Цикл повторялся, И небо взрывами прервано, Я нуждался только в тебе, Но не мог тебя отыскать. А ты была на повороте, Чтобы сказать мне... Мы строим, Чтобы вновь всё разрушить. Мы созидаем, Чтобы сжечь всё дотла. Мы ждём не дождёмся, Чтобы спалить и сравнять всё с землёй… Цвета не совпали, И, сгорев, ушли к небесам. Хотел я исправить, Но сам, стараясь, чуть не пропал. И ты стояла на том повороте, Трогал тебя огонь. А я хотел лишь тогда, Чтобы ты знала всё. Ты сказала мне «да», ты вознесла меня, И верил я, когда ты лгала. Я играл роль солдата, ты короля, И сразила меня, когда припал я губами к кольцу, Ты лишилась права носить эту корону. Я создал тебя, а ты подвела меня. Вот ты падёшь — мой будет ход, И мой огонь весь ад твой сожжёт. — Linkin Park «Burn It Down»
***
Саундтрек: BONES — WhoGoesThere Колдомедики говорят, Теодор почти не спит. Его мучают кошмары. И он предпочитает мучить себя бессонницей. Иногда целители дают ему усыпляющие зелья сна без сновидений. Но без фанатизма и только когда период без сна превышает пять суток. Дафна решается на встречу с ним только спустя месяцы после принятия решения. Всё окончательно взвесив и обдумав. Ее приводят в его камеру вместе с профессором Дженкинсоном, но заранее предупреждают, что Теодор Нотт на контакт не идёт. Он не разговаривает с тех пор, как здесь был Блейз Забини. «Терапия с пациентом невозможна». «Тяжёлый случай. Всё бесполезно.» И «Он здесь пожизненно». Если верить медкарте Нотта. — Я не знаю, слышал ли ты меня тогда... Я наговорила очень много ужасных скверных вещей и... чуть было. Я чуть было... не сделала одну из этих ужасных вещей. Дафна вся на нервах беспомощно оборачивается на Дженкинса, не в силах больше выносить этот пустой бесчеловечный взгляд. Это не Тео. Это даже не его безумный доппельгангер. Это не человек сейчас смотрит на нее. Совершенно точно ничего человеческого нет в его взгляде. Одна сплошная бездонная тьма. Будто у него нет души... — Я хочу сказать... что мне очень жаль. Не знаю, что на меня нашло... Вернее, знаю. Ты же тот говнюк, который чуть не убил ВСЕХ, кто мне ЛЮБИМ И ДОРОГ! — на секунду срывается Дафна почти на крик, но тут же возвращается к неуверенному лепетанию, съежившись на стуле. — Но это... это сложно объяснить. Ты извинился, но мне снились кошмары с тобой, и потом я еще снова оказалась в твоем доме. И я просто... — Дафна оглядывается по сторонам, словно на стенах и потолке могла отыскать свое вдруг утерянное красноречие. — В общем, не принимай близко к... — стоило бы сказать «к сердцу», но как-то язык не поворачивается, когда на тебя смотрят так бесссердечно. Нотт лишь немного снисходительно, немного изучающе наклоняет голову, словно перед ним какая-то сумасшедшая. Ох, какая ирония. Кто кого тут свёл с ума... Теперь-то он видит. Дафна не выдерживает и приближается к нему, поставив руки на стол. Она в упор вглядывается в эти одновременно печально знакомые, но ужасающе чужие бездушные зеленые глаза с залегшими под ними тенями изнеможения. Вся их совместная жизнь проносится у нее перед глазами калейдоскопом самых разных событий. От детских — счастливых и невинных. До юношеских — болезненных и фатальных. И вот куда они пришли в конечном итоге. А в конечном ли? Такое ощущение, что скорее это некое поистине пугающее начало. Чего-то очень страшного. У Дафны на лице отражается страх и боль. Невыносимо больно смотреть на него. И невыносимо страшно. Убить-то она его не смогла... В обрушившимся на себя осознании того горя, проевшего его насквозь, она в спасительном отрицании качает головой, сглатывая подступившие слезы. Этого не может быть. Это не может быть он. Теодор Нотт был тем самым тихим типом в классе, который копил в себе злобу, а потом взрывался как ядерная бомба. И вот перед Дафной сейчас сидит эта ядерная бомба — в разряженном состоянии после минувшего взрыва. И копит на этот раз в себе нечто поистине темное. Дафна была девушкой подрывателя слишком долго, чтобы не заметить этого в нем. Мысль, что она выдала всю ноттовскую фамильную коллекцию страшных артефактов невыразимцам, утешает, но не сильно. Теодор был достаточно искусным темным волшебником, чтобы самостоятельно соорудить взрывной артефакт. Его отец говорил, что Тео для своего возраста чрезвычайно умен, настоящий уникум Тёмных искусств — и часто хвастал об этом Тёмному Лорду, так что тот задумывал принять мальчишку после его окончания Хогвартса в свои ряды следом за Драко. Было время Дафна серьёзно переживала на этот счет. Но что-то внутри подсказывает ей, сейчас с Тео творится нечто похуже вступления в ряды Пожирателей Смерти. Что-то с его душой... помимо того, что она расколота на две части. — Вы можете оставить... — скрипучим хриплым голосом, застрявшем где-то у нее в горле вместе с комом подступивших и бесконтрольно стекающих по щекам слез, не оборачиваясь обращается Дафна к психотерапевту, — ...нас. — Не думаю, что это хорошая идея, мисс Гринграсс. Но, конечно же... вам виднее, — было отказывает он, но, попав под не терпящий возражений «это-не-просьба» штормовой женский взор, не смеет ослушаться. Дверь за Дженкинсом с лязгом закрывается. Холодок проходит по коже Дафны. Надо взять себя в руки и поговорить о чем-то с этим... чело... веком. Найти для него утешение, пока не стало слишком поздно. — Недавно у тебя родился сын, — не моргающе изрекает Дафна. — Пэнси — она начала рожать прямо когда я... эм. В общем мне пришлось принимать роды, представляешь? Думаешь, тут дурдом? Ха, — нервно усмехается она с растянутой на губах натужной улыбкой, в попытке разрядить до предела накаленный вокруг них воздух. — Не-а, настоящий дурдом у Пэнси Паркинсон дома. Она меня крестной просила стать. Вот чокнутая... Меня! — Зачем ты мне это рассказываешь? Голос звучит отдаленно и вместе с тем оглушающе, будто из преисподней. Преисподней — внутри него. — Я думаю, тебе должно быть это интересно, — вкрадчиво твердит она. — Так вот... твой сын.. Его окаменелое осунувшееся лицо оживает в лютой нетерпимости, когда Теодор перебивает Дафну, словно всё, что она говорит — табу и вообще непростительно: — Да плевать мне на этого сраного ребенка, Дафна! — Но... у него твои глаза. — Ты прекрасно знаешь, чьи глаза я бы хотел, чтобы у моего ребенка были. — Ну, этому не бывать. — Я понял. Можешь идти. И мозгоправа своего прихвати. Я знаю, что сделал, — с расстановкой безэмоционально и лишь капельку так скверно по-свойски протягивает он. — Не надо мозолить мне глаза и пытаться залезть в голову. Ничерта у вас не выйдет. Пока я жив. Пока ты жива. НИ-ЧЕР-ТА. Понятно? Дафна