ID работы: 10148891

Безупречные и падшие

Гет
NC-17
В процессе
1138
автор
Размер:
планируется Макси, написано 503 страницы, 22 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Поделиться:
Награды от читателей:
1138 Нравится 465 Отзывы 537 В сборник Скачать

Глава 19. Акт I. «C’est la vie, ma chèri.»

Настройки текста
Примечания:
Саундтрек: Griffinilla (ft. WildCard) — Hard Drive       2004 год.       Отдел тайн. Комната времени.       Пара невыразимцев проходит через входную дверь в одну из особо засекреченных комнат. Их встречает стройное неумолимое тиканье волшебных часов, которыми заполнена комната от книжных полок до столов. Уже бывавшая здесь ранее на пятом курсе Гермиона, — ныне располагая большей информацией о структуре механизмов Отдела тайн, — направляется к часам с особым назначением. Большой дискообразный сложно сконструированный устаревший аппарат из золота встроен в полку, так словно стоит тут с начала всех времён. И название ему — Цитадель Времени. Его ход точно задаёт общий темп остальным часам, словно генерал в марширующей часовой армии, чье тиканье напоминает вечный марш… Времени.       — Думаешь в этот раз удастся пройти? — скептично произносит Драко, остановившись с пытливо затаившей дыхание Гермионой у древнего волшебного механизма.       Напарники неустанно пытаются попасть сюда чуть ли не с тех пор, как узнали о вмешательстве Теодора Нотта во Время. Но даже Верховным вход был труднодоступен. Они год за годом подавали прошение невыразимцам, специализирующимся на Времени, те в свою очередь — этому волшебному механизму, который решал кому выдавать пропуск. Прошение постоянно отклонялось.       Гермиона по-деловому вскидывает подбородок, делает глубокий размеренный вдох и решительным тоном обращается к волшебным часам:       — Я — Гермиона Джин Грейнджер, действующая Верховная Совета волшебников, требую у Времени незамедлительно впустить нас с Верховным, Драко Люциусом Малфоем, в свою Цитадель. Целью нашего визита стоит расследование вмешательства во Время путешественником, который в результате слияния со своим прототипом может повлечь за собой непредсказуемые губительные последствия для мира, — на одном дыхании важно проговаривает Гермиона. Выдыхает. Притаивается в ожидании. И вкрадчиво добавляет: — Нам требуется знать, что конкретно этот путешественник изменил, чтобы разобраться, как действовать с настигающей его… Тьмой.       Драко, посматривая на свою ведьму сверху вниз, находит ее священно-трепещущей перед механизмом Времени и командующей им одновременно. С толикой гордости вздёрнув уголок губ, он переводит выжидательный взгляд на каким-то образом внушающие страх и уважение магические часы, выжидая рискнет ли старинная штуковина не подчиниться Гермионе Грейнджер.       Растущее могущество блестящей ведьмы столетия нельзя было игнорировать.       То, к какой договоренности заставили прийти Дафну… вынудило Гермиону действовать едва ни напролом.       Верховной все рассказала Дженна, когда делала ей тату ангела, — надписью, по идее Драко, перекрывающей ее военный шрам «грязнокровка». Как мать, Дженна была глубоко обеспокоена обетом, к которому мужчины склонили Дафну. И Гермиона сгоряча на первых порах на полном серьёзе стала было скрупулёзно планировать похищение Теодора Нотта с выпытыванием правды назначения его путешествия во времени, вылившееся слиянием с собственным прототипом. Вопреки окутывающей секретности вокруг этого дела. Вопреки нестабильному взрывоопасному состоянию темного мага, требующего к нему щепетильного, даже ювелирного подхода. Гермиона героически готова была порвать за Дафну. Ведь по ее мнению это не просто уступка, на которую их лучшая подруга пошла. Гермиона считала, что таким образом Дафна сдалась. Совсем сдалась. Драко же, вразумив ее не играть с огнем, — а именно с самим Вездесущим пламенем, — относился терпимее к безысходному решению Блейза позволить родовому проклятию свершиться, лишь бы только сохранить Дафне жизнь, ведь не видел для нее иного выхода. Гермиона утверждала Драко в их многочисленных спорах, какое огромное значение имеет для Дафны борьба, на которую она когда-то ее вдохновила. Эта борьба не просто за право своего выбора. Это борьба за свободу. Она не могла её проиграть. Гермиона пыталась донести, что Дафна никогда не будет свободна, если так сдастся. Такая уступка способна затянуть за собой в ловушку, из которой ей не выбраться уже никогда. Это будет ЕЕ ребенок. Даже если Дафна как-то отнимет его от своего большого любящего сердца и отдаст Нотту… Во что Гермиона совершенно не верила: Дафна скорее будет вынуждена пойти на поводу у Нотта, вернувшись к нему, чем взаимоисключит условия данного обета, построенные на обмене ребенка на свою свободу от него. Так или иначе она не освободится от родового проклятия, выполнив его назначение. Дафна только приведет проклятие в полную силу. Навсегда останется проклятой в ловушке — либо до конца своих дней гонимая мыслями о своей плоти и крови в руках неуравновешенного психа, либо самой будучи в его руках. Казалось, только Гермиона с Дженной по-женски понимали это. Корделию по большей части беспокоило лишь душевное состояние Блейза с его подавленным намерением пытками добиваться от матери Дафны требуемого для снятия родового проклятия самопожертвования, пути к чему Черная вдова своему наследнику намертво отрезала. Драко же считал, что, если Дафна и Теодор сделают наследника, решится не только проблема с влекущей за собой за неисполнение смертью проклятых, (а именно беспокоющей их Дафны) но и у Теодора появится новый смысл не поддаваться Тьме внутри него. Тем более Драко понимал Блейза в готовности пойти на любые жертвы, чтобы сохранить жизнь своей любимой. Он списывал все на королевское упрямство, свойственное и Гермионе, и Дафне. Хотя в том числе солидарно понимал, какое большое значение имеет для Дафны материнство, как знал по любви Нарциссы к себе. И по его наблюдениям Дафна куда больше похожа в этом на его мать, нежели на свою.       Однако они были в тупике.       Драко, как никто другой понимал, что порой выбора может не быть… Но Гермиона была другого склада ума. Она была Героиней, которая выигрывала войны. Она уже добилась оплачиваемого труда и лучших условий для домовых эльфов, и неустанно собиралась сделать не меньше для Дафны в борьбе за ее свободу. Для нее в порядке вещей воплощать Идеи в жизнь. Своим несгибаемым упорством делая невозможное возможным. Своей смелостью подрывая устоявшиеся догмы. Своими ярчайшими проявлениями доброты противостоя самому темному злу.       И вот она — его блестящая ведьма, готовая почтительно вынести древнейший волшебный механизм, охраняющий это место из покон веков. Место, в котором они рассчитывали найти глубочайшую тайну Теодора Нотта — и это всего-лишь-то в надежде отыскать ответ, как помочь Дафне и уберечь мир от последствий растущей внутри темного мага Тьмы.       Часы будто замедляют свой ход, обрабатывая тираду новоявленной Верховной. Внезапно марш тиканья в Комнате времени затихает совсем. Будто само Время останавливается. Невыразимцы не могут пошевелиться, отчётливо ощущая себя в сознании, когда часы пускают по их телам едва заметный луч — древней магии.       В янтарных глазах у Гермионы появляется блеск ликования и предвкушения, когда часы, закончив парализующе сканировать их, прокручиваются по своей оси с внушительным, словно вход в гробницу, скрежетом.       Полка с «Цитаделью Времени», громоздко вжав часовой механизм внутрь, отъезжает в сторону.       Драко выдыхает сковавшее его напряжение, ощутив способность двигаться. Его рука находит ладошку Гермионы. И они, обменявшись горящими тягой к тайным знаниям глазами, с осознанием всей исключительности момента проходят внутрь затемненного сферического помещения с безграничным потолком.       В безупречной акустике напрочь глухой комнаты эхом расходится стук каблуков — вероятно, впервые за долгое время, — вошедших волшебников. Монолитные графитовые стены здесь полностью ввысь и по диаметру выстроены черными полками, занятыми высокими черными томами — пронумерованными римскими серыми цифрами.       Они попадают в Архив Времени. Каждым сантиметром кожи невыразимцы чувствуют, как всё тут буквально легендарно накалено древнейшей магией.       — Волшебно, — с придыханием восхищается Гермиона и удивительно переводит взгляд на напарника, как маленькая девчонка, которая готова вот-вот запрыгать и захлопать от счастья в ладоши. — Это волшебно, Дракон мой!       — О, Ангел мой… — протягивает Драко, растроганный тем, какая Гермиона сейчас одновременно милая и одержимая. Она затмевает для него то поразительное место, куда они попали. Ему хочется ответить, что это она волшебна — вся светится от любознательности, словно попала в секретную комнату страны чудес, которую она сейчас, как безумная учёная, разберет по кусочкам и соберет обратно, чтобы наверняка знать, как тут всё устроено.       Тут из ниоткуда раздается искусственный бесполый голос, со звуком которого подсвечиваются футуристичным голубоватым свечением римские цифры на томах:       — Часовой Времени готов к вашим указаниям, господа новые Верховные.       Драко и Гермиона, волнительно оглядываясь по сторонам, как ожидалось, не находят телесное обличие «Часового Времени».       