Шалость удалась

      Год спустя.       Летние каникулы тяготили, ещё никогда в своей жизни Чимин не хотел, чтобы они поскорее закончились.       Его семья проживала не самые лучшие времена. Они искали вопросы на ответы, обращались к тёмным магам, дабы те помогли его брату. Помощь они нашли далеко за пределами страны, и им пришлось переехать, Чимину ничего не оставалось, как отправиться вместе с ними. Он хотел оказаться дома, в своей комнате, где мог почувствовать себя собой, а не в душной квартире незнакомой страны, где большую часть времени был один, потому что родители заботились о брате. Его положили в специальное учреждение, где собравшиеся маги, сидя за старинными рунами, искали заклинание. Проклятье снять удалось, но в мгновение ока его брату лучше не стало. Заклятье высосало из него все силы, и ему необходима была длительная реабилитация в мире маглов. Искусственно никто не способен подарить ребёнку магию, это дар, который, к сожалению, он не унаследовал, и министерство до сих пор с этим разбиралось, пытаясь добраться до истины, потому что на этом настаивали родители.       Сидя в четырёх стенах в подавленных чувствах, он видел, как увядал на глазах. Обстановка в доме была серой и угрюмой, никто ни с кем практически не разговаривал, воздух сдавливал лёгкие. Чимин с пустым лицом смотрел в приоткрытое окно, улавливая, как пахнет пылью дорог и бензином. В доме Юнги всегда пахло лесом.       С тех пор, как началось лето, он старался о нём не думать, потому что от воспоминаний становилось больнее, а притяжение так сдавливало грудь, что, казалось, он сейчас встанет с кровати и поедет к нему, но он этого не сделал. Даже не писал. Тихо ждал окончания каждого жаркого летнего дня, пролистывая сухие страницы книг.       Поезд отправлялся через пять минут. Он приехал на вокзал даже раньше положенного, чтобы успеть сесть в свободный вагон, в котором они с Юнги ездили не первый год.       Мягкие, слегка потрёпанные сиденья, приглушённый желтоватый свет и любимый сердцу пейзаж железной дороги, по которой они тронутся с минуты на минуту.       Бенгал привычно улёгся на коленях хозяина, тихо посапывая, но в какой-то момент резко приподнял голову и навострил уши, слыша приближающиеся шаги. Он спрыгнул с коленей Чимина и помчался к двери. Волшебник подорвался к ней, но впечатался в чужую грудь. Запах яблок заполнил воздух, он почувствовал, как сердце пропустило удар, и, выдохнув с облегчением, он поднял голову, встречаясь с изумрудными лисьими глазами.       Чимин бросился Юнги на шею, прижимая к своему телу, нуждаясь в нём, как в глотке свежего воздуха, и потянул в вагон, сдерживая непонятно откуда взявшиеся слёзы.       Кот спрыгнул с рук поймавшего его Юнги, давая парню полный доступ к его хозяину. Он, задыхаясь, сжимал в ладонях его лицо, рассматривая внимательнее родные черты лица, и, смотря в чужие глаза, удивлялся, как те стремительно меняли цвет из приглушённого серого в насыщенно-голубой, какой и должен быть.       — Что это ещё за выкрутасы? Я на стену лез, не получая от тебя ни одного ответа всё лето, — говорил Юнги хрипло-злым, но взволнованным голосом. — А сейчас вижу тебя в таком подавленном виде. Это как называется?       Чимин головой крутил в разные стороны, сверкая влажными от слёз глазами, и улыбался с облегчением, держа в руках самое ценное. Здесь, прямо здесь, он не дома, он ехал в Хогвартс, а Юнги был рядом, ещё на целый год рядом.       Старшего поначалу пугал его вид, но тот, понимая друга как никто другой, ничего больше выпытывать не стал и просто обнял за плечи, поглаживая по иссиня-чёрным волосам. Чувствовал, как тот мелко содрогался в его объятиях и целомудренно поцеловал в лоб, а потом ещё раз, пока Чимин не обмяк в его руках, и они не сели на мягкие сиденья.       — Вот находишь, чем удивлять, когда я думал, что уже всё видел. У тебя ещё много козырей в рукаве, да? — посмеиваясь, спросил Юнги, немного разряжая обстановку. — Эй, Пак Чимин, когда перестанешь заставлять меня волноваться о тебе, а? — Пак хмыкнул куда-то в грудь Юнги, к которой прижался.       Родное тепло окутало его. Он чувствовал себя странно, будто зависимый, но ему нравилось это чувство удовлетворённости после тяжёлой разлуки в три месяца. Он никогда так сильно не скучал, и никогда ещё так сильно ему не хотелось иметь с Мином тесный контакт, длинною в вечность. Он не знал, нормально ли это для друзей, но раз Юнги не отталкивал, значит всё в порядке.       — Давай так. Ты сейчас поспишь, а, когда мы приедем в замок, ты мне обо всем расскажешь. И даже не думай сбегать, больше по всей территории замка я тебя искать не буду, — сказал Юнги и приподнял голову Чимина за подбородок, показывая, насколько он серьёзен.       — Ты всегда сможешь меня найти, — ответил Пак, достав из-под воротника свитера кулон на серебряной цепочке с голубым камешком.       Юнги вздохнул и, положив ладонь на затылок друга, надавил, призывая прилечь, и Чимин послушно улёгся, подзывая к себе кота.       Поезд ехал тихо, покачиваясь из стороны в сторону, Юнги хотелось задремать, но лежащего на его коленях Чимина не хотелось оставлять без присмотра. Он свернулся клубочком, придерживая руками Бенгала. Кот чувствовал неспокойствие хозяина, бился о руку мордочкой и облизывал его щёки, а после так посмотрел на Юнги, как будто говорил, что он тоже должен сделать нечто подобное. Слизеринец усмехнулся и, наклонившись, прижался губами к чиминовой щеке, нежно и очень осторожно, чтобы не разбудить. Тот улыбнулся во сне и потёрся щекой о бедро Мина, на котором лежал. Кот удовлетворённо махнул лапкой по руке Юнги и даже провёл шершавым языком, а после прилёг клубочком и заснул.

***

      К урокам было вернуться приятно, хоть их стало больше и задания были сложнее, но Чимину нравилось, как был загружен день. Он не успевал ворчать о том, как тяжело, потому что было чем заняться и левым мыслям просто некогда было забраться в голову даже вечером. Так он уставал, что стоило телу коснуться мягкой кровати, как он засыпал.       А за последние месяцы мысли крутились вьюном, не давая покоя. Его беспокоили всплески чувств в моменты, когда это совсем не вовремя, магия вокруг него искрила, и он был не в силах это контролировать, а, когда спустя пару недель дошло, из-за кого это всё происходило, закрылся в глубинах своего разума ещё глубже.       Он поначалу не понимал, в чём проблема, но когда прикосновения от чужой руки начали казаться такими… трепетными и весьма ощутимыми, он осознал, во что вляпался.       В какой-то момент он понял, что что-то шло не так. Почему он смотрит на Юнги так? Почему ждёт момента, чтобы хоть взглядом встретиться в коридоре? Почему каждый раз, поднимаясь на башню Астрономии, он надеялся увидеть там его? Почему с такой нервозностью покупал ему леденцы, которые он точно любил и наверняка примет, но ладошки всё равно потели? Почему Юнги стал таким другим, буквально… Чимин не мог вспомнить, когда заметил в нём эти изменения. Или же дело в нём самом? Ведь Мин Юнги всё тот же: те же белоснежный волосы, под стать своему питомцу, пронзительный, но тёплый взгляд и руки, обнимающие его при встречи, всё те же, сильные и уверенные. В Юнги не изменилось ровным счётом ничего, однако Чимину в его присутствии дышалось тяжелее. Ему не нравилось то, что он видел, то что чувствовал. Ему надоели эти потные ладошки, как у малолетки, который чего-то боялся, слово сказать не мог. Юнги это начал замечать, а Чимина это злило только, он вспыльчивый, а хёна злить не хотелось, на себя обижался. Так и хотелось, чтобы Гремучая ива забросила его куда подальше, желательно в Чёрное озеро, там вода настолько холодная, что вполне способна освежить его мозг, где завелись мозгошмыги.       