сглатывает, дергано быстро стерев рукавом слезы с лица. Ужас и облегчение. Разве можно чувствовать их в один миг? Только она может испытывать ужасающее облегчение из-за того, что Нотт вновь, хоть и отдаленно, но напоминает живого человека. По коже прокатывается озноб, как от передозировки сильнодействующих... средств. Таких как Теодор Нотт — для Дафны. Слезть, то она с него слезла... Но она до сих пор оправляется от его побочных эффектов. Саундтрек: IC3PEAK — VAMPIR (feat. Oli Sykes of Bring Me The Horizon) — Знаешь, что сделал?.. Неужели? И ты действительно сожалеешь? — Только об одном... — Тео наклоняется вперёд, скованный смирительной рубашкой, чтобы затуманенными черствыми глазами оглядеть ее. — Я хотел забрать тебя домой, а должен был высадить тебя, — маниакальным полушепотом изрекает он. — Так вот теперь я тебя высаживаю, только не надо засыпать навечно. Дафна, не надо... — О чем... ты говоришь? — с жалостью выдыхает она, прижавшись к спинке стула. — З-засыпать навечно?.. — Ее голос падает в пугливой догадке. — Блейз тебе рассказал? Его глаза устремляются куда-то в сторону от нее. Теодор несколько раз моргает и кивает. — Да, высадить тебя к нему... — Что... что это значит?? — Это значит, родная, что не нужно умирать за него или убивать. Ты ведь пыталась, я знаю... — припоминает он, растянув губы в тоскливой полубезумной улыбке. — И то, и другое. — Я же сказала, это было ошибкой... К тому же ты больше не представляешь угрозы, — утверждает она, убеждая не то его, не то себя. — Я зря боялась. Он мгновение молчит, в упор на нее уставившись, и глухо произносит: — Ты боялась?.. Меня? — Ты не видел себя тогда на мосту... Но сейчас я понимаю, что с тобой происходит. И хочу помочь. Всё может быть иначе, Тео. У тебя может быть другая жизнь без меня. Ты знаешь... раньше ведь я не представляла себе жизни без тебя, — с трезвой печалью выдавливает из себя откровения Дафна, — но... поверь мне, такое возможно. Я убедилась в этом. И ты можешь. У него отстраненно и насмешливо дергается лицо. Откинувшись на стул позади себя, Теодор запрокидывает голову с протяжным хриплым низким смешком: — А-а-х, другая жизнь... — Подсмеиваясь, он, как взбредивший, бормочет что-то в потолок. А когда возвращает свой на миг рассеявшийся фокус внимания к Дафне, с горько-сладким снисхождением говорит ей: — Девочка моя, если бы ты хоть немного понимала, то не была бы такой самоубийцей. Не пыталась бы победить того, кем я являюсь. Или я тебя недостаточно напугал? Дафна ненавидит, когда Теодор так говорит с ней. Мало того что свысока, словно знает больше, словно он мудрее, так еще и чертовыми загадками. — И кем же ты являешься, позволь спросить? — спрашивает она, царственно вздернув одну бровь. Тяжесть в его не по годам изнуренных жизнью глазах давит на нее неподъемным грузом, когда он наклоняется вперед и с мрачной расстановкой выговаривает: — Тем, кто забрал бы твою жизнь. У Дафны уходит мгновение, чтобы обнажить его покрытые оборонительными шипами слова и найти их корень. — У тебя может быть своя, Тео... — старательно ровным голосом говорит она. — Твой дом пустой. И тебе нужно принять, что в нем никогда больше не будет меня... Но у тебя есть те, кем бы ты мог заполнить свой дом. Его лицо мучительно суровеет от подобной добродетели. — В моем доме... — хрипит он едва слышно, — всегда было место только для тебя. — Если бы ты только увидел своего сына... — Замолчи, — грубо обрывает он на пару тонов выше. — Я слышать об этом бастарде не хочу. У Дафны вырывается непродолжительный вымотанный саркастичный смех. Смеяться над Ноттом последнее, чего ей хочется, но он просто ужасно смешон. Она продолжает, спокойнее сложив руки на столе: — Чем тебе так не угодила Пэнси, м? Тебя же вечно к ней тянуло. И я понимаю, — приторно-сладко улыбается ему Дафна. — Горячая штучка эта Пэнс, а... Всех нас почти поимела. Даже Гермиона не устояла: говорит, что сучка стала мягче. Так почему бы тебе, так сказать, не пожинать свои плоды, хм? Дафна не хотела звучать столь кармически ехидно, но выходит как-то так. От чего уголок губ Нотта искривляется в вымученной ухмылке, потускневшая зелена его глаз сбрасывает слой опустошенности. И из его вздымающейся грудной клетки, скованной смирительной рубашкой, исходит искушенный низкий смех. Он оценивает ее иронию. — Ты, прелесть моя, подшучиваешь надо мной? — Все будут счастливы... — поясняет она серьезнее, при том умалчивая тот крохотный нюанс, что Паркинсон его возненавидела — тоже. Над этим сейчас работают Малфой и Грейнджер. — Этого ты хочешь, а? Чтобы все были счастливы? — спрашивает он монотонно, размяв шею, и почти ласково улыбается. — Милая, все не могут быть счастливы. Я чуть об этом не забыл... Чуть тебя снова не погубил. Кто-то всегда должен страдать за всех. Это буду либо я. Либо ты... Когда счастлив я — страдаешь ты. Когда счастлива ты — страдаю я... — Теодор наклоняется вперед своим скованным туловищем, пытливо и остро впивается в обомленно слушащую Дафну своими ядовито-изумрудными глазами и с омертвелым замиранием спрашивает у неё: — Ты сейчас счастлива? Со своим славным садюгой парнем мечты-то, а? Долго же ты о нем мечтала... Но мечты исполняются, правда? Волшебство! — красочно восклицает он с пробудившейся из тьмы экспресивностью, хищно улыбается и допытывается: — Ну, счастлива? — Безумно. — Говорил же, либо я, либо ты. Так что иди и будь счастлива... пока можешь. Из его едких уст это звучит, как угроза и благословение одновременно. И Дафне приходится задумываться, какая его часть вкладывает тот или иной оттенок в сказанное. Он ведь сумасшедший. Чего стоят его безумные речи. Но в одном она уверена точно, Теодор не станет говорить с Дженкинсоном. А в одиночку она не станет иметь с ним дело. Таков уговор. Вставая из-за стола, Дафна на нетвердых ногах разворачивается к выходу, но на полпути останавливается от переполняющих эмоций, чтобы напоследок оставить: — Ты — как твои картины и темные артефакты... Одна часть тебя созидает, а другая уничтожает. И самое поразительное то, что ты подавляешь созидательную и выставляешь уничтожительную вовсеувиденье. Картины прячешь, а темные артефакты выставляешь в витрины... Его всегда поражало, как хорошо она его знает. Дафна единственная, кого ему не удавалось обмануть. Такая сложная... — И это всё я один. Каков больной ублюдок, а? Самый маниакально-депрессивный подонок во всей этой психушке, ха! — эксцентричничает Теодор на свой джокерский манер, вынося грозовые глаза Дафны на себе. Нет... это невыносимо. — Всё. Уходи. А то плакать будешь. Я устал. — От своего вранья, да? — Дафна с опостылелостью и безнадёгой смотрит на него, держа ладонь на дверной ручке. — Ну, отдыхай, если угодно. Дверь отворяется, и Дафна поспешно исчезает за ней.***
