Я смеюсь из-за страха. Я боюсь, что начну горько плакать, если не буду смеяться — поэтому я и смеюсь. — Ницше
Саундтрек: IC3PEAK — Мертвая Луна 3 июля 1999 года. Лондон переворачивается с ног на голову после стихийных бедствий, что учинили волшебники, явившие себя с флотилии дирижаблей. И мир Дафны тоже... В кузове мчащегося по ночной дороге черного монстр-трака Дафна никак не может связать свои мысли. Блейз не отводит глаз от дороги перед собой, выжимая скорость на полную. Его едва бодрящие слова о том, что всё будет хорошо, доносятся до нее слишком отдаленно. Воодушевленность чудесным воскрешением, с которым возникли из Темзы их друзья, быстро рассеивается. События минувшего часа сполна ударяют Дафне в голову, как сильнодействующий наркоз, парализующий чувства, но только не разум и не тело. И она вдруг вновь становится той маленькой девочкой, для которой всё происходящее показалось бы страшным сюрреализмом. Кошмаром, от которого избавиться можно всего-навсего проснувшись. «Проснись-проснись! — твердит Дафне ее подсознание. — Вспомни себя...» Но кошмар всё не кончается и продолжает сводить ее с ума. Жизнь не кончается... Трое лучших друзей детства... И то, к чему они теперь пришли. К любви. К вражде. К безумству. И убийствам. Дафна смотрит на свои подрагивающие руки и сквозь пелену — то ли слез, то ли еще непонятно чего — видит перед глазами, что... Ее руки в крови. В его крови. И она снова переводит глаза на тело в кузове перед собой. Дышит ли он? Тео лежит перед ней совсем бледный с залегшими мрачными тенями под глазами и с потеками свежей крови на губах и челюсти. В черном жилете с кроваво-красной полоской галстука на фоне белоснежной рубашки, укрытый своим пиджаком и в идеально начищенных ботинках. Словно только и осталось, что положить его парадно одетое смертельно-бледное тело в гроб... Касаться его руки было плохой идеей, потому что она не смогла долго держать Нотта за руку. Не только потому, что его рука была пугающе мертвецки-холодной. Но и потому, что не стоило держать за руку того, кто пытался убить всех, кого ты любишь... Но что же если эта рука того же, кто вместе с тем спас твою жизнь от медленной и мучительной смерти? С кем связывало столько всего в прошлом. Но с кем отвращало и пугало будущее. Как быть тогда? Хаос в голове Дафны только усиливается, когда возникают смутные мысли о том, что они не успеют, что Нотт вообще уже мертв... И тогда она тоже считай уже мертва? Дафна не понимает, о чем должна беспокоиться: о его жизни, или своей — зависящей от его. Сумасшедшая скорость, с которой мчит Блейз, ещё сильнее выбивает Дафну из колеи. Голова ужасно раскалывается, а в ушах стоит какой-то гул. Холодный попутный ветер пробирает до дрожи. Быстро сменяющийся ночной лондонский пейзаж мутится перед ее глазами, превращаясь в стеклянную призму, отделяющую ее от всего остального мира. Дафна едва не теряет сознание, как тут ее, словно из воды на поверхность, выдергивает звук его судорожного вдоха, которым сжимающиеся лёгкие Нотта пытаются отчаянно наполниться. Теодор широко и мученически распахивает глаза. В его остекленевших изумрудных радужках в первую очередь отражается ужас осознания. Что все ещё жив? Что успел натворить? Но вот уже, учащенно дыша, он с жалобным стоном скручивается пополам от невыносимой боли, обжигающей его внутренности. Пиджак, которым она его укрыла, съезжает в сторону, и Дафне приходится его механическим движением руки поправить. Тео бросает то в лихорадку, то в озноб. — Почти на месте! — сообщает Блейз, круто сворачивая на перекрестке, из-за чего Дафне приходится крепче держаться в кузове. — Пусть только попробует там коньки отбросить, — рычит он, заиграв желваками на скулах и на взводе поглядывая в зеркало заднего вида, — я его на том свете откопаю! На том же повороте в кузове Нотта заносит в сторону, и он хватается своей ледяной ладонью за запястье Дафны. Из его горла вырываются какие-то болезненные хрипы. В безжизненных глазах стоят слезы, которые вроде как должны взывать к жалости. А ещё страх. Перед смертью? Перед... ней? Одно ясно, смеяться у него сейчас точно не выйдет. Нотт вновь сменяет лик, чтобы манипулировать ей для своей выгоды. Классический психопат. Но Дафна больше не поведется. Ей нужно лишь