***
Саундтрек: Nicki Minaj — Fractions Поместье Паркинсон. Накануне нового 2001 года Пэнси приходится всё делать самой, потому что эльф-домовик Гунтер ходит на занятия в Министерство магии, которые по новому закону все домовики обязаны посещать. Но, надо признать, дела по дому отвлекают ее немного от своей несчастной участи. Пэнси даже сама нарядила ёлку к приходу Малфоя и Грейнджер, которые обещали наведаться в гости. Встретив пару у порога с десятимесячным Пирсом на руках и немного поворчав на новую Верховную за ее законы, в следствии которых ее эльф стал чересчур умным, а самой Пэнси приходится и готовить, и следить за сыном в одиночку, пока домовик на занятиях, хозяйка приглашает гостей в свой празднично украшенный дом. Для Пэнси становится сюрпризом, когда невыразимцы заявляют, что у них к ней есть серьезный разговор. — Секундочку... — вскидывает палец Пэнси, уложив посапывающего Пирса спать в детской и проведя за собой Малфоя и Грейнджер в свои соседнии покои после их короткого вступления. — И откуда это ты знаешь, с кем я спала пять лет назад на приёме в Малфой-мэноре, Грейнджер? Пэнси плюхается на край своей экстравагантной кровати на готичных черных кованных ножках, заправленной атласным амарантового цвета покрывалом, и провожает рассаживающихся по креслам Верховных в искреннем замешательстве от такого хода разговора. Немного помешкав и переглянувшись с напарником, Гермиона осматривается по комнате Паркинсон, где стены гармоничного цвета зелёного чая перекликаются и контрастируют с элементами декора темпераментных страстных оттенков глубокого нефрита и сливовой фуксии, — и не слишком удачно уворачивается от правдивого ответа: — ...Эм, Драко рассказывал? — О, как мило, — язвит Пэнси, переведя взгляд на Малфоя. — Ты делишься с ней всем? Даже моментами нашего секса? — Это касается Нотта, Пэнси, — подчеркивает Драко, стараясь вести себя профессионально и поправив ворот форменной графитовой мантии с платиновой вышивкой. Никогда бы Драко не подумал, что окажется в этих знакомых ему со школьных времен спальных аппартаментах бывшей подружки — со своей напарницей-невестой по такому поводу. — Мы расследуем кое-что секретное, — поясняет он. — И у нас есть основания полагать, что тебе что-то известно с той самой вечеринки... Взяв в руки одну из декоративных белых и черных меховых подушек, Пэнси гадает, что это Малфой и Грейнджер такого расследуют, к чему имеет отношение ее личная жизнь пятого курса обучения. — Например? — усмехается она недоверчиво. — Что он мудак и лжец, который обвел меня вокруг пальца? — Пэнси... — тоном преисполненным важности взывает Гермиона. — Ты можешь пообещать, что будешь с нами честна? — вкрадчиво просит она, наклонившись ближе к Пэнси и положив локти на свои колени. — Это очень важно. Ты не представляешь насколько. Закинув свои голые стройные ноги на кровать, Пэнси в коротеньком шелковом синем халатике опирается ладонью впереди себя, чтобы склониться ближе к Гермионе и хитренько невыразимке улыбнуться: — А что мне за это будет, м?.. Ты меня поцелуешь, Грейнджер? Драко втягивает в себя воздух, предупреждающе ткнув в направлении гадюки-бывшей указательным пальцем. — А что? — невинно хлопает ресницами плутовка и жалобно хнычет: — Я уже столько времени одна... Мне много не надо. Всего один поцелуй. И я все карты выложу! Слово даю. — Значит, карты всё-таки есть, Пэнси? — прослеживает Гермиона. — Смотря какие вам нужны, господа Верховные, — заискивающе поглядев на пару, увиливает она от ответа. Обе девушки воззаряются на Драко в ожидании его вердикта. И он, какое-то время поглядев на свою невесту и свою бывшую вдумчивым взглядом с нотками снисходительности, в конце концов позволительным взмахом руки даёт свое добро. — Мечтать не вредно... но ты помечтай, Паркинсон, — колко вставляет он, тем самым давая той понять, что Гермиону увести у него никак не получится, сколько ее не целуй. Но стоит шатенке и брюнетке потянутся к друг другу за поцелуем, с лица Драко сползает невозмутимое выражение. Между Гермионой и Пэнси прослеживается очень явная химия. Блондин, едва помещаясь со своим практически двухметровым ростом в сине-зеленом дамском кресле, поерзывает в нем, ловя каждое движение пары девичьих губ, что целовал сам бесчисленное множество раз, и что ещё только не делал... И в нем смешиваются чувства просыпающейся волны похоти с почти забытым отголоском ревности. Судорожно потерев лоб, Малфой наблюдает, как Пэнси скользит своим юрким язычком в рот Гермионы, накрыв ее затылок ладонью. Ответный мягкий полустон Гермионы пробуждает в мужчине самые потаенные желания и фетиши. — Ну всё, — выпустив из лёгких весь воздух, предупреждающе указывает он на целующихся девушек пальцем и почти умоляюще хрипит: — Хватит... Гермиона отстраняется с раскрасневшимися щеками, и Драко хочется самому притянуть ее к себе и целовать так долго, чтобы она умоляла о большем. Пересаживаясь обратно в пурпурное гламурное кресло, Гермиона выравнивает участившееся дыхание и старается вернуть себе деловой вид, пока Паркинсон провожает ее пылающим завороженным взглядом. Саундтрек: Peaches — Lose You Дальше, отвечая на вопросы Малфоя и Грейнджер, Пэнси приходится поднапрячь память, потому что они задают какие-то туманные вопросы о том говорил ли Нотт ей что-то необычное, чем ее соблазнил. И когда Пэнси начинает копаться в себе, почему она вообще согласилась на интрижку с женихом лучшей подруги, то находит у себя в голове пробел. Окончательно запутавшись, она всерьез задумывается над своими мотивами. — Я не знаю... — лепечет Пэнси севшим голосом. — Может, потому, что... Нотт был не таким, как все. Не таким, как Драко... Не таким, как вообще все остальные парни. Он глубже мыслил, глубже чувствовал... Казалось, с ним можно испытывать настоящую любовь. Наверное из-за того, как красиво он раньше любил Дафну... до того как всё не изуродовал. Но... честно говоря, я никогда до конца не понимала, как я могла стать сообщницей всего этого уродства... Дафна была моей... моей единственной... такой дорогой... подругой. Драко фыркает на ее слова сравнения его с Ноттом и решает выступить в свое оправдание: — Послушайте... Все те обвинения Нотта в мою сторону, может, отчасти и правдивы... Я не святой. Но вы все судите меня поверхностно. — Я не говорю, что он был лучше тебя или ты не чувственный и не любящий, — уточняет Пэнси. — Просто не со мной... Гермиона откидывается на спинку кресла, вздохнув. — Ты не обязана льстить ему, Пэнси... — Это не лесть! Одно из достоинств Драко — его искренность. Он никогда не строил иллюзий, и именно это делает его во много раз лучше этого проклятого иллюзиониста Нотта, — вступается Паркинсон. — Вся же самовлюблённость и потребность в самоутверждении Драко исходила из завышенных требований его отца. Ему нужно было одобрение и всеобщее обожание для того, чтобы отец гордился им. Хотя в тайне Драко был совсем не так уверен в себе, как показывал... Он убеждал самого себя в собственной ценности с помощью внешней оценки, которую мог добиться будучи исключительно гнусным типом... Ему нужно было чувствовать себя любимым, чтобы убедить