Шестнадцать шагов вперед

— Ты так много спишь в последнее время… Надеюсь, твои родители не убьют меня за то, что ты ночуешь тут. Хотя, это не самая плохая смерть. Извини, просто мысли вслух. Мне нужно поработать, но я постараюсь не шуметь. Ладно, ты спишь как убитый. Я просто пойду, хорошо? Эрен смотрит в окно, кое-как слушая учителя. Голова кружится, сильно хочется спать. Нужно будет как-нибудь сказать Армину, что высыпаться стоит даже в своем теле. Эрен подпирает подбородок кулаком и переводит взгляд на Хисторию, сидящую за соседней партой: она снова строчит кому-то сообщения. Армин сказал, она его дальняя родственница, но выглядят они, как близнецы. И все-таки Эрен видит разницу. В конце концов, он не слепой. С этим утверждением можно поспорить, особенно учитывая, что с утра он чуть не выколол себе, то есть Армину, глаза, пока пытался вставить линзы. Эрен тяжко вздыхает, расплетает хвост и снова заплетает, потом смотрит на ладонь, снимает с нее выпавшие волосы и поджимает губы. Еще чуть-чуть, и он потратит деньги Армина на средство от облысения. — Кто-нибудь из вас собирается участвовать в фестивале? — спрашивает учитель, оглядывая класс. Эрен следит за реакцией: одноклассники Армина вяло переглядываются и пожимают плечами, но все молчат. Ему самому приходится поднять руку. Чувствуя на себе удивленные взгляды, Эрен встает, с мерзким звуком отодвигая стул. Армин вряд ли скажет спасибо, но Эрену хочется показать ему, что внеучебная деятельность здорово снимает стресс. Не зря же он сам уже несколько месяцев сидит в радиокружке. Бесполезная, но занимательная штука. — Я хотел бы, — говорит Эрен, будто это уже не очевидно. Он снова поворачивает голову: Хистория показывает ему большой палец и что-то шепчет, Эрен едва ей улыбается. — Поможешь с организацией? — спрашивает учитель, поправляя очки. — Я не думал, что кто-то из вас согласится. Вроде как, все места заняты. — Тогда зачем вы спросили? — Эрен смотрит ему в глаза. Он чувствует, как начинает злиться. У людей, особенно слишком взрослых, так много условностей, которые должны выполняться. Учитель обходит свой стол, оглядывает Эрена, видя в нем совершенно другого человека, а потом усмехается: как-то изломанно, некрасиво. Эрен невольно отводит взгляд. — Потому что так положено, Арлерт, — учитель возвращается на свое место. — Сядь. Я придумаю, что можно с тобой сделать. — Да ладно, Армин, поучаствуешь весной, — тихо говорит Хистория, когда Эрен садится. — Тем более, это время выпускников. Пиксис, конечно, зря спросил, но не надо бросать ему вызов. — Почему? — угрюмо спрашивает Эрен, снова смотря в окно. Он слышит, как Хистория придвигается чуть ближе. — Ты же знаешь… — она замолкает. — Мисс Рейсс, вы решили рассказать нам о фестивале? — учитель смотрит на нее, пока Хистория неуверенно оглядывается. Эрену уже хочется побиться головой об стену: ему казалось, что история родины будет интереснее. На мировой Пиксис травил какие-то байки и пытался завести разговор с Эреном. Тот тогда так сильно перепугался, что едва со стула не упал. Интересно, чего он ожидал от Пиксиса в тот день? Наверное, того, что происходит сейчас. Чего они все носятся с этим фестивалем? Эрен начинает понимать, почему Армину все равно на внеучебную деятельность. Здесь она трахает мозг. — Вы знаете, почему мы проводим фестиваль четыре раза в год? — спрашивает Пиксис, скрестив руки на груди. Эрену больше не хочется называть его учителем. Он больше похож на отставного военного, а не на историка. Из Эрена чуть не вырывается нервное