***
Мефисто — этот подлый иуда — сбежал, и теперь Лайтнинг впал в совершеннейшее отчаяние. Маленькую кучку людей, скинутую на него после побега коварного демона, теснили с двух сторон две могучие армии, и радужный рыцарь не знал, куда деть и себя, и этих несчастных. Окумура Рин и лидер нищих бродяг смотрят на Лайтнинга одинаковыми детскими беспомощными глазами, ждут откровения и определённости, а Лайтнингу страшно не меньше, чем им. Только ему ведь ещё и показывать этого нельзя, в отличие от них. — Они убьют нас, — обречённым, но неожиданно твёрдым голосом сказал Бабет, — мы меж двух огней, но кто мы такие, чтобы противостоять двум таким громадным силам: королю с Папой Римским и дьяволу. Впрочем, все они дьяволы, а кто мы? Кучка оборванцев. И Бабет засмеялся каким-то нервным и чуть злобным хохотом, грозящим в любой момент перейти в истерику. Рин отшатнулся от него, как от рехнувшегося. — Мне смешно с этого, братья мои, но кто бы мог подумать, что третьей в борьбе двух великих сил станет горстка нищих, карманников, бродяг и христорадников. Супротив короля и святейшего Папы выйдет гамен с камешком в руке, супротив дьявола — шлюха в ярких тряпках и медных браслетах. Ха-ха-ха, вот славная шутка! Её мог выдумать один только Фаустье, больше никому такое и в голову не придёт. Я ясно вижу его почерк, а вы зря думаете, что он нас оставил. Это всё только его игры. Прекратив на мгновение говорить, Бабет вдруг обратил внимание на непонимающие и озадаченные взгляды Лайтнинга и Рина. Это немного отрезвило его и заставило предпринять попытку изобразить душевное равновесие. — Э, да вы никак думаете, что я разума лишился. Напрасные опасения, со мной всё в порядке. Я решился быть мужественным и смелым, как подобает мужчине в свой последний час, а я уверен, что последний час уже близок, ибо нам не выстоять, но это не имеет значения. Я прожил дурную жизнь, совершенно насмешливую и пустую, это заставляет меня хотеть осмысленной смерти. Такой, чтобы перечеркнуть мою глупую жизнь. Рин и Лайтнинг стояли совершенно поражённые. Если бы сейчас, в этот момент из-под земли вырос сам Мефисто и взорвал у них под носом по хлопушке, заявив, что всё это, включая армию иллюминатов, — розыгрыш, они изумились бы много меньше, потому что никто из них не предполагал, что Бабет может так думать и так говорить. Они вообще мало обращали внимание на разбойничьего короля, считая его фигурой посредственной и ординарной; кроме того, у них и времени не было близко знакомиться с Бабетом, а оказалось, даже он может преподнести сюрприз. Лайтнинг поёжился, но долго думать об этом не стал, как и Рин, который напомнил о бесконечно более важных вещах, чем экзистенциальные муки лидера Двора чудес. — Лайтнинг-сенсей, иллюминаты порешат всё европейское население. Карта мира станет совсем другой. Исчезнет будущее, которое мы знаем. — Я помню, Окумура, но что мы можем сделать? Ведь глупо идти туда! Мы только погибнем и ничему не сможем воспрепятствовать. — Мы должны пойти туда! — решительно заявил Бабет, — Вы ошибаетесь, что Фаустье нас бросил. Он непременно появится и всё исправит, я знаю! А мы должны помочь ему малыми нашими возможностями. Лайтнинга перекосило от этих слов. — Кажется, Мефисто создал секту имени себя. И нашёл в неё последователей, — растерянно пробормотал он. Рин согласно кивнул. — Он, наверное, и не планировал. Они сами всё создали. Бабет ни на шутку рассердился. — Вы много о себе думаете, мсье Лайтнинг и мсье Рин. Кто вас выбирал нашими вождями? С чего вы взяли, что наследуете Фаустье и можете представлять пред нами его волю? Я не потерплю такого самоуправства пусть даже на пороге гибели, потому что это мой народ! Бабет с силой ударил себя в грудь и приосанился. — Я — правитель королевства Арго, великий кесарь и волей французских бродяг герцог цыганский! А вы — чужеземцы, питающиеся от влияния и могущества Фаустье. Я много наблюдал за вами и не вижу в вас его силы. Вы только примазались к нему, как вши, пользуясь тем, что вы, очевидно родились с ним на одной земле. Но это не даёт вам никаких прав! Прочь! Бабет развернулся и вышел, эпично взмахнув на прощание полами шатра. Лайтнинг и Рин переглянулись, не в силах подобрать отвисшие челюсти. Радужный рыцарь не знал, почему не остановил наглого бродягу, не вызвал его на поединок, не перебил его, наконец, и просто не заткнул ему рот. Поток оскорблений и возмущений вырвался из короля нищих, как вода из долго сдерживаемого источника, и это выглядело… Красиво. Гордо и сильно. Лайтнинг даже не почувствовал гнева, услышав в свой адрес столько нелестных выражений. Ему не хотелось отбирать у Бабета мгновение его славы. — Так мы пойдём туда? — спросил Рин. Лайтнинг вздохнул. — Пойдём, но потихоньку. Как только начнётся большая буча, свалим без всяких разговоров.***
