Управлять тем, кто восхищается тобой — проще простого. Там, где есть преклонение, пониманию нет места.
Джинчуурики — человек, в которого запечатывают хвостатого демона. Интересно, что именно они являются оружием деревни и цепным псом. Он словно Цербер с тремя головами и пастью стоит около ворот своего дома, не позволяя нарушить покой места, к которому его приковали. Вечный раб, не способный противится судьбе, которую выбрал не он, а люди, желавшие заполучить ещё больше силы. Но что же будет с цепным псом, если он не пожелает исполнять свой долг, навязанный людьми, превратившими его жизнь в настоящее пекло? Как унять ярость и жажду крови от одного вида бедному существу? Разве он виноват в том, что люди вновь и вновь строят прямую дрогу к очередному конфликту или войне? Нет, он не просто не виноват, он даже является жертвой. Жертвенным агнцем, которого без права голоса кинули в огонь, поднося своим вымышленным богам. А что думают эти боги? А они давно покинули землю, бросая испортившихся созданий на волю судьбы и их собственных поступков. Боги разочаровались в том, кого они создали. Воистину, высшее божество создавало человека по своему подобию, но со временем дитя божье приобрело свою самую уродливую черту — жажду власти. И столь глубоко и едко она засела в сознании человечества, что даже боги, всемогущие боги из легенд, полностью бесполезны. Человек нарекает монстром демонов или других нечеловеческих существ, обладающих большей силой, но…настоящим монстром является именно он. Потому что давайте вспомним — почему же хвостатые стали нападать на селения? Кто посеял в них эту дикую ненависть и ненасытную ярость к людям? А сделали это те же люди, чтоб их. Открыв способности девяти демонов, творений Риккудо, человечество сошло с ума от силы, которой владели эти невероятные звери. Началась настоящая бойня. Люди, не жалея жизней, нападали на зверей, которые до этого их никак не терроризировали, убивали несогласных с таким мнением товарищей. Демоны, высшие существа этого мира, с ужасом и презрением в глазах глядели на уродство, которое источали те, кто желал их силы. Не зная пощады или сострадания, люди разрывали плоть и кости зверей, которых одолевали, запечатывая их в других людей, с жёлтыми и мерзкими глазами наблюдая, как сила становится управляемее… Первой жертвой человеческих лап стала Мататаби — двухвостая. Из девяти демонов она первой проиграла человеку. Её распяли, как убийцу, на кресте, пронзая огромные копьями хвосты, лапы и тело. Демоница ревела от боли загробным рычанием, умоляя не трогать её. Она твердила об этом людям, которые сказали, что она лишь сгусток энергии, предназначенный для человека и не имеющий права на слова. Так, Мататаби растерзали и убили, запечатывая её в первого носителя, в котором двухвостая смогла восстановить тело и раненные конечности, не избегая адской боли от такой кровожадности человеческой. Второй жертвой пал Исобу — трёххвостый. Один из младших демонов и тот, кто собственными глазами увидел пытки над любимой сестрой. Люди не остановились и спустя месяц после пленения Мататаби, погнали за Исобу, который был не в себе, когда осознал, что его сестра, младшая сестрица — была растерзана этими монстрами. И теперь они монстры или эти мерзкие люди? Исобу окончательно сошёл с ума, когда его поймали и стали пытать, желая выведать что-то о других его собратьях. Он молчал. Молчал о семье и ревел от боли, когда ему медленно разрезали лапы, хвосты, туловище, не желая внять крику создания, которое было в разы человечнее этих самых людей. Итак, Исобу сошёл с ума от горя и боли, утратив свой рассудок на веки вечные. Восьмихвостый и семихвостый отдали свою свободу ради братьев младших, но и те оказались побеждёнными. Гьюки и Чоумей сражались семь дней и семь ночей против настоящих дьяволов, скандировавших о том, что они уничтожат источник злобы — самих демонов. И вместе с этим криком двое хвостатых слышали вой своих младших братьев, которые были в плену у людей. В том бою люди вновь смогли одержать победу, на глазах у старших демонов убивая тех, ради кого шёл бой семь суток. Люди орали, плюясь пеной изо рта. «Демонам не склонить нас!» Но демоны ли начали это мракобесие? Они же просто существовали! И оказалось…в этом был их грех. Они просто… были. Курама от всего своего бессмертного сердца возненавидел людей, поклявшись изничтожить их. Он обращался к звёздам, вопрошая у своего отца — Мудреца — почему же? Почему те, ради кого были они созданы, чтобы когда-нибудь даровать им знания и спасение, так ужасны? Почему люди, про которых так много говорил сын Кагуи, оказались страшнее и ужаснее самого дьявола? Это было выше того, что он бы мог понять. Его семью уничтожили ради алчности и власти, Курама был морально уничтожен такой болью. И в день смерти восьмихвостого, неважно, что они всё