всех вокруг и даже самого себя в том, что он достоин любви. Потому что в глубине души считал, что недостоин... И как мог гнал эти страшные мысли... Впрочем, как делала и я. Немного ошарашенный глубиной наблюдений Паркинсон за собой, Драко, благодарно кивнув на ее своего рода свидетельские показания в его пользу, одним своим видом выказывает Гермионе свою правоту. — Я много думала... — продолжает Пэнси, с аналитическим блеском в глазах посмотрев на Драко. — Всё то время, пока мы были вместе, ты был сексуально привязанный, дружественно заботливый... но любовно безразличный, потому что был предан своим чувствам к Грейнджер, — выкладывает она накопившийся груз подавляемых эмоций, который хранила в себе всё долгое время отношений с Драко. — А утверждаясь в своем отрицании чувств к ней за счёт меня, так с собой боролся... Гермиона потеплело переводит взгляд на Драко, одновременно смущённого продолжением суда над ним, но осознающего давно принятые им бессознательные истины о себе из прошлого. — И Дафна, — увлеченно переключается Пэнси на свою феминную влюбленность тех лет, — была в ущерб себе преданной... Зерно сомнений в ней, посеянное Ноттом, никак не хотело-то взростаться, сколько бы он не поливал его во мне. Ведь то, как Даф всё ему прощала... Какой преданной до крайности Нотту оставалась, когда могла найти свое утешение, счастье и даже отмщение в объятиях Забини. «Не сегодня-завтра она раздвинет перед Забини ноги», — все твердил мне Нотт. Но она это до последнего не делала... Хотя же имела полное моральное право, мать его! А чего хранить верность тому, кто не хранит верность тебе, разве нет? — Пэнси мимолетом иронизированно стреляет взглядом в Малфоя. — Я бы на ее месте давно так и сделала. О, ты бы видела, Грейнджер, как Забини за Дафной ухаживал... Поверь мне, ни за одной девушкой в жизни так красиво не ухаживали. — Этот парень всегда получает свое... — участливо погрузившись в рассказ Пэнси, солидарно вставляет Драко с гордостью за лучшего друга внимательно слушающей Гермионе. — Несгибаемый. Как я... — Но Дафна же была преданной просто до безумия, — не устает просветленно исповедоваться Пэнси. — И я видела, как она сопротивлялась своим чувствам к Забини, будто не имеет права быть счастливой без Нотта. Разве поступал бы так человек зацикленный на себе? Какой ее перерисовал для меня Нотт. — Она вдумчиво покачивает головой на пороге разворачивающегося откровения прежде всего перед самой собой. — Не думаю... Это осознание подкрадывалось ко мне и вгоняло в такое чувство вины, что я изо всех сил его отрицала, лишь бы не признавать... что меня обманули, блин, как полную дуру!... — Пэнси горько усмехается. — И я из-за этого потеряла лучшую девушку в своей жизни... — дрогнувшим голосом произносит Пэнси и, сглотнув, выговаривается дальше: — Знаете, за это ее я, наверное, и возненавидела. За то, что она совсем не такая сука, в которую я хотела верить. А совсем наоборот, за всем ее тщеславием, как и у Драко, как и у меня, кроется потребность в признании... в благосклонности к себе. Потому что сами себя не признаем, относясь неблагосклонно. И вечно ищем внешних подтверждений своей ценности. Мы подбрасываем дров в свое то полыхающее, то тлеющее самомнение, прикрываясь языками его пламени, чтобы никто никогда не догадался... какой ты на самом деле ранимый. Драко под впечатлением рассуждениям вдруг зафилософствующей Паркинсон, потерев челюсть и пораженно поводив уголками губ, не может не найти в ее словах себя. Порой в промежутках между тем, чтобы строить из себя змеиную королеву, Пэнси говорила дельные вещи. — Зачем же этого стыдиться или скрывать? По-моему, чувствительность признак высокого эмоционального интеллекта, — находит Гермиона. — Человечности, в конце концов. Пэнси снисходительно качает головой, прошептав себе под нос что-то о гриффиндорской наивности. — Это слабость. Такое в нашем кругу непростительно, Грейнджер. Этот мир сожрёт тебя и выплюнет, если ходить нараспашку с открытым сердцем. Нужно скрываться, ковать защитную оболочку, в которой можно выжить. Только вот... сил уже скрываться у меня, например, никаких нет. — Ты сейчас говоришь от себя? Или тебе это тоже внушил притворщик Нотт?.. Меня вот этот мир не сожрал, Пэнси... — ставит в пример Гермиона. — А я никогда не носила масок. Пэнси, ненадолго задумавшись, отвечает: — Ты особенная, Грейнджер... Твои самоуверенность и самомнение подлинные и стойкие. А в переплетении с добротой, милосердием и состраданием так вообще каким-то образом ломают все зло на твоём пути... Ты веришь в себя по-настоящему. Твоя значимость не нуждается во внешнем подтверждении. Поэтому-то ты и такая скромная, Грейнджер. Тебе не нужно, как нам, восполнять нехватку любви через самовлюблённость. Тебя любят достаточно. И ты твердо понимаешь, кто ты... С тобой даже Драко Малфой становится лучше, Мерлин... — поразительно усмехается Пэнси. — Мамин принц, которого с одной стороны безвозмездно любила и обожала мать, и папин монстрик, которого с другой стороны несправедливо критиковал, требуя взамен на свою любовь грандиозных достижений, отец. Нарцисса и Люциус Малфои слепили такого вот плохого парня с начинкой хорошего. — Пэнси сведуще указывает Гермионе на Малфоя, покачивая указательным пальцем. — И ты, Грейнджер, раскусила его начинку... На хмуром лице Драко сдержанно вырисовывается смесь из возмущения риторикой, будто его здесь нет, и удивления проницательностью Паркинсон. «Мамин принц и папин монстрик... Пф, тоже мне!» Хотя чего он удивляется. Пэнси Паркинсон была одержима Драко Малфоем еще с дошкольных лет и со своим нераскрытым интеллектуальным потенциалом давно смогла разглядеть и понять его душу. К тому же как никак они с ней были хорошими друзьями. Но, в конце-то концов, они собрались тут, чтобы тайны Нотта раскрывать или Драко раскусывать? — Может, и меня раскусишь... — тем временем подслащенно своей серьезной речи подмигивает Пэнси его невесте, — если возьмёшь меня под свое крылышко, а, золотая птичка. Гермиона, поглядев на слизеринскую кокетку своими умными глазами, отмечает: — Всё-таки ты, Пэнси, не только задницей вертеть умеешь, но и мозгами шевелить. — Ага, а ещё и языком вертеть умею, — острит Пэнси и проказливо намекает бывшей гриффиндорской отличнице пошлым жестом языка на кунилингус, поднеся к уголкам губ два пальца. Чем вызывает у прикусившей губу Гермионы ассоциации с Драко. У Драко же, проследившего за этим с каменным выражением лица, начинает подходить к концу терпение. Саундтрек: The Neighbourhood — Daddy Issues В поисках окончательного подтверждения теории, которую они с Гермионой выдвинули из эпизода из прошлого, Драко демонстративно прокашливается, пощелкав пальцами для привлечения женского внимания. И отрезвляюще задает Паркинсон решающий вопрос: — Так. Возникали ли у тебя с того момента на вечеринке конкретные эмоции, которым ты не могла найти объяснения? Что-то, что ты испытывала бессознательно? — То есть? — Есть шанс, что обманули тебя всё-таки не как полную дуру, — поясняет он со всеми силами нейтральным серьезным выражением лица, в попытке удержать мысли в нужном русле. — Нотт тогда над тобой поколдовал. Подумай хорошенько. После минуты рефлексии у Пэнси всплывает ответ: — ...