I sit alone and watch the clock Trying to collect my thoughts And all I think about is you Сижу один и смотрю на часы, Пытаясь собрать мысли воедино. Но все, о чем я могу думать — это ты. Staind — Believe
POV Энди — Сынок, ты тут в первый раз? Озадаченно моргаю и, поставив кружку с черным, несладким кофе на барную стойку из темного дерева, поворачиваюсь к незнакомцу, сидящему подле меня. Здесь я, действительно, впервые. У меня, собственно, и выбора-то особого не было — моя обожаемая «детка» спустя почти сутки в дороге, как я выехал из ближайшего отсюда городка, посреди ночи решила заглохнуть прямо у, так скажем, порога этого бара — «Звездная река». Делать мне было нечего, кроме как снять номер в местном мотеле, оказавшемся тут же, под боком у этого заведения, и оставить свою машину на попечение механиков — благо, здесь и такие нашлись. Странное место на самом деле… и ощущения у меня от него, прямо скажем, не самые радужные. И одному только дьяволу известно, почему я оказался именно здесь… — Да, а как Вы узнали? Мужчина — типичной индейской внешности со смуглой кожей и длинными, прямыми волосами иссиня-черного цвета, среди которых, как это неудивительно, не пробивается ни единая серебристая прядь, и на вид где-то лет шестидесяти — тепло улыбается мне, от чего уголки его темно-карих, почти черных, глаз покрываются сеточкой мелких морщинок. — Просто вид у тебя потерянный. В ответ на его реплику я только пожимаю плечами. — Разве это аргумент? — О, и еще какой, — присвистывает мужчина, — все без исключения, кто оказывается здесь, обретают то, что потеряли. Но на это обычно требуется какое-то время. Хмурюсь, все еще не понимая, что он хочет мне этим сказать. — Разве… — Томас, опять байки травите? — к стойке подошла миловидная официантка в фирменном бордовом платье чуть ниже колен и белом передничке, и, мягко улыбнувшись, смотрит на меня своими зелено-карими глазами: — Хотите еще кофе? — А как же, Карен! — усмехается Томас. — Новичкам положено рассказать суть вещей, что тут происходят. Уж тебе ли не знать. — С-спасибо, — сбивчиво говорю я, глянув в свою кружку, в котором терпкого напитка было чуть меньше половины, — но пока не нужно. — Хорошо, — подмигивает мне Карен, заправляя выбившуюся из пучка золотисто-рыжую прядь волос за ухо. — Обращайтесь, если что-то потребуется. Кивнув, я провожаю рассеянным взглядом ее бордовую униформу, а затем вновь поворачиваюсь к индейцу. — Так что мне нужно рассказать? Томас оценивающе смотрит на меня. — Хороший вопрос, сынок. Но, чтобы ответить на него правильно, для начала нужно познакомиться. Я — Томас, — он протягивает мне руку, и я с некоторой неуверенностью жму ее со словами: — Энди. — Что ж, будем знакомы, Энди. А теперь слушай внимательно, я начну по порядку: когда-то давно эти земли были заселены моим народом — индейцами, как ты знаешь — и именно здесь, на территории этого бара «Звездная река» обитало племя «омаха», одноименное название которого носит город, что в двух часах езды отсюда. У индейских народов, как известно, богатая мифология, но имеющая некоторые различия, в зависимости от племен. «Омаха» верили в одно священное место, которое называли «Лабиринт». Считалось, что, когда человек засыпает, его душа покидает тело и все, что она видит во время своих похождений, происходит на самом деле. Схема Лабиринта примерно та же, однако, есть одно «но»: душа в Лабиринте способна видеть то, что уже было, то, что еще не произошло и то, что, возможно, произойдет или произошло бы при тех или иных обстоятельствах. В этом месте сосредоточены проходы в иные миры, и странствующей душе они открыты при сопровождении проводника или, по-другому, священного духа, обычно