очнуться от этой эмоциональной комы, чтобы разобраться в своей пульсирующей от боли голове: что вообще уместно испытывать по отношению к нему. Потому что ни ненависти, ни любви больше нет. Когда Блейз велит перевернуть Нотта на бок, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью, она это, конечно, делает. А он, цепляясь за руку Дафны, как за последний оплот в океане, прижимается головой к ее ногам. Пока из его покрасневших глаз с расширенными зрачками продолжают беззвучно стекать слезы. Не будь в предобморочном состоянии, Дафна может быть и смогла проанализировать, что творится внутри нее. Но точно не сейчас, когда смерть подкрадывается к ним слишком близко. И она теряет ориентир. Никаких эмоций. Полное ничто. Дафну настигает то самое душевное опустошение, которое она так боялась вновь испытать. Вот если бы кто-то пострадал... Если бы Нотту удалось добиться своего, она бы без всяких сомнений убила его прямо на месте своими же руками. Его одержимость зашла слишком далеко, чтобы расценивать принятие за нее смертельного удара как самоотверженность. Он сделал это, потому что нуждался в ней. В своем эгоизме позабыв, что его не было рядом, когда она сама когда-то ещё нуждалась в нем. И будь его любовь хоть каплю самоотверженной — он бы ее отпустил. Хлопок водительской дверцы монстр-трака немного выводит Дафну из иллюзии, словно она в страшном сне. Блейз быстро обходит пикап и помогает ей выбраться из кузова. Принимая его руку и почти оказавшись у Блейза на руках, чтобы спуститься на землю, Дафна понемногу начинает вспоминать себя. В Святом Мунго их прямо у дверей встречают готовые во всеоружии целители в лимонных халатах: зарученные специалистом в области темномагических проклятий, они быстро перемещают Нотта на леветирующие носилки и, миновав барьер в виде старой витрины с обветшалыми манекенами, забирают в неизвестном направлении больничных коридоров. Дафне не сразу удается отнять у него свою руку, за которую он успел вновь ухватиться. Страх в его заплаканных зеленых глазах, умоляющих не оставлять его умирать там одного, побуждает последовать за командой колдомедиков. Но она быстро одергивает себя. Если Нотт умрет, он оставит в ее памяти после себя лишь вновь слетевшую с его окровавленных губ фразу: — Прости... По настоянию Блейза Дафну на месте осматривает целитель. С помощью диагностических чар выявляя у нее сотрясение мозга средней тяжести, а также «кое-какие колебания в психике, которые лучше бы изучить у профильных специалистов». Около получаса ее заставляют лежать на кушетке в палате первой помощи. Лечебные зелья начинают действовать уже в первые пятнадцать минут, и головокружение, шум в ушах и пульсирующая боль отпускают. Только спутанность сознания все ещё немного тревожит, но Дафна скорее бы списала это на перенесенный шок, а не на «колебания в психике». Уж кто тут и сошел с ума, так это только Нотт. Через какое-то время Блейз приносит ей из буфета сладости и горячий чай. Но Дафне сейчас и кусок в рот не лезет, пока они выжидают вердикта колдомедиков, борящихся за жизнь Нотта. Вскоре к ним приходит привет-ведьма с расспросами для карточки новоприбывшего пациента, и Блейз берет это на себя, не позволив Дафне вставать с кушетки. Для сохранности ее покоя он покидает палату, чтобы ответить на вопросы медперсонала снаружи. — Вы же понимаете, что нам придется связаться с Авроратом? — уточняет привет-ведьма, осторожно покосившись на гангстера после того, как он ей кратко обрисовывает, чего стоит ожидать от прибывания пациента-подрывателя в больнице. — Если это правда, что вы говорите, и пациент так опасен для окружающих... — Скоро Авроры сами с вами свяжутся, не переживайте, — отвечает Блейз, подумав, что первый и последний раз обращается сюда за помощью. У клана Диллинджер-Забини есть личные целители и тот же Доктор Франко, вероятно, смог бы не дать Нотту отбросить копыта. Только Блейзу нужно было знать наверняка, что этот псих останется в живых, а это было ближайшее место, куда они могли его доставить. По крайней мере, пока они не разберутся с проклятьем, связывающим его с Дафной. Ведь в теории, если Нотт умрет, некому будет исполнять условия ритуала, за чем по истечению данного им срока Дафну настигнет неминуемая расплата. И на практике