Я почему-то хотела наказать Дафну. Да. Точно. Ведь и правда именно с того момента я не понимала почему, но хотела ее обидеть... — У Пэнси по щеке скатывается слеза, пока она, уставившись в одну точку, придается воспоминаниям. — Я думала, что это всё потому, что завидую тому, как она любима. Но... я же сама ее любила. Всё время находила себе оправдания, типа, хочу свести ее с Забини, потому что он ей больше подходит... Они же друг друга зеркалят, как вы! — отвлекается Пэнси от процесса самокопания на Малфоя и Грейнджер, и тут же погружается обратно в себя, начав вырисовывать розовым ногтем узоры на подушке. — ...А Нотт мне всегда говорил, что такой же одиночка, как я. И нам нужно держаться вместе... — Она неутешительно и прискорбно хмыкает. — И все равно всего этого недостаточно, чтобы предавать ее! Действительно есть что-то ещё... но я не могу понять, что... Пэнси, зайдя в тупик, от безысходности швыряет подушку в стену. — Он внушил тебе это что-то, а потом стёр из твоей памяти, — выносит Драко окончательный вердикт, переглянувшись с нахмурившейся Гермионой, которая спешит объяснить застывшей в ступоре Пэнси: — Манипуляции с памятью не удаляют эмоций, возникших от стертых событий. События просто закрывают черной завесой, а эмоции продолжают существовать отдельно от них. Поэтому ты чувствовала себя так с Дафной, — разъясняет она шокированной Пэнси. — В случае если эмоции негативные, то это настоящее надругательство над психикой, которое очень пагубно сказывается. Не зная истоков своих чувств, ты находишься в неведении, неспособной переварить и пережить то, что от тебя скрыли. — Так это он... он заставил меня ее ненавидеть? Драко и Гермиона кивают ей. Они склонялись к тому, что Нотт стёр память Пэнси о своем рассказе про путешествие во времени и про будущее. И им нужно было выведать подтверждение от Пэнси, не нарушив секретность, покрывающую это дело. — Да я... Я убью его! — Пэнси решительно вскакивает с постели, с огнем ненависти и неконтролируемым гневом в своих черных глазах. — Задушу вот этими руками! — Она для наглядности подставляет перед собой руки с длинными кукольно-розовыми ногтями, уже во всех красках представляя, как душит Теодора Нотта. — Стирать память МНЕ! НУ... МРАЗЬ! ОН У МЕНЯ ОГРЕБЕТ ПОБОЛЬШЕ, ЧЕМ УЖЕ ОГРЕБ! ДА Я ЕГО НА КУСОЧКИ ПОРВУ И АКРОМАНТУЛАМ СКОРМЛЮ... — Успокойся, Пэнси, — Гермиона берет Пэнси за трясущиеся плечи и сажает — и без того осужденную преступницу за на девяносто девять процентов удачную попытку убийства — обратно на кровать. — Давай, вдох... выдох... Вот так. Дыши... Да. Умница. Я попробую разблокировать твои воспоминания, хорошо? Гермиона могла с уверенностью назвать себя одной из самых продвинутых волшебниц магии памяти. Когда она в военное время стирала память своим матери и отцу, она изучила все от и до и даже больше, рассчитав последствия, с которыми ее семье придется жить дальше, включая оправдавшиеся риски никогда не снять черную завесу, которой прикрыла свое существование в родительской памяти. И погружаясь в голову к Пэнси, чтобы отыскать ее сокрытое воспоминание, она натыкается на совсем небольшой момент, тем не менее из тени сознания повлиявший на ненависть, которой Пэнси воспылала к Дафне и которая в конце концов вылилась в попытку убийства. Но даже у Грейнджер не выходит снять чары Нотта. Чёрное полотно его магии, как мазута, намертво приклеилось к тому воспоминанию из его разговора с Пэнси. Яростное дыхание Паркинсон приходит в норму под дирижирование успокающего голоса Грейнджер, но переходит в обессиленные рыдания, когда волшебница безуспешно опускает палочку. Гнев, как защитная реакция, больше ей не помощник и по сути никогда им не был. И Пэнси беззащитно утыкается лицом в плечо Гермионе, ласково притянувшей ее ближе к себе. Поглаживая плачущую девушку по спине, Гермиона оборачивается на замеревшего, уперевшегося локтями в колени Драко. — Не выйдет, — полушепотом доносит она напарнику, погладив Пэнси по черноволосой макушке. — Если попробую снять блок, рискую повредить ее разум... У Драко на лице при виде рассыпающейся на части Пэнси отражается груз вины и ответственности за тот момент, когда в ее разум вмешался Нотт, и он покаянно накрывает опустившуюся платиновую макушку руками. — Драко... — тихонько окликает Гермиона, не переставая гладить Пэнси по спине. Гермиона смогла узнать и полюбить Драко, благодаря его умению раскаиваться, на которое, если уж честно, способны далеко немногие. Таким уж ли плохим, как описывал его Нотт в прошлом, был Драко? Если заглянуть за его заносчивый, напыщенный образ, передавшийся от Люциуса, то раскроются все самые прекрасные оттенки его тонкой чувственной натуры, передавшейся от Нарциссы. Быть наследнику Малфоев таким считалось непозволительно, и Драко приходилось скрываться под змеиным камуфляжем. За чем стояло одно простое желание быть любимым своим кумиром, которым выступала отцовская фигура. Но, приняв, что истинная сила заключается не во властных качествах его отца, а в добрых качествах матери, на которую он все же похож больше, Драко в себе эту потребность быть в почете у Люциуса поборол. Это Гермиона, когда Драко поднимает макушку, ему своими теплыми глазами и пытается напомнить. Саундтрек: Kilo Kish — BITE ME В какой-то момент, когда Пэнси более менее стихает в объятиях Гермионы, то обвивает восхитительно пахнущую мятными конфетами и пергаментом невыразимку руками за талию поверх плотной форменной мантии, а губами робко касается нежной женской шеи. Пэнси льнет к взбудораженной Гермионе как брошенная ласковая кошечка, и наблюдающий Драко все же позволяет девушкам насладиться друг другом, а себе — их видом. Особенно его приводит в восторг выражение лица невесты, которая поддается соблазну с этой искусительницей. Они обе оборачиваются на него в немом вопросе, и Драко широко ухмыляется, мол, так и быть, пошалите, девочки. Пэнси узнает старого доброго Драко, любящего хорошее лесбийское шоу, и дьявольски предостерегает, прежде чем приняться за подвернувшуюся любовницу: — Не обкончайся. С объятиями, поцелуями и ласками она могла на время забыть о своей печали. У Пэнси очень сильная сексуальная энергия, и она ее не подавляла. Если бы секс был наукой — у Пэнси Паркинсон была бы ученая степень. — Называй меня профессор Паркинсон, Грейнджер, — забавляется Пэнси, спускаясь жаркими поцелуями к груди девушки, по пути расстёгивая пальцами пуговицы на ее шоколадного цвета блузке под мантией. — То, как твоя заумная задница скакала за партой... пока ты трясла рукой... страстно желая похвастать своими знаниями, было своего рода порно... Не так ли, Драко? Длинными пальцами, прикрывающими подбородок, пытаясь скрыть порочную улыбку, Драко ностальгически подсмеивается и хрипло отзывается: — ...