в другом мире принимающего обличия животных и птиц. В настоящем же мире эти духи реальны. Да, сынок, – он явно заметил, как округлились мои глаза от удивления, поэтому добавляет: – они среди нас и нас оберегают. Только вот ты все равно не сможешь увидеть или почувствовать их присутствие, пока они сами этого тебе не позволят. Я запускаю пятерню в свои полудлинные черные волосы, рассеянно ероша их. В голове сплошная мешанина из разных мыслей… — А почему… Томас, почему Вы сказали, что у меня потерянный вид? — Здесь все проще некуда, Энди, — Томас пристально смотрит мне в глаза, и от его взгляда у меня мурашки бегут по спине, от чего я невольно ежусь, даже теплая байкерская куртка меня не спасает, — ты не просто так попал в это место — ты явно что-то ищешь. Или ищет твоя душа, а ты этого пока еще не осознаешь. Но, если попадешь в Лабиринт… значит, тебе, действительно, что-то необходимо найти. И ты найдешь, уж не сомневайся в этом. Невольно задумываюсь о своих снах, что видел все последние три недели. Вернее, об одном и том же сне — про огромного черного ворона и тень. Человек и птица. Возможно, как сказал Томас, если я, правда, что-то ищу, то смогу попасть в этот Лабиринт и убедиться в этом самостоятельно? Кто знает… — У меня… есть еще вопрос, Томас, — делаю большой глоток остывшего кофе и слегка морщусь от не слишком приятного послевкусия. — Если племени здесь больше нет, почему души людей продолжают попадать в Лабиринт? Томас широко улыбается моим словам. — Потому что они никуда не уходили. — Как это? — спрашиваю я, ощущая, как внутри меня почему-то все начинает холодеть. Уже предчувствую, что его ответ мне не понравится. — Это место буквально стоит на кладбище — костях племени «омаха». Само место захоронения — а, точнее, вся здешняя территория — огорожено шаманскими тотемами, а вместе с костями погребены и усиливающие связь с ними амулеты. Тотемы расположены по кругу — именно такую форму имеет и Лабиринт. Проводник в мире Лабиринта у каждого свой, я вроде уже упоминал об этом. Интересно, в каком же облике этот дух достанется тебе… — Да уж, интересно, — я нервно сглатываю и, покосившись на индейца, дрожащими пальцами неловко достаю из заднего кармана своих черных, порванных на коленях, джинсов мятую двадцатку и кидаю ее на стойку со словами: — Приятно было познакомиться с Вами, Томас, но мне пора идти — уже ночь на дворе, а я дико устал с дороги. — Приятных тебе сновидений, сынок, — говорит мне в спину индеец, как мне кажется, несколько насмешливым тоном. — Надеюсь, ты вскоре отыщешь то, что потерял. Не отвечая, я ускоряю шаг и, буквально вылетев на улицу, с гулко бьющимся сердцем бегу к мотелю, где, захлопнув за собой дверь своего номера и прислонившись к ней, наконец-то могу отдышаться. ***So here it is, another chance Wide awake you face the day Your dream is over… or has it just begun? Вот он, еще один шанс — Проснувшись, ты встретишь новый день. Твой сон окончен… или он только начался? Queensrÿche — Silent Lucidity
Сквозь плотно закрытые веки ощущаю, как на лицо падают солнечные лучи, создавая пляшущие цветные пятна. Тепло. И, в то же время, не покидает некое тревожное чувство, что за мной что-то — или кто-то — наблюдает. Открываю глаза, тут же жмурясь от яркого света, который, однако, не мешает мне разглядеть вокруг себя исполинские деревья, похожие на вековые дубы, окружившие меня со всех сторон. Вернее, не совсем меня, а высокие каменные стены вокруг, и меня вместе с ними. — Похоже, это и есть тот самый Лабиринт, — тихо говорю я, во все глаза уставившись на всю эту удивительную картину. И тут кое-что привлекает мой взгляд — прямо передо мной в каких-то пяти шагах стоит