Шум и ярость

***

      Просыпаюсь от звука закипающего чайника и долго не могу понять, где нахожусь, пока Влад не трогает меня за плечо:       — Димыч, вставай, я гречу сварил.       Я свешиваюсь и смотрю на гору одеял внизу. Гора шевелится:       — Поднимите мне веки-и-и…       — Ну хватит из себя умирающего корчить!       Я укоризненно смотрю на Влада, а затем в ахуе наблюдаю, как легко Сережа сбрасывает ноги с кровати и встает, уверенным шагом подходит к холодильнику; достает минералку, пьет жадными глотками.       — Ты! Притворялся!       Сережа недовольно поворачивает ко мне разбитое лицо:       — Ну да, ебало акварелью раскрасил, палец для виду замотал, сотряс, блевоту тоже имитировал, — серьезный взгляд заставляет меня практически пожалеть о таком гнусном подозрении. — Ну, может, слегка…       Влад ржет.       — Да мне реально хуево! Просто хотел почувствовать себя раненым монархом…       Я спрыгиваю, несусь к нему, валю на кровать и начинаю щекотать, он вырывается, кричит, я задираю футболку и вижу синие пятна на ребрах.       — Блядь, прости…       — Да иди на кол…       Мы барахтаемся на кровати, я осторожно обнимаю его, целую синяки, глажу по волосам. Он ластится ко мне как-то по-звериному, трется щекой о грудь.       Влад громко кашляет:       — Завтрак. Садитесь жрать, пожалуйста!       Мы послушно садимся за маленький стол, разбираем тарелки. В жизни не ел ничего вкуснее.       — Пойдем-ка, покурим-ка!       Помогаю Сереже натянуть штаны, смотрю на него снизу вверх, веду руками по бедрам, у него привстает. Смущаемся. Весело и шумно скатываемся по лестнице, в процессе выясняем, что Сереже не так уж и похорошело: бледный, запыхавшийся, он еле спустился. Стоим возле общаги, наслаждаемся первой за день сигаретой. Вдруг в кармане вибрирует. Я достаю телефон: 30 пропущенных от мамы.       — Еб твою мать…       Немного отхожу от ребят, набираю номер:       — Алло, — голос просто нечитаемый.       — Мам, прости, пожалуйста, я не видел…       — Где ты.       — Я у Сережи…       — Все нормально?       — В целом — да.       Шумный вздох.       — Дома тебе… лучше сейчас не появляться.       В лоб бросается испарина:       — Понял.       — Я позвоню вечером… расскажу обстановку. Будь на связи.       — Хорошо, мам.       — Денег скинула.       — Спасибо, мам.       Возвращаюсь, сталкиваюсь с озабоченными лицами.       — Все нормально.       Достаю пачку, закуриваем по второму кругу. Сережа весь как-то дергается, приваливается к стенке, роняет сигарету, я испуганно подхватываю его:       — Тебе плохо?       — Н-не… голова закружилась…       — Бля, тебе нельзя курить походу, — краснею, прижимаю его к себе, он тяжело дышит. Медленно возвращаемся.       Идем умываться, Сережа держит загипсованную левую руку навесу, морщится, когда вода или паста попадает на ранки. Мне так горячо рядом с ним, и очень, очень стыдно. Каждый его синяк, каждая ссадина и царапина, каждый болезненный выдох — моя гребаная вина. В умывальнике мы вдвоем, Сережа что-то рассказывает, шутит, как только он умеет, — пытаюсь не смеяться, и не получается.       — Ты какой-то странный, — насмешливо-внимательный взгляд.       — Это ты странный.       — Я? Да я ваще ебанутый, — ржет.       Опять не могу сдержать улыбку. Смотрю на объявление: «ВЕРНИТЕ КРАСНЫЕ ШОРТЫ».       Он кладет на мое плечо руку:        — Ну че такое? Я думал, за свои подвиги заслужил прощение.       Я запальчиво поднимаю на него глаза и тут же их опускаю.       — Ну скажи что-нибудь.       — Прости.       Смотрит на меня, как на умалишенного:       — За что?       — За это, — киваю на гипс. — И за все остальное.       — Не пойму, схуяли ты…       — Прости, что так вышло. Что струсил. И не защитил.       — Все, заткнись нахуй, — грубо целует меня, кусается.       Я смеюсь:       — Ты совсем как дикий!       — Я дико клевый!       — Сейчас никто не говорит «клево».       — А ты не умничай.       Просовывает холодную правую руку мне под футболку, гладит по животу, который тут же скручивает, щипает за бок. Я громко выдыхаю, он страшно доволен. Трется бедром о мой член, я уже весь красный — он, походу, кайфует, когда я смущаюсь.       Дверь скрипит, Сережа убирает руку:       — Ладно, погнали.       В комнате плюхается на кровать, поднимает руки, потягивается. Вдруг морщится:       — Пиздец, пойду-ка в душ.       Я смеюсь.       — Ты че ржешь? Воняешь еще хуже.       Шутливо толкаю его, он шипит.       — Бля-а, извини.       