равно возрождаются после, боль-то они чувствуют, в день, когда мир осветила кровавая луна, девятихвостый демон лис пообещал себе и своему брату, которого сумел спасти — Шукаку, что вернёт всю боль, причинённую им в тысячекратном размере, заставив молить о спасении, которого они не получат. Ибо силу, за которой они так гнались, не способны получить исчадия ада, не знающие меры и света. И всё-таки… Курама оказался пленённым Мадарой Учихой, который использовал его, как какое-то оружие против другого человечешки. Он вновь наблюдал за очередной войной, разразившейся у этих людей. И как же он хотел изничтожить их. Вот только… Хаширама Сенджу одолел Кураму, отдав в руки своей жене — Узумаки Мито. Чтоб её, она стала его первым джинчуурики, свято верившей в то, что совершает благо и что он монстр, не имеющий права на свободу. Последним остался самый младший демон — тот, кто видел погибель всех своих братьев и сестры. Шукаку видел монстроподобный лик человечества, про которое слышал так много хорошего от своего отца. Он врал. Нет. Он ошибся, надеясь на свет в этих чертях. Они не жалея сил, терзали и пытали их, словно являлись высшей формой жизни и разума. И в тот момент, когда Курама погибал в первый раз, запечатывая в Мито Узумаки, Шукаку возненавидел всё и вся. Он пожелал им все смерти и боли. И стал кровожадным монстром, не знавшим пощады для тех, кто уничтожил его мир. Кто изничтожил его родных и семью, считая этот ад — благом высшей степени. — Шукаку, не позволь поймать себя, брат. — Курама собирал последние остатки силы и чакры, чтобы сказать свои последние слова однохвостому при помощи их телепатической связи. — Живи. Живи на свободе назло им всем… Вот только спустя десятилетия кровожадных нападок и жажды мести его пленили. У него забрали его свободу, его свет, поместив в человечишку! И какого же ему было?! Его ярости и презрению к роду людей не было конца. Он уверил давно, что аду пусто. Все демоны давно вышли на поверхность и приняли форму человека… Узнав такую подробность собственной истории, Гаара полностью понял причину, по которой его хвостатый так желал убивать людей. Нет, он не оправдывал убийство, но теперь не мог видеть однохвостого сущим монстром. Когда он, открыв глаза, осознал, что жив, чудом смог подавить истерический смех. Ему хотелось смеяться до боли в горле, до выкатанных глаз и до поломанных костей в теле. Ну не ирония ли это? В итоге он потерял всё. Он потерял все то, ради чего жил и существовал. У него на руках погибла сестра, слёзно просившая прощения у Шикамару. А он…песчаному принцу было жутко смотреть на то, во что превращался Нара с каждым вздохом умирающей сестры. Глаза темнели, стремительно угасая, лицо бледнело, а жажда жизни уходила вместе с его сестрой. Темари рвано плакала и извинялась за свои слабость перед ним, перед человеком, для которого была бесценным даром и причиной дышать. — П…Прости меня, у…умник… — Темари не улыбалась, у неё не было сил на это. Она лежала головой на коленях возлюбленного, который склонился к ней, касаясь носом её. — Кхе… — Изо рта потекла струйка крови. Бурой жидкости, которую уже осточертело видеть и ощущать в воздухе. — Тшш, Тема. Всё будет нормально. Скоро будет. — Шикамару сотрясался всем телом, не в силах даже думать о возможной смерти девушки. Его ладони аккуратно поддерживали голову куноичи, не позволяя той лежать на земле. — Слышишь? Ты снова будешь махать своим веером, проблематичная женщина… — его голос был непривычно чувственным и таким рванным, что Гааре казалось — он слышит снова в своей голове вой Шукаку, от которого кровь из ушей текла. — Пх… Кхе… Шика… — ладонь трепетно коснулась его лица, проводя дорожку от виска к подбородку, даря слабое тепло любимого человека. — Ты же понимаешь…кхе… — она снова выплюнула сгусток крови. — Это…коне-… — Нет. — Шикамару прижимал её к себе, зажмуривая глаза. — Ты обещала мне, Темари. Обещала, что останешься со мной. — Он искал спасение. Его спасением была куноичи с потрясающими глазами и такими тёплыми руками. Самая родная и самая прекрасная, даже если растрёпанная и недовольная. Всё равно лучшая. — Темари, умоляю тебя… — Шикамару… — Темари из последних сил улыбнулась краями бледных губ — я люблю тебя. — он смотрел прямо ей в глаза, ощущая слабое дыхание возлюбленной. Темари так трогательно касалась его сейчас, не позволяя себе отнять рук от его лица. — Всегда…кхе… Шикамару, я… — её дыхание участилось, она захрипела — люблю тебя. — Её рука затряслась в предсмертной судороге. Блондинка смотрела прямо в глаза младшему брату, сохраняя горькое молчание, впрочем недолго. — Гаара… — Темари видела, как её маленький брат трясётся, не хочет её слушать, не хочет видеть всё вот это, но…но это их конец. Её точно. — Прости…свою глупую старшую сестру…я снова оставляю тебя одного…я… — Гаара стоял на коленях