Саундтрек: Lana Del Rey — Cherry Поместье Забини. Со Святого Мунго Дафна и Блейз добираются в полной тишине. Блейз сидит в кресле с широко расставленными ногами, между которыми располагается его сабмиссив, преклонившая перед ним колени, — и задумчиво гладит ту по голове. Рассеивая поселившийся в ней мрак. Рельефный мужественный торс Блейза обтягивает бордовый пуловер, с его широких плеч свисает кожаная заряженная кобура, голова гангстера покрыта черным классическим дюрагом. Ей не было покоя от мыслей. Они захватывали, мучали и укоренялись. Дафне нужно было освобождение от них. Блейз говорил ей не ходить. Говорил, что ее ждет очередное разочарование. И в итоге, как по цепной реакции, разочарован был он. Дафне хотелось пасть замертво от усталости. Пасть к ногам Блейза и молить об искуплении. За то, что расстроила его. И она пала, найдя покой. Он был ее освобождением. Его любовь и власть над ней. Ей нужно было почувствовать их. Когда ладонь Блейза покидает ее макушку, Дафна, не сводя с него глаз, прислоняется щекой к мужской ноге с внутренней стороны бедра. Блейз по-настоящему мрачен, и Дафна не может простить себе, что виной тому она. Ей хочется выказать ему честь и преклоняться. Как выражение своей безграничной любви и преданности к нему. Ведь не может по-другому. Он велел ей молчать. Через какое-то время Блейз запускает пальцы в белые шелковистые локоны Дафны, а потом внезапно как следует хватает за волосы, оттягивая корни. И с раскрывшихся губ Дафны срывается чувственный вздох, который отдается у него в паху. Его рука в волосах тянет голову Дафны назад, обнажая ее красивую молочную шею. И Блейз, засмотревшись на очертания ее горла, властно накрывает его ладонью. Они смотрят друг на друга так некоторое время. С интимными грубостью и нежностью. Похотью и грустью. После чего, недолго уделив внимание, чтобы погладить ее шею, Блейз отстраняется и, откинувшись на спинку кресла, кладет руки на подлокотники. Его взгляд хладнокровен и предупредителен. Блейз Забини мог быть одновременно самым обаятельным и самым суровым человеком, которого она знала. Но Дафна любит то, как он проявляет свою теневую сторону. Очертания крупного члена Блейза проступают через брюки между его расставленных ног. И она инстинктивно облизывается, как если бы он был ее живительным источником. Некоторое мгновение глядя прямо в отчаянно просящие нуждающиеся глаза Дафны, он с благословением и снисходительностью велит ей: — Достань мой член... и возьми в рот. Его приказ звучит как гимн ее сладострастию и покорности. И она незамедлительно выполняет. У ног Блейза, с его членом во рту и терпким мужским вкусом на языке — Дафна чувствует себя на своём месте. Пока он держит ее одной рукой за волосы, намотав их на кулак, и лениво управляет движениями своей нижней. Каким-то парадоксальным образом, доставляя Блейзу удовольствие, подчиняясь ему, она чувствует себя самой свободной. Дафна ощущает себя словно в руках Бога. От того ли, что он так божественен? Что бы Блейз с ней ни делал, снисходит благословением. Оттянув блондинку за волосы от своего разрядившегося ей в горло члена, Блейз восстанавливает свое низкое грудное дыхание. Он рассматривает ее распухшие от продолжительных ласк губы и боготворившие его штормовые глаза, заволокшие дымкой. И видит всё. Ее душу, как у себя на ладони, когда Дафна такая перед ним на коленях. Открытая, как сосуд, в ожидании, чтобы он ее наполнил. — Сними с себя всё. Быстро. Больше всего Дафна желает, чтобы Блейз был доволен ею. Она раздевается и ложится перед ним — голая, на полу, раскинув по сторонам ноги. Как подношение королю... Или криминальному боссу. Пока между нежных белых бедер Дафны не начинает сильнее течь смазка, намочив не только половые губы, но и ковер, Блейз не касается ее. Лишь отстраненно сидит в кресле и наблюдает, с королевской невозмутимостью возложив руки на подлокотники. И только после этого, уперевшись локтями в свои расставленные колени, гангстер склоняется над обнаженной девушкой под собой, чтобы удостовериться, достаточно ли она мокрая не только воочию, а и тактильно. Небрежно собрав кончиками длинных пальцев, украшенных золотом, обильную вязкую влагу у ее подрагивающего входа, Блейз заталкивает ту обратно, когда плавно скользит двумя пальцами во влагалище Дафны и щупает его изнутри, будто проверяя на готовность. — Говори, — разрешает он. — Ты был прав. — И в чем я был прав, дорогая? Его пальцы нащупывают ту самую точку и с силой надавливают. Дафна выгибается, простонав имя Блейза как молитву. — ...В том, что он пошлёт к черту Пэнси и ее ребенка, — сдавленно выдыхает она, задыхаясь от вины. — В том, что не станет говорить с Дженкинсоном. — И ты ведь догадывалась. Но на что-то надеялась... На что ты надеялась, Дафна? Блейз резко вынимает свои пальцы и вытирает их об ее бедро. — Не знаю... — Дафна моляще смотрит на него, едва ли не плача. — Прошу, сделай это. Накажи... накажи меня. — Почему я должен? — Потому что я твоя. Впервые за вечер на непроницаемом лице Блейза читаются эмоции. И это одобрение. — Верно... Ещё, — кивнув, требует он. — Потому что я доверяю тебе контроль над собой. Потому что я доверяю тебе... больше чем себе. — Дафна изо всех сил пытается убедить его, тщательно подбирая слова. — Пожалуйста, забери его. Мне так тяжело... — И тебе будет легче? — Да... — Тогда становись в позу.Дорогой, Я сказала, что настоящая любовь, Это как не чувствовать страха, Когда стоишь перед лицом опасности, Потому что ты просто очень этого хочешь. Прикосновение Твоей истинной любви — Сродни небесам, что приходят на место чего-то злого, Сгорающего в порывах. Да, да. (Бл**ь.) Дорогой, дорогой, дорогой, Я разрываюсь на части, когда я с тобой, Я разрываюсь на части! Любовь, я имею в виду, настоящая любовь, Это как улыбаться, когда тебя ведут на расстрел, Но ты продолжаешь стоять смирно, Да, да. (Бл**ь.) Мои мечты о розовых садах Подожгли демоны, И все мои чёрные пляжи (разрушены). Кадры моей киноплёнки Расползлись по швам, И я разрываюсь на части (су*а), Разрываюсь на части, Когда я с тобой. (Почему?) Потому что я люблю тебя так сильно! А вишни и вино, Розмарин и тимьян, И все мои персики – эти мечты рассыпались в прах. Рассыпались (су*а) Разрушены (бл**ь!) — Lana Del Rey «Cherry»