Влад смеется над нами, говорит, мы оба воняем. Сережа дает мне чистое полотенце, шлепанцы, берет гель для душа (он же шампунь); спускаемся в душевую. Меня немного потряхивает при мысли, что мы будем раздеваться друг перед другом. И перед другими парнями. Пока шли, я представлял Сережу без одежды, хотя уже видел его вчера раздетого, как-то не заострял на этом внимания: не до того было. Наконец, мы пришли. Ряд пустых кабинок — только в последней шумит вода. Сережа ухмыляется.       — Ну че, помогай инвалиду раздеться.       Я послушно стягиваю с него футболку, бессовестно глазею на подтянутый торс, дрожащим пальцем касаюсь гематомы на боку. Он садится на лавку, я опускаюсь на корточки, закрываю глаза, стягиваю домашние спортивные штаны. Он как-то напряженно наблюдает за мной. Облизываю губы, разглядываю его тело: длинные стройные ноги, дорожка темных волос от лобка к пупку, широкая грудь, темно-розовые соски — все хочется потрогать.       — Трусы-то хоть сам снимешь? — Отворачиваюсь, чтобы не видел лица.       — Нет, — стопудово лыбится, — помоги.       Бросаю затравленный взгляд в сторону занятой кабинки. Не поворачиваясь, одной рукой цепляю резинку семейников и сдергиваю вниз. Все так же стоя к нему спиной, раздеваюсь сам. У меня стоит. Прикрываюсь полотенцем, захожу в свободную кабинку. Сережа оказывается тут же.       — Ты че делаешь? Мы не одни, — злобно шепчу в его довольную рожу.       — Да ладно, забей, он щас съебется.       Шум воды стихает.       — Блядь, он щас выйдет и увидит нас, еблан!       Выскакиваю в соседнюю кабинку, до меня доносится сдавленная матершина. Включаю воду, парень выходит, обтирается, быстро натягивает шорты, майку и уходит. Рядом со мной тут же появляется Сережа. Его стояк упирается мне в бедро. Смотрю, как вода стекает по его длинным волосам, наклоняюсь, целую его, он гладит меня по бокам, растирает гель по спине. У него мокрые ресницы, мокрые губы, мокрые соски, мокрый член. Прижимаю его к себе за талию, сжимаю задницу. Уже готов кончить от того, как хрипло он стонет. Походу, еще больше он кайфует, когда я перехватываю инициативу.       Такая публичность, конечно, заводит, но дергаться от каждого шума все равно как-то тупо. Пора заканчивать. Сжимаю его соски, все тело пробивают мурашки от Сережиного громкого стона, веду руками вниз, опускаюсь на колени, он запускает руку в мои волосы. Поднимаю голову, чтобы он видел мое красное лицо, внутри все сладко сжимается под его охуевшим взглядом. Рукой сжимаю основание, открываю рот, высовываю язык и кончиком касаюсь головки, смотрю прямо ему в глаза, он матерится, прикрывает лицо гипсом. Хочется помучить, но времени нет, поэтому беру глубоко, как могу, помогая рукой, втягиваю щеки, скольжу языком. Сережа громко стонет, шипит, рычит, больно дергает меня за волосы, толкается глубже, я давлюсь, глаза слезятся, в последний момент он рывком отстраняет мое лицо и кончает мне на грудь. Я смотрю, как тяжело он дышит, как выступают его ребра на вдохе. Он сползает вниз по стенке.       — Охуеть. Где так научился?       — В кино видел.       Я быстро додрачиваю себе, кончаю на стену, смываю сперму, помогаю Сереже подняться. Мы домываемся и выходим.       Заваливаемся в комнату усталые, разгоряченные. Влада уже нет.       — На работу пошел.       — А ты работаешь?       — Типа того.       — Кем?       — Совратителем малолетних.       Улыбаюсь, целую его в щеку. Он обнимает меня, падаем на кровать и засыпаем.       Просыпаюсь от звонка, смотрю на экран: «Рэд».       — А…ало.       — Хуем по лбу не дало? Ты где, блядь?       — В смысле?       — В хуисле! Репетиция!       Господи, как же я вас всех ненавижу.       — Во сколько?       Молчание.       — Ты спал?       — Ну да.       — Ты дома?       — Нет, я не…       — Скинь адрес, заеду за тобой.       Сбрасывает.       Сережа заинтересовано смотрит на меня:       — Это кто?       — Да так…       — Как?       — Ну это из группы…       — Рэд?       — Ну да. А как ты…       — Ты рассказывал.       Недоверчиво смотрю.       — Ну упоминал. Один раз.       И он запомнил? Ну нихера себе.       Киваю, встаю, натягиваю толстовку.       — Ты уходишь?       — Он щас заедет за мной, поедем на репетицию, которую я… проспал.       — Я с тобой.       Сразу улыбаюсь.       — Тебе лучше дома посидеть. Точнее, полежать.       Мотает еще влажными, но уже лохматыми волосами:       — Не-не, я норм.       — Я против.       — Блядь, я же ничего делать не буду, посижу посмотрю просто. Повыебываешься передо мной, — подмигивает.       — Ну хорошо, — смеюсь, — так и быть. Повыебываюсь.