Отпустив руку своего напарника, Гермиона с исследовательским интересом, плескающимся в ее умных глазах, проходит внутрь. Методично собирая на ходу свою пышную копну каштановых курчавых волос в пучок и закрепляя вставленной волшебной палочкой, она поглощающим считывающим взором пробегается по уходящим ввысь рядам томов, берущим начало с неизвестно каких времён до настоящих и даже… натыкаясь на римское обозначение «MMXX» — вероятно, будущих дней.       — …Часовой Времени, — с затаенным трепетом выдыхает Гермиона и в торжественном стремлении докопаться до истины ставит руки в бока поверх своей платиново-графитовой мантии нывыразимки, — покажи всю деятельность путешествий во времени Теодора Нотта.       Драко не может сдержать улыбки, глядя на нее. Гермиона упивается. Ее красивые глаза горят таким же блеском, как когда он доводит ее до оргазма, когда Часовой Времени, точно искусственный интеллект, начинает сканировать полки с томами, волной голубоватого свечения проносясь по полкам. Гермиона пребывает в интеллектуальном оргазме от засекреченных открытий магического мира.       Он почти ревнует.       Драко упивается скорей не их таинственной деятельностью, а почти маниакальным энтузиазмом Гермионы. Она такая страстная. Во всем. За это он ее любит.       Когда Часовой Времени находит информацию, бегающее свечение на полках погасает, и голос искусственного интеллекта выносит вердикт:       — Всё, что связано с деятельностью господина Теодора Нотта со Временем — сверхзасекречено и не подлежит разглашению.       Проходясь по комнате, словно по музею искусств, Драко своими аристократичными длинными пальцами проводит по жёстким, нерушимым черным корешкам томов, останавливается и видит, как опускаются плечи Гермионы. Огонек в ее прекрасных теплых глазах чуть было не погасает от досады, но, не давая тому потухнуть, сменяется тут же ещё больше возгоревшимся в них пожаром упорства.       — В чем причина такой секретности? — властно требует ответа Гермиона, заходив вокруг и неистово обращаясь в воздух: — Кто он, черт возьми, такой?! Почему Часовой Времени покрывает деятельность магического преступника, который подвергает опасности само Время своим вмешательством?!.. Стоит вопрос международной безопасности! По его милости Азкабан сровнят с землёй! Как действующая Верховная, я немедленно требую у Часового Времени рассекретить деятельность Теодора Нотта!       Ее красивый повелительный голос разносится по Архиву Времени, отражаясь от его, казалось, бесконечного потолка, вероятно, увеличенного заклятием Незримого расширения. В действительности эта комната имела размеры куда скромнее.       Прежде чем ответить яростной Верховной, Часовой Времени, будто живой, вздрагивает от ее жёсткого напора через мимолётное мигание голубизны по пространству.       — …Госпожа Гермиона Грейнджер уверена, что господин Теодор Нотт несёт опасность Времени, а не ее друзьям?.. В частности мисс Дафне?       Драко, замерев, рассудительно вдумывается в эти слова Часового Времени, потому что они звучат так, славно искусственный интеллект знает их лично.       Гермиона вдумчиво сощуривается, напрягая мозги. Она явно пытается найти подход к Часовому Времени, сообразив, что это не просто навигатор Архива, а его в каком-то роде страж и… душа.       — Ты знаешь… мисс Дафну? — удивляется Гермиона такому неполноформальному обращению к той, ещё и не актуальному в настоящем. — Ты знаешь… господина Теодора Нотта? — подмечает она уважительную форму к придурку. — И ты знаешь… меня?       Часовой Времени мгновение молчит.       — Я знаю всех… госпожа Грейнджер, — находится он своим лишенным эмоций голосом, каждым словом отдаваясь по помещению рябью голубоватого свечения. — Вам ещё предстоит сыграть важную роль в Истории и во Времени… Ваши разумные путешествия во времени в ваши школьные года могут вызывать только восхищение, госпожа Грейнджер.       — Вот как… — замечает Гермиона, обрабатывая его почтительные слова в свой адрес. — Что ж, раз уж ты знаешь о моем разумном… и уважительном, — подчеркивает она, — обращении со Временем… в отличие от некоторых… — В ее голосе проскакивает тень колкого самодовольства, невзначай кинутого в ноттовский огород. — Не будет ли разумно с твоей стороны, господин Часовой, просвятить меня, что сделал со Временем, повредив также себе, тот… кто разумным обращением с чем-либо отличиться на сегодня не может?       Гермиона чутко замирает, с надеждой приподняв одну бровь. На одном ее веке появляется играючий прищур, а уголок прелестных губ цвета осенней вишни приподнимается.       — …Потому что сам Теодор Нотт не в силах справиться с теми последствиями, которые повели за собой его путешествие, — дополняет Драко, очарованно не сводя глаз с Гермионы, пока задумчиво потирает свой точеный подбородок. Он тонко считывает, что искусственный интеллект явно каким-то неведомым образом предан Нотту. — Ему требуется помощь, и помочь можем только мы, Часовой. Если ты заметил из настоящего: сейчас он враг сам себе.       Гермиона и Драко, переглядываясь между собой, стоят друг напротив друга в абсолютной тишине — в пытливом ожидании ответа. Почти как прихожане в храме в ожидании милости бога.       Проходят минуты, но никакого ответа не последует.       Милые вдохновлённые глаза Гермионы, хлопая, с каждым очаровательным взмахом густых завитых ресниц, все больше обретают суровые оттенки, словно она готова была бросить переговоры, достать из своего небрежного пучка волшебную палочку и взломать магический искусственный интеллект, как хакер магловскую компьютерную программу.       Иногда она была пугающей, великолепной, но пугающей.       Драко начинает несколько переживать за многовековой волшебный механизм. Эта ведьма своими мозгами и руками Поттера свергла величайшего темного волшебника всех времён. Составит ли ей большого труда подчинить какого-то Часового Времени? Драко бы поставил все свое наследство на Гермиону. Она — гений. Надо сказать, немного безумный гений. Но и за это Драко ее очень любит.       Как тут из рядов полок загорается том с датами на корешке, чьи римские цифры обозначают период от начала восьмидесятых прошлого столетия до двадцатых годов наступившего двадцать первого века. Высокогабаритный том выплывает и повисает перед ними, открываясь. На чистых страницах не видна ни одна запись, и только по велению Часового Времени на пергаменте черными чернилами начинают проявляться определенные даты и события временной ветки того канувшего в лету будущего, из которого пришел к пятнадцатилетнему себе Теодор, повергая Верховных в шок:

2002–2020 гг.: Лорд Теодор Леонардо Нотт (единолично с 2005 года) занимал пост главнокомандующего Верховного Совета волшебников.

2002–2005 гг.: Леди Дафна Донателла Нотт (в девичестве Гринграсс) занимала в партнёрстве с лордом Теодором Леонардо Ноттом пост Верховной Совета волшебников.

Знаменные события в Истории магии за этот период:

I. Лорд Теодор Леонардо Нотт, главнокомандующий Верховный Совета волшебников, по заказу лорда Люциуса Абраксаса Малфоя, создаёт экспериментальную модель Маховика времени, которая позволяет путешественнику во времени оставаться в прошлом только пять минут, однако, волшебник может погружаться вглубь времён так далеко, как захочет. II. Лорд Теодор Леонардо Нотт, главнокомандующий Верховный Совета волшебников, создаёт усовершенствованный Маховик. С его помощью можно оставаться в прошлом сколь угодно долго и возвращаться в будущее, когда необходимо.

Путешествие от 2020 года: Лорд Теодор Леонардо Нотт, главнокомандующий Верховный Совета волшебников, совершает перемещение во Времени — в 1995 год/Декабрь/Рождество/00:27 a.m.

Внесённые за путешествие изменения в правительстве: 1998 года: Теодор Леонардо Нотт передает пост Верховных Совета волшебников — Айоле и Регулусу II Блэкам. 1999 года: Пост Верховных Совета волшебников переходит — Гермионе Джин Грейнджер и Драко Люциусу Малфою.

      — Это магия… — пораженно выдыхает Гермиона, бегая глазами по появляющимся строчкам с благоговением перед возможностями магического мира. — Магия Времени, Драко.       На первых порах Драко волнует только один вопрос: что общего было или вернее могло бы быть у его отца с Теодором Ноттом, который, как оказывается, заправлял всем театром в куда большем масштабе, чем они думали… Зачем его отец из другой версии ныне измененного будущего заказал разработку Маховика времени у Верховного того времени. Уж точно не для того, чтобы вернуть Темного лорда: Люциус всем сердцем боялся и ненавидел своего повелителя за выпавшие на свою и родных долю несчастий и унижений. Когда же на вневременных страницах тома, перелистываясь, как с проектора начинают в воздухе магической визуализацией появляться не только сухие исторические факты, но и во всех подробностях задокументированная личная жизнь, мотивы и поступки главных действующих лиц той изначальной ветки событий с участием их приближенного круга, — у Драко и Гермионы и вовсе пропадает дар речи от того, какими действительно трагичными могли бы быть судьбы многих из них. Без вмешательства Теодора Нотта…       Из Архива Времени невыразимцы выйдут в гробовом молчании, обдумывая, что теперь им делать с этой жуткой информацией, как отбросить личные неприязненные к тому стечению обстоятельств эмоции и профессионально распорядиться… Ведь они-то от них спасены. Но главное, как им теперь спасти Дафну от этого хоть и обнуленного, но рискующего развернуться вновь кошмара, в котором по новой неисправно фигурирует всё тот же Теодор Нотт.       Одно Драко и Гермиона знают точно: они во что бы то не стало не дадут истории повториться.