это проверять совсем не хотелось. Слишком велик риск. — Как только повяжут всех Пожирателей и разберутся с бардаком в Вестминстере — непременно, — поясняет Блейз, увидев на лице привет-ведьмы непонимание. — А пока лучше бы вам приставить к его палате парочку... нет, лучше десяток санитаров или запереть его в... не знаю, клетку для особо опасных психопатов. — А вы полагаете, он сможет сбежать? — позади затейливо встревает колдомедик в лимонном халате — один из тех, кто принимал Нотта. — Скажу я вам... ему просто сказочно повезет, если выживет и при этом в кому не впадет. Из-за угла из палаты появляется встревоженная и бледная Дафна. Закутавшись в большую куртку-милитари Блейза, что скрывала наличие под той платья-боди, она держится за косяк — босиком, до этого сняв свои красные кожаные ботфорты на каблуках, — и слабым голосом спрашивает: — Он... жив? Колдомедик поворачивается, снисходительно опустив на нос очки. — Мои коллеги все ещё борятся за его жизнь, мисс. — А вы, значит, стоите тут и прохлаждаетесь? — сардонически выгнув бровь, ставит ему в упрек Блейз, затем поворачивает голову и покровительно-повелительным тоном обращается к Дафне: — Я же говорил тебе, не выходить из палаты... — К сожалению, я мало чем буду там полезен, — говорит колдомедик без особого сожаления и, уже уходя, разводит руками: — В таких случаях обычно не выживают... Дафна и Блейз провожают его с лёгким потрясением на своих лицах. — И это так они тут работают? — Блейз с холодцой оглядывается по сторонам. — Похоже, им там не помешает лишняя мотивация, — проговаривает он, молниеносно достает палочку из-за своей длинной черной накидки до колен и разворачивается в сторону палаты Нотта. Но на мгновение останавливается, чтобы поцеловать Дафну в макушку и сказать: — Детка, не переживай и иди отдыхай. Веки Дафны умиротворенно прикрываются, отбрасывая тень длинных ресниц на щеки. Словив Блейза на том, как меняется его тон — с «я же сказал, не выходи из палаты», сопровождающийся тем же собственническим взглядом, что и когда Нотт вцепился в ее руку, — на его обычный ласковый тон, которым он обращается только к ней, Дафна на мгновение забывает, где находится... Когда ее глаза цвета дождя распахиваются, она позволяет себе ещё лишь на секунду забыться в обволакивающей, как бархат, темноте его глаз — и с робкой нежностью проводит ладонью по его щеке. Блейз хрипло выдыхает и, взяв ладошку Дафны со своего лица, оставляет на ней поцелуй. Он уже было уходит, как его чуткий взгляд падает на ее голые ноги на холодном полу... И его тон снова сменяется: — И дайте ей что-нибудь на ноги, черт возьми! Бас мафиозного босса повелительно прокатывается по коридорам больницы, заставив персонал тут же засуетиться, так, что Дафне тут же протягивают сразу несколько пар больничных тапочек. Проводив долгим беспокойным взглядом удаляющуюся спину Блейза, пока полы его величественного облачения в последний раз не взметнутся, а стук байкерских сапог не стихнет, Дафна закусывает губу, не зная, какую пару тапочек ей принять от выстроившихся перед ней теперь уже угодливых колдомедсестер. Саундтрек: LBLVNC, Stephen Geisler — No Time To Die Уже в тапочках и в куда более здравом состоянии что тела, что духа — Дафне по просьбе привет-ведьмы приходится отвечать на вопросы для медкарточки Нотта, которую так и не успел заполнить Блейз. — Ну, кто-то же из близких у него должен быть? — не отстаёт привет-ведьма, постукивая острием пера по столешнице. — Мисс, повторяю, его отец сидит в Азкабане, а мать давно умерла, — терпеливо отвечает Дафна, стоя у приемной стойки. — Больше никого нет... — А как же друзья? — Всех друзей, какие у него только могли быть, он сегодня чуть не погубил! — Дафна с тягостным вздохом опирается на стойку локтями и берется за голову. Ей на ум приходят Блэки. Были ли они его друзьями? В любом случае, какая теперь разница, они ведь мертвы... — Ну а девушка? — продолжает допытываться привет-ведьма, потупив взгляд на пустую графу в весьма печальной карточке пациента. — Должна же быть у такого симпатичного молодого человека хотя бы девушка? Дафна метает по сторонам тяжелым взглядом, в котором надвигается шторм. Ей становится все сложнее отвечать на эти вопросы. — Нет! — срывается она почти на крик, хлопнув рукой по стойке. — Нет у него ни девушки, ни невесты, никого! ...