Юнги завтракал в большом зале, заинтересованно что-то обсуждая с учениками со своего курса. Щёку кулаком подпирал и губы облизывал после съеденного кусочка мяса в остром соусе. Чимин ударил себя по лбу и отказался от завтрака. Его желудок с этим не был согласен, но в Большой зал он не вернётся. Эльфы на кухне на него странно поглядывали, но помалкивали, принося заварной травянистый чай и закуски.       Чимин досадно вздыхал, закинув голову, а после вновь отпуспил её на стол с характерным звуком. Нечто новое всегда приносило беспокойства, а в его случае — проблемы. И кто его знал, с чего всё началось и чем закончиться, но сейчас он был однозначно недоволен, всё ещё голоден и хотелось затискать кота в своей спальне вместо того, чтобы идти на занятия.       Он портил настроение всем, потому что у него оно было хуже некуда. И почему все сегодня должны быть такими вежливыми и улыбаться? Он, стискивая зубы, пробирался через толпу, расталкивая проходящих мимо плечами, и шипел им вслед недовольно, потому что сегодня вверх его терпения.       Юнги утром был необычайно мил, пройдя в комнату, разбудил, тихо погладив по голове, аккуратно отодвинув одеяло, и прикоснулся к лопаткам, спускаясь рукой вдоль позвоночника. Чимин почувствовал, как пробежала дрожь, и повернул ошарашено голову, столкнувшись с таким же непонимающим взглядом с Гуком. Тот громко сглотнул, смотря то на него, то на стоящего рядом, а после хмыкнул, многозначно приподняв бровь. Чимин дёрнулся и завопил, в последствии упав с кровати. Юнги же хихикал, смотря на него сверху, и этот смех. Господи, Чимин не в порядке. А во время завтрака он буквально вспыхнул, когда Мин рассказывал ему о чём-то на ухо, так как было очень шумно, и он чувствовал, как тот касался его кожи губами. Непонятно, намеренно или нет, но сам факт! Над Чимином посыпались яркие искры, и все сидящие рядом обратили на это внимание. Смущение от собственной безысходности и злость заставили его подняться и уйти. Он всегда воспринимал их как друзей и никак иначе, а тут такое, и всё мир перевернулся, а к таким потрясения он готов не был. Перед каким другом, с которым ты знаком больше пяти лет, ты будешь смущаться, даже откровенные разговоры были нормой, а здесь явно что-то вышло из-под контроля.       Чимин косячил, срывал уроки, и апогеем стало запирание в комнате и объявленный Юнги бойкот. Даже есть он отказывался идти, а ведь Юнги звал его каждый раз и тоже психовал за дверью спальни, готовый её разнести с помощью «Бомбарда», ведь младший заперся, заколдовав дверь.       Он всё прекрасно видел, но такой взрывной реакции никак не ожидал. Ещё в то Рождество он для себя кое-что понял и хотел проверить, всё тщательно взвесив и осознав. Начал действовать издалека, ожидая нечто подобное в ответ, ведь Чимин всегда был с ним мягок и на объятья не скупился, но в начале этого года его то ли укусил бешеный паук, то ли порчу навели, потому что он отпрыгивал от него, как от огня, и сейчас вот это.       Обычно скупой на эмоции Мин бесился. Пусть ведёт себя, как пожелает, пусть прячется, пусть не разговаривает: думал он. А у самого-то из рук всё валилось, потому что его друг молчал уже третьи сутки и злится он так же масштабно, только Юнги в толк не мог взять отчего. Тот снова в своей ракушке, которую Мин, казалось, разбил, но, видимо, только приоткрыл, и Пак снова там засел, начиная себя изводить. Он уверен, что тот вбил себе в голову дурь и искал пути отступление, но, как показывала практика, один он не справлялся.       