рядом с ней, не замечая, как из глаз текли горькие и кровавые слёзы. — Не плачь, братишка. — Темари смотрит на него невыносимо тепло, что внутри всё взрывается кровавой бомбой, разбрасывая ошмётки самообладания казекаге к чертям собачьим. — Темари, не говори ничего! — его дрожащие руки обхватывают её талию, желая насладиться последними минутами с близким человеком. С последним человеком, с которым у него была одна кровь. — Я боюсь…сестра. — Сейчас его слабость, слабость Шикамару не были показателями их ничтожности. Ни в коем случае. В очередной раз лишь доказывалось одно — они слишком долго были сильными и непоколебимыми ради любимых людей, что могли угаснуть без их поддержки. Но кто же поможет поддержать их собственную веру и силу? — Я боюсь не справиться со всем этим… — Аквамариновые глаза смотрели в тёмно-зелёные, так и пылающие любовью. — Гаара… — Она слегка мотнула головой, призывая брата не плакать. Как будто это было возможно. — Может, потому что я старшая сестра, но знаешь, для меня ты всегда был маленьким ребёнком, которого я наставляла на путь истинный. А теперь мы оба знаем, что ты вырос. — Сестра с гордостью смотрела на младшего брата. — И я верю в тебя. Поверить в тебя — меньшее, что я могу сделать. — Темари… О чём ты думала?! — Для него это слишком. Она в него верит. Все в него верят. Но! Как же ему самому поверить в то, что он всё делает правильно?! Что не ведёт собственную семью в объятья шинигами?! — Этого я никогда не мог понять… Поэтому я всегда боялся того, что ты можешь сделать… — Вот что ты думаешь обо мне… Но не волнуйся, Гаара. что бы не произошло в прошлом, я никогда не жалела о том, что сделала. Потому что…потому что всё это было ради тебя и Канкуро. Ради вас. И только. — Но ты умираешь из-за этого! — Он мотал головой, стараясь унять агонию внутри себя. — Ты спасла меня, но ценой своей жизни! Ты не должна была! Так что ты…?! — Верно. Её не должно было быть там. Это было его заданием — вытащить Хинату и Сакуру из лап врагов. И его ошибкой было то сражение. Девушки сбежали, а он решил сражаться, совсем забывая, что за способы могут использовать противники. И если бы не Темари, то его голову прислали бы друзьям, как напоминание, что они снова проиграли ещё одну жизнь. — Потому что от семьи не отказываются… никогда. И ни за что. — Темари грустно улыбнулась краюшками губ, поднимая свой взгляд с брата на любимого. — Умник… Шикамару…позаботься о…о нём… — Её руки обхватили его лицо, в последний раз наслаждаясь теплом кожи стратега. — Люблю тебя на веки вечные… — Темари? Нет. — он расширил глаза, в ужасе смотря на лицо, которое всё бледнело и бледнело. — Нет… — Глаза такие любимые и красивые заволокло пеленой и изумрудный цвет блекнул и гас. — Нет… — Её руки соскользнули с его лица, рухнув на холодную землю. — Тема? Скажи что-нибудь…умоляю тебя… — Шикамару трясся над остывающим телом, словно сам был в судороге. Его плечи дрожали, а из глаз текли слёзы боли и нескончаемой агонии. — Нет. Нет! — он сгрёб ледяное тело в объятья, вжимаясь в него со всей силы, словно так Темари бы снова задышала, снова открыла свои чарующие глаза… — Нет, Темари! Пожалуйста, Тема! — … — она не ответила. Она больше никогда ему не ответит. И это осознание вырвало его сердце, лишая всякой жизни в его глазах. Здесь, в очередной битве погибли Темари и Шикамару, и плевать, что фактически он жив. Нет. Его сердце, его душа, его жажда жизни…всё это умерло тогда, когда Темари навсегда закрыла свои глаза, оставляя его одного. Гаара молчал. Он не имел права лезть в это, потому что у каждого своя боль. Его боль текла по щекам и разрывала сердце на осколки, ломая кости и протыкая ими внутренности. Теперь он остался один из троицы песка. И Канкуро, и Темари погибли, оставляя людей, что видели в них смысл жизни. Ему было больно — сколько он не тренировался, не становился сильнее, а защитить то, что так хотел не смог. Сил не хватило. Ну не смешно ли? Нет, сука, не смешно. От этого хочется вырвать себе глотку, разодрать пальцами горло и грудь, чтобы все увидели, что у него там пусто. Там ничего не осталось. Лишь маленькая часть сердца ещё билась, ради тех людей, что пока не покинули его в этой чистилище бесов. А большая часть груди — сплошная чёрная дыра, там ничего нет. Пусто. Вырвано и похоронено с теми, кому принадлежала часть его сердца, его любви. — Пора уходить отсюда, Шикамару. — тихим голосом постановил песчаник, когда враги снова начали виднеться на горизонте. — Да. — Гаара вздрогнул. Он видел глаза не живого человека, а трупа. Ни намека на жизнь внутри Нара не было. Всё угасло…вместе с его сестрой. Вместе с Темари, которая призналась ему в любви и погибла на руках любимого. Гаара сидел на краю крыши, свесив ноги вниз. Тёмное небо с миллионами вкраплений света давно сменило привычное жаркое солнце. Ветер, довольно