Саундтрек: A$AP Ferg feat. Marilyn Manson — Marilyn Manson Ожидание на коленях, с руками за спиной и подобранными под себя ногами, дается Дафне сладкой пыткой. Пока Блейз по-хозяйски обходит голую нижнюю вокруг и с неким профессиональным интересом осматривает со всех сторон. Наконец он останавливается перед ее лицом, с руками спрятанными в брюках. Затем, погладив подбородок Дафны большим пальцем, завязывает ей глаза черной шелковой лентой. Больше Дафна ничего не видит, а только чувствует, как Блейз методично связывает ей локти с запястьями за спиной веревкой, так что совсем не пошевелить руками. Потом обвязывает тяжелые округлости ее выставленной вперед груди. А недолго размяв крупные торчащие соски между пальцев, ставит на них зажимы. Грудная клетка томно дышащей Дафны максимально раскрыта и демонстрирует всю эротическую прелесть ее перевязанных в бондаже полушарий. Легким пинком своих лаковых ботинок Блейз расставляет ее колени по сторонам, также веля приподнять зад. Когда Дафна послушно привстает на корточки, он проводит кусок веревки между ее разведенных бедер и завязывает узлом с той, что повязал ранее на талии. Таким образом, что веревка врезается Дафне между ягодиц и между половых губ — точно в щель, клитор и анус. Удовлетворенный своей работой, Блейз получает эстетическое удовольствие от связанной и полностью покорной Дафны. Ее губы — верхние и нижние — раскрыты для него. Великолепно беспомощна. Заходя девушке за спину, он берет ее сзади одной рукой за сплетение веревок у лопаток — и кладет лицом в пол. Падая щекой и коленями на ковер в спальне мафиозного принца, Дафна порывисто втягивает в себя воздух и тут же выпускает, как и все свои переживания. Полностью растворяясь во власти Блейза. Мужчина перешагивает через нее одной ногой, поставив ботинки по обе стороны от обездвиженной девушки, и какое-то время остаётся так стоять над ней. Сполна давая лишенной зрения Дафне почувствовать себя — под ним. И она ощущает это каждой клеточкой своего скованного возбужденного беззащитного тела. У нее дух захватывает. По спальне раздается звук лязгающей металлической пряжки, когда Блейз начинает расстегивать свой ремень. — Нахрен всяких шарлатанов, ты туда больше не пойдешь, — ожесточённо проговаривает он. — Я тебя, французскую шлюху, сам как следует перевоспитаю. Как... как он сейчас ее назвал? В памяти нежелательным отголоском всплывают образы из прошлого. Какое-то злое совпадение... За исключением того, что реакцию настоящее вызывает ровно противоположную. Разница была в том, что он говорил это не с целью осудить, а наоборот поощрить. Только Блейз Забини — джентльмен и зверь в постели — мог сказать такое и никак при этом не обидеть, а даже взволновать, странным образом возбудив сильней. Но смутные вопросы, какого все же черта заложено в именование ее французской шлюхой и не мужской ли то сговор, все же отдаленно возникают в полутрансовом состоянии Дафны. Позже, когда она спросит его об этом в Италии, Блейз объяснит, что само слово шлюха расставляет сексуальные границы для женщин и, говоря об этом в превозносящем свете, он эти границы высмеивает. Француженки же исторически были наиболее свободны и раскрепощены в сексе, а у Дафны имелись французские корни, так что... «Да, ты моя прекрасная французская шлюха,» — рассмеется Блейз. И тогда же для Дафны всё прояснится, ей припомнится разговор из давних времен, как Блейз и Теодор, еще мальчишками пользовались одними и теми же грубыми эпитетами, рассуждая о французской культуре секса и английском пуританстве. Кто себя ограничивает, а кто свободен. Смещение в ней разных культур раньше вызывало у Дафны внутренний диссонанс. Английская целомудренность и французская сексуальность сражались гражданской войной внутри нее. Пока Блейз не вооружил ее сексуальность и не стер границы дозволенного. В его власти — она свободна. Блейз звучно выдергивает ремень из петель, так, чтобы Дафна отчётливо слышала. И, о, она это слышит. Дрожь пробегается по позвоночнику Дафны, когда он складывает ремень пополам и, рассекая воздух, — заносит над ее вздернутой, перетянутой веревкой задницей под собой. Нещадные шлепки толстого ремня из кожи серией обрушиваются на нежную кожу Дафны. Она выносит порку, с благодарными стонами и болезненными всхлипами абсолютно отдаваясь воле Блейза. С каждым своим хлестким изящным ударом он выбивает из ее сознания повисший груз мыслей и забирает контроль. В его надежных руках она становится изысканным инструментом, на котором доминант играет, как виртуозный музыкант. — Вот так... — бархатисто мурлычет он, мучительной лаской хлестая партнершу ремнем под конец в монотонном ритме. — Поплачь, детка. Поплачь. Тебя надо очень много пороть, так ведь? Она очень откровенно и податливо стонет, и он принимает это за «да». Хорошенько выпоров Дафну, Блейз отбрасывает ремень и склоняется над ее пылающим пульсирующим красным задом, чтобы оценить свою работу. Блейз Забини талантлив во многих вещах, но быть Мастером — его призвание. Ее облегченное тихое хныканье и стекающая смазка с отодвинутой и оттянутой мужским пальцем веревки — кажутся ему более чем достаточными. В этот раз он был весьма... агрессивен, Дафна надолго запомнит. Блейз, напоследок немного помяв в своей большой ладони одну из половинок горячих женских ягодиц, удоволетворительно шлепает ее рукой. Тут же перешагивает через соблазнительно неподвижную Дафну под собой и идет к кофейному столику за сигарой. Щелкает зажигалка, и Блейз возвращается к истомно всхлипывающей Дафне. Он взмахом палочки убирает веревки с ее рук и между бёдер, но оставляет на груди. Легким почти ласковым пинком в бок он заставляет Дафну перевернуться на спину. Ее выпоротая задница саднит от соприкосновения с ковром, а налившиеся груди ноют от зажимов и бандажа. И как только Блейз снимает зажимы, Дафна не удерживается и вскрикивает, ощутив прилив крови к своим болезненным соскам. Присев на корточки, Блейз невозмутимо разглядывает красивое обнаженное тело Дафны, покрытое испариной, курит и стряхивает пепел прямо на него. Затем поднимает ее ноги под коленками, зажав сигару между зубов, чтобы заглянуть Дафне между ног. Заалевшие клитор и соски распускаются под мужским взглядом, словно цветки под солнцем, буквально требуя его внимания. И Блейз с хлопком ладони по сочащемся складкам выражает ей свое довольство, обещая, что порка отныне будет регулярной. Потом, склонившись над ослепленной Дафной, неожиданно для неё с силой поочередно всасывает в рот стоящие бутоны сосков вместе с ареолами. Так что Дафна со стонущим хныканьем извивается Блейзу навстречу, желая большего контакта с ним. Но Блейз быстро отстраняется, берется за