***

Саундтрек: K3NT4! — I can't do this (Slowed + Reverb)       Поместье Забини.       Блейз протягивает Дафне, сидящей на кровати в одних из самых необитаемых гостевых апартаментах поместья, бокал ее любимого красного вина из итальянских виноградников его матери.       Не поднимая глаз, она машинально принимает бокал с его напряжённых рук. Ее абстрактное внимание обращено исключительно на свои колени, прикрытые полами зелёного расшитого кружевами пеньюара.       Сегодня настал этот день. У нее овуляция. Здесь Теодор.       Он прослеживает действия Блейза с неким тревожным опасением. Его низкий тихий голос, горящий, что лучше бы Блейзу не давать ей вина, звучит с каким-то подобием загадочного зловещего знамения. Его странности не вызывают у Блейза ничего, кроме раздражения. Посмотрев на Нотта с заносчивым пренебрежением, Забини в грубой форме ещё раз объясняет, что Дафна взрослая девочка и будет делать то, что сама посчитает нужным, будь то алкоголь или сигареты. И чтобы он засунул свои советы в… Дафна не слушает дальше. Когда в ответ от Нотта приходит парирующее напоминание, что Забини сам сейчас является рычагом влияния в принятии решений за нее.       Дафна в целом сильно не вникает в мужские переругивания, которые длятся уже с час.       Водя пальцами по кружеву пеньюара на своих коленях, она думает, что этот травяной зелёный оттенок очень подходит к ее одноименной девичьей фамилии. С тоской по тем временам, когда за нее мог решать ее отец. Если он вообще когда-либо что-то решал… Но в фантазии Дафны ее отец способен разрушить чары родового проклятия, чтобы ей не приходилось делать то, ради чего они здесь собрались. Потому что самой ей практически никогда не позволялось решать за себя. Ее собственные решения всегда давались через бунт, непременно идя наперекор кому-то. Матери, Теодору, обществу. Она никогда не была свободна. И, вероятно, уже не будет, проиграв борьбу.       Вязь кружев поверх ее белой кожи начинает плыть из-за подступивших слез.       Она проиграла…       — Я не стану делать это с ней пьяной, — отрезает Нотт, сложив руки на груди.       Блейз, нагнетательно заходив по комнате, заходится надрывным сардоническим смехом.       — Какие-то ещё условия будут, как тебе брать мою жену?.. Есть пожелания к обстановке? Свечей не зажечь? Или, блядь, может, погода не та?       Его саркастический, суровый тон звучит как пощёчина. И совсем не для Нотта, потому что ему, должно быть, доставляет лишь удовольствие мучать их обоих. О каких-либо магловских способах оплодотворения им не пришлось даже думать, как поняла Дафна, древнее родовое проклятие не обманешь чужеродными для магов инновациями. И Теодор уже наотрез отказался от каких-либо введений Дафну в бессознательное состояние для процесса… зачатия. Блейз грозился использовать на нем Империус или того хуже колдовство вуду, на что Теодор лишь остервенело посмеялся и пожелал ему удачи. Темный маг готов был дать отточенный яростный отпор.       — Я тебе, Забини, ничего не говорил, когда твои целители хорошенько так попили с меня крови в попытках найти хоть малейший намек на какую-то заразу.       Блейз интеллигентно встаёт в позу со скрещенными на поясе ладонями на манер зажиточного английского лорда, каким является, — и, с ног до головы померив Нотта своим коронным надменным невозмутимым взглядом, с ледяными нотками в бархатном голосе поясняет свое скрупулёзное отношение к чистоте:       — Одному Мерлину известно, с какими шлюхами ты, псих, успел побывать.       Теодор, оскорблено приложив руку на сердце, натужно посмеивается.       — Ах да, как же, я ведь у нас не такой разборчивый, как ты, Забини, но я все же по крайней мере не извращенец… и тоже предпочитаю чистокровных леди, а они, как правило, за собой следят, — елейно проговаривает он, припоминая, как часто чистокровную избирательность Блейза путали с предверженностью к общим характерным предубеждениям магической аристократии, когда на самом деле та исходила из соображений сексуальной культуры, которая, как правило, у благородных девиц их круга была выше. Уморившись с опасений Забини, что он «запачкает» Дафну, Нотт посерьёзнело вставляет: — А мое пожелание трезвости матери моего ребенка не только в моих интересах. Ей… скажем так, лучше бы не увлекаться вином.       Дафна зацикленно смотрит на темную красную жидкость и, незаметно смахнув слезу, сильнее обхватывает бокал в своих тонких длинных пальцах с переливающимися коралловыми мягко-заостренными ногтями. Звон ее обручального кольца о стекло звучит будто в колокол, как напоминание о том, что она давно больше Не Его и не обязана мириться с его пожеланиями. Сделав словно бы украдкой маленький глоток, Дафна не мигая своими небесными глазами начинает безымянным пальцем отвлечённо нервно постукивать по бокалу.       — У нее никогда не было проблем с вином, — сквозь зубы с озлобленной расстановкой выговаривает Блейз, не вынося сам факт того, что ему приходится вести подобные разговоры о своей жене с ее бывшим.       — Не было, — приглушенно подтверждает Нотт, отвернув голову, — но не значит, что не будет…       Дафна, по большей части безразличная к мужскому спору, отстраненно делает ещё один уже большой и смелый глоток вина. Она готова напиться до беспамятства, лишь бы хоть так миновать то, от чего столь усиленно и долго пыталась убежать. Пять лет ей это удавалось. А сейчас оказывается загнанной в тупик, где на нее давят со всех сторон. Обстоятельства. Клятвы. Принципы. Страхи…       И он.       Она не справилась…       Она не хотела быть предательницей: ни для своего любимого, ни для своего ещё нерожденного ребенка. Но и умирать она тоже больше не хотела… ли?       Глянув на Дафну, Блейз и Теодор что-то считывают по несчастному выражению ее лица, и отходят к окну, чтобы продолжить уже вдали от нежных женских ушей ожесточенно спорить.       Они оба сошли с ума, думается Дафне. Если Нотт давно и откровенно, то Блейз продуманно и нагнетательно-скрытно. Хотя, что там греха таить, и она тоже не совсем в себе…       Чета Забини провела это лето в любви, но в обоюдно отрицаемом тихом страхе, будто оно их последнее. Они не могли больше тянуть, ожидание неизбежного лишь медленно съедало. И с наступлением осени назначили дату. Дафна отстранилась от всего. Потому что боялась чувств Блейза… Боялась представить, что их ждёт. Она знала, каково на вкус предательство. Знала, что после него ничто не будет как прежде. И не хотела участвовать в предательстве своего мужа, целиком и полностью позволив ему распоряжаться ее судьбой.       Дафна не хотела присутствовать в этих самых непосещаемых безликих покоях имения, когда шла с Блейзом сюда за руку, просто бездумно следуя за ним по их поместью, как он и просил. Хотя молчание между ними в пути и было оглушающим, Дафна в вакуумном пузыре дереализации то не ощущала. Только его ведущую руку, которая была для нее все равно что ориентир для слепого. У нее словно закрылись глаза на весь мир за пределами него. Раньше так было только в пределах их постели, но сейчас этот культ поклонения своему Верхнему разросся до всей сферы жизни. Дафна ушла глубоко в себя и даже не взглянула на Теодора, встретившего их тут с вязким триумфом, которое он хоть и не выказывал — внешне абсолютно холодный. Но все же она почувствовала его своими оголенными под пеньюаром участками кожи, стоило ей с опущенными глазами войти, держась за руку Блейза… И смотреть на него не надо было — всё тут наэлектризованно его притихшим, но от того не менее громким безумием.       Тишина его безумия пугала Дафну больше, чем ее громкие проявления.       Долгий поцелуй в ее макушку от склонившегося к ней Блейза немного приводит Дафну в чувства, возвращая к реальности. Но тут же эта реальность обнадеживает: потому что Блейз уходит. Покинутая, она растерянно смотрит ему в спину, не решаясь подать голос. Все же робко окликает его уже у дверей. Он останавливается, привалившись ладонью о дверной косяк со звонким стуком фамильных запонок. Внушительная высокая стройная фигура Блейза в черном сюртуке замирает, только его широкие плечи тяжело вздымаются, и прежде чем она что-то скажет, он не поворачиваясь мрачнейшим полушепотом оставляет через плечо:       — Прошу… не заставляй меня смотреть.       Подавленно сглотнув, Дафна теряется и не смеет ему в этом возразить, как бы ее не сковывал страх, когда дверь за Блейзом захлопывается, и она оказывается с Ноттом наедине как на заклании. А он медленно подступает, пока она не отрываясь так и смотрит на дверь — в бессилие.       Могущество ее отца, ее мужа — не способны вытащить ее из темного омута, в который ее неизменно затягивает он. Саундтрек: Night Lovell — Dark Light       В густой тишине его длинные холодные пальцы касаются ее, забирая у нее с рук бокал вина. Дафна тот даже не допила, но язык будто отнимается, чтобы что-то возразить. Она мгновенно чувствует, как слабеет, когда остаётся наедине с ним. От пальцев Теодора по ее телу, как ожог воспоминаний, проходит импульс. В памяти воспроизводятся мириады его прикосновений, от которых Дафне хочется лезть на стену, лишь бы только избежать.       Он зовёт ее по имени. Но она не откликается, отведя взгляд от двери и потупив на чёрную кожаную обувь Теодора перед собой. Она хотела забыть его имя, не знать, как звучит свое его устами. Звук своего имени в его манере звучит повелительно и умоляюще одновременно, когда он повторяет, коснувшись ее подбородка своей ладонью:       — Дафна… Посмотри на меня.       Приподняв ее опущенное лицо, он поднимает фокус ее внимания с его туфель на свой пояс. Его пальцы соскальзывают, невесомо проходясь по ее щеке, когда Дафна, различив вблизи сквозь ткань брюк знакомые фаллические очертания, ведет подбородком в сторону.       Сжав плотнее голые бедра под пеньюаром, Дафна не поднимает взгляд выше.       — Чего ты боишься? — Он присаживается перед ней на корточки, принявшись снимать с ее ног домашние розовые тапочки с мехом на низкой шпильке. — Неужели взглянуть на меня?       Дафна видит перед собой его склонившуюся возмужавшую худую спину, обтянутую черной водолазкой. Его темноволосую макушку с зачесанными назад густыми прядями.       Его аристократичные руки, знакомые с гладкостью ее кожи, как со своей, приветствуют ее после долгой разлуки, с нежностью поглаживая лодыжки. Взяв ее стопу в свою ладонь, Тео разглядывает бордовый лак на ее ноготках, будто что-то священное. Захватив зубами один из ее изящных пальцев, он прикусывает его, вырывая тонкий женский заглушенный вздох.       Дафна поджимает пальцы ног, пытаясь остановить рой мурашек, ползущих волнительным эхом от его прикосновений вверх по ее ногам и порханием крыльев бабочек осядающих внизу живота.       Едва он поднимает голову, чтобы найти ее взгляд, она переводит глаза обратно на дверь в преданном ожидании, как когда-то ожидала отца после баталий с матерью. Ей приходится смириться с мыслью, что Блейз, как и ее отец, не в силах спасти ее от матери. И него... Он всегда настигает ее. Всегда получает свое. Как бы она не протестовала. Как бы не боролась.       