прохладный, трепал его волосы, принося с собой бодрствование. Он прекрасно знал, что за ночь наступила в этот раз. Та самая, после которой он сошёл с ума и возненавидел людей, поддался рёву Шукаку, сдался в его тьму и ярость. И Луна, словно знала, отсвечивала немного зеленоватым светом — предрекала зловещее. Да, потому что именно в эту ночь он стал монстром, которым его так долго обзывала вся деревня, убив своего дядю Яшамару. Человека, которого обязали исполнить миссию по приручению неугодного джинчуурики к нужному поводку. Чтобы он пугал всех и повиновался власти. Да, вот вам и благо всеобщее. Верно, его дядя не желал ему смерти или ненавидел его, но когда он об этом узнал, брат матери давным давно покоился в земле. И какого же была ярость уже пятого казекаге, когда он понял всё то, что происходило в его детстве. Его, словно зверя, растили и были недовольны, что зверь не кусает каждого и всех. Они хотели получить оружие, а не ребёнка, нашедшего способ контактировать со своим хвостатым. И даже Яшамару…даже всё то, что он наговорил маленькому Гааре и после превратили того в настоящего психа…всё это было приказом, нет, даже иначе. Всё было запрограммировано печатью повиновения, которую нанесли на его родственника, чтобы то и не мыслил о другой модели поведения перед племянником. И за это Гаара — пятый казекаге — всей своей душой возненавиден и совет старейшин, и своего отца, который был настоящим монстром, раз участвовал в этом всём. Мысли прервались свистящим звуком и шелестом песка, остановившего кунаи, брошенные в спину семилетнему мальчишке. Он даже не вздрогнул и не удивился, прекрасно зная, что это случится. Сегодня он убьёт человека, который любил его, хоть и вынужден был молчать об этом. — Песчаные… — повернувшись к нападавшему АНБУшнику, красноголовый вытянул руку разрезая ею воздух на четыре части. — оковы. Песок, повинуясь его воле, разделился на четыре потока, заточая нападавшего на стене в своеобразные оковы из песка, пригвоздив шиноби на стену. Тот не успел и дёрнуться, как Гаара сорвал с него маску, узнавая лицо перед собой. Человека, которому верил и который сотворил из него монстра по приказу его биологического отца. — Яшамару… — тихо проговорил ребёнок, внутренне собираясь с силами. Непросто сталкиваться с прошлым, от которого так долго убегал. — я думал, я тебе по-настоящему дорог… — С левого глаза скатилась слеза, когда Гаара увидел лёгкое сияние мелкой печати на виске дяди. — Я тебя ненавижу, Гаара. — невыносимо тёплым голосом проговорил мужчина, чьи светлые волосы едва ли касались плеч, а глаза смотрели прямо на ребёнка покойной сестры. Джинчуурики замер, понимая, что даже после стольких лет…эти слова способны задеть его. Задеть за больное. — Я всегда тебя ненавидел. — Ты лжёшь, ты же учил меня… — Гааре нужно было заставить Яшамару начать говорить ту информацию, которую ему приказали. Суть печати заключалась в том, что только после того, как всё это будет озвучено, а носитель мёртв, то и слежка за Гаарой непосредственно при помощи этой самой печати прекратит своё существование. — Нет, не лгу и ты это знаешь. Я старался…полюбить тебя. Старался, ведь ты наследие моей сестры, из-за которой ты сейчас дышишь. — мужчина судорожно вздохнул, совано ему самому были противны слова, что он говорил. — Но ты — монстр, тебя нельзя любить, Гаара. — Яшамару, нет… — Его детский голос дрожал, а сам Гаара максимально сгибался пополам, чтобы не позволить печати засечь его равнодушное лицо и ярость в пока ещё детских глазах. — Твоя мать дала тебе имя, нарекая тебя монстром. Твоё имя — доказательство ненависти к собственному ребёнку, Гаара. — Ему было противно всё это слышать. Он знает правду. И теперь от этого ещё больше хочется разорвать тех, кто смеет очернять имя его матери, что даровала ему шанс встретить друзей, ставших ему семьёй. — Нет! — Гаара не желал больше слушать эту чушь, что через печать диктовали люди совета его родственнику, вынуждая повторять их. Он рванул руки вперёд, закрывая шиноби в песчаный гроб, точнее в его обманку. Сейчас было важно сделать всё максимально правдоподобно. Он заревел и закричал, словно псих. — Песчаный гроб! — и совсем неслышно добавил — Иллюзия. В этот момент, чакра песка просочилась через кожу в тело анбушника, заставляя того закричать словно в предсмертной агонии и дёргаться, не оставляя и сомнения о том, что его убивают. И в ту же секунду другая тонкая струя песка подползла к виску с печатью, вкачивая чакру в печать до максимума, чтобы перекачать носитель приказов и убрать его с тела. Яшамару завопил, оседая на землю, когда печать лопнула, раздирая ему висок. С головы стекла тонкая струйка крови, но сам мужчина был жив и в сознании. На месте, де ему поставили печать, была содрана кожа и точно останется шрам, но зато теперь его разум свободен от