огромный белый волк. И смотрит на меня немигающим взглядом ярких голубых глаз, так похожих на… — Мои, — ошарашенно шепчу я, не в состоянии отвести взгляда от этого чудного создания. Волк ведет ушами, будто что-то услышав со стороны, и, вдруг повернувшись ко мне задом, трусит за поворот ближайшей стены, вскоре полностью скрывшись из виду. — И что дальше? — не удерживаюсь я от скептического замечания и, словно в ответ на мой вопрос, волк выглядывает из-за поворота. Похоже, это все-таки приглашение, отказа от которого он от меня точно не примет. Глубоко вздохнув, послушно иду в его сторону, а, когда оказываюсь за стеной, не могу сдержать восторженного возгласа: — Ни хрена ж себе! Портал! Конечно, мне известно о таких вещах — не зря я просиживал свой тощий зад в геймерском кресле, часами напролет играя в видеоигры различных жанров. Конечно, это бывало в перерывах, когда я не сочинял музыку, и не ругался со своей ненаглядной женушкой. После внушительного успеха моего первого альбома «The Shadow Side», вышедшего под моим сценическим именем Энди Блэк (Andy Black), признаю, я позволил себе несколько расслабиться. Но не то, чтобы надолго. По крайней мере, я теперь вижу, что игроманский опыт мне хоть чуть-чуть, но пригодился. Поэтому я без всякого страха делаю шаг прямо в зыбкую гладь портала, что так напомнила мне зеркальную поверхность. Шагаю и… тут же куда-то падаю. Хотя… нет, не падаю. Вернее, не совсем так. Даже не знаю, как объяснить… по ощущениям я падаю, но при этом падаю вверх, а не вниз. Парадокс? Или, быть может, искусная иллюзия? Поди разбери… «Падение» длится всего лишь какое-то короткое мгновение. В следующую секунду уже чувствую сильную боль: мой затылок радостно встретился с деревянным паркетом. Потирая ушибленное место, быстро вскакиваю на ноги, и тут же чуть ли не вою от боли: голова теперь просто на части разрывается… — Привет! И у нас здесь ребята из «Black Veil Brides»! * Слышу чьи-то голоса, но звучат они, словно в отдалении и как через толстый слой ваты… что тут происходит? Видимо, сильно я головой приложился, раз мерещится тут всякое… или нет? Все еще держась за затылок и морщась, выхожу через открытую дверь в пустой полутемный коридор с закрытыми дверьми. Откуда шли эти голоса? Может, это какой-то квест, как в играх: нужно найти источник голосов, и я или получу ачивку, или меня вышвырнет на следующий уровень? И тут… — Привет, я Эшли. Меня будто ледяной водой с ног до головы окатили. Блять, я слышал этот голос раньше! Могу поклясться, чем угодно! Я замираю, опершись о стену, и, затаив дыхание, прислушиваюсь. — Я Джейк. — Как вы, ребятки? Так, этих голосов точно не слышал ни разу. Вообще, похоже на какое-то интервью… может, это оно и есть? Делаю осторожные шаги по направлению к источнику звуков. Теперь мной движет чистейшее любопытство: узнать, кто это и что, собственно, творится. Вновь слышу тот голос, от которого по спине бегут покалывающие мурашки, заставляя меня содрогнуться всем телом. — Все хорошо. — Хорошо? — Да, все просто супер. Мы здесь, в Британии, и у нас пресс-тур в связи с выходом нового альбома «Wretched and Divine», так что, мы рады быть здесь. Чуть ускоряю шаг, чувствуя, что уже почти на месте. Останавливаюсь рядом с дверью, на которой висит табличка с надписью «Пресса». Снова слышу их, но с каким-то странным, отдаленным эхом. Будто сквозь льющуюся воду в ванной. «Дьявол, как же болит голова-а-а…», — думаю я, ощупывая лоб, который и в самом деле пылает от боли, и противно пульсирует под моими прохладными пальцами. — «Мне срочно нужно лечь…» Толкаю дверь перед собой и вхожу внутрь, оказавшись в светлой комнате, стены которой сплошь увешаны плакатами разных