Тем не менее она не взглянет на него.       Теодор завороженно скользит ладонью по ее ноге, от самых кончиков пальцев до колена, к которому с чувством приникает губами.       По ее коже под его губами проходит разряд тока, отголоском отдаваясь между сжатых бедер. Дафна дышит размеренно, но все трудней, уязвимо взявшись за подол пеньюара, под которым нагота от мужских касаний теперь в сто раз ощутимей.       Ее разум, будто витая отдельно от своего трепещущего тела, не может отделаться от проведения параллелей: Блейз ушел, вероятно, чтобы не чувствовать себя бессильным, прямо как ее отец, когда не пришел на ее помолвку с Ноттом. Старался ли папа тогда так сберечься? В официальной оболочке финансовой акулы он был высокочувствительным человеком с тягой к искусству. В конце концов его сердце, болея за судьбу дочери, не выдержало. Выдержит ли сердце Блейза…       Дафна чувствует периферическим зрением на себе тяжесть зелёных глаз, наблюдающих за ней снизу, как она не отрывает от двери оставленного взгляда маленькой девочки. Тогда Нотт рывком, быстро пробежав ладонями по ее расслабившимся его стараниями ногам, грубо хватает Дафну за бедра и, повалив на кровать, как заморенный голодом, озлобленный хищник, наваливается сверху.       — Посмотри на меня! — требует он, прожигая ее зажмуренные веки нуждающимся взглядом.       Ощущение его элегантных пальцев, сжавших ее голые бедра, пронзает до самых глубин ее нутра. Дафна не в силах сопротивляться. Ее не учили, как сопротивляться ему. Ей приходилось учиться самой сопротивляться ему. И себе в том числе в восприимчивости к нему. Словно функции — быть ему покорной — были заложены в ней по умолчанию. Она думала, что научилась…       — Или ты боишься… — Его тягучий голос у ее уха проникает в нее, как отрава, которой нужно сопротивляться, иначе погибнешь. — Боишься… почувствовать меня, да? — Теодор берет ее ладонь в свою и кладет сначала к себе на грудь, там где бьется его проклятое чёрное сердце, а потом на свой пах, давая ей ощутить свою тяжесть и твердость. — Боишься почувствовать что-то ко мне, не так ли, родная?       Почувствовав на его губах злую ухмылку, когда он приникает к ее уху и принимается ласково покусывать его, она выдергивает свою ладонь.       Безотрадно хмыкнув, он своими неторопливыми пальцами раскрывает кружевные полы ее пеньюара, обнаруживая ее подготовленную ниже пояса наготу. Его притаенный изголодавшийся по ее телу пристальный взгляд не нужно видеть, чтобы почувствовать.       — Посмотр-и-и… — маниакально заклинает он, нависнув между ее ног с неудержимым толчком бедер в ее содрогнувшийся центр. — На… — Ещё одним, брючным швом задевающим нежную мякоть ее клитора. — Меня… — И ещё одним, продолжительно раскачивающимся над ней и вжимающим всем тазом в матрас.       Дафна обессиленно расчувствуется, с хныканьем сжимаясь, не в силах сдержать горячую влагу, полившуюся между своих отзывчиво запульсироваваших нижних губ — прямо на ткань его брюк, потирающуюся о ее оголенную пульсирующую плоть. Мужские феромоны Теодора, знакомые ей слишком долго и тесно, действуют мистическим образом на ее тело и подсознание.       Теодор поглаживает ее вытянутую изящную шею, спускаясь ладонью к ложбинке между пышных грудей, аппетитно обтянутых кружевными чашечками пастельно-розового корсета с плотными гладкими вставками. В одном только своем роскошном корсете Дафна похожа на жемчужину в раковине цвета утренней зари. Ее белая атласная кожа под его пальцами, как перламутр переливаясь естественным сиянием, заставляет Теодора облизнуться от красоты. Он бы называл ее именем оттенки цветов. Небесных глаз Дафны. Нетронутой солнцем стеклянной кожи морской девы Дафны. Жемчужных волос принцессы Дафны. Розовой пудры леди Дафны. Cuisse de nymphe Daphné effrayée… О, Тео мог бы художественно воздать отдельное название оттенкам каждой части ее прекрасного тела. Но жаждет скорей увидеть ее сполна наяву, ощущая под собой плодородно взволнованную Венеру Дафны.       Он с трепетом до конца распахивает ее нежно зелёный пеньюар, забегав глазами по упруго вздымающимся холмикам груди с пухлыми насыщенно-розовыми вершинами, ярко выступающими сквозь тончайшее кружево. И вкушающе вдыхает ее аромат, словно букет цветов, распробывая в том тонкие нотки любимых женских феромонов. В исследовательской манере поводив указательным пальцем по чувствительным выступам сосков сквозь нити кружевов, Нотт будто бы проводит тест-драйв, выискивая изменения в том, как тело Дафны спустя годы реагирует на его прикосновения, будь она его любимой раритетной машиной, на которой ездил другой угнавший ее водитель.       Тут же, не давая крепче зажмурившейся, учащенно задышавшей Дафне опомниться от нахлынувших терзаемых памятных ощущений, на которые она безуспешно пытается подавить реакцию своего тела, что он столь хорошо знает, Теодор поддевает одну чашечку вниз и, лизнув ее полностью открывшийся бугорок плоти, низко стонет от изысканного вкуса ее кожи на своем языке.       Как опьянелый после многолетней завязки, Теодор возвращает загоревшиеся глаза на лицо Дафны и, соприкоснувшись с ней лбами, с вожделенной тоской разглядывает ее хватающие воздух соблазнительные влажные персиковые губы, едва сдерживаясь, чтобы не смять их своими, вместо того в них прорычав:       — Посмотри. На. Меня.       Его хладный деспотичный тон проникает через поры, попадая в кровоток, как яд, токсичному воздействию которого невозможно сопротивляться. Дафна чувствует себя максимально уязвимой перед ним: ее глаза в ужасе распахиваются. Саундтрек: IC3PEAK — Слезы       Разглядывая Теодора вблизи в приглушенном свете настенных подсвечников, Дафна ясно отмечает, что он уже не похож на себя юного. У него взрослое лицо мужчины, заточившее свои великолепные фамильные викторианские черты на своем пике. Он и раньше душой казался старше своих лет, — было в его взгляде нечто искушенно бывалое, — но в зрелом облике это проявляется ещё очётливее. Есть в его внешности что-то ассоциативное с выдержанным крепким огневиски, который сильно ударяет ей в голову и от которого лучше отказаться, потому что потом точно будет плохо.       Есть ли внутри него что-то от того мальчика, который ужаснулся бы, что делает почти то же, что делал его отец…       И она ведь тоже больше на себя не похожа…       Ее солнечную дерзость заволокло тучами печали. Однако в ее зрелом обличии цветущей даже под дождливую непогоду женственности — в отличие от него не скрывается маленькая девочка, которая внутри нее желает бунтовать против, потому что это всё неправильно. Она не может заниматься любовью не со своим мужем. Она не может рожать детей не от своего мужа. Она не может быть как своя мать… И тем не менее Дафна повзрослело понимает, что боится Нотта. Всего его. И плохого, и хорошего. Его стоит бояться. Он кого-то ей напоминает. Кого-то по-настоящему ужасного. Такого же пропитанного Темной магией. Совершенно сумасшедшего.       Тео смотрит на нее, как на живительный источник, которого был долгое время лишен и до которого наконец до смерти изможденным добрался, чтобы выпить ее до дна. Эти безумные бездонные изумрудные глаза поглотят ее, напитаются и переварят. Вновь заберут у нее всё.       Он впивается ей в глаза глубоким зачарованным взглядом и, видя в них страх, удрученно упирается ладонями в кровать по обе стороны от нее.       — Брось, родная, не говори, что боишься почувствовать меня в себе… Мы с тобой делали это тысячи раз… сколько я себя помню, — с трепетом напоминает он, разглядывая ее, и с горьким чувством тоски по тем временам выдыхает: — Дафна…       — Ты так похож на своего отца…       Тео застывает, широко распахнув глаза, будто она пронзила его насквозь мечом.       Зелёное пламя в его глазах в миг потухает, мертвея от ее леденящего сравнения. Видно, оно убивает его, прямо как Дафну убивает мысль, что ее ребенок возненавидит ее, как она ненавидит свою мать.       Мучительно поморгав в понимании истоков ее вывода, Тео прозренно откатывается с Дафны в сторону на спину.       Какой-то миг они лежат по разные стороны кровати и смотрят в потолок. Вне времени и пространства. Наедине со своей общей болью. Потом, будто очнувшись, он притягивает Дафну к себе, бережно обняв одной рукой за затылок, а другой вокруг талии, как делал много раз в их прошлом, когда она лежала с ним.       — Я бы никогда… никогда не надругался над тобой так, как мой отец, — проговаривает он ей на ухо болезненным скрипучим голосом, отдающим обидой за то, что она подумала, будто он намерен сделать это против ее воли. — Если не можешь… я не возьму тебя силой. — Тео берет ее голову с обеих сторон в свои ладони, глядя на Дафну в глубокой печали и любовном отчаянии. — Мы можем умереть хоть прямо сейчас, но я не оскверню то светлое, что у нас когда-то было. Дафна, я не… монстр. Я знаю, что ты пережила, и ни за что не стану одним из этих кошмаров… больше, чем я уже есть, — под конец едва слышно шепчет он.       Дафна утыкается в его широкую грудь лицом, пальцами сжав его черную водолазку и облегчённо зарыдав от того, что Тео очнулся. Робко поднимая на него уязвленный взор, словно чтобы до конца убедиться, что он ее не обидит, она находит его полные сострадания глаза и, всхлипнув, утыкается обратно.       Тео крепко обнимает ее, положив подбородок на макушку.       Дафна старается изо всех сил подавить это чувство к нему, когда он затягивает ее в свой омут безумного отчаяния… и ядовитой любви. Ей приходится закрывать глаза, чтобы не увидеть в его чертях свое отражение. Она словно была рождена в этом омуте с ним, сроднившись с его чертями настолько, что разделить себя с ними означало отказаться от части себя.       — Я убедил Забини уйти… — выдыхает он в ее макушку, в трансе гладя по волосам и спине, — под предлогом, что только если ты останешься со мной наедине... то сможешь заняться со мной любовью, — объясняет он нехотя. Зная, что это будет Дафне в утешение: не чувствовать себя оставленной — в одиночку со своими страхами перед ним. — Ведь для тебя… так будет легче. Поэтому он и ушел. Чтобы тебе было легче, Дафна… Так что отпусти это. Позволь мне всё исправить.       Она отстраняется от его груди, взглянув в его патологически настойчивое лицо. В Тео ещё горит навязчивая искра надежды, что она, нося в себе его ребенка, вернётся к нему, а Блейз ее самопожертвенно отпустит. Ей разбивает сердце мысль, что он убедил Блейза в том, будто она способна по-настоящему отдаться ему за его спиной.       — Мне не станет легче, если я предам его, — глухо выдавливает из себя она, втягивая нехватающего воздуха. — Мне не станет легче, если я стану, как своя мать. Разве ты не понимаешь, что это проклятие делает с нами? Так ничего не исправить. Станет только хуже. Мы становимся, как они — проклятые. Где они сейчас, Тео? Что стало с их жизнями? Ты этого хочешь? Я — нет. Я… лучше умру, чем стану такой, как она.       