власти сверху. Однако оставалась ещё одна печать, созданная уже Гаарой. Она брала сознание родственника под его собственный контроль: тот не мог ничего выдать про своего племянника и не смел противиться его приказам, считая, что и сам хочет их исполнять. — Давай руку, дядя. — мрачно сказал мальчик, помогая подняться взрослому. — Ты… — в шоке смотрел на вроде как маленького ребёнка первый советник казекаге. Его сознание было мутным, ему казалось, что правильно соглашаться с этим ребёнком. — Только что вырвал твою свободу и спас жизнь. — Гаара поставил к ногам шиноби мешок — там была фляга воды и маленький кусок хлеба. — Сейчас ты исчезнешь из Суны, Яшамару. — Я не могу бросить деревню! — его тут же припечатало к земле песком. Больно, но не смертельно. И печать начала давить виски, хотя ему казалось, что у него просто голова болит. — Я отдал приказ, Яшамару. Ты уйдёшь из деревни и выполнишь то, что я тебе скажу. У тебя нету выбора. Сейчас тебя уже считают мертвым, как они и планировали. — Взрослый не понимал, что вообще происходит. Почему он сам желает повиноваться приказам джинчуурики? Единственное, что было для него ясно — по какой-то причине все слова мальчика ему казались неоспоримой истиной, за которую он был готов и хотел сражаться. — Гаара, ответь… — его перебили. — Я не собираюсь отвечать на твои вопросы, Яшамару. — Гаара убрал песок с плеч собеседника — Ты исполнишь то, что я тебе прикажу, ясно? — Ага… — у него во рту пересохло от странной ауры вдруг его племянника. И смотрел тот на него, как на своего поданного… Что уж тут… — Что я должен сделать? — Покинув деревню, разыщи наследника даймё скрытого селения дождя. Разыщешь его, свяжись со мной. — Но… — дико ошарашенным голосом проговорил шиноби — Великий даймё разве не одинок? Сейчас он старик и не имеет наследников. — Я не просто так приказал тебе это. — Гаара холодно посмотрел на дядю. — Разыщи семью с фамилией Ичисаки. Они должны знать больше о том, кого ты должен найти. Спроси у них про день, когда с неба полился огонь. — Но что же мне делать дальше? — Свяжешься со мной, доложишь всё, что узнаешь. — Гаара понизил голос до леденящего шёпота. — И будешь ждать дальнейших указаний. — Я услышал, Гаара. — Яшамару низко склонился перед джинчуурики, который так и источал силу и власть. Его сознание уже не признавало в племяннике ребёнка. Печать меняла сознание, заставляя того поклонятся тому, кто поставил печать. Сейчас было оптимальным решением для Гаары, который не мог никому другому доверить что-либо. — Я приступаю к поручению. В ту ночь из деревни песка навсегда исчез такой человек, как Яшамару, что был первым советником четвёртого казекаге. Для всех он был убит неконтролируемым монстром, но только Гаара и сам мужчина знали, что он теперь отдаёт долг своему племяннику, которому оказался должен за спасённую жизнь. И попутно спасает ещё несколько тысяч или миллионов жизней, о чём сам шиноби и не знал.* * *
Он не собирался оставлять свою семью — Канкуро и Темари — под прицелом совета и их биологического отца, которому явно были чужды всякие проявления человечности. Раса не мог отринуть свою чудовищную алчность, чтобы спасти собственных детей. НЕ то что бы не мог…он не хотел. Просто не хотел жертвовать ради детей властью и доверием старейшин. И это…ввергало Гаару в пучину гнева и ярости. Но просто убить их было нельзя. Он точно знал, что старейшины не только его деревни…уже начали свою деятельность, которая постоянно ввергает мир в войны. Потому что…потому что это выгодно. И их любовь к игре на чужом горе…слишком выделяет их среди толпы. Как жаль, что просто растоптать их, вырывая позвонки, он не мог. Так он просто совершит жуткую бойню, но люди всё равно продолжат верить в то, что совет и каге всё делали ради их и только — Они не узнают, что за ад натворили эти люди. Не узнают и не поверят в истинную причину третьей мировой войны. Будут их помнить светлой памятью — Не примут того факта, что их потери и горе — желание власти их любимых старейшин. Будут сравнивать с ними других — Ведь они кажутся столь сильными и мудрыми. И, конечно же, не они убили несколько сотен людей, вынуждая мир захлебнуться в крови. И не они натворили то, из-за чего произошла и четвёртая война. И человека, в котором текла кровь даймё страны огня, не они уничтожили, опасаясь, что он…приведёт мир, о боже, в мирное время. Что лишит их возможности заработать на солдатах и продаже оружия. НЕТ. Просто смерть — это слишком…человечно для таких гнид. Перед смертью, перед свершением справедливости…необходимо, чтобы все эти монстры собственными глазами уведели, что власть они навсегда уронили из своих лап, а люди, с которых они драли эту самую власть громко и яростно будут требовать их смерти. Только так и не иначе. Сейчас он проходил по деревне, отмечая, что примитивные жители не