веревки и принимается изощренно обвязывать ими пластичное голое девичье тело. В конечном итоге Дафна оказывается в невероятно эротичной открытой позе. С по-лягушачьи задранными по обе стороны от груди ногами, которые опутывают вокруг согнутых бедер и икр нити веревок, в свою очередь переплетенные с перекинутой через одно плечо на другое отдельной веревкой. Чтобы держать ее неподвижно — как можно более широко раскрытой для глубокого проникновения. Темнота неизвестности пропадает перед глазами Дафны, когда Блейз срывает черную повязку. Он нависает над обездвиженной Дафной на корточках, полностью одетый и в кобуре, за исключением члена, который гангстер, придерживая одной рукой, медленно засовывает в нее. Темные, как ночь, пронзительные глаза Блейза неотрывно смотрят в ее, пока Дафна постепенно принимает в себя мужскую плоть. И, когда он полностью оказывается внутри неё, ткнувшись мошенкой в промежность, а головкой прямо в шейку матки, — рот Дафны распахивается в глубинном стоне, прозвучавшем нежнейшим сопрано. От экстаза у нее мутится перед глазами. Блейз, порыкивая, таранит распятую киску Дафны своим тяжелым, точно свинцом налитым, членом. Имеет ее. Мощно и грубо. С каждым скользящим толчком почти садясь на распахнутые женские бедра. И одной рукой, держа блондинку за горло, умеренно душит в процессе. В перерывах между удушением просовывая в раскрытый рот Дафны по два-три пальца, чтобы она сосала их. Стоит же ей потянуться к Блейзу руками, чтобы обнять и притянуть к себе, он заклинанием связывает девушке руки над головой. И от полной обездвиженности Дафна внезапно и безудержно кончает, заходясь в гортанном полустоне-полукрике. Несколько раз сжимая в тисках своего пульсирующего влагалища мужской орган. — Секс с тобой — это искусство... — наблюдая за ее оргазмом, Блейз упоенно склоняется и почти целомудренно целует груди Дафны. Ее женственность сражает его наповал. Дафна как Афродита — эрогенная, дикая и поэтичная. — Такая идеальная, малышка, так бы тебя и задушил... — воркует он, сжав ее горло. — Как я люблю тебя... — сипло выдыхает она и плачет от переизбытка чувств — блаженная в сабспейсе. Словно в безмятежном парении, Дафна со слезами отпускает всю боль. Она в последний раз вздрагивает под Блейзом. До ее ушей доносятся звуки, что воспроизводит их соитие, ведь Блейз продолжает трахать ее. Членом сотрясая разгоряченную щель вплоть до самых ее глубин. Пальцами ощупывая стенки ее податливого горла. И Дафна содрогается в ослепительном оргазме снова. И снова. Излив на эрогированный член мужчины столько соков, что под ними на ковре должно быть явное доказательство. Тело словно бескостное, одухотворенное и в полной отдачи ему одному. Дафна, уязвленная, парит в невесомости, зная, что если вдруг настигнет гравитация, Блейз ее непременно поймает. С наступлением момента его кульминации, Блейз резко вынимает из ее упругого скользкого лона свой пенис, упирается ногой сбоку от ее груди и начинает надрачивать вот-вот готовый выстрелить толстый ствол кулаком. С брутальным хищным рыком обильно изливаясь на связанное тело Дафны. Точно необузданный зверь. А Дафна с раскрепощенностью, бесстыдством и гордостью, что послужила ему удовольствием, принимает на себя потоки спермы. Закончив с ней, Блейз поднимается во весь свой высокий рост, убирает член обратно в брюки и застегивает молнию. У Забини уходит какое-то время, чтобы осмотреть ее влажное тело, покрытое его семенем, а потом снять взмахом палочки с нижней все веревки, но оставить жидкости. Погруженная глубоко в космическое подпространство, где имеет значение только Блейз и ее половое подчинение ему, Дафна подползает к мужским ногам и лнет, хватаясь за его штанину. Но Блейз повелительно проговаривает: — Не трогай меня... Ты наказана. Мастер объясняет своей сабмиссив, что в воспитательных целях надо бы оставить ее спать на полу на всю ночь, подсыхать с его спермой на коже. Но то, какими преданными угодливыми, полными слез, глазами Дафна на него смотрит обезоруживает напускную строгость мужчины. Блейз наклоняется и поднимает Дафну с пола, притягивая к себе, так что она тут же обвивает его ногами за пояс, а руками за шею, как коала. Эти небесные глаза всегда были слабостью Блейза. Его самое большое счастье... и самая большая мука. Убить за нее становится его навязчивой идеей. Увидься она с тем чертовым мудаком еще хоть раз... он точно сойдет с ума. Он относит Дафну в постель, снимает с себя кобуру и одежду и ложиться с ней. Полотенцем стирает с ее тела остатки своего семени и накрывает Дафну своим сильным телом, когда обнимает ее. Такую запредельно расчувствовавшуюся после сессии, что она лишь постепенно стихает в его объятиях. Держась за мускулистые широкие плечи Блейза и благоговейно уткнувшись в них лицом. Пока ее губы оставляют на его темной коже ласковые кроткие поцелуи и шепчут слова любви. Когда же Дафна окончательно приходит в себя, Блейз безоговорочно объявляет ей: — Я заберу тебя в Италию.***
Саундтрек: 50 Cent — Just A Lil Bit Венеция, Италия. В Венецианской лагуне, на якобы потонувшем острове (для отвода от глаз маглов), расположена одна из итальянских резиденций клана Диллинджер-Забини. Грандиозное изящество островной усадьбы с многоцветными узорчатыми витражами очаровывает с первого взгляда. Как в сказке здесь мерцает и переливается в свете солнца и луны лагуна, на горизонте простираются живописные пейзажи романтического итальянского города. Внутренняя композиция замка олицетворяет вечный карнавал. Пол выложен мозаичными плитками, стены украшают панно и фрески, под монументальными потолками утонченной изюминкой интерьера выступают цветастые уникальные люстры самых различных форм и размеров из знаменитого венецианского стекла. Аутентичные мифологические скульптуры привносят мистический шарм. Цветовая гамма роскошной антикварной мебели радует глаз глубинными сочными красками на фоне окружающего мрамора, слоновой кости и перламутра. Эстетическое совершенство и неповторимая итальянская грация захватывают как в прекрасном сновидении. Преимущественно здесь обитает Корделия. Но когда Блейз привез Дафну на остров и они с ним прошли в изумительный холл, — где через огромные витражи просачивался окрашенный в радужные краски свет, — его мать и сестра их там с счастьем и гордостью встретили с новым членом семейства. У Дженны на руках сидела кроха неземной поистине редкой красоты — с ее лазурными глазами, маленькими афро-кудряшками от Джонни и золотистой смуглой кожей. Недавно появившаяся на свет мулатка, сполна унаследовавшая фамильную красоту, мгновенно