ с особым усердием - в конце концов, чем быстрее они доедут, тем быстрее кончится ад. Стрельников прощается с ребятами коротким кивком, наконец вылезая из злополучного салона, Натка не прощается вообще, не прекращая свой информационно-оскорбительный поток. Гриша шагает в сторону дома быстро, стараясь значительно обогнать Нату, понимая, что недолгое состояние транса вновь его покидает. Господи, если он срочно ничего не предпримет, ему придётся слушать вопли до самого вечера, пока сын не вернётся с занятий или пока Нателла не устанет. А запала у неё хватит ещё на несколько часов точно. Он проверял. Наткины слова с каждой секундой становятся все чётче. Ей богу, ещё какая-нибудь неудачная фраза, и его уникальному терпению придёт конец. -...ты, Стрельников, так всю жизнь мне испортишь, беспринципная ты скотина, вечно делаешь все не так! Если мы, сука, разведемся, то только по твоей вине, слышишь? А вот и оно. Тема потенциального развода для Стрельникова больная, жена как всегда знает, на что надавить, чтобы вывести его из себя. Что ж, это последняя капля. Хотела, чтобы он прореагировал - пожалуйста, получай, дорогая. -Ната,- произносит он с легким надрывом в голосе, останавливаясь и тем самым заставляя жену на долю секунды заткнуться, - ты заебала. Нателла уже было открывает рот, чтобы возмущённо взвизгнуть, как чувствует, что ее хватают на руки и закидывают на плечо. -Стрельников, ты че? Совсем? -Я повторяю, ты заебала орать, Ната. -А ну отпусти. Гриша, блять, отпусти! Стрельников вымученно улыбается и только усиливает хватку, пока Ната дрыгается и стучит кулаками по его спине. -Не дёргайся, хуже будет. -Что это такое...Пусти, говорю! Он, собрав силы в кулак, тащит ее вдоль улицы, игнорируя удивленные взгляды прохожих до тех пор, пока наконец не добирается до подъезда. Ее голос эхом раздаётся по лестничной клетке, пока Стрельников медленно поднимается на нужный этаж. Натка наконец перестаёт дрыгать ногами - лакированные туфли так и норовят свалиться со ступней, а царапать их или, ещё хуже, ломать каблуки совсем не хочется. Стрельников открывает дверь - не знает, каким чудом, с Наткой то на плече, но открывает, под ее недовольные возгласы переносит через порог и несёт прямиком в спальню. Туфли по пути все же падают, такая же судьба ожидает и саму Нату - Стрельников не без облегчения бросает ее на кровать. Не успевшая прийти в себя Нателла сердито грозит ему пальцем: -Ей богу, Стрельников, если ещё раз такое повторится, я тебя... -Умоляю, Ната, заткнись,- окончательно заебанный Гриша буквально затыкает жену, нависая над ней и припадая к ее губам, зная, что это, возможно, единственный способ ее усмирить. Нателла поначалу брыкается, пытаясь его от себя отпихнуть, но все же увлекается быстрее, чем от себя ожидает. Пара секунд - и она уже расслабляется, будто бы забывая о недавнем настрое и начиная шарить руками по нависающему над ней телу и расстегивать чужую рубашку. Стрельников прижимает жену к себе так сильно, как только может, параллельно стаскивая с неё одежду и наконец наслаждаясь повисшей, правда ненадолго, тишиной. Ната лежит абсолютно обессилевшая и взмокшая, удобно устроившись головой на груди мужа и пытаясь наконец отдышаться. Стрельников также дышит глубоко, расположив руку на Наткином хрупком плече, улыбается. Знает, все-таки, как ее успокоить. Жаль только, что способ всего один. Зато работает безотказно. Нателла блаженно хлопает глазами, еле сдерживая широкую улыбку. -Как же я тебя ненавижу, Стрельников,- она удобнее устраивается на груди мужа, стараясь сильнее к нему прижаться. Стрельников усмехается, чмокая Нату в макушку и осторожно сжимая ладонь, покоящуюся на ее плече: -И я тебя, конфетка, и я тебя.