Слизеринец оказался найденным валяющимся на траве, недалеко от Гремучей ивы, подставляющим своё лицо солнцу. Юнги его вмиг перекрыл, встав напротив. Чимину это не понравилось, и он, распахнув глаза, увидел стоящего Юнги со сложными на груди руками, открытыми и бледными, как так рубашка была по локоть закатана, что придавало старшему устрашающий вид. Он уже было поднялся на ноги и кинулся бежать, но Юнги перехватил его за ворот рубашки и одной только рукой пригвоздил к земле подле от себя.       — Набегался, хватит, — сказал Юнги, всё ещё придерживая Чимина.       — Я не бегал.       — Да, ты просто игнорировал меня и психовал, закрываясь в спальне, как будто тебе пять! Может, я о тебе чего не знаю, и ты действительно ребёнок в теле взрослого человека?       Переборщил. Заметил сразу, стоило Чимину опустить голову.       — Если ты сейчас не поднимаешь голову, значит, я оказался прав!       Он за недели, проведённые в самокопаниях, так устал, что сил отпираться или спорить уже не было. Он прошёл все стадии, остановившись на безоговорочной капитуляции и принятии.       Он поднял голову, встречаясь со злым, но обеспокоенным взглядом. И так всегда.       — Ты заметил, как давно мы не искали неприятностей на свою голову, как забыли о шалостях, и уже пошёл какой месяц, как мы перестали шутить над каждым, кому подвернётся удача? — сказал Чимин, положив ладонь на руку Юнги, дабы ослабить его хватку на рубашке и отпустить. — А я заметил.       — Может, потому что нам это больше не нужно, это были просто игры, мы выросли, — подумал Юнги, действительно вспоминая, куда пропали их шалости. Возможно, банально не было времени?.. Вероятно, время на кое-что другое перевесило чашу весов.       — Да, мы выросли, но что изменилось?       На долгие минуты затихли оба, прислушиваясь к окружающим звукам и собственному громкому дыханию. Чимин всё ещё обхватывал тонкое запястье Юнги. Он нащупывал рукой вену, почувствовав, какой усиленный был пульс, его же ритм был не тише, о чём говорило многое.       — Юнги, а вдруг так оно и есть?       — О чем ты?       — Вдруг мы делали всё это, только чтобы прикрыть настоящие чувства? Ты задумывался над этим?       В ход пошли откровения. Чимин понял, что скрывать больше нечего. Он дошёл до точки невозврата и всё осознал. Чего уж прятаться, как показала практика, от этого только больнее. Жаль, что он только никак не запомнит, что наступать на одни и те же грабли — это садомазохизм.       — То есть мы никогда и не были друзьями? — усмехнулся Юнги, притянув Чимина к себе за руку, и не отпускал, сжимая маленькую ладошку.       — Не знаю. Может быть и так. А как проверить? — замялся Пак, сжимая белую ткань рубашки на плече Юнги, куда руку положил чисто автоматически.       — Давай… Давай попробуем поцеловаться? — предложил Юнги, поглядывая на неловкие покусывания губ Чимина. — Что скажешь?       Неизвестно, поможет ли это или нет, но падать ниже некуда, да и терять им тоже нечего. Его сердце друзьями им остаться точно не позволит.       — Хорошо, — ответил он, облизнув губы, и посмотрел неловко в зелёные глаза напротив.       Стоит ли говорить, что этот поцелуй для них первый и как неловко это делать будучи в статусе друзей долгие годы.       — Хорошо…       Юнги повёл рукой вдоль руки Чимина, задержался на плече, а после уложил на шею, ласково погладив кожу.       Никто не знал, что и как нужно делать, чтобы не выглядеть глупо, но чувства и желание само подтолкнуло их вперёд и соединило губы вместе. Они не шевелились, прислушиваясь к ощущениям и, оторвавшись на пару секунд, посмотрели друг другу в глаза, после чего плотнее прижались губами, неловко сминая.       — Ну и… — спросил полушёпотом Юнги, едва касаясь губ Чимина своими.       — Давай сделаем это ещё раз.       Юнги выдохнул неловко, прикрывая глаза, и уже более осознанно прижался к мягким губам. Они казались ему эфемерными, воздушными и очень сладкими. Каждое неловкое прикосновение языка Чимина к его губам казалось милым, и он ни за что не будет глумиться над ним за это, потому что это очаровательно. Эти горячие щёки в ладонях были будто только что испечёнными булочками, которые хотелось нежно укусить. Юнги себе в этом не отказал и, целуя несколько разгорячённую кожу, сделал кусь, слыша следом удивлённый вздох Чимина. Они столкнулись носами, тихо посмеиваясь, и блаженно улыбались, смотря на малиновые губы друг друга.       Им обоим было тяжело свыкнуться с мыслью, что они больше не те друзья, как шесть лет назад. Стеснение накатывало волной от привычных жестов и взглядов, но оттого становилось только теплее. Об этом хотелось постоянно думать, они буквально витали, идя по коридорам, и, прячась за холодными стенами, улыбались так по-глупому, прижимая руку к бьющемуся сердцу.       Они подолгу сидели, о чём-то задумавшись, а, встречаясь взглядами, краснели щеками, смотрели так влюблено, но скованно, потому что впервые с другом хотелось не уроки учить, а целоваться.       За обедом Юнги так сильно замечтался, вырисовывая палочкой незамысловатые серебряные узоры, что, когда его окликнули, он дёрнулся и, коснувшись палочкой бокала, превратил того в змею. А метлу на занятиях и вовсе удержать не мог, думая не о полёте и правильном вращении в воздухе, а о маленьких ладошках, которые вечно мёрзли. А скоро зима, надо одеваться теплее, и он беспокоился о том, вспоминал ли Чимин о утепляющем заклинании. Это мешало концентрации, и он понял, что дело дрянь.       Чимин же думал слишком много, совершая действия буквально на автомате. Так он при пересадке растений перепутал все горшки, заставив волноваться Мадам Стебль, ведь цветам неуютно и они громко жаловались, но Пак этого даже не заметил, смотря в окно под потолком, где было видно, как раз за разом Юнги сваливался с метлы. И уже он не насмехался над другом, как раньше, теперь хотелось поцеловать больное место и пообещать, что всё будет хорошо, закрепив это на мизинчиках. Он стал излишне сентиментальным, но ничего не мог с собой поделать. Отчасти ему это даже нравилось. О любимом человеке хотелось заботиться. Но рвение проверить Мина прервал профессор, заставив всё переделать. Так он остался до позднего вечера, заканчивая как раз к концу к ужину.       Оба уставшие они встретились в коридоре и по утомлённым взгляда друг друга поняли, что нужно поесть, а ещё попросить у эльфов того ободряющего чая.       — Чимин-а, пожалуйста, не засыпай, — сказал Юнги, запустив свою ладонь в синие волосы.       Шагая к кухне, они неловко обменивались взглядами, после чего сели за стол друг напротив друга и грели руки о горячий напиток, пока Чимин от усталости не положил голову на сложенные руки.       — Мгм, — промычал Чимин, подстраиваясь под ласку тёплой ладони и улыбнулся довольно.       — Ты так устал сегодня, маленький.       — Я всего на год младше тебя, — тихо и почти незаинтересованно ответил Пак, всё же приподнимая голову.       Руку Юнги не убрал, поглаживал за ушком и смотрел на младшего с нежностью и трепетом. Тот такой сонный и очаровательный. По-другому Юнги и думать больше не мог, смотрел влюблённо и открыто. Чимин больше не отталкивал и думал лишь о том, как был глуп, когда Мин пытался вести себя мило, а он не замечал и игнорировал, делая любимому человеку тем самым больно.       — О чём ты снова думаешь? — спросил Юнги, допивая горячий чай, и подливал из чайника Чимину, чтобы внутри сохранилось тепло.       — Я хочу извиниться, — произнёс Чимин и, обойдя стол, сел рядом с Юнги, повернувшись корпусом. — Я действительно был глупым. Мне хотелось, чтобы ты всегда был рядом, чтобы у тебя был я, а у меня — ты. Я был очень тактилен по отношению к тебе и не подпускал других, потому что мне был нужен только ты. Ты мой друг, и я не задумывался, что делал что-то не так, но потом, проанализировав все свои действия, понял, как это выглядело со стороны, — Чимин улыбнулся, почесав нос. — А потом ты начал делать то же самое, а я, сам этого не осознавая, дал надежду, а потом всё испортил, потому что испугался. Возможно, я всё время боялся… боялся сказать, как ты мне важен, а, повзрослев, понял. Прости меня за то, что так поступил с тобой, ты ведь ничего плохого не делал, а я злился, так ещё и сам на себя…       Юнги всё отлично понимал.       — Это уже вошло у тебя в привычку, Пак Чимин, — прервал его Мин. — Винить во всем себя и изводить. Вероятно, ты мазохист не в первом поколении, — Чимин засмеялся от абсурдности слов волшебника, но это действительно правда, яблочко от яблони не далеко падает. — Ты такой глупенький.       Чимин не успел возмущённо фыркнуть, как оказался в руках Юнги. Тот усадил его между своих ног и обнял за талию, поглаживая тёплые бока.       — Глупенький, — повторил он и, счастливо улыбаясь, уложил ладони на чиминову шею, чтобы удобнее было притянуть и поцеловать.       Шептал между поцелуями, какой тот маленький и глупенький, смеялся с обиженных надутых щёк, которые после одаривал сладкими поцелуями, горячо прижимаясь.       — Г-господин?.. — за спиной послышался голос Тоби, который смотрел удивлённо и тут же залился румянцем. — Ох, боже, я не хотел, простите, Тоби, — начал тот и быстро скрылся, не дав Чимину всё объяснить.       — Кажется, мы его напугали.       — Напугался я, когда ты придурок устроил мне бойкот. Мои планы в тот момент на дальнейшую жизнь разрушились, я уж начал думать, как трудно будет всё переделывать.       — Чего? То есть ты переживал, как тяжело планы строить! Мин Юнги! — Чимин возмущённо отлип от старшего и хотел уже было дать ему подзатыльник, но Мин перехватил его руки, спрятав в своих ладонях. Такие крохотные. Они всегда были такими?       — Эй, войди в моё положение. Я уже всю нашу жизнь распланировал в твой первый год обучения, а тут ты глупый ребёнок…       — В смысле, распланировал? Ты что уже тог…       — Нет, — сказал Юнги. — Я обрёл друга и подумал, что хочу, что ты им оставался всю мою жизнь.       Чимин поражён в самое сердце. Будучи всего на год младше Юнги, он никогда не задумывался о планах на жизнь после школы, плывя по течению. Почему-то стало стыдно. Юнги подумал даже о его жизни, желая остаться вместе.       — Так, я опять вижу, как ты за что-то опять себя ругаешь. Если ты накосячишь, отчитать тебя могу и я, а сам не смей, — фыркнул Мин, щёлкнув Чимина по носу.       — Почему ты ведёшь себя так, как будто лет на десять меня старше? Я действительно чувствую себя ребёнком!       — А я что-то сказал против? — удивился Юнги, подползая к Паку ближе. — Я влюблён в твою детскую непосредственность и открытость. Что может быть лучше компаньона, идущего с тобой под руку, лёгкой походкой прошибавшего стены напролом и с яркой улыбкой на лице? — Чимин недоуменно посмотрел и надул губы. — Ты иногда слишком много думаешь.       — Просто ты вводишь меня в дурацкое положение, и тебе это ещё и нравится! — Чимин цокнул языком, приложил голову о плечо старшего.       Юнги залился смехом, закидывая голову назад. У Чимина была удивительная способность одним своим существованием: он делал его счастливым, и самое приятное в том, что тот этого даже не понимал, смотря вылупленными глазами на друга, который, по его мнению, сходил с ума.       Неловко, но сердце неумолимо стучало, потому что любило.