Ясно? — Какая вы вспыльчивая, мисс... Что же вы нам предлага.. — Пэнси! — внезапно приходит Дафне в голову эта стерва. — О да, связывайтесь с Пэнси Паркинсон. Она меня из-за него убить хотела, вот пусть и разбирается теперь! Но тут же ей приходится распрощаться со своей идеей скинуть Нотта на Пэнси, потому что по радио в приемной вдруг как по заказу доносится голос репортёра криминальных хроник, объявляющий Пэнси Паркинсон в розыск: — ...Девушка девятнадцати лет, черные волосы стриженные под каре, рост не выше метра шестидесяти, тем не менее крайне опасна и непредсказуема. Если вы располагаете какой-то информацией, то немедленно сообщите в Аврорат. Дафна смолкает, напряженно потерев виски. А привет-ведьма, оставшись неудовлетворенной, только было открывает рот, как Дафна спешит ее заверить: — Слушайте... если вы беспокоитесь по поводу счетов за лечение, то не стоит. На его банковском счёте хватит денег, чтобы купить эту больницу, так что... безумство, злоба и куча денег — это всё, что у него есть. — Одинокий, богатый и в безумстве, значит... — цокает языком привет-ведьма, что-то чиркнув в медкарточке Нотта. — Но, ах, если бы дело было только в деньгах, мисс. Дело в том, что нам нужно будет связаться с кем-то на случай смерти пациента... Ну, знаете, чтобы забрать тело. Или же на случай длительной комы. Решение поддержание жизни должны принимать близкие. Дафна понятия не имеет, что на это ответить. Она не желает причислять себя к близким людям Теодора Нотта. — Вы его сюда доставили, значит, кем-то ему всё-таки приходитесь, так ведь? — после ее продолжительного молчания предполагает привет-ведьма. — И раз уж осведомлены состоянием его денежного счета, то точно не чужой человек. — Он... — колеблясь и нехотя выговаривает Дафна, — он... мой бывший, ладно? — О, мисс, так он вряд ли выживет! — понимающе улыбается девушка. — Не переживайте, похороны вам устраивать не придется. Просто распишитесь, чтобы его тело кремировали. А прах можете не забирать, мы его утилизируем! На этих безжалостных словах, сказанных с лучезарной улыбкой, Дафна не выдерживает. Внутри что-то сжимается, и на ее небесных глазах, распахнувшихся в потрясении от такой жестокости, спонтанно наворачиваются слезы, полившись градом по щекам. Если бы ей раньше кто-то сказал, что ее будут успокаивать в том, что он не выживет... что ей не придется его хоронить, что его прах попросту смоют в унитаз... Она бы ни за что не поверила. Но теперь это реальность. И каково должно быть теперь ему? Умирать — никем не любимым. Никто не придет, чтобы проститься. Никто не станет оплакивать... Дафна уверена, Пэнси возненавидела Нотта после того, как он с ней обошёлся, и даже не будь та сейчас разыскиваемой преступницей номер один в Лондоне, то скорее плюнула бы на его свежую могилу... или — раз уж похороны устраивать некому — в урну с прахом. Уж тот взгляд, с каким она сверлила их обоих в тот самый момент на обломках моста, прежде чем наслать страшное проклятие, сказал всё. А что же Дафна? Простила ли она его? Станет ли его оплакивать? Она была свободна от него морально и все равно была зависима. Магически. Или как-то ещё? Неужели это ее вечное проклятие быть зависимой? От кого-то. От обстоятельств. Сердце Дафны чуть не останавливается, когда Блейз появляется в приемной. Его лицо такое хмурое и мрачное, что почему-то не возникает сомнений в том, что Нотт мертв. Она плачет, сама не знает почему. Наверное потому, что никто не должен так умирать. Даже Нотт. Блейз быстро оказывается рядом и, бережно взяв лицо Дафны в свои руки, спешит узнать, что ее расстроило. А она, задыхаясь, что-то неразборчиво лепечет о смерти. Что стало с ним после смерти? Что станет с ней, когда она умрет? Она будет одна, так же как он умирал один? Вечно и поодиночке блуждая во тьме? В конце концов, сказки о рае и упокоении остаются лишь сказками... Пропуская мимо ушей слова Блейза: «жив». И даже когда она слышит, все равно не может перестать плакать. Только когда Блейз заключает Дафну в свои крепкие объятия и успокаивающе гладит по белокурым волосам, а она дрожаще прижимается к нему, мокрой щекой вжавшись в его твердую грудь. То постепенно стихает. Пока его проникновенный и уверенный голос у ее уха выравнивает ее сердцебиение: — Ты не умрёшь, Даф. Не умрешь... Ты не будешь одна. Тише, детка, дыши... Я люблю тебя. Потому что когда Блейз ее обнимал, она была зависима только от любви к нему. И это — единственная зависимость, которая ей нравилась. Всё остальное не имело значение. Только утопическое счастье, в котором Дафне хотелось спрятаться с Блейзом навсегда. В его объятьях — скрыться от всего вокруг. ...