О да. Гермиона, сбросив с себя мантию и вынув из прически острую заколку-шпильку, соблазнительным взмахом волос разбрасывает по плечам и лопаткам свои душистые кудри. Начитавшись достаточно книжек по ролевым играм, что присылала ей Пэнси, Грейнджер решает, что ей скорее по душе ведущая партия в этом танце. — Да нет... это ты тут меня будешь называть профессором Грейнджер, Паркинсон, — Гермиона, распахнув халатик Пэнси, чувствует острый прилив возбуждения, обнаружив, что под ним у ведьмы ничего нет. У Пэнси и без того выдающиеся формы, но теперь, когда она кормящая мама, ее грудь, полная молока, с подтекающими выпуклыми розовато-алыми сосками, просто средоточие женственности. Помимо большой груди Пэнси, ее красивая талия и пышные бедра заставляют Гермиону усомниться в своей гетеросексуальности. Ей хочется развести Пэнси ноги и посмотреть на ее киску... попробовать. И Пэнси сама предлагает себя Гермионе, представив свои прелести во всей красе, грациозно раздвинув ноги и оперевшись руками позади себя о матрас. Позволив Гермионе доминировать над собой, истосковавшаяся по близости Пэнси наслаждается женскими ласками. Нежными пальцами Гермионы, исследующими всплакнувшее изголодавшееся лоно. Чуткими губами, под стоны Пэнси посасывающими ее грудь и пробующими на вкус молоко. Пока растаявшая Пэнси, пальцами зарывшись в кудри Гермионы, перебирает их вместе с ласковыми словами, которые приходят ей на ум: — О, милая... дорогая... дивная... Грейнджер... Прошу, укуси меня. Гермиона, охотно куснув Пэнси за сосок, оттягивает зубами чувствительный комочек плоти. Затем ещё с жаром приникает к шее вскрикнувшей, прижавшей ее руку к себе между ног девушки — и оставляет на коже той засос. Любовниц не смущает жадное внимание пристально наблюдающего за ними мужчины, но спустя какое-то время Пэнси, пошептавшись с Гермионой, — у которой горят глаза, как у добравшейся до Сладкого королевства девчонки, — сговаривается с ней на счёт их зрителя. Взмахом палочки включив в граммофоне заводную эротичную музыку, Пэнси обнимает Гермиону на кровати со спины и медленно раздевает ее для Драко. Под пронзительным, не упускающим ни одной детали взглядом волчьих серых глаз Драко с Гермионы стягивается вся одежда. Ловкие скользящие ладони Пэнси обводят утонченную фигуру Грейнджер, томительно задерживаясь на кружевном бордовом нижнем белье, но не спешат его снимать. Как только же проворная ладошка Пэнси залезает в трусики к Гермионе, со стоном запрокинувшей партнёрше на плечо свою взлохмаченную макушку, Драко начинает поерзывать в кресле и, тяжело дыша, ослаблять галстук. Пэнси осыпает горячими поцелуями вытянувшуюся шею Гермионы и ласкает ее между ног. Заставляя ту прикусить губы и изнывающе проскулить от того, что игривая слизеринка с ней вытворяет. Пэнси искусительно шепчет Гермионе в ушко, прикусив мочку: «Давай раздраконим нашего мальчика, Грейнджер...» И девушки в сговоре начинают раскованно обмениваться самым грандиозно-эротичным поцелуем, что Драко Малфою доводилось видеть. Ведьмы... В жгучей страсти переплетаясь с Пэнси языками, запутываясь у друга друга пальцами в волосах, Гермиона приоткрывает один глаз, чтобы проследить реакцию Драко. Его пальцы вцепляются в велюровую обивку кресла, ноги широко разведены из-за выпуклости между них, где отчётливо проступают очертания возбужденного члена мужчины. Встретившись с женихом глазами, Гермиона видит такую сильную похоть, заволокшую его серые глаза, что ей непременно хочется ту утолить. Они с ним уже пробовали кое-что из БДСМ-практик. И ей самой внезапно хочется опробовать одну вещь, которую проводил над ней Драко несколько раз. Властно оттянув Пэнси за ее короткие черные волосы, Гермиона велит девушке встать на четвереньках. Блеснувший огонь в агатовых глазах партнерши подсказывает ей, что Пэнси очень даже не против подобных игрищ. Что ж, Гермиона и не сомневалась. Ухмылка, взыгравшая на грейнджерских губах, когда Пэнси охотно ей покоряется с ехидными словами «да ты доминатрикс, госпожа Грейнджер» — чем-то напоминает малфоевскую. А уж шлепки обрушившиеся на выставленную попку Паркинсон ещё больше подтверждают, как плохо Драко влияет на скромницу Гермиону. Саундтрек: Megan Thee Stallion — Warning У Драко на миг даже отвисает челюсть от вида того, с каким наслаждением Гермиона методично наносит Пэнси шлепки по ее аппетитной круглой заднице. Он знал, что в Гермионе есть эти доминантные нотки, но чтобы настолько... Стоит полагать, она свитч и предпочитает быть по обе стороны садомазохистических ролей. Драко приходится загипнотизированно сглотнуть, когда вошедшая в раж лесбийских утех Гермиона, свободной рукой пощипывая упругие влажные соски Пэнси, заставляет брызнуть из ее полных грудей пару струек молока — под хихиканье этой сексапильной молочной коровки, издавшей задорное «му!». Маленькая изящная ладошка Гермионы с наслаждением поглаживает бархатистую кожу черноволосой ведьмы вдоль ее женственных изгибов по спине, спускаясь обратно к бедрам. И тут Гермиона с особым размахом заносит ладонь, азартно прикусив губу, — и в который раз звучно опускает ее на покрасневшую плоть Пэнси, вырывая из ее полных малиновых губ протяжный стон. Сколько Гермиона мечтала наказать эту заносчивую слизеринскую принцессу, задирающую ее в школе... И вот мечты сбываются. — О-о-ох, и откуда в ней столько силы? — повернув голову и сдув с глаз черную челку, интересуется Пэнси у совершенно завороженного зрелищем Драко. — А я ещё смеялась над тобой, когда она тебе вмазала... Ой! — охает Пэнси от очередного шлепка Грейнджер и усмехается, заведенно вильнув своей заалевшей озорной пятой точкой: — Теперь: верю! Эта ведьма — моя сестра по боевому духу — рука у нее тяжелая. Тебе, гаденыш, хорошенько досталось, ха! — злорадствует она над бывшим. — Мое почтение, Грейнджер... Драко, надменно дернув уголком губ, хмыкает. Гермиона расплывается смутившейся улыбкой и невинно пожимает плечами. А потом трепетно и извиняющееся накрывает разгоряченную кожу на ягодицах Пэнси губами. Если бы она не знала, как это может быть парадоксально приятно на собственном опыте от Драко, она бы не рискнула такое на ком-то практиковать. У Пэнси же от жеста Гермионы, как и у Драко, спирает дыхание. Из раскрывшейся дырочки между бедер Пэнси вытекает струйка желания, когда ведьма с кошачьей грацией похотливо прогибается в спине. Ох, до чего же хороша... Сердце Гермионы бьётся чаще, а глаза загораются мечтательным блеском. Так она ее хочет. Гермиону одурманивающе манит сладкий аромат Пэнси, но она все же побаивается зайти слишком далеко, поэтому поворачивается к Драко, одними своими просящими глазами спрашивая у него разрешения. И мужчина, плотоядно облизнув губы, с взыгравшей улыбкой на своем предвкушающем лице ей одобрительно кивает. Гермиона, затаив дыхание от волнения и аккуратно расправив кончиками своих пальцев ее влажные припухлые губки, обрамленные, как у Венеры, мягкими черными завитками, легонько проводит языком по намокшему распустившемуся бутону Пэнси. Вкус у Пэнси оказывается просто невероятным. Стоит Гермионе с почти научным интересом распробовать ее отзывчивую киску, она уже не стесняясь опробует на девушке все трюки, которые такое множество раз проделывал с ней самой Драко, что она уже выучила каждый взмах его языка наизусть. — Тебя Драко научил что ли, сладкая? — учащенно дыша, замечает Пэнси сходство, в восторге