поменялись. Что им диктуют, то они и делают, даже не пытался докопаться до сути, до правды. Перед глазами была сравнительно чистенькая деревня с огромным количеством невысоких домиков, цвета песка и красной глины. Гаара шёл медленно, разбирая дорогу перед собой и запоминая прошлую деревню и её жителей вновь. — Стоять! — он повернулся на громкий голос ребят, доносившийся со спины. Быстро спрятавшись между стен домов, Гаара стал свидетелем того, чего никак не желал видеть. Дети, очевидно из трущоб, потому что одежда была грязная и чересчур поношенная, собрались кучей вокруг маленькой Темари и Канкуро. И взрослые…какого-то чёрта взрослые совсем игнорировали этот факт. Снова оставались лишь наблюдателями жестокости. Гаара сложил несколько печатей, поднимая песок в воздух на всей улице, где были его брат и сестра, бросая пыль в глаза всем зрителям и участникам происходившего. И пока песок оседал, быстро окутал в песчаные коконы двух родственников, с силой притягивая их в свою сторону, в тёмный переулок, где они были бы в сравнительной безопасности. Он аккуратно опустил коконы на землю, опуская руки и освобождая детей. Те повалились на землю, всё ещё сохраняя защитные группировки туловищ, словно теперь и он будет их бить. — … — Темари кашляла, хватаясь за бок, в который несколько раз прилетел удар с ноги от хулигана, а Канкуро на руку, которую так долго и сильно вжимали в песчаную дорогу. Внезапно Темари вскрикнула, довольно тихо, и рухнула на землю, сотрясаясь всем телом. Гаара подбежал к ней, но Канкуро преградил дорогу. — Не стоит, Гаара. — Канкуро стоял прямо перед ним. — Ей может стать больно. Понимаешь? — Даже в детстве, будучи одними из тех, кому навязывали идею, что Гаара — монстр…даже так…его брат не видел в нём монстра, раз уж просто просил его, а не кричал или бил. Это грело его душу сильно. И он бы разговорился бы с братом, поговорил с ним о его куклах, об избиении и остальном, но не сейчас. Темари нужна медицинская помощь. Обработать синяки да и в чувство привести стоит, поэтому красноголовый схватил брата за плечи, вынуждая того осесть на песок, а сам ринулся к сестре, пока Канкуро испуганно глядел на сестру. Впрочем скоро он лишь удивился, а потом глупо и широко улыбнулся, видя, что их брат — его младший брат — бережно берёт сестру на руки, совсем не пытаясь убить её, как ему говорил отец. Он врал. Почему-то Канкуро не мог поверить до конца в сплетни о брате. Просто не мог. И не собирался. Никогда. Его брат не может быть монстром. В первую очередь…он его брат. Младший брат, которого ему надо оберегать, а не бояться. — Пойдём за мной, Канкуро. — Гаара знал, что сейчас никто не будет задавать ему вопросы, потому что…не это было главным. Так, петляя между домиками, они пришли к небольшому зданию, где жил сам Гаара. На окраине деревни, подальше от всех людей и большинства агрессивных жителей. Гаара сам создал этот дом из песка, уплотнив глиной и понемногу обставляя сам домик. По крайней мере…это было местом, где он мог бы выспаться без шума и названных гостей, потому что поставили на дом печать, блокирующую чакру — никто и не ощутит его чакру, как джинчуурики в этом месте. Зайдя в дом, он предложил брату подождать его на кухне, которая располагалась у небольшого окна, из которого светило полуденное солнце. Свезло, что Темари пробудилась, как только Гаара уложил её на кровать и положил влажное полотенце на её лоб. — …Гаара? — удивлённо поинтересовалась его сестра, совсем не пугаясь его присутствия. — Но ты…всё нормально? — Да. — Я рада. — и она обняла его. Просто обняла, радуясь тому, что с младшим всё хорошо. Потому что…сколько бы раз её не обижали, не били, обзывая сестрой монстра…она не принимала ни одно из их слов за правду. Темари точно знала, что не может появится монстр из ничего. У всего есть основание и для всего есть объяснение. И отношение Гаары к деревне и людям, сестра Канкуро и джинчуурики, была уверена…лишь зеркалит отношение всей деревни к нему. Ребёнок не может быть злым, если его не превращать в это самое зло. — Темари, наш младший братишка спас тебя и меня от тех придурков. — Канкуро весело кинулся к сестре, забывая, что та немного ранена. — Ай! — она схватилась за бок, на котором было несколько ссадин и большая гематома. — Минуту, Канкуро. — Гаара принёс полотенце, разорвав его на некое подобие бинтов и достал из шкафчика флакончик со спиртом. — Темари, позволишь помочь? — Угу. — Немного пощиплет. — Он смочил ткань дезинфицирующим средством, смывая грязь и инородные частицы с ссадины, из которой начала стекать капля крови. Гаара промок кровь уже сухим отрывком, немного дуя на рану. Потом намазал синяк сестры заживляющей мазью, которая часто его выручала с детскими ушибами, и наложил конечную повязку. — Воу. — Канкуро смотрел на отличную повязку сестры. — Когда ты успел