Выбравшись из-под него, Дафна не может смотреть на выражение безысходности на его вновь заледеневшем лице, и вскакивает с кровати. Он хватает ее за руку, с силой сжав пальцы и смещая с безымянного обручальное кольцо с небесным камнем в цвет ее глаз.       — Не поступай так со мной, Дафна, — жёстко умоляет он, с заходившими от сжатости челюсти скулами. — Ты не представляешь, на что я пошел, чтобы вернуть время вспять… Чтобы ты жила. Чтобы я не погубил тебя.       Она мотает головой, подавляя в себе невыносимые эмоции.       — Ты не можешь вернуть время вспять, Тео.       — Ты можешь… — Слова даются ему с трудом. — …можешь не возвращаться ко мне. Только живи, Дафна.       — …Ты такой милый лжец, — со слезами в глазах и нежной грустью лепечет Дафна, сжимая его ладонь. Теодор Нотт один из самых хитроумных магов, что она знает. Он обладает острейшим, как скальпель, влиянием за счёт своей скрытой гениальности. Только вот он и сам запутался в своих безумных сетях, когда его личность распалась. Она выдергивает свою руку из его с ответной печальной нежностью погладившей ее костяшки хватки. — …Но не обманывай меня и себя. Ты ведь знаешь, что я не смогу не вернуться, зная, что ты заберешь у меня.       Босая, в распахнутом пеньюаре на полуголое тело, Дафна выбегает в коридор. Но не проходит и пары шагов, обречённо рухнув на пол с застилающей всё перед собой пеленой слез. Саундтрек: The Weeknd — Fill The Void (Feat. Lily Rose Depp & Ramsey)       Как только с глаз градом стекают слезы ей попадается вид на ноги Блейза, сидевшего на диване в середине комнаты с опущенной в руки макушкой. Он отнимает руки от головы, когда тоже видит ее — рухнувшую на пол коленями и ладонями, — тут же поднимается с места и медленно подходит.       Дафна затаивает дыхание, боясь поднять на него глаза, чтобы увидеть, как он зол. Как бы он ее не готовил к этому, как бы сам не готовился принять неизбежность, она знает — глубоко внутри он зол. Блейз добр к ней. Но в нем таится злость к ее слабости перед Ноттом, запертая в пределах постели, когда он эротически наказывал ее.       Она сама не может простить себе эту свою слабость и не винит его, если он не простит.       Когда его черные лаковые ботинки оказываются перед ее лицом, Блейз кругом обходит сжавшуюся на полу Дафну. Видит, что одна ее грудь выпала из корсета. И по-хозяйски задирает ее пеньюар сзади. Сперва она затаенно чувствует, как он осматривает, а потом, как ощупывает ее щель.       Она влажная, но не осемененная.       Огорченно-облегченный звук своего имени с его уст бархатистым рокотом заползает ей между ног и отдается во всем теле истомой:       — Дафна…       Блейз стоит над ней так, будто не знает, что ему с ней делать. Похвалить за верность или упрекнуть за неразумное упрямство, которое будет стоить ей жизни.       Запустив свои уверенные длинные пальцы в шёлковый водопад ее белых объемных рассыпчатых локон на затылке, он тянет голову блондинки к себе прямо за ее шикарные волосы. Чтобы склониться над ней и поцеловать в губы, с силой глубоко проникая в раскрытый мягкий рот Дафны.       В поглощающем поцелуе Блейз тянет Дафну сильней вверх за волосы, вынуждая ее со стоном неги и боли подняться с пола. Она забывается в любимых руках. Пока он не переставая целует ее, поведя за волосы за собой назад, и шагает на нее вперёд с тем же напором, с которым проникает в нее своим неумолимым языком.       Обняв Блейза за шею, Дафна блаженно постанывает от его укуса на своих жадно сминаемых губах и не замечает, как он шаг за шагом вынуждает ее отступать назад. Стягивая с нее до конца пеньюар. В конце концов подводит ее к кровати и валит на матрас.       Как во сне, его властная рука в ее волосах и напор французского поцелуя погружают в нирвану.       Хищно нависнув в постели над Дафной, как зверь, который ее ест, Блейз скользит языком по ее шее, вонзаясь в нее зубами, когда покусываниями и посасываниями спускается к нежной груди, оголенно натянутой розовым кружевом полуспущенных прозрачных чашечек. У Дафны перед глазами всё плывет, когда он с силой всасывает по очереди каждый розовый сосок в свой неистовый горячий рот. Сильные руки Блейза упираются по обе стороны от нее, сдвигаясь по матрасу всё ниже и ниже. Пока он впивается в ее груди, дорожкой собственнических отметок на ее коже спускаясь по животу — к обнаженному лобку, который всасывает так, что Дафна вскрикивает. Языком Блейз в процессе расправляет ее складки, обнажая взбухший клитор. Огрубело-хриплой командой в ее взмокшее отверстие, отдавшейся внутри вибрациями, велит шире раздвинуть ноги. Пальцами крепко впивается в ее задницу. И с нажимом, кончиком языка сперва позаигрывав с пульсирующим комочком алой плоти, искусно ее лижет.       Дафна стонет и мечется запрокинутой головой по постели, ничего вокруг не замечая. Блейз между ее ног забирает всё. Каждую ее лишнюю эмоцию. Оставляя только восторг. Один за другим вставленным до трёх длинным пальцем растягивает, поглаживает и с силой встряхивает тугую киску Дафны изнутри под ее мокрый аккомпанемент. Не переставая сосет ее клитор, притягивая к тому пульсацией приливающую кровь.       У Дафны начинают дрожать и покалывать раскинутые по обе стороны от Блейза ноги.       Он заставляет ее эрогенно почувствовать каждый дюйм своей с ненасытной силой сокращающейся заряженной вагины, когда с влажным звуком в миг вытаскивает из ее шелковистых тисков пальцы.       У Дафны теряется рассудок, когда Блейз так ее заводит и оставляет на самой грани. Она не способна думать ни о чем, кроме как немедленно оседлать своего великолепного лорда и как следует его объездить. Но он велит ей лежать и не двигаться с места. А сам поднимается с кровати.       — Ласкай себя.       Глаза Дафны распахиваются в нуждающейся агонии на Блейза, вставшего над кроватью со сложенными на груди руками… Такой аристократически сдержанный, будто не он ее сейчас ел как необузданный зверь.       Ее рука послушно опускается между ног, точно нащупав свой вздутый скользкий клитор. Дафна не может отвести страстно-зачарованных глаз от того, как Блейз пристально смотрит за тем, как движется ее маленькая рука между ее соблазнительных раздвинутых молочно-белых бедер. Смотрит, как из нее вытекает влага, эротично зазвучав под ее быстрыми пальцами. Смотрит, как зазывает ее покинутая розово-алая сердцевина, пульсирующе жаждущая его принять. Смотрит, как подрагивают ее упругие груди, натянуто приподнятые спущенными чашечками розового корсета, с мокрыми от грубых мужских ласк вишневыми сосками, будто требующих от него большего внимания. Смотрит, как она тоненько стонет и выгибается, подтягивая широко разведённые ноги.       — Стоп, — приказывает Блейз, и Дафна тут же останавливается, застенав от жгучего невыносимого желания кончить. — Вот… как это делается. — говорит он в сторону, указав рукой на взмокшую, вне себя возбужденную Дафну.       Дафна на миг перестает дышать, когда с кресла чуть поодаль поднимается Теодор, поравнявшись рядом с Блейзом у изножья кровати.       Оба пристально смотрят на нее.       Все ещё держа ладонь между своих бедер, Дафна закусывает губу с отдаленной мыслью прикрыться ею.       Блейз обрывает ее мыслительный процесс, вновь с внушительным кивком распорядившись:       — Продолжай.       Дафне не надо было повторять дважды, и все равно, что Нотт тоже смотрит. Она оставляет это на усмотрение Блейза. Ее нежная плоть до боли сладостно ноет от того, как ей надо кончить. Но стоит ее пальцам подвести себя ближе к оргазму, чем надо, ее ладонь одергивают.       И ее сверху накрывает мужское тело.       Теодор хладнокровно расстёгивает брюки: хорошо знакомые очертания его высвободившегося члена мелькают у Дафны перед помутнелым взором. Она, застонав, облизывает губы, когда он вдобавок стягивает вверх по худой широкой спине водолазку, обнажая свой красивый античный торс, перед тем, как устроиться между ее распахнутых длинных ног.       Придерживая свой ствол одной рукой, Теодор нависает над Дафной и пристраивает головку у ее входа. В процессе злостно утыкается в выступающий бутон клитора и, проскользив вниз по ее обильно орошенным влагой лепесткам, выжидающе водит между ними твердым увлажненным концом. Будто стучится во врата, сверху пронзая своими одержимыми мрачными глазами.       Его губы едко дёргаются в широкой ухмылке, когда Дафна вскидывает свои трепещущие бедра навстречу его дразнящему члену. Она хочет почувствовать его увесистую длину в себе. Ее ноги чуть было рефлекторно не обхватывают Нотта за пояс, за много лет их отношений мышечной памятью все ещё помня, как принимать его, когда он вот так — на ней.       Но стоит ей отыскать глазами Блейза…       Ее разум трезвеет, несмотря на зов плоти.       Сбив ее с толку, Блейз теперь неподвижно сидит напротив в кресле: ни жив, ни мертв, подобно статуе. Как собственноручный создатель самой адской сцены в своей жизни, созданной ради выживания, которую потом возжелает забыть, как страшный сон.       Дафна не может снести его внутренних мук, ощущая его боль на себе, как свою.       Упираясь Нотту ладонью в голую твердую грудь, она отталкивает его от себя, прежде чем он входит в нее, — и вскакивает с постели, срываясь к Блейзу. Ее ноги подгибаются перед ним на колени. Она хочет одарить его всей своей теплотой, чтобы он снова ожил. Она не простит себе, если он покроется инеем ее печали. Обхватив Блейза руками за торс и уткнувшись лицом в его стальной пресс, Дафна плачет и повторяет мантру «я твоя».       Блейз не подаёт признаков жизни. Он казалось даже не дышит. Его красивое лицо словно восковая маска классического безэмоционального английского лорда. В его темных глазах проглядывается такая черствость, о которой обычно Дафна слышала лишь от других игроков в квиддич, отзывающихся о том, как Блейз жёстко играет. Она слышала, как раньше в школе говорили о нем. Блейз был одновременно заносчивым одиночкой, с которым боялись связываться парни, и идолом, на которого недосягаемо смотрели девушки. Он мог быть как душой компании, пуская остроумные саркастичные шутки, так и мог пригрозить всему факультету или профессору-Пожирателю серьёзной расправой. Угрозы мафиозного принца никогда никто не рисковал проигнорировать, потому что от него опасливо не знали, что ожидать. Блейз подкупал своими шармом и харизмой, но его темное наследие всегда давало о себе знать. Зная, кто его мать и видя в нем ее опасные черты, люди ожидали от него худшего.       Дафна же знала Блейза изнутри. Она могла видеть его душу за этим загадочно-суровым обликом наследника кровавой убийцы, хитростью всегда выходившей сухой из воды. Его гордость, расчётливость и логичность бросали пыль в глаза. Он не подаст знак, что его чувства задеты. Он молча снесет, может, ещё пошутит, и сразу же найдет решение. И никто не узнает, что задел его. Пока он держит всё внутри, окружающие увидят лишь сильного полярно горячо-холодного человека.       