приковала к себе восхищенные взгляды. — Знакомьтесь, — с очарованной улыбкой представляла им свою дочку Дженна, — Джесси Диллинджер. Они влюбляются в нее бесповоротно. Джесси наимилейший ребенок, что Дафне доводилось видеть. Несмотря на то, что малютка осталась без отца, она купалась в любви. Иначе у Диллинджеров-Забини не бывает. И злой рок судьбы их не сломит. Однажды за исконно итальянским, изобилующим кулинарными народными изысками, ужином при свечах в летнем дворике Джесси сильно расплакалась, всё никак не успокаиваясь. И тогда Корделия, поднявшись из-за стола, продемонстрировала, как нужно успокаивать грудных детишек из собственного опыта. Чернокожая дива начала напевать на итальянском, с грацией амазонки похлопывая ладонями ввысь над головой, и с околдовывающей сияющей улыбкой кружиться, веером разбрасывая по плечам длинные черные косы, перед тут же завороженно притихнувшей и любопытно раскрывшей зареванные лазурные глазки племянницей в люльке. К матери с ностальгией из детства присоединился Блейз: нацепив на глаза винтажные очки с оливковыми стеклами в золотой оправе, он с безупречным чувством ритма задал этнический бит постукиваниями ладонью о дно деревянного бочонка, который взял со стола. Отчаявшаяся успокоить дочку Дженна слегка всплакнула от этой трогательной картины — и с улыбкой облегчения запела семье в такт. Наследственные музыкальность и обостренное чувство прекрасного Диллинджеров-Забини не могли не восхитить. Эти люди умеют преподнести себя. И Дафна, заразившись этой семейной энергетикой итальянцев, присоединилась к песням и танцам. С тех пор Диллинджеры-Забини пели Джесси колыбельные на итальянском. И Дафна даже выучила парочку, чтобы тоже их петь малышке. Пространство и время потеряли всякое значение, растворившись в прогулках по историческому городу-мечты, до которого они волшебно добирались по воде. В улочках, в которые Блейз Дафну за собой ото всех утягивал, прижимал там к себе и целовал (а однажды в пылу неистовой страсти, подбирая пышные полы ее персиковых оттенков платья, брал прямо там). В катаниях на гондоле по гранд-каналам Венеции, где архитектурные шедевры и богемная атмосфера экзотики и романтики располагались на каждом шагу. В вечерах, когда Блейз в своих покоях укладывал Дафну обнаженной поперёк к себе на колени и шлепал... Днем мистер Забини был итальянским джентльменом, а ночью ее английским Мастером. Дафна словно попала в самый прекрасный сон, от которого ей никогда не хотелось бы просыпаться. Еще она так привязалась к милашке Джесси, что моменты, когда приходила их с Блейзом очередь нянчиться с его племянницей, были очень особенными и счастливыми. Саундтрек: Tyler, The Creator feat. Pharrell — IFHY В один из этих райских дней они с семьёй Блейза отдыхают на яхте в лагуне, а Дафна не может оторвать глаз от чу́дной малышки, которой Дженна, строив гримасы, позволяет играться со своими косичками. И Блейз, расположив Дафну на шезлонге меж своих ног — облаченный в свободные черные шорты-карго уличного стиля — соблазнительным баритоном шепчет ей на ушко: — Хочешь подарю тебе такую малышку? От себя? Дафна лежит на груди Блейза, красная рубашка которого распахнута на все пуговицы, и поворачивает голову, изумленно захлопав ресницами. Его взгляд излучает очарование и предельную серьезность в намерениях пустить в нее свои корни как можно глубже. Ладонями он накрывает оголенный живот Дафны, забираясь под ее прозрачный черный пляжный халатик, развевающийся дымкой на теплом ветерке, и принимается его поглаживать прямо над полоской ее красного бикини. Между делом продолжая искусительно нашептывать: — Давай, прямо сейчас... Дафну окрыляет состояние ментального парения. Точно такого, когда он доводит ее до грани, подчиняя себе. Ее сбивает с ног и возносит к небесам собственная чувственность. Можно ли быть чересчур чувственной? Потому что ей до одури хочется впитать в себя его семя и родить ребенка. Эта фантазия буквально будоражит ее всю, от сердца и чрева, отдаваясь божественной негой до самых костей. Но голос разума остаётся сильнее любовных инстинктов. Развернувшись в мужских объятиях, Дафна смотрит на Блейза с безмятежными любовью и нежностью и мечтательно проводит кончиками пальцев с красным лаком на ногтях по его красивому лицу. И, заманчиво оттягивая указательным пальцем увесистую золотую цепь у Блейза на груди, с каплей юмора говорит: — Блейз, какой бы оторвой я с тобой ни была, я все же как никак леди. А леди вне брака детей не заводят... Да и молоды мы ещё с тобой, папочка. Он как-то странно ей улыбается, вспомнив, чем она повязана с другим мужчиной. Убийственная сдержанная ревность плескается на дне глубоких выразительных глаз Блейза, грозясь выплеснуться наружу. — Но это такая прекрасная мечта... — с придыханием добавляет она, ласково проведя своими глянцево-алыми губами от уголка губ мужчины к его подбородку, — ...как из сказки. — Спускаясь поцелуями вниз к шее Блейза, Дафна оставляет на его коже любовный след от помады. — И я всей душой и всем сердцем хочу ее когда-нибудь воплотить с тобой, малыш. Стильно повязанная полоской черно-белого шарфика, белокурая макушка Дафны ложится ему на грудь. И Блейз, устремив взгляд вдаль, приглаживает своей ладонью ее развевающиеся на ласковом ветерке и отливающие на солнце жемчужным блеском волнистые пряди. В безмятежной игре с волосами Дафны лорд Забини (перенявший сей титул после смерти дяди) упирается подбородком блондинке в макушку, когда на борту появляется новый молодой любовник Корделии, с которым его мать проводит это лето. Поджарый горячий итальянец всего на девять лет старше Блейза во всех красках начинает описывать, — как тот наивно расчитывает, будущему пасынку, — о том, как сильно влюблен в его матушку-сердцеедку и как скоро собирается просить ее руки. У гангстера на зубах переливаются в солнечных лучах платиновые грильзы, инкрустированные бриллиантами, когда Блейз просто ухахатывается с бедолаги гомерическим хохотом, сверкая своей шикарной улыбкой — буквально на миллион. За что младшему братцу за его заносчивость от Дженны адресуется сдержанно укоризненный, но в тайне также забавляющийся взгляд. Дафна, ощущая, как под ней сотрясается грудная клетка Блейза от бархатистого, баритонного смеха, гламурно приподнимает с носа солнечные очки-ретро в белой оправе и тоже не сдерживает улыбки. А потом тут же с отстраненными священными обожанием и трепетом льнет к любимому всем телом. Даже кроха Джесси, глядя на членов семьи, подхватывает общий настрой и звонко хихикает у мамы на