И даже от смерти, в объятьях которой раньше желала оказаться. А теперь боялась.Мне следовало знать, Что я умру одна, И это лишний раз доказывает, Что кровь, которой ты истекаешь, Ты задолжал. Мы были вместе, Но я всё увидела, И это было невыносимо. Ты был моей жизнью, но жизнью, далёкой от справедливости. Было ли глупо любить тебя? Было ли безрассудно помогать? Было ли очевидно для остальных, Что я купилась на ложь? Гори оно огнём, Ты уже не моя забота. Лица из прошлого возвращаются, Мне ещё предстоит узнать, Что я купилась на ложь, Ты никогда не был на моей стороне. Обманул меня раз, обмани и дважды. Ты моя гибель или мой рай? Ты никогда не увидишь меня в слезах, Сейчас просто не время умирать. — Billie Eilish «No Time To Die»
***
Саундтрек: MISSIO — Everybody Gets High (Stripped) Теодор не понимает, как все ещё может оставаться в живых. Тело как не свое отказывается слушаться. Как если бы он никак не мог очнуться после кошмара. Запертый в собственном теле сонным параличом. Наедине со своим повреждённым сознанием. И никто не в силах ему помочь. Целители полагают, он в коме. Они рассказывают об его успешном исцелении от повреждающего внутренности проклятия — Забини и ей... Тео чувствует ее, как только она входит в его палату. Дело даже не в том, что он по обонятельной памяти чует едва уловимые нотки ее парфюма, которые в сочетании с ее кожей ассоциируются у него с ароматом райского сада. Он просто ее чувствует. Он может слышать, как Дафна переминается с ноги на ногу, нервно запуская пальцы в волосы у себя на затылке. Пока целитель рассказывает о психологической составляющей его состояния. С помощью магии покопавшись у него в голове, им удалось узнать о том, какая тьма прячется внутри него. Тьма, над которой он сегодня окончательно потерял контроль. И Тео буквально может ощутить, как они с Забини в замешательстве переглядываются, прежде чем потребовать подробностей. И целитель им объясняет: — ...Доппельгангер — это темный двойник, который возникает в результате раскола личности. Когда волшебник продолжительное время подавляет в себе сильнейшие негативные эмоции — в следствии они накапливаются, подпитываясь и выливаясь в побочную личность. И чем дольше это происходит, чем сильнее негатив, чем болезненнее внутренняя травма... тем больше доппельгангер берет верх над основной личностью. У маглов это называется раздвоением личности, как правило, с провалами в памяти. Доппельгангер же амнезию не вызывает. Он как осколок от былой целостной личности, состоящий из темной энергии, которую волшебник пытается в себе, как правило, подавить или спрятать. Но если на первых стадиях не сдерживать эту энергию в себе, не подпитывать, а выпустить, например, получив поддержку со стороны, то до возникновения полноценного доппельгангера не дойдет. Могут остаться какие-то потаённые отголоски, можно сказать, что просто отрицательные качества, но которые все же обычно волшебникам удается контролировать в пределах разумного. Тут же... крайне запущенный случай. Доппельгангер этого молодого человека уже достиг полного созревания и стал отдельной полноценной личностью, с которой осколку его исходной личности приходится сосуществовать в одном теле... Довольно часто бывают случаи, когда волшебники действуют со своей темной стороной сообща. Но когда основная личность не может договориться с доппельгангером, когда возникают разногласия, то происходит внутренняя борьба. Кто-то причиняет себе физический вред, кто-то уходит в себя, полностью закрываясь от окружающего мира и позволяя доппельгангеру всецело занять ведущую роль. В данном же случае этот процесс борьбы чаще отражается в... патологическом смехе. После продолжительной тишины осмысления Дафна шумно втягивает в себя нехватающего воздуха и тихо спрашивает: — То есть он смеётся... когда