— Я — меч во тьме, дозорный на стене, — напевал Самаэль, направляясь к побережью реки Дюранс, где должно было состояться грандиозное истребление иллюминатами большей части европейцев, — я — огонь, что разгонит холод, и свет, что приносит рассвет. Самаэль бежал на «место встречи» вприпрыжку, словно мальчишка, догоняющий мяч. На лице демона играла озорная улыбка маленького лукавого гамена, школьника, сбежавшего с уроков, и любой человек, который увидел бы его в этот момент, мог бы с чистой совестью сказать самому себе: «Вот славный малый, у которого всё хорошо, а дальше будет ещё лучше». И можно утверждать со стопроцентной вероятностью, что и сам Самаэль охотно поддержал бы такое о себе мнение. Да, у него всё замечательно. И дальше будет только лучше, потому что над головой у него сияет гостеприимное солнце, а ноги пружинят, отталкиваясь от твёрдой и надёжной в своей твёрдости земли. Потому что ещё совсем недавно он видел кое-что более твёрдое, чем земля, и более гостеприимное, чем солнце. Он встречался с большим каменным другом, который не отказал ему в поддержке, и поэтому теперь на душе у Самаэля было спокойно и весело, несмотря на то, что ему предстояло сделать. Ну, может быть, не только поэтому. Побережье Дюранса встретило Самаэля легендарным полотном, достойным быть запечатлённым не только в скульптурной и живописной формах, но и в песнях и сказаниях на тысячу лет вперёд. «Будь у меня чуть больше желания, я бы написал об этом книгу», — подумал демон, глядя на две армии, стеной идущие друг на друга. — Надо же, какие люди пожаловали на нашу вечеринку, — вслух удивился Самаэль, узрев впереди закованных в латы легионов, нёсших здоровенные кресты и знамёна с ликами Богородицы и Христа, больших шишек — Папу Сикста IV и его величество Людовика XI, сидящих на конях и с оружием в руках. — А я-то ожидал, что они станут окопы рыть да гречку запасать. По норам попрячутся, из бомбоубежищ своих расписных станут гибель простых вояк наблюдать, а нет. Тоже вышли на поле брани впереди планеты всей. Противостояли бравым крестоносцам отряды воинов в светлых костюмах и с белыми звёздами на рукавах — знаком Люцифера — под предводительством Сабурота Тодо, готовым в любой момент активировать в себе силы Каруры. Самаэль презрительно скривился, глядя на самодовольную усмешку иллюминатского главнокомандующего. О, как же он уверен в себе, как горд! Он нимало не сомневается в исходе сражения, а хоть бы для приличия понервничал, напыщенный индюк. Но что это? Самаэль даже прищурился, чтобы получше разглядеть. На побережье есть и кто-то третий. Кто-то совсем маленький и неважный, кучка ничтожных людей никчёмной экипировки и вооружения. — Ох, ну зачем же, Матье, ну зачем, — вырвалось у демона совершенно против воли. Да, это был правитель королевства Арго, великий кесарь и волей французских бродяг герцог цыганский Бабет со своей убогой свитой, вышедший непонятно зачем и против непонятно кого. Нищие, карманники, бандиты с большой дороги, христорадники, разжалованные семинаристы, покинувшие колледж и университет школяры, площадные артисты, клоуны, шуты, цыгане и даже потаскухи стояли неорганизованной толпой, держали в руках вилы, дубинки, кривые ножи, палки (копалки), кухонную утварь и озирались с гневом и отчаянием на опухших от пьянства лицах. Во главе находился по-звериному ощетинившийся Бабет с кинжалами наизготовку в каждой руке. Никто из них не бежал. Ни один не собирался отступать. Но для чего же они здесь? Зачем таракану лезть в битву двух львов? Самаэль засмеялся. Он хохотал звонко, переливисто, чуть истерично и абсолютно безумно. Да, здесь и сейчас, над этими людьми можно только посмеяться, а больше с ними просто нечего делать! Демон смеялся, спускаясь к побережью, смеялся, выходя на самый авангард сцены. Ветер трепал его волосы, развивал драные тряпки на его худом теле, но Самаэлю не было до того никакого дела. Он был влюблён и восхищён. Он был счастлив.