музыкантов и афишами мероприятий в тяжелых рамках. Сразу замечаю светлый диванчик, на котором расположились двое парней, одетых примерно одинаково: байкерские куртки, кожаные штаны, тяжелые ботинки. И все черного цвета, даже их волосы. Рядом с ними сидела, видимо, интервьюер — миловидная девушка в темном брючном костюме и с длинными волосами, цветом напомнившие мне песчаный калифорнийский пляж. Направляюсь к ним, чуть опустив голову, и едва улавливая смысл слов, которые говорит парень справа. —… на данный момент с января по март все, что было доступно, уже забронировано, и в 2013-м мы уже расписали весь остаток тура. Не соображая толком, что именно делаю, я приближаюсь к дивану и просто валюсь на него прямо между этих парней, и устраиваю свою, будто свинцом налившуюся, отяжелевшую голову прямо на плече парня, от голоса которого мое тело вновь пробивает странная дрожь. — Привет, — чувствую, как он дружески треплет меня по плечу, — это мой приятель, ему нужны обнимашки. Это Энди Бирсак. Одновременно с тем также чувствую, как другой парень слева весьма ощутимо шлепает меня по заднице. Ах, да, я же улегся прямо ему на колени… что ж, я это заслужил, определенно. Но… кое-что заставило меня немного прийти в себя и, вместе с тем, несколько напрячься. «Он назвал мое имя», — хмурюсь я, лихорадочно соображая, — «я же Энди… да? Он даже фамилию сказал… Что за хрень?! Или все просто списать на сон, и мой мозг, который, похоже, творит со мной все, что ему вздумается, или… нет, стоп, это просто не может быть реальностью!» Смущенно отстраняюсь от них, усаживаясь рядом с тем, от которого получил по пятой точке. Взгляд невольно скользит по другому парню — Эшли, кажется? — он непринужденно сдувает свою челку, и мельком смотрит на меня. Я нервно сглатываю, успев рассмотреть его аккуратно подкрашенные черными тенями темно-карие глаза, которые на свету кажутся мне больше янтарными, словно само солнце в них заглянуло, заставив их сиять и излучать согревающее тепло. Эшли едва заметно улыбается, заставив мое сердце екнуть и зайтись в прерывистом галопе. Девушка-интервьюер что-то спрашивает меня, но я не понимаю ни слова из того, что она мне говорит. — А? Что… Эшли сразу перехватывает инициативу, рассказывая что-то, про сленг, кажется, с широкой улыбкой, и весело смеясь при этом. «Какая красивая улыбка», — мелькает случайная мысль, но я отпускаю ее, не смея удерживать. — «И о чем я только думаю…» И тут свет в комнате вдруг постепенно меркнет, скрывая в тенях силуэты парней и девушки. В недоумении смотрю, как исчезает во тьме улыбка Эшли, и мне хочется крикнуть изо всех сил: «Стой! Подожди!», но уже поздно. В мгновение ока я оказываюсь в полной и непроглядной темноте — даже себя разглядеть не могу. Слышу только свое сбивчивое дыхание и… все. И… — Энди? Резко оборачиваюсь, но вижу лишь темноту. Нерешительно отвечаю, вспомнив имя: — Э… Эшли? — Я поговорить хотел. Вернее, извиниться. Голос звучит странно — то близко, то отдаленно, и тихо, почти шепотом. Но в его голосе было что-то… похожее на нотки какой-то грусти. Предчувствую что-то нехорошее — за извинениями, тем более, сказанными таким тоном, чаще всего следует нечто такое, что ты предпочел бы никогда не слышать. — За что? — спрашиваю и прислушиваюсь, пытаясь понять, где он вообще находится. Слышу его откуда-то сбоку: — Я не смогу быть на твоей свадьбе. У меня в планах переезд и… я не могу его откладывать. По понятным причинам, если ты еще помнишь. Помню. Хоть и не имею ни малейшего понятия, откуда у меня эти воспоминания. Его бабушка… умерла не так давно, и для его семьи это стало тяжелым испытанием. Она и дедушка заменили ему родителей, которых он не помнил. И