руках. — Пасынок! — поразительно прыскает Блейз и, переглядываясь с пытающейся сдержать рвущийся наружу смех Дженной и заливающейся прелестным детским смехом Джесси, удивительно указывает большим пальцем на Бруно, как на самого безнадежного романтика, какого он только встречал. — Чувак, ну, ты меня уморил. Тебе лет-то сколько?.. — Кобра снисходительно улыбается, как самый ядовитый змей. Между тем погладив умиротворенно лежащую Дафну между своих ног по волосам и спине и поцеловав ее в макушку, ведь Блейзу прекрасно известно, в каком сейчас его детка состоянии, в каких облаках она витает. И ясно дает понять, что в его клане место альфа-самца уже занято: — Никакой я тебе не пасынок, амиго, — а лорд Забини. Сколько таких Бруно пытались записаться к ним с сестрой в папочки и сколько еще будет. Они с Дженной никогда не воспринимали ухажеров Корделии серьезно, но Блейз порой мог быть чрезмерно опекающим сыном. Черная вдова скорее сдаст любовничка на корм своим ручным аллигаторам, чем всерьёз снова выйдет замуж. По-настоящему миссис Забини замужем была лишь раз и на всю жизнь. Англичанка-то ведь и прибывала преимущественно в Италии, говорила на итальянском и жила как итальянка, по большей части чтобы быть духовно ближе к корням покойного сеньора Забини — отца Блейза и Дженны.Детка, да ты же, блядь, надругаешься над моими чувствами! Иногда ты такая су*а, кто спустил псов? Но в моем собачьем доме Моя сука самая крутая! Это безумие, что тот, кто делает меня самым счастливым, Может сделать меня самым грустным. Давай растворимся в твоей Стране Чудес – нахера нам этот атлас. Ты совершенно идеальна для меня. На самом деле, если ты вдруг решишь уйти, Я тут же потеряю пару винтиков, я перестану дышать! И ты увидишь, что значит преследование. Сделаю так, что вы с ним больше никогда не встретитесь. Когда я слышу твое имя, я не могу перестать улыбаться. Я так сильно люблю тебя, что мое сердце перестает биться, когда ты уходишь. И я тоскую, и мое сердце начинает истекать кровью. Жизнь без тебя вообще не имеет никакого чертового смысла. Я пассивно-агрессивный (блин, прости меня). (Подойти сюда) Мне нравится, когда мы держимся за руки. (Ты лучшая на свете) Понимаешь, я становлюсь ревнивым (бл*). И если я увижу этого парня (если я увижу его), Я ведь могу взять и убить его. (Мне хочется душить тебя, пока ты не перестанешь дышать.) Любовь, любовь, любовь. (Провести остаток дней, ища воздух.) (Чтобы ты смогла дышать, или чтобы мы смогли умереть вместе. Ты и я.) (Черт, посмотри) Как я влюблен. (влюблен) Небо падает, детка, давай попробуем поймать его. «Йо, так почему Сэмюэл такой мудак?» «На самом деле он не такой злой! Он здесь лишь потому, что он убежал, потому что нечто ужасное произошло дома. На самом деле он очень ранимый.» «Йо, так что же случилось?» — Tyler, The Creator feat. Pharrell «IFHY»
Саундтрек: Azealia Banks — Fierce Дафне не хотелось просыпаться из этого сказочного венецианского сна, но все же это происходит, когда Корделия, оставшись в их женской компании, заводит откровенный разговор касательно того, насколько достойна сына его спутница. — Знаешь, что сделает с Блейзом эта девушка? Она сделает из моего мальчика смертоносного демона... — От темнокожей грации исходит шлейф утонченной опасности и колдовского обаяния, когда она пониженным голосом, притягательно переливающимся, как пузырьками в шампанском, густым окрасом контральто, драматически договоривает: — Такого, как я. — Но ты же душка, madre, — сладкоголосо расстянув слова, возражает мачехе Дженна с ярким итальянским акцентом. В то время как ястребиный взор Корделии, казалось, способен подвинуть горы. — Только в кругу близких, Дженна... Вне его я страшный человек. Обо мне слагают легенды. Я — Черная вдова, которая отрывала головы своим мужьям и, пока их считали «исчезнувшими при таинственных обстоятельствах», испивала из черепов этих ублюдков красное вино, — мстительно усмехается женщина, бросив со стола своим одомашненным аллигаторам на полу на цепи кусочек мяса. — Я — Королева вуду, которая вырезала целые кланы. И для этого мне лишь нужно было ткнуть куколку иголочкой... — Корделия очень артистично укалывает воображаемой иголкой Дафну, которую однажды назвала куколкой, — и задорно скалится от того, как девчушка пугается. — Составить мне конкуренцию по количеству массовых убийств может разве что только Реддл. Был ли папа Дафны настолько грозным в своих письмах Блейзу, как его мама сейчас с ней? Уж вряд ли. Куда Гилберту Гринграссу тягаться с Корделией. Черная вдова несравненна опасна. Скользкие интриги Люциуса Малфоя на ее впечатляющем фоне, внушающим небезосновательный страх, — просто детский лепет. Эти предки найдут, как заморочить им жизнь... (За исключением Нарциссы; она просто святая.) И Дафне в этом плане просто ужасно «свезло». Теперь, помимо Донателлы, — катализатора всех несчастий в ее жизни — Дафне придется иметь дело с само́й кровавой леди Забини. — О, не слушай ее, Дафна, — беспечно подсмеивается Дженна, заметив, как та напряглась. — Эта женщина милейший души человек и просто красавица. — Я прирожденная убийца, а не красавица, Дженна, — раздражается Корделия попыткам подорвать свою кровавую зловещую репутацию. Всю жизнь заслуги Черной вдовы списывали на ее роковую красоту, упуская, что она является самой могущественной колдуньей вуду из ныне живущих. — И у моего ребенка есть все шансы перенять мое наследие. — Знаменитая красавица-ведьма, потерявшая любовь, но вопреки всей боли и горю вырастила нас с Блейзом такими замечательными, — упрямо стоит на своем Дженна, расплываясь дерзкой безнаказанной улыбкой. — Вот кто ты, madre. В столовую заходит Блейз, в тренче из темно-красной матовой кожи и кобурой под ним — для проходного дела, которое криминальному боссу предстоит в сердце Италии. Прошагав тяжелыми сапогами по мраморному орнаментному полу к столу, Кобра приспускает с глаз брутальные очки в прямоугольной массивной оправе и подозрительно поглядывает на притихших женщин. А взяв из фруктовой вазы спелое красное яблоко и с хрустом его откусив, польщенно расплывается белозубой поддразнивающей улыбкой: — Меня обсуждаете, а? Дженна фыркает, перекладывая Джесси с одной груди на другую. — Не льсти себе, братец, у дам и без тебя хватит тем для разговора. Прожевав кусок яблока, Блейз вскидывает руки в отступательном жесте. После чего, выслушав напутственные речи, гангстер целует на прощание свое девичье царство. — Мам... Сестра... Племяшка... Любимая... — Блейз склоняется над восхищенной его аутфитом Дафной, уперев руки в стол по обе стороны от нее, и целует возлюбленную отличительно не в щеку, как мать и сестру, и не в лоб, как Джесси, — а в губы. Получив от кутюрье похвалу о том, как круто он выглядит, мафиозный принц щегольски подмигивает той и отстраняется. — ...