изучить медицину? — Не сам. — Гаара помрачнел, вспоминая, как перевязывал Хинату, чтобы та не погибла от потери крови. — Пришлось учиться. — он попытался улыбнуться, но вот его родственники не повелись на это. — Гаара… — Темари сверкнула мокрыми глазами, прижимая к себе маленького джинчуурики. — Прости, я не была рядом… — Хэй! — Канкуро весело взмахнул руками. — Сестрица, брось ты это! — он положил руку на плечо брату. — Теперь этого больше не произойдёт, потому что больше…я обещаю, ты один не останешься. Не…останется? Он и правда не останется. Не позволит себе упасть. Рухнуть. Сдаться. Если не будет уверен в том, что его семья, его драгоценная семья не обретёт счастье и безопасность. Костьми ляжет, но выполнит это условие. — Не хотите чаю? — Да, стоит выпить чаю. Жасминовый чай, любимый чай Темари и их мамы…и очень хорошо пахнет. Гости кивнули, улыбаясь ему. — Тогда пойдёмте. На столе дымился заварной чайник, распространяя богатый аромат чая с цветками дерева. — Гаара? — … — Темари хотела поговорить с ним и продолжить пить чай, как заговорил Канкуро. — Ты молодец. Выручил нас. — Он улыбнулся, но вот Гаара… Он пребывал в собственном мире. Его сердце всё ещё помнило ту боль потери и было слишком пугающе волшебно видеть их обоих целыми и невредимыми. — Да. — Встав из-за стола и подойдя к Гааре, девочка присела на корточки, положив ладони на плечи, джинчуурики вздрогнул и насторожился. Темари сумела вернуть сознание брата в реальность. — Гаара. — … — Он смотрел в пол, перед глазами проносились последние слова сестры… — Гаара, посмотри на меня. — аквамариновые глаза медленно оторвались от пола, так привлекавшего их, и взглянули на девушку. Она грустно улыбнулась и погладила младшего по щеке. — … — Посмотри на своего брата. — Аловолосый непонимающе посмотрел на старшего брата, который тоже не понимал слов сестры. — Зачем? — Темари чуть сжало детское плечо, не желая повторять слов. — Гаара, ты веришь, что твоя боль — это только твоя боль, что она никогда и никого не интересовала, так всегда было и так всегда будет, что она останется только с тобой. — ДА, он верит. Потому что…потому что, чёрт возьми, это так. Он потерял их однажды. Оказался слишком слаб и жалок, чтобы не дать им погибнуть. Был слеп и наивен. Ошибся, считая людей…людьми. — … — Я знаю, что права. — … — Глаза снова стали изучать пол. — Но ты не прав. — Мальчик резко вскинул голову, требуя пояснения. И, словно читая его мысли, блондинка продолжила — Терпеть боль — ненормально. Молчать о ней — тоже ненормально. Выносить её в одиночку — также ненормально. Гаара, ты наш брат. Мой младший братишка. Я не могу и понять твою боль, но прошу тебя…не закрывайся. Не выноси свои чувства в одиночестве. Если больно — кричи. Если грустно плачь. Если радостно — смейся так громко, как только можешь. — Его глаза заблестели. Он еле сдерживал слезы. По щекам покатились солёные слёзы. Это были крупные кристально чистые капли, которым наконец разрешили упасть с глаз, позволяя себе выплеснуть всю палитру эмоций. Все оттенки своей боли и горя. А брат и сестра молчали, спасая его душу от подступавшего отчаяния. Он задрожал, стискивая алые пряди в кулаках, стараясь спрятать слёзы. Темари крепко обняла его, прошептав: — Когда нам слишком больно, наше тело превращает боль в слёзы. Поплачь, никто об этом не узнает. Даже сильные иногда плачут. — джинчуурики всхлипнул и зарыдал в голос. Он плакал, роняя на плечо девушки жгучие слёзы, словно наконец получил разрешение выплескать свои чувства. Канкуро тоже плакал. Они трое плакали о многом. Гаара о том, что потерял и насколько сильно разбито его сердце от этой потери. Он выливал из своего сердца ту чёрно-кровавую воду, которая могла лишь тормозить его, заставляя биться в истерике от боли и агонии. Канкуро и Темари рыдали от потерянной семьи и от обретённых уз в тот момент. Они плакали из-за потерянных часов и боли, на которую своим страхом обрекли самого младшего брата. И вместе со слезами всё глубже погружались в новое чувство. В чувство, что у тебя есть семья, где ты можешь рассказать обо всём. И для них это было чарующе и бесценно. Гаара не жалел о слезах, не стыдил себя за слабость, понимая, что без этого мог в любой момент сорваться. Слишком больным было прошлое-будущее, чтобы спокойно жить, помня о нём. Но теперь…хоть и капля, но…даже капля боли смогла облегчить его крест. Облегчить ту ношу, что взвалил на себя будущий казекаге.* * *