теперь, чтобы быть ближе к дедушке — отцу, как он его называл — Эшли решился на переезд в Нэшвилл, что в Теннесси. Все же оттуда до Миссури ближе, чем из Лос-Анджелеса. Да, с одной стороны, я понимал это. Вот только… во мне вдруг начала закипать, булькая огненными пузырьками протеста, самая настоящая злость. И это другая сторона медали, которая мне не понравилась. Мне не понравилось, что человек, которого я считал практически родным братом для себя — а это больше, чем просто «лучший друг» — решил бросить меня в самый важный и ответственный для меня день в моей жизни… Как это, блять, называется?! — Отлично! Просто прекрасно! Этого стоило ожидать! Блять… и какой ты друг после этого?! — вдруг срываюсь я на крик и тут же удивленно замолкаю. «Зачем я это сделал? Что на меня нашло?..» Конечно, ответная реакция не заставляет себя ждать. Однако вместо крика в ответ слышу лишь усталость в его тихом голосе: — Я знал, что ты не поймешь. Мне вдруг становится жутко стыдно. И, в то же время, жгучая обида начинает поглощать это чувство стыда. Мне обидно до колющей боли в сердце, до мерзкого комка в горле — Эшли ведь тоже меня не понимал. И я — спасибо моему дурацкому упрямому характеру — не желаю убеждать его в обратном. Пусть даже если буду выглядеть в его глазах маленьким, эгоистичным ребенком. Поэтому… без задней мысли я спускаю свои эмоции с поводка. — Ну, и вали в свой Нэшвилл! Джу была права: ты, действительно, безнадежен… Я не захотел его понять… и внезапно осознаю, что потерял его тогда. Возможно, это стало началом конца… Картина вокруг меня вдруг снова меняется прямо на моих глазах: тьма отходит, испаряется в слепящем белом свете… я закрываю глаза руками и не убираю их, пока вдруг не слышу знакомую песню:— If we could see tomorrow, what of your plans? No one can live in sorrow, ask all your friends Если б мы могли заглянуть в завтрашний день, Какими были твои планы? Никто не сможет жить в печали, спроси своих друзей.**
Слова обволакивают меня, словно мягким, пушистым пледом. Почему-то именно у «Guns N’ Roses» всегда получалось вызвать у меня целый спектр самых разных эмоций… — Я ухожу. Знакомый голос выводит меня из минутных раздумий, и я оборачиваюсь на звук. И тут же хмурюсь, внезапно понимая весь смысл сказанного. — Куда? Он застывает на полпути к выходу из домашней студии Джейка, в которой мы оказались, и поворачивается ко мне. Эшли. Немного изменившийся, с более серьезным выражением лица, на котором ни тени от той открытой улыбки… но все тот же, каким я его успел запомнить за то краткое мгновение в той комнате с интервью. — Из группы, Энди, — говорит он с тяжелым вздохом. — Я больше так не могу. — Эш, — с гулко забившимся сердцем говорю я, и внимательно смотрю прямо в его темно-карие глаза, надеясь, что увижу в них хотя бы намек на то, что это просто глупый розыгрыш, обычная шутка, — почему… Его взгляд остается непроницаемым. Однако его слова наполнены странной горечью. — Потому что мне все это надоело, Энди. Группа толком ничего не делает. Понимаешь? Ни-че-го! А это гребаное затишье… заметно сказывается на тех жизненных ситуациях, где все, на первый взгляд, казалось стабильным уже длительное время. У нас полный ступор! Или пауза, называй, как хочешь. Для меня это уже, как кость в горле. — Но мы же… а идея нового альбома, ты забыл об этом? Мы ведь работали над ней столько времени… — Да? И где же она, эта идея? — спрашивает Эш тоном, в котором проскальзывают презрительные нотки. — Неужто захирела на фоне сторонних проектов или… ты ее похоронил вместе с собственным правом на голос в твоей семейной жизни, а? Удивленно вскидываю брови на его реплику. — Тебе не кажется, что это слишком