Но Дафна не хочет, чтобы он молча сносил.       Цепляясь за Блейза, комкая ткань его пуловера, она готова распасться на атомы, но не предавать его.       Тяжесть его ладони на ее макушке, словно поцелуй от бога. Дафна хочет забраться на Блейза и остаться в его руках, как в усыпальне. Сидя на полу между его длинных ног, она поднимает макушку. Веки Дафны в мучительной отраде прикрываются, когда Блейз начинает неторопливо поглаживать ее по голове, глядя сверху вниз с глубокими печалью и любовью, спрятанными за его окаменелой оболочкой сдержанности и хладнокровия. Он любит то, как она видит его насквозь. Но ей трудно дышать, зная, что он переживает, но не показывает, делая всё, чтобы облегчить для нее выпавшую участь.       То, как они чувствуют друг друга, делает их практически одним неразделимым целым. Трудно отделиться, когда их сердца связывает глубокое понимание друг друга, которое делает Блейза и Дафну по-настоящему близкими.       Утирая большими пальцами с лица Дафны слезы, Блейз смотрит в ее чувственные небесные глаза, полные страданий, и вновь отвлекает ее от них. Одной рукой поглаживает ее щеку, губы и подбородок. Тогда как второй расстёгивает свои брюки и, приспустившись в кресле, вытаскивает из боксер свой полутвердый член, обращая на него всё внимание Дафны.       — Открой, — четко командует он, большим пальцем поддев ее нижнюю губу. Ее рот гипнотически приоткрывается, и он прикладывает к тому крупную головку, снисходительно выдохнув: — Возьми и успокойся.       Припухлые от покусывающих поцелуев Блейза губы Дафны послушно всасывают головку. Ее язычок смакующе ласкает его уздечку, слизывая выделившуюся навстречу каплю предэякулята. Его вкус каждый раз раскрывается богатым букетом терпкости, который Дафна всегда распробывает как опытный сомелье. Затрепетав, она отходчиво стонет вокруг его члена и берет его глубже, опираясь ладонями о широко расставленные колени Блейза.       Ощущение горячей мужской плоти действует на нее как седативное. Как то, что доктор прописал. Дафна посасывает член Блейза как большой леденец, которым он старается ее унять. Ее глаза сладостно закатываются, а ресницы подрагивают — в упоении им. Его идеальной гладкой формой, широко растягивающей ее влажные губы, глубоко заполняющей рот и скользящей по языку.       Грубые пальцы Блейза запутываются у Дафны в волосах и ласково массируют кожу ее головы, направляя кончик члена ей в горло, когда он размеренно и громко дыша неумолимым тоном предупреждает:       — Я хочу, чтобы ты не выпускала меня, Дафна. Держи глубоко и крепко и не выпускай, поняла? Саундтрек: Childish Gambino — Let Me Dope You       Его тон не терпит отлагательств, но в подтоне глубокого звучания скрываются нотки мольбы. Она томно мычит, из-под сладострастно полуопущенных век посмотрев на Блейза, когда он вдруг пододвигается с кресла на самый край, нагнувшись над ней, сидящей на полу у его ног. Левой рукой придерживает ее голову, ещё больше спутав пальцы у Дафны в волосах, а второй с силой ударяет по ее обнаженному заду. Член Блейза вместе с ним в движении смещается у нее во рту, головка натиском проникает в горло. Дафна заглушенно и протяжно простанывает, шире раскрывая рот. Руками опадает на пол и изящно выгибается на четвереньках в пояснице.       Что-то происходит, когда ее рот занят, а лицо уткнуто в мужской пах — у нее за спиной ведутся какие-то невербальные переговоры.       Происходит серия шлепков по ее выставленной округлой заднице в синхронном темпе с плавными толчками члена в раскрытое горло. Розовый корсет стискивает стан Дафны, как ракушка песочные часы. Ее налитые груди над спущенными кружевами подрагивают в такт. Между вздрогнувших половинок ягодиц проходится холодок. Из лона, как из медовицы, липко и сладко течет по бедрам. Появляется вторая пара мужских рук, впившаяся в ее разгоряченные полушария, — и в ее тело без предупреждения сзади залетает второй член, растягивая сократившееся ноющее влагалище. Его родное, почти забытое, воскрешенное ощущение внутри вкупе с доминирующими скольжениями во рту окончательно ввергает ее в состояние абсолютного сабспейса.       Ее дух отступает, полностью отдавшись своему по-животному принимающему с обеих сторон, глубоко наполняемому телу, которое поет влажную сосущую симфонию, будто только этого и ждало, чтобы поглотить в себя.       Блейз утробно и свирепо дышит и не переставая трахает ее спереди, не давая передышки. Руками держа блондинку за голову с обеих сторон и ритмично толкаясь ей в горло. Дафна, заглушенно похныкивая, просто держит рот широко открытым для него, расслабив уже натренированные к габаритным размерам своего мужа стенки горла, пока хватается рукой с обручальным кольцом за его лодыжку.       Теодор с приглушённым злым дыханием скользит в нее глубокими ударами, твердо опираясь одной ладонью о вздернутую задницу Дафны, а другую переместив на ее идеально прогнувшуюся перед ним поясницу. Каждым сантиметром кожи, к которой он прикасается, слизистой, в которую вторгается, — она чувствует его жесткий настрой. В его сильных агрессивных толчках в нее есть что-то красноречивое. Он делает это в том же темпе, что и когда трахал ее при Драко и Пэнси, называя чертовой французской шлюхой. И в этот раз каждый толчок словно говорит ей: чертова — французская — шлюха.       В его планы явно не входило брать ее в паре, пока она принимает в горло у Блейза. Только Дафну его ревностная ненависть к ее эротизму больше не трогает. Когда Блейз давно вознёс ее эротизм в свой личный культ, поклоняясь ему.       Внутри нее расщепляется маленькая вселенная, когда они оба практически одновременно взрываются в ней.       Длинные пальцы Блейза в ее волосах натягивают корни до предела с финальным мощным выпадом его бедер, сопровождающийся таким грубым зверским рыком, что отдаётся мурашками у Дафны по позвоночнику. В то же время Тео разрывает на Дафне единственный элемент одежды: по шелковым завязкам розового корсета, удерживающего ее покачивающиеся груди от сильной тряски. Пока упругой тяжестью своего члена вбивается в ее забившуюся в оргазме киску с такой подавляющей силой, что у нее появляются искры перед глазами и потрясывает бедра.       Язык Тео скользит по ее позвоночнику в жадном триумфе, пока он кончает в нее. В его настрое, помимо долгожданного семяизвержения в неё, что-то задобренно, будто в капитуляции, меняется... точно имеет ее в психически нестабильном состоянии.       В экстазе Дафна не успевает глотать обильный поток от Блейза, и семя проливается мимо ее рта, когда он со звучным хлопком выходит из ее саднящего горла. Она будет хрипеть после такого несколько дней…       С идентичным влажным звуком выходя из тисков ее полного своего семени плотно налитого лона, Теодор, снова будто бы в отместку, больно кусает Дафну за плечо. Он хватает ее за волосы, оттягивая назад от вылизывания члена ее мужа, когда накрывает ее спину своим телом сзади и тянется было к шее, чтобы оставить свою отметину.       Клочок ее волос наверняка остаётся в хватке Нотта, потому что Блейз отшвыривает его от нее быстрее, чем Дафна в послеоргазменных конвульсиях соображает, что происходит. Прямо над ней, — голой сжавшейся на полу, —разворачивается какая-то рьяная схватка, которая прерывается тем, что Блейз быстро берет ее на руки и относит в постель. Положив Дафну и накрыв ее простыней, он тут же возвращается к Нотту, чтобы повалить его на пол и начать избивать.       Дафна, проясняя поплывший взгляд, приподнимается на постели. В ее голове заторможенно обрабатывается вид на яростную драку на полу. Она пытается что-то сказать, чтобы остановить катающихся по полу и размахивающих кулаками взбешенных Блейза и Теодора. В суматохе они ее не слышат. Тогда Дафна несмело повышает севший голос, на который окликается Блейз, в моменте занеся кулак и метнув на нее, — собирающуюся было встать и вмешаться, — осатаневший взгляд. И в порыве вышедшего из-под контроля гнева рявкает на нее самым жутко приказным тоном, который она от него в свой адрес слышала:       — Лежи и не двигайся, мать твою!       Дафна тут же, обомленно всхлипнув, оседает обратно на кровать. Ей ранит сердце то, как по-настоящему грубо это было. Ей внезапно хочется плакать. И она в обиде сворачивается в постели в клубок, отвернувшись от борьбы, в которой ее слову нет места.       Безудержный больной смех Теодора и угрожающие ругательства Блейза звучат отдаленно на фоне. Пока Дафна, завернувшись в кокон из простыни, тихо плачет, охваченная своими худшими страхами. В конце концов они оба ее возненавидят. Она будет как своя мать: взращивать в своем теле детей от разных мужчин. И не будет принадлежать никому. Ни Теодору, который закончит скорей всего как собственный отец — в тюрьме. Ни Блейзу, который, в точности как ее папа, закроет на все глаза, не переставая ее любить, но и рядом находиться ему будет больно. Ни что хуже всего — даже самой себе, повязанной материнской любовью к ребенку, который будет ее ненавидеть за то, что откажется от него в пользу своего любимого человека. Всё потому, что она проклята расплачиваться за деяния своей матери.       Плач Дафны нарастает, превращаясь в тревожную подавляемую истерику. Уткнувшись лицом в одеяло, она пытается заглушить свои судорожные вздохи и всхлипы, на которые оборачиваются, прерываясь от выбивания из друг друга всего духа, Теодор и Блейз.       — Я проклята… проклята… проклята, — бормочет она себе под нос, осознавая это сполна, как никогда прежде.       — …Вот, значит, как это делается, Забини? — с убийственной иронией находит Теодор, поднимаясь с вывихнутой челюстью с пола и поставив ее одним движением руки на место. — Орать на нее, доводя до слез, я и без тебя вроде как опыт имею, — в мании рассуждает он, подходя к ногам Дафны, чтобы взять ее за выглядывающую из-под простыни лодыжку и, раздвинув в стороны согнутые в коленях ноги, взглянуть на ее осемененное лоно. Вставив в притихше задохнувшуюся, невинно уставившуюся на него в откровенной позе Дафну свои пальцы, он заталкивает свою вытекающую сперму в нее поглубже. На его лице расползается мрачная удовлетворенная улыбка, когда он вскидывает руки на Блейза, который угрожающе гибко поднимается во во весь свой большой рост, — и говорит ее разъяренному мужу, прежде чем тот решит вновь напасть на него: — А теперь ты посмотри и поучись, как надо замаливать свою вину. Она ведь всегда меня прощает… Не так ли, Даф?       Теодор щекочет ее лодыжку и упивается выражением прискорбного согласия на ее заплаканном лице.       — Я хочу тебе сказать, вот что, дорогая, — произносит он вдохновленно, глядя на Дафну с поистине восхищенным блеском в своих на миг не таких мертвых глазах, наклоняясь над ней и неторопливо сладко водя своими аристократичными пальцами по ее ноге. — Ты же, Даф, просто зверь в постели. Я не должен был тебя в этом подавлять. Тебя тут так или иначе не приручишь… неукротимая… зверушка, — игриво пошевелив пальцами внутри ее киски, Теодор подносит ее лодыжку в кольце пальцев другой руки к своим губам и с извиняющимся видом целует, пустив по коже рой мурашек вместе с шепотом: — Моя ошибка… Не плачь. Саундтрек: FREDDIE DREDD — OH DARLING (PROD. SOUDIERE)       Блейз хмыкает, пассивно-агрессивно сняв с себя порванный в драке пуловер, но все же смотрит на Дафну выжидающе, что это сработает, лишь бы она не плакала. Пока Тео, отпустив ее ногу, утирает пальцами с ее лица слезы.       — Разве ты не ненавидишь меня? — Дафна растерянно хлопает влажными ресницами. Рука Тео замирает у нее на щеке, стимулирующие пальцы другой выскальзывают из ее тоскливо сократившейся от покинутости щели.       Он ложится рядом с ней, такой восхитительно высокий, худой и широкоплечий, притягивая ее в свои объятия — самые ужасно прекрасные оковы на свете. И проникновенно горячо шепчет ей на ухо:       — Я лю-ю-блю тебя…       Ее с ног до головы потрясает дрожь, концентрируясь в районе сильно забившегося сердца. Дафна мягко отстраняется от Тео, его неровное дыхание на ее шее действует на нее слишком сильно. От ее высокоэмпатичного ума не проходит мимо, что он сдается ей, признавая ошибку, только потому что больше его слово не имеет власти над ней в постели. Не освободись Дафна от него, он бы и дальше продолжил в том же духе подавлять ее. Упираясь Тео в грудь рукой, она, будто отталкиваясь от дна и выныривая, отодвигается по постели назад, чтобы не потонуть в нем. И взволнованно поворачивает голову к Блейзу. Он стоит над ними: вновь снаружи уравновешенно-терпеливый, но в душе — от Дафны не укроется — злой.       — И ты… тоже возненавидишь меня, — убеждённо твердит она, стараясь не принимать близко к сердцу слова любви от другого, с болью глядя в красивое ожесточенное лицо своего мужа.       — Я не знаю ни капли о том, как ненавидеть тебя, Дафна, — снисходительно говорит Блейз, коленом опускается на кровать за ее спиной и ласково проводит своей широкой ладонью по ее голой отзывчиво выгнувшейся навстречу спине.       Погладив разомлевшую под его рукой Дафну, как хозяин свою кошку, Блейз заботливо поправляет сексуальный беспорядок у нее на голове из разбросанных каскадом по спине, груди и лицу жемчужно-белых волнистых волос. И сам успокаивается от ухаживаний за женой. Матрас прогибается, когда он прижимается к Дафне сзади, обвив ее руками за талию. Блейз устало утыкается лицом в изгиб шеи, зашептав ей на ухо:        — Я бываю зверски зол, знаю… но это не в коей мере не относится к тебе, детка. Только не к тебе. Я слишком люблю тебя…       Дафне не хватает сил, чтобы справиться со шквалом противоречивых эмоций. Они оба ощущаются как двойной рай. Но она не желает потом спуститься с небес на землю — в двойной ад.       — Вы так говорите, но я знаю… знаю, вы меня возненавидите!       Блейз хочет в ней забыться: целует ее в шею и водит языком по бьющейся жилке, обнаженным рельефным торсом накрывая пульсирующее, покрытое мурашками нежное тело Дафны сзади. Теодор с другой стороны оказывается очарован, как взрослый, вновь окунувшийся в сказку теплых юношеских воспоминаний, когда вновь запускает руку Дафне между ног, нагло втирая в нее свои вытекающие остатки и стимулируя между тем распухший сверхчувствительный клитор.       — Вы оба… меня с ума сводите! — часто дыша раскрытым ртом, Дафна не знает, куда ей деваться — меж двух огней. — Хватит, хватит… Пожалуйста. Я… разрываюсь на части.       Но едва Блейз и Теодор по ее просьбе прекращают, как Дафна опустошенно стонет от неудовольствия. Ее душа и тело не могут действовать сообща. Эмоционально это слишком. Физически — поднебесно. Дафна пьянеет от переизбытка двойной дозы чувств, которые вызывают в ней эти мужчины. Ее ум пытается справиться, рационализировать и упростить до преданности единственному — своему мужу, которому она верна до мозга костей. Тогда как ее сердце предательски помнит, что испытывать по отношению к бывшему возлюбленному, сжимаясь, будто выученной реакцией на него. И самое, как верно Нотт подметил, неукротимое: ее плоть между ног… реагирует на них, словно слюни пускает на свои любимые лакомства.       Все ее существо пылает от воинствующих между собой чувств.       — Ты такая милая лгунья, — сладко возвращает Тео ей на ушко, закидывает ее ногу к себе за пояс и проникает внутрь с восторженным стоном. — Прямо как я… — Спускается поцелуями к ее груди и едва слышно с упоением выдыхает Дафне в сосок: — Моя…       Блейз тем временем пристраивается сзади к расщелине между приятных округлостей Дафны. Она вполоборота старается уткнуться носом в его плечо, словно в убежище. Уже нанизанная спереди на скользящий, явно сильно соскучившийся по ней ноттовский член, Дафна инстинктивно выгибается Блейзу навстречу. Она не может устоять, когда он просится внутрь, одной рукой фиксируя пухлые половинки ее ягодиц широко открытыми, а другой держа головку своего члена, пока потирается о мокрое от ранее пролившихся женских соков заднее отверстие. Прикидывая себе что-то в уме, Блейз наблюдает, как то ответно сжимается и разжимается в ожидании. В итоге повелительно берет Дафну за волосы на затылке, вопросительно переглядывается с ней и, получив угодливый кивок, с гремучим рыком ей в плечо толкается в поддавшееся ему раскрепощенное, крепко засосавшее внутрь упругое колечко мышц.       По мере того, как ее с обеих сторон растягивают, Дафна протяжно и гортанно стонет, широко раскрывая рот, который Блейз следом заполняет пальцами. Укусив ее за плечо, он на ушко соблазнительно называет ее своей хорошей девочкой, но Дафна где-то на задворках плывущего сознания кажется себе самой плохой, когда вот так принимает обоих мужчин.       Она вся покусанная, зацелованная и затраханная. В целом — залюбленная до такой степени, что ей все равно, что будет потом, когда с них троих спадет плотский дурман возбуждения.       С жаром одержимости в глазах Теодор через ее плечо наблюдает, каким сексуальным практикам Дафна без него с Забини увлекается. Он хочет ее всю и сразу, догнать упущенное время, пытаясь словить ртом ее возбужденно увеличенные соски. Завладеть большим участком ее плоти, словно в борьбе с другим самцом за территорию. Когда ему это не удается из-за покачивающихся — вслед за толчками трахающего ее в паре с ним мужчины — полушарий женской груди, он неистово наваливается на Дафну, а следом и на Блейза, переворачивая их обоих, как одно целое, на спину.       Получается сей маневр у Нотта так ловко, — думается Дафне, — точно он уже кувыркался подобным образом с парами… Ах да, с Паркинсон и Малфоем.       Погруженный до самого конца, Тео с силой ударяет по матке членом. Дафна болезненно и нутренно вскрикивает, и они с Блейзом настороженно замирают в ней.       Лёжа на Блейзе, с его членом глубоко в своем анальном канале, она опьянело не может прийти в себя от переполняющей ее двойной мужской амброзии. Ее ноги снизу обхватывают руки Блейза и раздвигает их так широко, что это практически шпагат. Раскрывая для Нотта, чтобы тот входил в нее под более легкодоступном, не болезненным для нее углом.       Их хоть в чем-то согласные с друг другом мимолётные комментарии о том, какая она гибкая, проходят мимо ушей Дафны на ослепительном фоне того, что она испытывает. Ей кажется, что она плавится под напором мужской плоти в себе. В моменте, когда понимает, что Блейз вообще сейчас делает, лишь бы ей не было больно, ее обуревает такая сильная любовь к нему, что сердце начинает вырываться из груди.       Они с Ноттом выжидающе наблюдают ее сверхчувственное состояние, водя руками по телу своей общей любимой между собой, будто прислушиваясь, кого то предпочитает больше.       Притянув Блейза к себе сзади за лицо одной рукой, Дафна со всем чувством в благодарность его целует, чувствуя, как его губы дергаются в едва уловимой улыбке.       После нежного глубокого поцелуя с ним, Дафна размыкает губы, прерывисто задышав и осмысленно замерев. Ее грозовые глаза, затянутые дымкой экстаза, метаются от одного мужчины, находящегося в ней, к другому.       Голодный до ее любви — Тео напряженно моргает, мелко подрагивая над ней. Умиротворенный ее любовью — Блейз с уверенностью откидывает макушку, чуть покачиваясь под ней.       Всё на миг между ними тремя застывает. Саундтрек: Nicki Minaj — FTCU       Все трое одурманено смотрят друг на друга в позе, в которой никогда не думали, что окажутся вместе.       Когда к пухлым губам Дафны, прерывая паузу, тянется за поцелуем Тео, она во внутренних терзаниях миг прослеживает его приближающийся чувственный рот. Но со вздохом отворачивается и, зажмурившись, утыкается лицом в шею слабо заулыбавшегося Блейза. Подступающая печаль растворяется в его ладонях в ответ — в довольстве ею — по-свойски погладивших ее распахнутые бедра с внешней стороны. С толчком снизу, словно вступительным низким басом в композиции, Блейз вырывает их из затяжного вакуума осмысления реальности, что они каким-то образом пришли к тому, что сейчас трахаются втроём, погружая в сам этот сюрреалистический процесс.       Теодор, мрачно искривив уголок своих непоцелованных губ, соблазнительно медленно скользит ладонями по широко вздёрнутым в стороны ногам Дафны, останавливаясь там, где ее за бедра держут руки другого мужчины, только с внутренней стороны. Упирается в них, приподнимаясь в планку, — его вымоченный член выскальзывает наполовину. И тут же с влажным хлопком погружается обратно, когда так же навесу, опираясь руками в ноги Дафны, обрушается всем тазом на нее — безумно плавно и утвердительно запечатывающе. Его толчки другими с ней практически не бывают: Теодор трахает ее всегда так, словно хочет запечататься в Дафне навечно.       Блейз, приняв свою негласную эстафету, совершает толчок, разошедшийся внутри Дафны, как мощный бас в салоне крутой тачки, всегда обещающий в процессе возрасти до таких частот, что ее будет трясти в экстазе.       С этого момента обоюдно пробных фрикций, будто бы настраивающих Дафну, как утонченный музыкальный инструмент, на котором они собираются сыграть, Блейз и Теодор находят идеальный синхронный ритм. Вынужденные работать над одной женщиной между ними вместе, они громко и напряжённо дышут и плавно набирают быстрый темп, сводящий Дафну с ума.       Она мучительно-сладостно стонет, прикрыв веки, учащенно дышит ртом и с силой сжимает внутренними стенками их в избытке скользящую в ней плоть. Ей кружит голову смесь ранее в разные периоды жизни по отдельности окутывающих ее мужских ароматов, сейчас сбиваясь в квинтэссенцию всего, что она когда-либо любила в их обладателях.       