Гаара не забросил идею мести, даже когда брат и сестра постоянно таскали его с собой по деревне. Темари и Канкуро привлекали его к играм, к развлечениям, которые он мог силой песка устроить. Даже в этом был свой плюс — дети, осознавшие, что монстр не пытается убить Темари и Канкуро, а вместе с ними очень интересно играет…тоже захотели. Процесс признания среди детей был долгим и раздражающим, потому что взрослые слишком качественно вбивали в их головы свои стереотипы и слухи. Однако спустя полгода в деревне у детей не осталось мнения, что Гаара — жуткий монстр. Его не гнали дети, но взрослые недолюбливали. Конечно, была случаи, когда его задирали, но и они редко случались. Джинчуурики явственно видел и слышал, как горело у совета от такой дружелюбности жителей к их оружию. И также он знал от Темари, как отец не доволен тем, что его сын такая неженка. Нет. Раса был недоволен тем, что его младший сын больше не срывался и не убивал, как псих какой-то. Он был абсолютно вменяемым, а это значило…значило то, что сын, не дай бог, способен анализировать каждое слово и ситуацию. И, разумеется, это ни в какую не устраивало совет и казекаге. Но вот проблема. Гаара, так понравившийся детям Суны, больше почти не был один. С ним постоянно были другие дети или его сестра с братом. Также, некоторые взрослые уважали и тепло относились к мальчишке, который несколько раз выручал их как-то или же спасал их от разбойников, прибывших с других деревень. И к тому моменту, когда родственную троицу отправили на экзамен в Коноху, Гаара так вывернул отношение деревни к себе, что мог жить, как обычный человек, к тому же, пользующийся симпатией суновцев. И вот шутка, да? Джинчуурики, которого правительство так долго и старательно называло монстром и уверяло в этом население, с каждым днём всё больше и больше пользовался всеобщим сочувствием и теплотой. И Раса гневно смотрел на своего сына, презирая его за то, что тот не способен качественно выполнить свою роль оружия. А Гаара мило улыбался, пряча за улыбкой яд, способный прожечь земной шар. Он мило улыбался, когда в очередной раз ловил присланного убийцу, так желавшего ему смерти. И точно также, до скрипа сладости на зубах, улыбался, шурша документами и компроматом на поставку оружия в ту же деревню звука, принадлежавшими совету. Смеялся, как ребёнок, когда заполучил себе на руки доказательство вмешательства его деревни в событие той ночи, что стала фатальной для четвёртого казекаге. И он искренне умилялся с такой слепой и одуряющей тупости совета. Так не опасаться за то, что, по-хорошему, должно было бы сразу уничтожаться. В одном из документов, Гаара узнал, что на Канкуро был проведён эксперимент до того, как превратить его самого в носителя Шукаку. Его это выбесило. Сильно. И ужасающе смертельно. Для того, кто подписал этот документ. В ту же ночь, одного из старейшин невероятным образом нашли мёртвым. Можете себе представить, как печально…старик, проводивший опыт над его старшим братом, умер от нехватки воздуха в лёгких — асфиксия. Гаара бы сказал, что ничего необычного. Песчаный гроб и клаустрофобия человека сделали своё. И сколько же молитв и богов вспомнил маразматик, желая спасти свою шкуру, пока…не задохнулся. А совет не решился выбирать нового старейшину, опасаясь, что новенький не согласится с их мнением и мировоззрением. К сожалению, всех старейшин таким методом было бы некрасиво убить. Тот подох, потому что также создал документ с разрешения их биологического отца на повтор опыта, но уже на ребёнке, на будущем ребёнке, которого родит его сестра. И это стало триггером для убийства. Даже ещё…его сестра ещё девочка, нет и шестнадцати, а эти…уже решили, как использовать его племянника. Как использовать ещё несуществующего младенца. Однако смерть старейшины Мигучи, посеяло некую мрачность над всеми членами совета. Почему-то им не нравилось то, что кто-то из них умер, пусть и ничего странного не было… А Гаара…медленно. Не спеша и незаметно осуществлял свой план, позволяя им успокоить свою панику за свои шкуры. «Дышите, пока можете. Уже сейчас…вы почти бессильны. Так живите в своей иллюзии. Полагайте, что о вашей теневой игре никто не знает. Давайте же.» От мыслей оторвал шорох птичьих крыльев и перед ним опустились две птицы. Две разные птицы — одна светлая, с символом деревни листа, а другая…носила четыре черты на символе. — И что это у нас? — почти шепотом спросил Гаара, находясь один в комнате, потому что Темари и Канкуро срочно вызвались пополнить запас трав и лекарств. Первая птица сообщала, что их призывают на третий этап. Пора присутствовать на последнем этапе экзамена, на котором его врагом станет тот, кого он хотел бы разорвать на части. А вот вторая… Птица, присланная из деревни дождя — Амегакуры… «Господин С, ваше предложение очень выгодное. Думаю, мы можем стать деловыми партнёрами.» И это было прекрасно. В конце концов…деревня, что была первой в сфере индустриальной промышленности… Она явно не откажется от анонима, что предлагает им чёрное золото… — Кажется, скоро наступит веселье, да, уважаемый отец? — в пустоту прошелестел Гаара, усмехнувшись от того, какую силу в итоге заполучит в руки. Силу, способную защитить семью. И уничтожить врагов...