постанывая от выкрутасов Гермионы языком, для которой это первый сексуальный опыт с женщиной. С тем количеством девушек, которых уложила в постель, Паркинсон уже можно не соревноваться с Малфоем. Потому что переиграла того по всем фронтам, соблазнив его невесту. Пэнси успевает недолго посмаковать эту мысль, довольствуясь ещё и тем, что была первой женщиной у своих самых лучших девочек. — И впрямь учится на лету... — вворачивает она Драко, следящему за своими невестой и бывшей с практически маниакальным интересом. — Ох... Мерлин, вот это да, милая! Еще немного... Когда Пэнси кончает, в экстазе высунув язык, из ее грудей брызгает пара молочных струек. Ее бурный оргазм сопровождается такими искренними ярчайшими сексуальными всхлипами и стонами, что Гермиону приводит во влюбленное восхищение сладострастие и раскрепощенность Паркинсон. Эта девушка не стесняется ничего. — Пэнси, — выдыхает Гермиона, совершенно очарованная ею, — ты настоящий секс-символ. Саундтрек: Far East Movement Feat. Tyga — Dirty Bass После того, как разомлевшая Пэнси приходит в себя, они с Гермионой оборачиваются на Драко в ожидании его реакции. И он даёт им свои овации, аккурат похлопав правой ладонью о левую, как удовлетворенный зритель. Но, как неудовлетворенный мужчина, тут же с плутовской улыбкой, намекающей, что пора бы расплачиваться за оказанную вседозволенность, вкрадчивым полушепотом произносит, поманив пальцем: — Ко мне. Любовницы, в легком смятении переглянувшись между собой, возвращают к Драко свои неопределенные взгляды. — Обе, — поясняет он. Пэнси накидывает на себя свой синий халатик, и, ещё раз обменявшись с Гермионой согласованными взглядами, вместе с ней подходит к сидящему в кресле Малфою, который распорядительно указывает каждой на подлокотники. Присев по обе стороны от раскомандовавшегося Верховного, они обе покорно затаивают дыхание. Драко берет Гермиону за руку и, целомудренно поцеловав в ладошку, пытается найти в ней хотя бы капельку сомнения, чтобы немедленно всё прекратить. Гермиона в раздумьях приходит к выводу, что не против всего этого рандеву только потому, что Пэнси ей самой нравится в сексуальном плане; ни одну другую девушку она бы к своему жениху не подпустила. Не отыскав в Гермионе оснований переживать за свои планы, вдохновлённые их лесбийской сценой, Драко ещё раз обольстительно целует тыльную сторону ее ладони. Затем берет в другую ладонь Пэнси, в свою очередь предупреждающе, проговаривая, что она в любой момент должна отказаться, если почувствует себя неуютно в их компании. Пэнси заинтригованно кивает, закатив глаза, мол, что ты мне рассказываешь, в первый раз что ли. И Драко, опустив ее ладонь после лёгкого поцелуя, поудобней по-хозяйски устраивается в кресле. — Итак, в таком случае, если вы обе не против... — протягивает он и, оглядев полуголых красавиц, указывает им испытывающим взглядом на свой член, топорщийся из брюк. — Я бы предложил вам, девочки, опуститься на пол... И отсосать мне. Драко, будучи избалованным женским вниманием мальчиком, не раз практиковал подобное двойное удовольствие раньше с той же Пэнси и обоюдно понравившейся им с ней секс-партнершей, которую слизеринская злодейская парочка брала к себе в постель. Но с Гермионой всё ощущается совсем иначе. По-особенному. Ему в принципе сейчас это было и не нужно, если она бы хоть на одну тысячную долю процентов сомневалась. Но, если Гермиону саму так тянет к Пэнси? Что ж, он готов поиграть. Если раньше Драко ещё сопротивлялся своим фантазиям с участием этих двух чертовок, когда видел их вместе или представлял, как они целуются... полагая, что Гермиона все равно никогда не зайдет так далеко в своей гомосексуальной заинтересованности. Но она в который раз удивила его. И сейчас он принял ее и свои желания, решив по-джентельменски дать штурвал управления в том, как далеко им стоит заплыть в этом корабле удовольствия на троих, непосредственно невесте. А она заплывает так далеко, что на пару с Пэнси не только следует указаниям Драко и начинает сосать его член, но и между этим интимным делом обменивается с его бывшей опытом, как ублажать Драко Малфоя. О том, где и сколько каждая нашла у него эрогенных зон. — Здесь? — уточняет Пэнси. — Да, здесь, он обожает, ты замечала? — Он еще раньше, знаешь, где обожал... вот здесь... вот так. У застонавшего от навыков Гермионы и Пэнси, перевозбужденного Драко отключается способность улавливать суть обменом их ведьмовскими секретами, где ему нравится, чтобы его ласкали и как сосали. Ощущая пару девичьих рук на своих самых чувствительных местах, словно добыча в руках хищниц, в буквальном смысле взявших его за яйца, Драко томится в нетерпении более активных действий. — ...Блядь, это вам не игрушка, хватит вертеть им, — рычит он. — Займитесь делом... — Наклонив голову к девушкам, зная дерзость обеих, Драко предострегающе наставляет пальцем: — ...И не кусаться. После этого напутствия и их почти синхронного «да, сэр», вызвавшего у мужчины улыбку, он полностью отдается во власть женских ласк. Брюнетка и шатенка на полу у вальяжно разведенных ног Драко на деле показывают, как хорошо знают его анатомию самым умопомрачительным образом. Драко, откинув свою беловолосую макушку на изголовье и положив руки на подлокотники, откровенно постанывает в такт движений языков Гермионы и Пэнси вокруг своего члена. В процессе до ушей Драко доносятся приглушённые девичьи комментарии о том, какой он чувственный. Обе ведьмы также приходят к общему мнению, как они любят звуки, которые он издает. А ещё вкус... когда он кончает. — Он такой вкусный, правда? — мурлычет Пэнси. Гермиона в обоюдном согласии пикантно облизывается: — Просто сливочное мороженое... И уголки губ Драко невольно ползут в наглой ухмылке. — Не глотать... — задыхаясь от удовольствия, предупреждает он, сильнее схватившись за подлокотники кресла. И под финал, отобрав свой пенис, правой рукой доводит себя до разрядки, направив кончик сначала одной, потом другой девушке в рот. После чего хриплым низким голосом велит, потемневшими стальными глазами наблюдая, как Гермиона и Пэнси разделяют его семя между собой: — ...