уже? Ты же меня почти что открыто обвиняешь… — То есть, ты хочешь сказать, что все на самом деле не так? Замолкаю и смотрю вниз, уставившись на носки своих черных ботинок на шнуровке, похожих на Мартинсы. Не знаю, что ответить. По каким правилам в этом сне я вообще играю? Даже с пониманием всей картины происходящего, что буквально сидит у меня в мозгу, чуть ли не сияя неоновым светом, стараясь привлечь внимание, плана дальнейших действий все равно нет. Что говорить? Как изменить ситуацию? И нужно ли?.. — Слушай… я понимаю, что виноват, но… это ведь не повод… — Энди, я задыхаюсь. Отчего-то именно эта его реплика заставляет мои глаза широко распахнуться. Что это — удивление? Или, может, я злюсь на него? Но… — Эшли, я... — произношу и тут же осекаюсь. Какое я вообще право имею злиться на него? И есть ли у меня право его останавливать? Или мне просто не хочется отпускать его? Он выжидательно смотрит на меня, и под его взглядом я не выдерживаю: подхожу к нему и решительно беру его за руку. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Вот, я это сказал. Вслух. А не проговорил мысленно. Какого дьявола он меня так зацепил… и почему у меня это странное ощущение, что я его откуда-то знаю?.. Эшли хмурится, но из моей хватки руку не вырывает. — Энди, пойми… у меня слишком много творческой энергии, она меня переполнила почти что до краев, а выплескивать ее некуда. Мои собственные идеи насчет музыки здесь не реализуются… а я до смерти хочу делать хоть что-то сам! Прости, но… я не могу дать себе зачахнуть. Мне нужно что-то свое. Очень нужно. Последние слова прозвучали почти умоляюще. И, одновременно с тем, жестко. Тоном, не терпящим каких-либо возражений. Эшли мягко высвобождает свою руку, которую мне так не хочется отпускать. Но я не противлюсь. Эта игра мне не по зубам, и я в любом случае заведомо проиграю. Эшли слишком красноречиво дал мне понять, чего именно хочет. Однако… отчаяние, поднявшееся во мне и грозящееся вылиться в непрошеные слезы, дает мне ощутимый пинок под зад. Тяжело дыша и закусив нижнюю губу, в которой виднелась незажившая полностью отметина — след от давнего прокола и моего прошлого, в котором я был тем еще бунтарем — делаю шаг ближе к нему, становясь почти вплотную. Заглядываю в его потемневшие глаза, цветом сейчас похожие на растопленный горький шоколад, и в которых читается немой вопрос, а затем, склонившись к его лицу, приникаю к его мягким губам. Настойчиво и с осознанием, что это слишком опрометчиво. Но я не могу не сделать этого. Просто не могу… Вопреки моим ожиданиям, он не отстраняется от меня. Нет, напротив, я чувствую, как он отвечает мне, чувствую его теплые пальцы у себя на затылке, и затем у себя в волосах, перебирающих короткие черные пряди, и доставляющих приятное, ни с чем не сравнимое, удовольствие. — Эшли, — выдыхаю я ему в губы, но он, не отвечая, проникает в мой приоткрытый рот и ловит мой язык своим, сплетая их в каком-то невообразимом клубке, и заставляя меня испустить сдавленный стон… Слышу громкий, но далекий стук захлопнувшейся двери и, резко открываю глаза, понимая, что… задыхаюсь. Машинально сажусь в постели, прижимая вспотевшую ладонь к груди, где в дикой лихорадке заходится мое сердце, сотрясая крупной дрожью все мое тело. Пальцы свободной руки нащупывают чуть влажную простынь — тот еще сон выдался, что с меня семь потов сошло… Кошусь в сторону окна, сквозь стекло которого в темную комнату просачивается бледный свет от уличного фонаря. Все еще ночь. Я все еще могу… Однако, когда вновь откидываюсь на подушки, кое-как выровняв дыхание, ко мне приходит ожидаемая мысль — уснуть снова у меня уже не получится. Не этой ночью. Но… я хотя бы попытаюсь.