хихикание. — Духи требуют свою жертву, — вскинув голову, говорит Хистория. — Считается, что мы отдаем им самое дорогое, поэтому наш край до сих пор существует. Конечно, это все… я другого понять не могу. В других городах были подобные фестивали, но они изжили себя и остались только в маленьких деревнях. А у нас… Это аномально само по себе. Такая приверженность свойственна Азии, а не Европе. У нас не существует феномена слияния глобализации и традиций, но наш фестиваль выбивается из этого правила. Так что я понятия не имею, почему фестиваль проводится в принципе. Повисает тишина. Эрен чувствует, как в затылке начинает покалывать, но терпит. В конце концов, Армин предупреждал об этом — у него осталось несколько записок на столе. Как можно столько писать? Если у него и правда постоянно болит голова, то видеть текст перед собой почти точно невыносимо. Эрен поджимает губы. — Это не ваши слова, — сузив глаза, наконец говорит Пиксис. — Верно, но Армин же молчит, — Эрен чувствует, как взгляд Хистории скользит по его плечу, пока ее тихий голос стелется по замершему кабинету. — Мне хочется посмотреть на него изнутри, — понятия не имея, о чем речь, говорит Эрен. — Ну, на фестиваль. — Похвально, — Пиксис улыбается. Правда, что ли? — я всегда рад, когда мои студенты интересуются происхождением фестиваля, но… мисс Рейсс, мы не закончили. Я хочу услышать ваши мысли, а не размышления Арлерта, которые мы все имели честь слышать в прошлом году. — Конечно, — она вздыхает, — я просто этого не понимаю. Почему жертвоприношение осталось у нас даже в таком виде? Сжигать письма, которые символизируют нас. Мы просто отдаем часть себя духам, но какой в этом смысл? До Эрена постепенно начинает доходить: он все утро читал истории Армина, какие только нашел, поэтому и опоздал на первые два урока. Фестивали там тоже упоминались: они проходят в начале каждого времени года, символизируют отказ от старого и переход в новое. Армин превратил это в красивую легенду, но потом добавил слова о том, что на самом деле никто понятия не имеет, как все началось. Эрен не знает, как ему пользоваться этой информацией сейчас. У Армина еще было про какое-то право: если человек пожертвует себя духам, то его последнее желание будет выполнено. В последний раз этим правом воспользовались, когда Армину было лет пять: на этом моменте текст стал довольно сумбурным, но тот человек, похоже, произнес речь и поджег себя. Эрена передергивает. — Я не знаю, — с той же улыбкой говорит Пиксис. — Тогда зачем… — Хистория, кажется, сейчас взорвется. Ее перебивает звук распахнувшейся двери. Все синхронно оборачиваются, забывая про не самую интересную дискуссию. На пороге стоит тройка выпускников, среди которых Имир. Эрен ее запомнил: она постоянно рядом с Хисторией, и ей, видимо, очень нравится раздражать Армина. Помня про предупреждение, Эрен старается быть с ней осторожнее. Такое ощущение, что Имир этим пользуется. — Мы тут услышали, что вы говорите про фестиваль, — ухмыляясь, Имир проходит в класс. — А у нас как раз окно. — Мы уже закончили, — спокойно объявляет Пиксис. — Вам что-то нужно? — Да нет… — Имир неосознанно делает шаг назад. — Честно говоря, мне хотелось высказаться. — Я всегда готов вас послушать, — Пиксис оглядывает класс. — Но явно не сейчас. У вас всех хватает? — Если есть кандидатура в раба, то они всегда нужны, — сверкнув глазами, говорит Имир. — Есть такие? Жан скоро себе спину сорвет. — Арлерт хотел бы поучаствовать, — задумчиво произносит Пиксис. — Согласен быть рабом Имир? — Я… — Эрен теряется. Он