Целуйтесь. И официально: это самое волнительно фетишированное, что Драко видел в своей жизни. Гермиона и Пэнси по его прихоти закрепляют поцелуем роскошный парный минет, который ему сделали, обмениваясь между собой спермой. Застонав от этого уникального зрелища, Драко проводит рукой по своим платиновым волосам и чувствует, что не пройдет и пяти минут, и он будет готов к ещё одному раунду. Поднявшись с пола, Пэнси увлекает Гермиону в эротический танец под ритм пластинки, играющей в проигрывателе. И Гермиона между тем, как соблазнительно двигаться с Пэнси, истомно поглядывает на Драко из под полуопущенных завитых ресниц с искрой в своих золотисто-карих глазах. Она тут единственная, кто ещё не получил разрядку. Как сладкое на потом. Многообещающий обожающий взгляд Драко твердит, что ждать ей долго не придется. Пэнси, обнимая Гермиону со спины и расстёгивая ее лифчик, ласкает обнажившиеся красивые груди на глазах у ее жениха, выставляя на обозрение ее спелые темно-розовые набухшие соски. И член Драко вновь привстает. Спуская по ногам трусики Гермионы, Пэнси целует ее в шею и тоже исподтишка поглядывает на Драко, словно готовит ее для него. Когда его член окончательно встаёт, затвердев, Пэнси в танце подводит Гермиону к Драко. У Гермионы сияет от выступившего пота кожа, а в глазах не остаётся ни одной не сексуальной мысли. По велению Драко «посадить ее на него», Пэнси, расцеловывая Гермиону в шею и дальше по плечам и спине, помогает ей устроиться на Драко. Полностью обнаженная, дрожащая от возбуждения Гермиона оказывается сверху над официально одетым в форменную мантию невыразимца и костюм Драко. С раздвинутыми по обе стороны от своего жениха ногами Гермиона до самого конца насаживается на его член, когда Пэнси подставляет упругую головку точно в ее щель. И они с ним издают блаженные стоны. — Трахни его как следует, наездница, — советует Пэнси, подстегивающе шлепнув запрокинувшую в эйфории голову Гермиону по заду. Руки Драко собственнически ложатся на ее талию, когда она, схватившись за его широкие плечи, принимается двигаться на его члене. Ощущая, как мужская горячая твердая плоть привычно проникает и выходит из ее тесного сочащегося прохода, Гермиона попадает в сладкий плен серебристых лунных глаз Драко. Ее ладошка обхватывает блондина за затылок, а губы любовно касаются его острых скул. У Гермионы обостряются все чувства, тело становится одним сплошным оголенным нервом. Шлепки Пэнси, как дополнительные искры, заставляют ещё больше разгораться пламени между бёдер Гермионы. Стоны Драко, все крепче обнимающего ее за талию, звучат слаще всего на свете. Восхищенная и поглощенная им, Гермиона жадно целует Драко в губы, и он отвечает на поцелуй самым чувственным образом, проникнув языком в ее рот. Его сильные руки, спустившиеся на ее бедра, вдохновляют Гермиону задвигаться чаще. И она, уткнувшись лицом Драко в плечо и потираясь кончиками своих невероятно эрогенных сосков о ткань и пуговицы жёсткой мантии непрерывно стонущего мужчины, трахает его в четко слаженном ритме. От такой быстрой езды разбухший член Драко обильно выстреливает в нее. Его руки с силой сжимаются вокруг то талии, то бедер и ягодиц, перемещаясь по ее взмокшему телу, пока Гермиона на грани поглощает в себя его плоть и семя с неистовой страстью. Драко, спускаясь ладонью вниз, отвешивает ускорившейся и тут же следом зашедшейся в оргазме Гермионе поощрительный шлепок по заднице, сжав полушарие. Член звучно выскальзывает из Гермионы. И поток семени, полившийся из нее, распутно всасывает Пэнси, которая, прижавшись ртом к подрагивающему распухшему входу Гермионы, находит пальцем ее налитый твердый клитор, проступающий между раскрасневшихся скользких разворошенных складок. Проникая своим длинным языком поглубже в сокращающееся оргазмирующее влагалище, Пэнси вылизывает его. И сильным надавливанием языка на переднюю стенку, совмещенным с точным массирующим нажатием подушечкой пальца на головку пульсирующего клитора Гермионы — усиливает ее ощущения. До той степени, что из ещё раз содрогнувшегося влагалища заходящейся гортанным стоном Гермионы выплёскивается пара струек сока, которые Пэнси не преминует словить. То, как сильно Гермиона в совокупности от стараний Драко и Пэнси кончает, заставляет ее ощутить себя сексуальной богемой. — Вы оба... — выдыхает запыхавшаяся Гермиона и, постепенно приходя в себя, сраженная чарами своих любовников, договаривает: — просто злодеи... Трое с усмешками обмениваются поражёнными исходом этого визита взглядами. И перемещаются на кровать, с провожающими ведьм шлепками под зад от Драко, чтобы еще до самой ночи наслаждаться друг другом. До тех пор пока Пэнси и Гермиона не уснут, прильнув к счастливчику Драко с обеих сторон.***
Саундтрек: Halsey / Marina and The Diamonds — Gasoline / Savages (Nightcore Mushup) Пэнси ненавидит просыпаться по утрам. Утро — самый жестокий разрушитель иллюзий, построенных за ночь. Когда она говорила, что Нотт был иллюзионистом в их фальшивых отношениях, она не упомянула, что сама была той ещё фантазеркой. За ночь она могла построить самую романтичную картинку мечты у себя в голове, поверить в нее и вознестись до небес, а утром рухнуть с облаков, ударившись об грязный асфальт реальности. Нужна была лишь ничтожная искра внимания, и она разжигала из нее целый фейерверк чувств. Но всё непременно гасло в выжигающих лучах утреннего солнца. Ночью Пэнси сверкала, а утром блекла. Сказочница и реалистка. Жила и умирала от ночи ко дню. Этим утром, проснувшись на рассвете в своей кровати среди шелковых простыней нежного цвета фламинго, Пэнси открывает глаза и видит по обе стороны от себя пару влюбленных, с которой провела эту феерическую ночь. С первыми лучами солнца Пэнси начинает настигать понимание, что скоро снова останется одна. Перелезая на четвереньках к краю кровати, она поправляет лямку своей коротенькой черной шелковой сорочки и босиком по лакированному паркету бредёт в сторону балкона. Утренний свет падает на пол через тюль, и Пэнси жмурится, когда берет с подоконника, — украшенного фиалками Виттрока и экзотичным цветущим кактусом с маджентовыми лепестками, — портсигар и мундштук. Брюнетка закуривает и откидывает назад свои лежащие волной, отросшие почти до плеч черные блестящие волосы, стриженные под дерзкое гламурное каре. Носком одной ноги с черным педикюром она упирается в паркет и поворачивается к невыразимцам у себя в постели. На агатовых глазах Пэнси Драко обнимает Грейнджер во сне, пока его платиновая макушка зарывается в ее буйную каштановую гриву, а руки обвиваются вокруг талии девушки, как на самом драгоценном в этом мире. Со слабой сардонической ухмылкой Пэнси отворачивается к окну, попадая под ослепительные отблески солнца. И розовым ноготком в стиле Барби стряхивает пепел в пепельницу. По подоконнику проходит запрыгнувшая с мурчанием Мари Лаво. Требующая ласки кошка выгибается под рукой хозяйки, когда Пэнси отстраненно проводит одной рукой по гладкой черной кошачьей шерстке, в другой элегантно держа дымящуюся сигарету в мундштуке. — Видишь, Мари? — Пэнси мрачно кивает на парочку за собой. — Она ему мало позволяет. Вот он ее и ценит. Чем больше им даешь, тем больше они отнимают. А я дура! ...Всю себя ему отдала. И осталась теперь ни с чем. Заворочавшись в постели и приоткрыв один глаз, Драко улавливает суть ее разговора с кошкой. Сон после этого совсем не идёт, он поднимается и подходит к курящей девушке у балкона. Накрыв ее плечо своей рукой, Драко не до конца проснувшимся голосом с хрипотцой произносит: — Мы с тобой всегда будем корешами. Его слова о дружбе никогда ей не помогали справиться со своими чувствами. Всплакнув, Пэнси небрежно отставляет мундштук в пепельницу. Затем разворачивается и приникает к парню, обхватывая его руками за пояс. — Мы кореша, Пэнс, кореша, — неловко напоминает он. Пэнси, уткнувшись в обнаженную грудь Драко лицом, всхлипывает и обнадеживающе бормочет: — Ну, кореша же обнимаются, не так ли? Аккуратно похлопав Пэнси по ее макушке, едва доходящей ему до середины груди, словно мине, наступив на которую, а потом сойдя, можно попрощаться с жизнью, Драко отстраняет девушку от себя за плечи. — Ты слишком сексуальная для кореша, с которым просто обнимаются. Драко приходится немного склониться над маленькой брюнеткой, чтобы взглянуть в ее несчастные глаза и предупредить: — Вчерашнее не станет повседневностью, ты же понимаешь? Я не готов всегда делить ее с тобой... Уверен, как и Гермиона, не будет готова делить меня с тобой. — Но, Драко... — хнычет Пэнси. — Нам втроем было так хорошо вместе. — ...