***
Путешествие из Тулона к чертям на кулички (именно так Лайтнинг называл их перемещение, когда Рин спрашивал о конечном пункте их одиссеи) закончилось неожиданным и, как водится, малоприятным столкновением. Сначала всё шло, как нельзя лучше. Обоим попаданцам удалось без ощутимых потерь добраться до нового города; обдурить стражу, стоящую на входе, и даже без боя скрыться в недрах одной из бесчисленных, переплетающихся, словно змеиный клубок, улиц, что уже вообще было сродни чуду. Одна из богатых, но отбившихся от стаи своих подруг дамуазель профинансировала принудительным порядком деликатным ворам ужин, а постелью вполне могла послужить телега с сеном, оставленная на ночь каким-то работягой. — Нам поразительно везёт сегодня, — радостно заметил Рин, зарываясь в уютное сено. И, как назло, сглазил. — Просыпайся, просыпайся, Окумура, — злобно зашипел Лайтнинг и пребольно ткнул эсквайра локтём в бок. Рин резко сел и с трудом продрал глаза, ожидая увидеть светлеющее небо или какой другой признак надвигающегося нового дня. Увы, чёрная твердь давала весьма исчерпывающий ответ насчёт времени суток. — Какого… — начал было Рин, но внезапно осознал, что телега под ним движется. А не должна бы. — Этому уроду втемяшилось в голову продолжать путь среди ночи, — вполголоса ругался радужный рыцарь, — линяем отсюда и, чем быстрее, тем лучше. Рин скатился с телеги и почти не обратил внимания на ободранные в результате неловкого приземления коленки. — И где мы теперь будем ночевать? — поинтересовался эсквайр очень грустным и сонным голосом. В глубине души он уже знал ответ на этот вопрос, но как же ужасно не хотелось после тёплого сена укладываться на холодную, влажную и грязную землю в лучшем случае прикрытую чем-нибудь тонким и неспасающим ни от холода, ни от воды. Лайтнинг пожал плечами и уныло побрёл по пути, противоположному движению телеги. Весь его план в данный момент заключался в надежде на авось, и меньше всего на свете ему хотелось придумывать своему ученику вразумительный и утешающий ответ. Впрочем, Рин не настаивал. Он всё понимал и просто двинулся следом. Длилось их путешествие где-то час, и эсквайр уже совсем было собрался снова подать голос, как оно внезапно из пассивного состояния резко перешло в активное, но ни Рин, ни Лайтнинг не были особенно этому рады. — Што проишходит! — возмущённо шепелявил Окумура, пытаясь стащить с головы немилосердно удушающий мешок. Не получилось. Вместо этого руки неожиданно скрутили назад, с пояса что-то с глухим треском сорвалось (курикара, разумеется), а по колену врезали так, что темнота перед глазами Рина обзавелась шикарными звёздами. Где-то рядом ругался и оказывал сопротивление Лайтнинг, что Окумура слышал очень приглушённо и неконкретно. Далее последовал удар, и с бунтом было покончено. Рин, сперва также пытающийся брыкаться и вырываться, проявил неожиданное для себя благоразумие и затих, не желая тоже получить по затылку (ну или куда там ударили бедного сенсея). Рядом послышались смешки одобрительного, как показалось эсквайру, окраса и быстрая-быстрая болтовня, из которой он не понял почти ни одного слова. Если бы полилог шёл исключительно по-французски да не был похож на стрельбу из драгунского пистолета (на этом моменте Рину вспомнилось оружие Юкио, и он даже вздохнул, впервые осознав, что скучает по брату), Окумура, возможно, понял бы что-то, но собеседники постоянно перескакивали с языка на языка и перемешивали их, превращая свой способ выражения мыслей в безумный коктейль. Завершилась вся эта какофония тем, что Рин ощутил, что его куда-то поволокли. Оставалось надеяться, что Лайтнинга поволокли туда же.***
— Матье, дружище, будь добр, поясни мне за одну вещь, — Самаэль скрестил руки на груди и окинул Бабета взглядом, от которого тот сглотнул и отодвинулся от греха подальше, — что у наших людей за манера такая — ловить по границам всяких заплутавших граждан, а потом играть с ними в кошки-мышки. То бишь, в суд, смертный приговор и приведение этого приговора в исполнение? Перед обоими иерархами Двора чудес стояли двое же очередных нарушителей священных границ. Связанные по рукам, с мешками на головах они ждали своей участи со смирением людей, которые ничего не понимают в происходящем и уже отчаялись что-либо понять. Бабет требовал немедленной казни обоих и можно даже не снимать мешки. Судя по спокойствию, с каким приговорённые приняли это известие, они плохо понимали по-французски или вообще не понимали. Самаэль удручённо покачал головой. Он любил подобные мероприятия всеми фибрами чёрной стороны своей сущности, но его светлая сторона (или та, которую он предпочитал таковой считать) напоминала, что всего должно быть в меру и хорошенького понемножку. И смертей это тоже касается. — Люди должны как-то развлекаться, — пояснил Бабет, — а их чувство мести требует удовлетворения. Это было очень понятно. Одна из главных социальных бед, что в селе у нас культурной жизни нет. Что ж, в конце концов, любимое удовольствие толпы не меняется с начала времён, людям необходимо слить агрессию. Самаэль кивнул. Пусть же их. — Погодите-ка! — рявкнул Бабет и, подлетев к одному из членов своей свиты, выдрал у него из рук добычу, которую тот явно намеревался присвоить себе в обход общего котла. Холщёвая материя от такого резкого движения слегка сползла, обнажив искусно выделанные ножны и крайне знакомую рукоять. Глаза Самаэля округлились. — Не может быть… — невольно скопировав движение Бабета, демон отобрал у него привлёкшую внимание вещь и сорвал грубую обёртку. Несколько мгновений ничего не происходило. Демон впал в ступор, который никто не решился нарушить, потому что таким удивлённым Самаэля не видели никогда. — В мой шатёр их обоих. Живо, — безапелляционный тон, с которым был отдан приказ, вызвал стадо мурашек на коже всякого, кто его расслышал. Веление было выполнено тут же и с поразительной скоростью. — Ну старый хрыч, я тебе этого не забуду, — пробормотал демон, сжимая курикару чуть ли не до хруста.