Они оба пахнут как итальянское знойное лето и поздняя английская осень. Зрелая свобода и родительский дом. Запах Блейза и Тео напоминает, какой она была с каждым из них. Вольной и покорной. Безумной мечтательницей и идеальной куклой в руках кукловода. То одна проявлялась во всей красе, то другая уходила в тень. В зависимости с кем она была. Сейчас Дафна не может разделить, где ее истинная ипостась, а где теневая.       Блейз принимал ее любую. В постели с ним она была покорной нижней, в отношениях — его верной сообщницей. Теодор подавлял одну ее часть. Он подчинял ее себе, как в постели, так и в отношениях. А теперь спустя столько лет он нависает над ней, ловя каждую ее эмоцию своим поедающим взглядом, словно тоже готов принять ее любую. И Дафна путается в том, какой она должна быть. Каким из своих противоречивых качеств отдавать предпочтение. Она свободна и скована одновременно. Она не знает, как быть раскрепощенной сразу во всех своих проявлениях. А они вместе вытаскивают наружу каждую из ее сторон.       И это невыносимо и прекрасно одновременно.       В паре Блейз и Тео вызывают слишком много чувств. Дафна плавится от их языков на своей коже. Рук первого, с нежной силой раздвигающих ноги. Губ второго, смыкающихся на сосках. Зубов обоих, впивающихся в шею и плечи. И совместных толчков мощно сотрясающих ее изнутри членов…       Этого слишком много. Она растворяется в затмевающем всё оргазме, длинной казалось со сказочную вечность. И не замечает, как они ловко перемещают ее в другую позу. Блейз опрокидывает их, взяв верх, так что Дафна оказывается сверху Нотта. Все ещё содрогаясь всем телом, она упирается локтями и коленями в матрас по обе стороны от него.       Глазами встречаясь с Теодором под собой, Дафна замирает, все ещё чувствуя его внутри. И пробирающе видит его насквозь. Он затягивает ее в глубину своих безумных глаз, как в изумрудное дьявольское царство, в котором она и пленница, и повелительница. Она часто моргает, плененная, не в силах отвести от него глаз. Его каштановые волосы густо взбиты в романтичном беспорядке; он стал ещё красивее и мужественнее, как дьявол, созданный, чтобы соблазнять и покорять. На сердце скребет памятный страх, как он вечно пытается побороть ее повелительную силу над собой, стараясь пленить ее вдвойне. Победить ее.       Захныкав, Дафна утыкается лицом Тео в грудь, задышав его кожей. Знает, как он вреден для нее… Но чувствует его ладонь на своем затылке, его пальцы, скользнувшие в ее волосы и поглаживающие ровно так, как он всегда делал. И совсем теряет голову, вдыхая глубже и чаще. Он пахнет… родным.       Тео мурлычет ей на ухо что-то на французском, на свой манер называя ее «ma chéri». Его изысканный голос, в котором слишится преисполненная улыбка, вкупе с его старым ласковым обращением к ней — играет на струнах ее души. Дафна не может сдержать подступивших слез, потому что не должна так реагировать, не должна помнить все хорошее, что с ним ее связывало. Не должна… Ведь плохого было больше.       Перехватив ее за волосы и оттянув за них от Нотта, на Дафну сзади забирается Блейз. Его насыщенный аромат накрывает ее, как бархатное покрывало, мускусный антидот от яда замедленного действия. И она трезвеет, как от токсичного отравления, сосредотачиваясь на ощущении сильного тела своего лорда, двигающегося над ней сзади. Его поджарого торса с трением прижимающегося к спине; крепких ладоней, поочередно жестко впивающихся в ягодицы; длинных аристократичных пальцев раздвигающих половинки, чтобы вновь протолкнуть тяжёлую головку в ее размягченное отверстие. Всё окончательно до умопомрачения меркнет на фоне большого члена Блейза, одним скользящим хорошо смазанным погружением заполнившим ее сзади до краев... наряду с тем, что спереди.       Нарастающие толчки Блейза, словно молот, выбивают из нее минутное помешательство. Его грубое дыхание, сексуальные хрипы обдают ее спину, мурашками поползя по позвоночнику, пока он по-животному вылизывает ее лопатки, свирепо оттягивая кожу зубами. Его руки на первых порах собственнически обхватывают Дафну то за мягкие бедра, то за чувствительные груди. Потом Блейз встаёт в планку и с отточенностью секс-машины двигается над ней, с рычанием и мощью вжимаясь в нее при каждом глубоком погружении. И Дафна естественно и привычно схватывает его ритм, громко задышав ровно в такт его частым выпадам.       На каждом своем чувственном вздохе благоговейно выдыхая его имя, словно превознося бога:       — Блейз… Блейз… Блейз…       Зверь. Он настоящий зверь в постели. Саундтрек: Shy Smith — Soaked       Одновременно с ним Теодор, задвигав раскинутыми бедрами под Дафной и бесчинствующе засмеявшись, стремится вернуть к себе ее внимание. В отместку выкрутив ее торчащий плотный сосок, он наслаждается, как она прерывается в своих одах Забини, трахающего ее в задницу, и болезненно вскрикивает. Тут же ласково потерев эрогенный комочек между пальцев, Теодор вбивается в ее сочащийся раскалённый центр, концом своего члена умело замассировав переднюю стенку внутри. Рукой спускается по ее животу к клитору Дафны, как пестик, надуто торчащему между ее скользких опухших лепестков, и, расплываясь кривоватой улыбкой, треплет его по головке, будто приветствует старого друга, с которым давно не виделся, принимаясь активно уделять время и ему. В процессе Тео впивается в страдальчески-эйфорическое лицо Дафны плотоядным взглядом, в котором взыгрывает бурлящая смесь маниакального восторга и лютой ревности.       Совместными усилиями под сопровождение жёстких хлопков плоти о плоть с увесистыми шлепками яиц о гладкую светящуюся от пота влажную фарфоровую кожу девушки между собой Блейз и Тео в унисон заходятся учащенными низкими постанывающими хрипами, когда заставляют ее красивые вздохи нарастающе вознестись до эротичнейшей мелодии, полившейся из нежного ротика Дафны несдержанным потоком богемных стонов и мокрых звуков из ее влагалища.       Дафне кажется, что она в каком-то фантастическом эротическом сне. Она вся взмокла, путается в бреду стонов, словно виртуозная гетера, зацикленная только на ощущение глубоких толчков в своем теле, упруго растянутом наполненностью любимых мужчин.       Она не знает, на кого ей смотреть, теряясь в терпкой гуще жгучих темных глаз и острых кристаллах зелёных — обоюдно одержимых ею. Это не похоже ни на что. Это не секс. И не занятие любовью. Даже не трах. Они словно все втроём борятся. Как двое агрессивных слизеринских игрока в квиддич, зажав между собой страстную хрупкую болельщицу, — ту самую девчонку, — пытающуюся совладать с ними. Ведь делают это не напрямую, а через нее. Трахая ее яро, умело и конкурентно, они будто сражаются на мечах внутри женского тела за право ее Мастера.       Потянувшись к ней, Теодор хватает Дафну за подбородок и медленно и смутьянски поглаживает большим пальцем. Он пытается вновь затянуть ее в свой омут безумия, с пронзительной лаской заглядывая в ее заволокшие туманом глаза цвета грозового неба. Однако сам, мечась между ее чувственными взмахами ресниц и приоткрытыми сочными губами, пропадает в голубо-сером, словно звёздах, мерцании ее глаз.       Дафне перехватывает дыхание, когда он зубами захватывает ее нижнюю губу, прикусывая и оттягивая. Рыкнув переливающимся мягким сопрано, она впивается в широкий великолепный разворот плеч Теодора ногтями и отталкивает, вонзившись в его алебастровую кожу до крови. Ладонью прижимает неукротимо задышавшего Нотта к кровати, глядя сверху вниз с опаской и всеми оставшимися силами подавляемым трепетом.       Но он, коварно ухмыляясь ей, считывает в ее нежных, восприимчивых к нему глазах всё, что нужно. Его грудь под острыми ногтями Даф сотрясается от нездорового, торжествующего смеха.       Блейз замечает его попытку поцеловать ее, поворачивает Дафну к себе за подбородок указательным пальцем и сурово целует свою жену сам, филигранно посасывая ее язык.       Их языки находят друг друга в сплетении таком тесном и супружески интимном, одновременно всёзатмевающем и разогревающем, что они от этой близости приближаются к апогею удовольствия.       Внизу живота Дафны опаясывающе разворачивается всасывающее мужскую плоть в себя чрево вулкана, готовое вот-вот извергнуться лавой оргазма. Блейз и Тео обоюдно вкрай рассвирепело срываются на взревевший рык, почувствовав ее умопомрачительные душащие глубинные сокращения, сопровождаемые предоргазменными куртизанскими покручиваниями жарких бедер Даф.       Оторвавшись от ее губ, Блейз горячо ругается по-итальянски и отвешивает ей смачный шлепок по заднице. Вскрикнув, Дафна сквозь их вновь возобновляющийся поцелуй расплывается ласковой игривой улыбкой и кусает его за губу. Если ее не подводят знания языка, он не без нецензурщины назвал ее своей «дорогой дрянной девчонкой».       Тео, восторженно откинувшись под Дафной макушкой на матрас, лепечет на французском что-то абсолютно красиво несвязное, несмотря на также проскальзывающее нецензурное содержание. До ушей Дафны сумбурно доносятся знакомые выражения, и она, прервав поцелуй с Блейзом, ругается на Нотта на французском в ответ, цепко взяв его ногтями за шею, чтобы подвергнуть сомнению, кто тут ещё французская шлюха: прыгает по постелям, оплодотворяя разных женщин, ни одна из которых не является его женой. А он сраженно вскидывает руки, мол, туше́, и философски двусмысленно оставляет:       — C’est la vie, ma chèri.       Прежде чем Дафна и Тео начнут браниться прямо во время секса на свой скандальный французский манер, Блейз вновь затягивает ее в поглотительно-заполняющий поцелуй, стремительно подводя к кульминации.       Принимая в себя так много, Дафне хочется завыть от обостренных ментальных и физических ощущений. И она в голос развязно и с невероятным чувством взвывает, когда Блейз и Тео, как озверелые, с обеих сторон до боли вцепившись в ее покачивающиеся самостоятельно и вдобавок потряхиваемые от их совместного дикого напора бедра, друг за другом изливаются в нее сильными тугими струями, глубоко вталкиваемыми их вкрай отяжелелыми отверделыми членами.       Ногтями Дафна оставляет в порыве страсти за собой яркие красные линии на плечах Теодора, болезненно заулыбавшегося и откровенно утробно застонавшего в ностальгически исключительно особенном экстазе, который она ему всю жизнь доставляла. Сама в почти непрерывающимся поцелуе с Блейзом всхлипывающе простанывает ему в рот, чувствуя в своем ответную брутальную вибрацию его хриплых стонов.       Вся пульсируя между ними — горячая, влажная и переполненная, Дафна пропитывается крепчайшим тестостероновым коктейлем.       Мужские эротичные стоны в сопровождении финальных отбойных фрикций заполняют ее тело и сознание, отдаваясь блаженной божественной негой, эстрогенным фонтаном взорвавшейся между ее ног. Поглощающий непереносимый восторг сотрясает изнутри каждую клеточку до той степени, что ослепляет.       И Дафна, без сил опав сверху на тут же ее обнявшего Тео, теряет сознание. Не ощущая, как Блейз вскоре забирает ее из его объятий, а тот запоздало пытается удержать.
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.