Да, но в долгосрочной перспективе это не сработает. — Почему же? Боишься, уже не справиться сразу с двумя, а, мистер Дракон? Грейнджер вот меня хочет, — натянуто самодовольно предъявляет она. — Ты ее видел? Она бисексуальная женщина. Мы... мы нужны друг другу. — В таких отношениях кто-то всегда будет ощущать себя недолюбленным, — спокойно говорит Драко, сощуренно переведя взгляд в сторону окна. — Дай угадаю. Это буду я... Я недостойна, да? Меня ты так по утрам не обнимал. Челка падает Пэнси на глаза, когда она разочарованно опускает голову и отворачивается. За свою жизнь она давно уяснила одну вещь: кто-то живёт как на картинке, а кому-то приходится на эту картинку лишь смотреть со стороны. Как бы она не пыталась врисовать себя в красивую картинку той идеальной жизни, где все счастливы, любимы и успешны... не выходит. То ли она не умеет рисовать, то ли ей просто не место в этой картине человеческого пиршества. Пэнси берет обида и злость. Она так долго рисовала себя с Малфоем, что ничто другое рисовать толком не научилась. Картине, в близких ее сердцу красках начинающейся с того, как Драко и Пэнси лишаются с друг другом невинности, не суждено быть дорисованной до стертых набросков, где они состариваются вместе. Неужели она сделала недостаточно? Мать всегда говорила ей, что любовь нужно заслужить. «Никто не будет любить тебя за одни красивые глазки, Пэнси, ты должна чего-то стоить». Отец, которого она едва видела, вообще не считал, что она эту любовь заслуживает. Мистер Паркинсон хотел сына, и Пэнси не оправдала его ожидания уже только своим появлением на свет. С детства она никогда не была поводом родительской гордости. Не слишком эрудированная, не слишком общительная, не слишком талантливая. А должна была быть Слишком везде и сразу. Однажды отец сказал Пэнси, что единственное, чем она может оправдать свое существование, — это если удачно выйдет замуж. Он не мелочился, метил высоко: лучше всего за наследника Малфоев. Уж тогда с Пэнси можно будет считаться, тогда ей можно будет гордиться, тогда можно будет ею похвастаться. А иначе зачем, по мнению ее отца, ещё нужны дочери? И у девочки с детства сложилось впечатление, что без приставки миссис к знатной мужской фамилии, она не стоит ничего. Она должна была стать трофеем. Пэнси чувствовала связь с Драко, не только потому, что он был ее первой любовью, но и потому, что они оба были заложниками наследственных идеалов. За время уже более полуторагодовалого пребывания под домашним арестом Пэнси успела переосмыслить вложенные ей в голову с детства установки, читая художественную литературу, что дарила ей Грейнджер (включительно с кулинарной и родительской). Она почти убедила себя, что не нуждается ни в чьем одобрении. Она почти убедила себя, что ей никто не нужен, чтобы чувствовать себя ценной. Но вот она вновь почувствовала эти крохи человеческого тепла... Увидела, каким может быть Драко с тем, кого по-настоящему любит. И ей стало до глубины души больно. Все аргументы собственной ценности полетели к чертям, и Пэнси вновь ощутила себя ребенком, жаждущим родительской любви и признания, которые она обязательно должна чем-то заслужить. Пэнси, помотав головой, старается отбросить эти мысли, перечеркивающие неуклюжие эскизы независимости в ее новой картине того, как она теперь смотрит на мир. У Пэнси подкатывает ком к горлу, когда ее плеча вновь утешительно касается ладонь Малфоя, и она, сбросив ту, разворачивается с ожесточенным выражением лица. Она велит ему убираться и своего ненаглядного Ангела от нее Дьяволицы забирать. Пэнси не замечает, что срывается на крик, разбудивший спящую Гермиону. Не умоляют ее внимательные добрые слова и виноватые светлые карие глаза, когда Гермиона пытается успокоить Пэнси, своими нежными женскими ладонями накрыв ее лицо и погладив влажные от слез щеки. Пэнси не желает больше вновь чувствовать эту потребность в том, чтобы ее любил мужчина. И она не допустит поселиться у себя надежды, что Грейнджер когда-нибудь полюбит ее хотя бы наполовину, как своего жениха. Ее покрывшееся шипами сердце и без того разбито. Она прогоняет их обоих. — ...И не возвращайтесь! Не нужна мне ваша дерьмовая жалость! Я СИЛЬНАЯ! СИЛЬНАЯ, ПОНЯЛИ?! МЕНЯ НЕ СЛОМИТЬ. НЕ СЛОМИТЬ! А КТО ПЫТАЛСЯ — ГНИЕТ СЕЙЧАС В ПСИХУШКЕ! Со всей злости хлопнув парадной дверью, Пэнси дозакрывает ее ещё и крутым пинком, чтобы уж наверняка. Стоя так мгновение в одиночестве и в тишине, погрузившейся после скандала в опустевшем особняке, Пэнси дрожаще выдыхает из себя весь воздух и прислоняется спиной к двери. Непрошенные слезы с новой силой проступают на глазах Пэнси и, как бы она не пыталась их проглотить обратно, предательски стекают по щекам. Пэнси начинает скатываться с шаткой мантрой «меня не сломить» вниз по двери на пол, обняв себя за колени и уронив на них голову. Только раздавшийся плач и зов «мама» этажом выше не позволяет ей окончательно поддаться унынию. И молодая женщина встаёт с пола. Босые ноги ведут Пэнси по холодному паркету в детскую — к сыну. Она берет потянувшегося к ней из кроватки Пирса на руки и, прижав своего малыша к груди, целует в черноволосую макушку. После чего ложится в постель, сжавшись с сыном в обнимку в комок. Ни один мужчина не будет определять ее ценность. Только ее ребенок, которому она безвозмездно подарит всю любовь, недостающую ей самой от родителей.***
Лето 2001 года. Святое Мунго. Привет-ведьма за стойкой приемной попивает чай и читает свежий выпуск Ведьмополитена, на глянцевой обложке которого изображены эстетичные стильные кадры с миланского показа мод под заголовком: «Скандальная уроженка Англии дебютирует с коллекцией своей одежды в Италии при амбассадорстве Черной вдовы». Стрелка настенных часов близится к девяти часам по полудню. Смена этим вечером в больнице проходит тихо и ничем непримечательно. Когда в коридоре появляется чем-то очень вымотанный колдомедик средних лет в лимонном халате, пухлая кудрявая блондинка интересуется, отложив журнал: — Как там обстоят дела с нашим особо опасным темным магом, целитель Терренс Честертон? Знаменитый в колдомедицинских кругах душевный целитель, — приглашенный специально для такого редкого случая, как Теодор Нотт, — сняв с носа очки и от переутомления потерев переносицу, отвечает неоптимистичным голосом: — С такими не способными открываться другим людьми невероятно сложно вести психотерапию... Этот парень скорее выставит себя сущим дьяволом, чем покажет свою уязвимую сторону. — Не понимаю, после столького времени в изоляции, неужели не хочется поделиться чувствами с другим человеком? Кто вообще способен выносить такое кромешное одиночество? — В одиночестве шире полет