Ну всё, я пошёл. Напоследок он кидает на Дженну взгляд, как бы говорящий, чтобы не давала его рыбку акуле на съеденье. На что сестра, вскинув брови, мол, и без тебя знаю, понимающе ему кивает. Дафна почти жалеет, что вместо того, чтобы пойти с ним на встречу итальянской мафии, вызвалась посидеть с Джесси, когда Корделия с Дженной отправятся в город, ведь с уходом Блейза женский разговор вынужден продолжиться. Саундтрек: Rihanna — Rudeboy (Stooki Sound Remix) — Мэм, я понимаю ваше беспокойство. Но вы ведь меня совсем не знаете... — старается Дафна сгладить углы, между тем кончиками своих длинных пальцев с аристократичным изяществом поправив салфетку на коленях. В попытке скрыть нервозность за хорошими манерами. Только вот, чтобы быть достойной парой для коронованного сына Черной вдовы, мало быть в ее глазах хорошей девочкой из благородной чистокровной семьи. — ...Попробуйте взглянуть на меня не как на девушку Блейза. Ведь, мне кажется, у нас больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Мне вот, например, нравится ваш стиль, я могла бы пошить для вас что-нибудь, миссис Забини? И Дафна сейчас вовсе не льстит. За время проведенное в элегантной Венеции, где куда ни глянь, как в обстановке, так и в людях, исходят веяния хорошего вкуса, кутюрье удалось много чем вдохновиться — и мама Блейза не исключение. Как любой человек, смыслящий в моде, Дафна умела видеть и ценить женскую красоту. И госпожа Диллинджер-Забини, как именитая модная икона, со своим образом вечно молодой леди-босс с флюидами афро-итальянского мафиозного антуража — просто воплощение музы для любого модельера. Корделия красиво съедает с вилки кусочек пасты с чернилами каракатицы и немного смягчается в лице. — Ты очень славная, девочка, я без того вижу... Но ты сломленная, — ни без доли сожаления прямолинейно предъявляет она и, выразительно указав на блондинку вилкой, читает ту как открытую книгу: — В тебе столько драмы, Дафна Гринграсс, что ты уже сама стала воплощением драмы. Это я тоже вижу. Я ведь сама была такой, как ты... И потом разбивать сердца мужчинам — особое удовольствие, не так ведь? — пронзительно улыбается ей Корделия, но тут же суровеет, когда продолжает: — Я потеряла любовь всей моей жизни... Я была сломлена. Но у меня оставался мой сын. И ради него я восстала из праха. Всю свою жизнь положила на то, чтобы из Блейза выросла целостная личность. Чтобы он был счастлив. И вот теперь появляется девушка, которая потащит его за собой в эту черную дыру, открытую у нее в груди. И я должна смотреть на это с улыбкой?.. Дафна с обледенелым замиранием слушает, чувствуя, как в груди начинают расходиться швы той самой упомянутой черной дыры. Эта женщина так ошеломительно права и несправедливо не права одновременно, что это разбивает сердце ни кому-нибудь — а ей. Всегда так было и, вероятно, будет... Нужно лишь смириться с тем, какая ты Драма для всех окружающих. Такая, что вот-вот превратишься в Трагедию... Тряхнув головой, Дафна пытается отбросить мысли, обретающие слишком явственный голос внутри. — Корделия, ты не можешь уберечь Блейза от всего на свете, — возникает Дженна, отобрав у Джесси, с любопытством хватающейся за столовые приборы, ножик. — Ты отлично справилась, ты дала ему всё для счастья. И теперь его счастье сидит прямо перед тобой. Ты лучшая мать... Ты стала матерью мне, в конце концов. Но твой сын уже большой мальчик и сам перед собой в ответе. Дженна как никто иной понимает ситуацию с неодобрением Корделии. Ведь сама была в такой ситуации, скрываясь с Джонни от острого взора гиперопекающей мачехи. Так и не побыв с ним по-настоящему вместе. Ведь против слова Корделии не попрешь. Ее слово — закон. Как Черная вдова скажет, так и будет. — Пожалуйста... — взмаливается Дафна, — поверьте, я никогда не причиню Блейзу боль. Очень долгое время я старалась держаться от него подальше, но... именно это разбивало сердце нам обоим. И сейчас и всегда... я готова жизнь отдать ради него. — В этом и проблема. Когда ты отдашь за него жизнь, ты его этим сломаешь! И его счастье обернется горем. Уж я-то знаю. — Корделия указывает на себя, с похороненным страданием ткнув несколько раз пальцем в грудь. — Порой я смотрю на себя в зеркало и вижу перед собой Черную вдову, Королеву вуду... Но не саму себя. Я построила этот образ, выковав из осколков своей души самое острое оружие. И только моя семья сохраняет во мне человечность... Такого ты бы пожелала Блейзу? — угрожающе спрашивает она у Дафны. — Я бы — никогда. Слезы горечи градом скатываются по щекам Дафны. Необъятная печаль, от которой она убегала под руку с Блейзом, догоняла, чтобы с лихвой наверстать упущенное. Рано или поздно печаль всегда брала свое. — Я люблю его... — задушенно молвит она. — Я очень его люблю. — Он любит ее, — поддерживает Дженна. — ...Д-даф! — вдруг настойчиво восклицает Джесси, стукнув кулачком по столу. И все тут же обращают на малышку внимание, которая, помимо слова «мама», впервые выговаривает ещё и имя тети Дафны. Джесси обаятельно хлопает длинными ресничками, глядя своими большими лучистыми лазурным морем глазками на Дафну, словно уговаривает ту не плакать. А Дафна с замиранием смотрит в ответ — и, утерев с щек слезы, растроганно улыбается девочке. Умилительно простонав, Дженна воркует над дочкой: — О, gioia mia, ты тоже хочешь, чтобы дядя Блейз был с тетей Даф, да? Джесси что-то болтает на своем, как маленькая командирша, точно за Дафну заступаясь. — ...Нет в мире силы как созидательней, так и разрушительней, чем любовь... — Поставив ладони в стол и вперив в Дафну требовательный взгляд, Корделия после недолгой паузы, за время которой задумчиво посматривала на Джесси, высоко вскидывает подбородок, чтобы с вызовом в своем властном тоне — дать шанс: — Можешь ли ты пообещать мне, что твоя любовь способна созидать, а не разрушать? Можешь ли ты пообещать, что способна перевоплотиться из Драмы... в чертову Королеву? В словах Корделии столько могущества, в истории ее жизни столько драмы, обращенной королевским величием, что эта женщина не может не вдохновить. Как внешне, так и духовно. С глаз Дафны проливаются последние капельки слез, прежде чем в них не взыграет грозовая решимость. Искра, что всегда горела в ней, но слишком часто потухала под дождем в вечном жизненном шторме. — Я все силы приложу, всем сердцем клянусь.