чувствует, как восприятие обостряется, а головная боль только усиливается. Такое ощущение, что скажет хоть слово — и провалится в ад. Вместо этого он кивает, слыша отдаленно смех Имир. Перед глазами темнеет, потом светлеет. Мир становится на место, но боль никуда не уходит. Имир уходит со своими одноклассниками, а Эрена начинает тошнить от боли. Еще чуть-чуть — и голова взорвется. Он пытается понять, в чем причина, но не находит никаких объяснений. Во рту появляется противный привкус. Эрен не реагирует, когда Хистория трясет его за плечо. Ему хочется умереть, чтобы это прекратилось. — Тебе плохо? — громко спрашивает она. Звук режет, а боль вспыхивает. Да что же это?.. — Ты сколько спал? Эрен не может ответить. У него трясутся руки, и ему хочется ругаться. В своем теле такого не бывает: там все предельно просто, там не нужно запасаться обезболивающими и ждать, когда рванет. Отвратительное ощущение. Эрен только мотает головой, а Пиксис велит ему выйти и проветриться. Эрен встает, покачиваясь, кто-то из одноклассников придерживает его, когда он заваливается. У Микасы тоже бывают приступы головной боли, но она никогда не показывает, насколько ей плохо. Как она справляется? Вот бы спросить у нее сейчас. От мыслей черепную коробку разрывает. Эрен выходит в коридор и прислоняется спиной к стене. Его бросает в холод, но он не может пошевелиться. Армин писал, что один раз провалялся с головной болью неделю и лез на стенку от нее. Эрену такими темпами не продержаться до вечера. Может быть, уйти? Придет домой, ляжет спать и вернется в себя-родимого. От предвкушения даже голова чуть меньше болит. Он доходит до мужского туалета и становится перед раковиной, глядя на отражение в зеркале. Армин там бледный, почти белый, с черными кругами под глазами. Эрену становится не по себе. Хистория задала правильный вопрос: сколько он спал? Скорее всего, у Армина бессонница. Чего он добивается вообще? Угробить себя хочет? Эрен в бессилии умывается ледяной водой и смотрит в глаза отражения, будто хочет его отчитать. Оно выглядит каким-то виноватым. Боль немного отступает, Эрен трет виски и устало прислоняется к кафельной стене. Рубашка почему-то намокает. Боль теперь терпимая, почти незаметная. Может быть, это просто защитный рефлекс? Когда Армин думает, что задолбался, у него начинает болеть голова. Видимо, одноклассники уже знают про это. Эрен обнимает себя руками и закрывает глаза. Ему хочется быть собой больше всего на свете. Не убежать, а просто почувствовать свое тело. И чтобы Армин был где-то поблизости — у Эрена много вопросов. Даже слишком много. — Армин! — слышит он. — Хис сказала, ты чуть не помер! — Ты уверен, что он здесь? Дверь открывается, а Эрен все еще не может открыть глаза. Он съезжает вниз по стенке, чувствуя, насколько далек от друзей Армина. Они совсем не похожи на Микасу, Сашу, Конни и даже Леви. Жан раздражает, Марко добрый. Вот собственно и все. Эрен открывает один глаз и смотрит на них. — Еще не помер, — хрипя, говорит он. — Вижу, — Жан садится рядом с ним. — Ты мне писал в пять утра, а теперь удивляешься, что башка болит. Эрен не хочет разговаривать с Жаном. Они, черт возьми, друг друга совсем не знают. Эрен мотает головой и открывает второй глаз, смотрит на Марко и вымученно улыбается. Может быть, эти двое все-таки оставят его в покое? Но нет: Марко все так же стоит у стены, а Жан сидит рядом, закрыв лицо руками. — Какого черта тебя понесло в организацию фестиваля? — тихо спрашивает он. — Просто, блять, сиди смирно и не пытайся себя