фантазий, Глэдис... А с такой богатой фантазией, какая отмечается у Теодора Нотта, можно сфабриковать свой воображаемый мир — и в нем затеряться. На мой взгляд этим он и занят, в замещение потери своей бывшей невесты. Открываться же другим людям — значит покидать свои фантазии, где он счастлив с ней, и с чем подтверждать свое нежелательное присутствии в реалиях, где ее с ним нет... Оригинальная личность мистера Нотта находится в этом глубочайшем отрицании происходящего да и собственного бытия, что уж говорить... Абстрагируясь с помощью обозленной оболочки доппельгангера. С такой самозащитой работать можно будет, только когда человек сам захочет выбраться. А для этого нужен стимул. — Невероятно... Все-таки не каждому так удастся. Некоторые пациенты в нашем психотделении просто на стену готовы лезть лишь бы не оставаться наедине со своим внутренним миром. Разве не главный человеческий стимул — не остаться одному? — Тут уж зависит от глубины внутреннего мира, дорогая Глэдис, — философски улыбается Честертон, подчеркнув темные мешки под морщинистыми глазами. — Чем глубже твой мир внутри, тем заманчивее отречься от нашего бренного внешнего мира. От такой самодостаточности люди порой и отворачиваются от всех. Хотя... при этом от одиночества страдать, увы, не перестают. Тут уж, я думаю, стимулом была бы любовь. Но он сам по какой-то причине от нее отрекся. Глэдис, очарованно слушая именитого душевного целителя, со вздохом подпирает подбородок рукой. — Как это печально... Воркующий медперсонал отвлекают непонятные звуки со стороны входа, замаскированного снаружи под заброшенную витрину магазина: — Бз-з-з... — Что это? — любопытно привстает из-за приемной привет-ведьма. — Вы слышите? Саундтрек: Ghostemane — Black Blood — БЗ-БЗ, — раздается нагнетающе сильнее, но короче. Развернувшись, целитель надевает очки, чтобы приглядеться к источнику звука. Как оттуда раздается угрожающе громкое: — БЗ-БЗ-БЗЗЗ! И мирную идиллию всего персонала в приемной Святого Мунго обрывает распахнувшиеся с грохотом входные двери, впустившие с гулом жужжания — целый рой агрессивных пчел. Сиюминутно воцаряется паника. Охрана хватается за палочки, привет-ведьма спешит скрыться в приемном покое, с визгом прикрывшись журналом. Ее провожает, приобняв за талию, в полном замешательстве и целитель. Невиданное количество пчел множится на глазах и не поддается заклинаниям охраны, когда из жужжащей лавины, представляющей из себя грозное зрелище, выходит пара высоких таинственных фигур. Неприкасаемые пчелами мужской и женский силуэты выступают вперёд, величаво оглядываясь по сторонам с накинутыми на головы объемными капюшонами мистических темно-фиолетовых мантий. В скрывающих лица джокерских маскарадных масках: женская — в готичном стиле с черными потекшими драматичными тенями вокруг глаз, со стекающими по белым щекам чернильными слезами и с жуткой застывшей кровавой безумной улыбкой; мужская — в более венецианском стиле с элегантной позолотой вокруг с хитрецой сощуренных глаз и с нахальной расплывшейся улыбкой на черных губах. Охрана бьет тревогу, безрезультатно отбиваясь от роя пчел, сопровождающего злоумышленников, пока те беспрепятственно и целенаправленно проходят в больницу. За их плавной синхронной поступью следует и темномагическим образом множащиеся пчелы, заставляя каждого с воплями разбегаться на пути внушающих опасность волшебников в экстравагантных масках. В закрытом психотделении тюремного типа по мере приближения угрозы поднимается переполох. К полной боевой готовности приходят невыразимцы, что дежурят у палаты преступника, находящегося под их особой охраной. Подходя к железным дверям, ведущим в тюремный отсек больницы, двое в масках, не замедляя шага, достают палочки и — не дрогнув сносят преграду на своем пути мощным взрывом. С группой охранников они расправляются по пути как с игрушечными солдатиками виртуозными взмахами палочек, в том же размеренном темпе добираясь до самой сильно охраняемой палаты Св. Мунго. Решительно настроенных магов, чей кортеж из диких пчел производит страх, как стая саранчи, там встречают во всеоружии невыразимцы. Остановившись, налётчик поднимает свободную ладонь и, сжав кулак, холодным мужским голосом на латыни произносит: — Код 4580, Альта. — Код 4580, Альта — ныне отменен, — незамедлительно отвечает невыразимец и заносит на них палочку. Обменявшись со своим сообщником в маске короткими взглядами, ведьма угрожающе склоняет голову набок, создается впечатление, будто кровавая улыбка на ее маске изгибается в усмешке в ответ на неповеновение. Она натравляет на них полчище своих пчел, разведя руки по сторонам и толкнувшись ладонями вперед. Наплывом пчелиной волны ударяя по пытающимся отбиться невыразимцам. Под непоколебимым взором пары в широко улыбающихся масках — дежурные проигрывают в этой неравной схватке с древней темной магией. И дверь в палату Нотта сносится, с грохотом отвалившись наружу. В середине палатной камеры за столом сидит заключенный преступник в белой робе с притаенно приопущенной темноволосой макушкой. Когда две фигуры в черном переступают порог его камеры, Теодор медленно приподнимает на вторгшихся голову. Разглядев их карнавальные по-маньякски улыбающиеся маски из под своих апатично и бесстрастно полуопущенных век, он приподнимает один уголок губ в мрачной усмешке. Стоит же гостям снять со своих лиц театральную маскировку и скинуть капюшоны мантий, являя чернющие, как воронье крыло, волосы и гордые точеные фамильные черты лица, — как стремительно скользит вверх и второй уголок ноттовских губ. На бледно-сером лице Теодора, словно просыпающегося от вампирской спячки, расползается идентичная, что и на джокерских масках своих бывших сообщников, зловещая улыбка, которой он встречает хладнокровно объявившихся — Айолу и Регулуса II Блэков. Со стойким леденящим спокойствием брат и сестра пытаются на глаз оценить степень адекватности Теодора Нотта. Он же, как следует разглядев своих освободителей и убедившись, что восставшие из мертвых близнецы не его галлюцинация, начинает искрометно смеяться, словно выиграл по меньшей мере джекпот, а по большей эту жизнь. И смех его с каждым надрывным сотрясанием грудной клетки становится всё более гомеричным и злодейским. Айола и Регулус II таинственно пересекаются светло-серыми глазами и с невозмутимой лояльностью на такое неортодоксальное приветствие выжидают, когда их бравый товарищ-псих уймется. Только Нотт, несведующий принципа «посмеялись и хватит», все не перестает заходиться торжествующим, злорадным хохотом, на контрасте с тем вполне рассудительно всматриваясь то в одного, то в другого Блэка. Уже выстраивая в своей экстраординарной голове планы от подвернувшихся перспектив. И тогда Айола, возведя глаза в потолок и вскинув ладонь с острыми черными ведьмовскими ногтями, отвешивает Теодору отрезвляющий подзатыльник со словами: — Потом еще побеснуешься, надо уходить, пока все невыразимцы с аврорами сюда не сбежались... Теодор затихает, переведя пронзительный бывалый взгляд с засевшей в изумрудах радужек прозрелостью — на Регулуса II. И тот ему поясняет: — У нас к тебе есть дело.