борется? — Да, так работает защитный механизм. Когда первоначальная личность — будем называть ее Тео — протестует и пытается вмешаться, скажем, испытывая страх перед тем, что собирается совершить доппельгангер — будем называть его Теодором. То... Теодор перекрывает Тео смехом, чтобы подавить самого себя и не показать слабость. Чтобы не потерять контроль и оставить Тео за пределами управления рассудком как наблюдателя, которому останется только смотреть за собственными действиями... будто бы извне. Дафна сдавленно выдыхает. — Это гребаное безумие... — высказывается Блейз. — Я имею ввиду... как такое могло случиться? Пускай у него было не самое счастливое детство. Но... поддержать его всегда было кому. — О да, это безумие, — соглашается целитель. — Пока нельзя дать более точную оценку, всё же то, что нам удалось узнать на сейчас, — это лишь на основе магического анализа. Мы не можем вторгаться дальше в воспоминания. Чтобы разобраться подробнее и выяснить, какая душевная травма или травмы взрастили доппельгангера, что послужило расколу личности — нужно проводить длительные сеансы психотерапии... С применением сильнодействующих веществ, конечно, раз уж пациент представляет собой такую опасность. — Хотите сказать, он останется здесь? — уточняет Блейз. — У нас теперь есть отделение для психически нездоровых преступников — да. — Его не будут судить? — Нет, мисс, тут очевидно, что мистер Нотт не в состоянии отвечать за собственные деяния. Тем более неизвестно, когда он выйдет из комы. — А это всё... поможет? — несколько наивно возникает ее севший голос вновь. — То есть... вы его вылечите? О, милая... Даже он, будучи парализованным комой, понимает, что безнадежно обречён. Целитель с заминкой отвечает: — ...О выздоровлении сложно говорить. Не хочу обнадёживать, потому что с вероятностью в девяносто девять процентов... после такого сильного душевного раскола... личность целостной быть так и не сможет. Вот было бы у нас зелье, как костерост, восстанавливающий кости, только для души... Не скажу, что его душа мертва и ее нужно выращивать заново... — запинается он, пытаясь подобрать правильные слова. — Но такое ощущение, что проще было бы вырастить новую, чем собрать эту... «Просто блеск, — проносится у Тео в голове. — Иными словами проще убейте». Но, нет. Его запрут в психушке под личиной трусливой гуманности. Когда соответствовать их стандартам нормальности он всё равно никогда не сможет. Тео остаётся только имитация жизни. Ведь он потерял всё. И ее. И себя... Никто не будет горевать, если он всё-таки умрет. Крупно повезет, если похороны устроят, на которые вряд ли кто придет, а если придет, то только из этики. А в эпитафии скажут:«Теодор Нотт. Никем не любим. Никому не нужен. Всеми ненавистен. С миром не покойся.»
Дафна это ясно дала понять. До последнего отказываясь верить, Тео приходится это полностью осознать. И где этот чертов доппельгангер, по вине которого он оказался в ловушке собственного тела? Почему не возьмёт на себя его боль, как всегда обещал. Почему единственное, о чем он может жалеть, так это о том, что всё ещё жив. Почему у него нет права выбора, так же как у своего альтер-эго, уйти в тень — зализывать раны поражения... Ведь он проиграл. Она не с ним. Но простила ли она его? Тео не мог отрицать, что противился себе не в полную силу. Сил попросту не осталось. Дафны больше не было рядом, чтобы сдержать эту злобу внутри него. Ему было нечего терять, и он просто закрыл глаза, когда взрывчатка пришла в действие. Тео вернул контроль над собой лишь тогда, когда Дафне угрожала смерть в лице ведьмы, которую Теодор на нее навлек своим пренебрежением. Большая ошибка... Ох, чего ему стоила эта ошибка — связываться с Пэнси Паркинсон. Вся его жизнь теперь разрушена. И кто ее разрушил? Пэнси разрушила его жизнь?! Нет. Она только вбила последний гвоздь в крышку его гроба. Сам этот гроб он выковал для себя собственноручно. Единолично или нет, учитывая раздробленность его личности... Уже не важно. Не было никакого обратного пути. Он полностью разбит. Не в силах себя спасти. И собрать его на этот раз даже пытаться никто не станет. Зачем это ей? Когда даже его доппельгангеру это не нужно. Жалость-то какая, он сам себе не нужен... «Ха... ха-хах!» Слишком поздно.