угробить. — А я пытаюсь? — Я понятия не имею, что у тебя в голове, — хотел бы Эрен знать и сам. — Просто… зачем ты это делаешь? Я всегда говорил тебе, что жить надо для себя, а не для других, а ты несся давать мне свои конспекты и помогать восьмиклассникам с домашкой. Эрен не отвечает, Жан, вздохнув, продолжает. — Я просто не могу за тобой угнаться, — тихо говорит он. — Ни я, ни он, — Жан кивает в сторону Марко. — А ты закрываешься. Я просто… я не знаю. Найди себе смысл жить уже. Эрен заторможено кивает. Жан усмехается и встает. Он достает из кармана жестяную коробочку, открывает ее и берет одну самокрутку, крутя ее в пальцах. Марко молчит, а Эрену кажется, что он только что стал свидетелем чего-то ненормального. Это нужно было услышать Армину, а не Эрену, но… нет. Конечно, нет. Может быть, об Армине стоит заботиться не только этим двоим? Чиркает зажигалка. Жан закуривает и кидает коробочку Эрену, тот едва успевает ее поймать. Они курят траву в школе? Совсем сдурели? Эрен, конечно, пил пиво в своей столовой на спор, но ему бы вообще в голову не пришло… да даже не в школе. Это просто… ощущение, что мир разбивается от разочарования в людях. Но он ничего не говорит. Вместо него говорит Марко. — Ты мяту добавлять стал? — спрашивает он у Жана. — Да еще в прошлый раз, — тот пожимает плечами. — Тут еще мелисса, листы смородины и… — он чешет в затылке. — Да херня какая-то. На вкус лучше, чем раньше, но надо еще попрактиковаться. Надеюсь, мне хватит до весны, — Жан опускает взгляд. — Армин. — А? — Эрен стеклянными глазами пялится на самокрутки. — Кури уже, — Жан смеется. — В этот раз должно помочь от кашля, ты ж просил. Мать чего-то там намешала еще, сказала, чтобы я на огород переходил. — Правильно говорит, — Марко улыбается. — И пахнет приятнее, чем сигареты. Можно? Он тянется к самокрутке Жана, делает одну затяжку и кашляет. Вот и рецепт от простуды. Эрен усмехается и все-таки закуривает. От этих самокруток не пахнет травкой, только мятой, чаем и какой-то пряностью. Когда Эрен вдыхает дым, в голове становится чуть спокойнее. Он встает и возвращает Жану его добро. — И правда лучше, — задумчиво говорит Эрен. — Я затупил, подумал, что у тебя дурь. — Стал бы я травиться, — Жан фыркает. — И тем более вас двоих травить. Это вообще-то для здоровья. — Да… — Эрен улыбается, — прости. — За что? — Жан непонимающе смотрит на него. Эрен не отвечает, он даже себе не смог бы ответить. Они так и стоят, прогуливая оставшиеся уроки. Марко и Жан рассказывают, как на физкультуре кто-то из их одноклассников пропахал лицом весь спортзал. Они оба сетуют на то, что волейбол начнется через месяц, а им еще готовиться к фестивалю. — Один ты нормально поиграешь, — жалуется Жан, — если тебя не будут ставить в нападение, как в прошлом году… вытирать кровь с рожи Имир я больше не хочу. А нет… ты же теперь ее раб, точно. Не поиграешь. — На школьных соревнованиях берем тебя в команду, кстати, — добавляет Марко. — В этом году разрешили брать из других классов. Так что тебе будет, чем заняться. Все поиграем, не парьтесь. А в следующем году будешь капитаном, наверное. Мы-то все разъедемся. Эрен кивает, просит у Жана еще одну самокрутку и бросает беглый взгляд в зеркало. Там у Армина даже румянец появился. Наверное, ему от таких разговоров было бы очень хорошо. Но Эрену хватает того, что есть: ему тоже приятно, будто хвалят его самого. Жан уже не кажется таким раздражающим, а Марко и вовсе очаровывает. Эрену хочется скорее познакомиться с ними по-настоящему. Если они, конечно, поедут в Митру.