***
Утром Армин не может вспомнить, что ему снилось. Он сминает одеяло в пальцах, судорожно вдыхает воздух и понимает — еще секунда, и его накроет истерика. Впервые за долгое время ему приснился настоящий кошмар, даже не жизнь Эрена. Нужно срочно выйти на улицу и покурить, а потом — бежать, неважно куда, но двигаться, лишь бы грудь не так сильно сдавливало. Еще чуть-чуть, и Армин задохнется. Он едва успевает привести себя в порядок, прежде чем паника накрывает с головой. От сна остается только неясное ощущение тревоги, но его вполне достаточно, чтобы завести механизм, знакомый до оскомины. Мысли цепляются друг за друга, пока Армин быстрым шагом спускается по лестнице и пытается вдохнуть. На последних ступенях он оступается и катится вниз, ударяясь локтем и коленом. Это больно. Что-то внутри обрывается, пока Армин пытается открыть дверь подъезда и вылетает на улицу, сминая пачку сигарет в кармане. Главное не сдавить слишком сильно, чтобы не пришлось бежать в магазин сейчас. Декабрьское утро встречает мокрым снегом, прохладой и безветрием. Армин поскальзывается на льду и едва не падает снова. Он расставляет руки, чтобы удержать равновесие, а в глазах темнеет, и каждый шаг, и каждый вздох даются с таким трудом, будто внутри разлили расплавленный свинец. Свежий воздух не помогает, остается только идти дальше. Идти дальше и молиться кому угодно, чтобы хватка на сердце ослабла или усилилась окончательно. Армин не знает, куда ему идти сейчас. Он теряется в своих мыслях, забывая обо всем хорошем, что произошло за последние два месяца. Фестиваль сегодня, и это единственное, что остается, остальное — паника и боль. Армин идет по улице, стараясь делать равные вдохи и выдохи, пытаясь не задохнуться от ощущения бессилия и отчаяния. Сколько сейчас времени? Наверное, слишком рано, чтобы идти в школу и помогать таскать аппаратуру. Армину хватит, чтобы прийти в себя. Либо — не приходить совсем. Наверное, Эрен не сразу поймет, почему они перестали меняться. Хуже будет, если не перестанут. Тогда Эрену придется увидеть ад глазами Армина, и это убьет и его тоже. Ни один человек не выдержит такого. Армин сжимает ремень почтальонской сумки до побелевших пальцев, потом достает сигареты и ускоряет шаг, чтобы никогда не найтись. Редкие машины проезжают мимо, Армин заставляет себя держаться поближе к домам. Он выкуривает четыре сигареты подряд быстрыми затяжками, голова кружится, руки все еще пробивает дрожь. Мысли закручиваются в спираль, оставляя лишь одну. Армина трясет, он не может дышать, ему нужно убежать и потеряться. Проезжают машины. Больно, что-то внутри так сильно жрет, и это похоже на сумасшествие. Хочется умереть, чтобы все это закончилось. Жан был прав: сам Армин уже не может справиться. Когда они с Эреном начали меняться, он думал, что все отступило, что все нормально. Ошибка воспаленного мозга. Конечно, все так просто не исправляется. Армин останавливается и обнимает себя руками. Он снова достает сигареты, курит, пока хватает дыхания, пытается замереть на месте и не думать больше. Но рефлексия идет дальше и быстрее него, и вот — Армин стоит посреди огромной лужи, в которую превратились все его мечты. Он тонет в собственных переживаниях и недостатках, которые уже невозможно посчитать. Но все нормально. Все всегда нормально, все проходит, и он когда-нибудь пройдет, нужно только вырвать себя из объятий ненависти и презрения. Но это так больно. Зачем жить? Армин смотрит в одну точку, единственные движения — вдох-выдох дыма, поднести-убрать руку от губ. Все усилия уходят на то, чтобы не слететь вниз. Это — пропасть. Жить — так больно. Зачем? Машины проезжают. Армин отходит от линии домов и идет вперед, не зная, зачем. Поперек тротуара, туда, где дорога. Зачем? Зачем оно так сильно болит? Еще чуть-чуть, и можно будет кашлять своими стремлениями. В этом нет ничего необычного. Просто Армин замечтался, позволил себе думать, что для каждого движения не нужно прилагать нечеловеческие усилия. Он вспоминает Леви, человека из жизни Эрена, у которого тоже — жизнь наизнанку от осознания, что ничего больше не осталось. Рядом с ним Армин просто эгоист, не думающий ни о чем, кроме себя. Жить надо, чтобы не делать больно другим. На себя — плевать. Почему у Эрена другие приоритеты? Что с ним не так? Почему он это делает? Почему он пытается заставить Армина чувствовать себя живым? Почему. Он. Так. Добр? Армин замирает. Перед носом проезжает машина, и его распирает на смех. Сигарета выпадает из пальцев, Армин отшатывается от дороги и смеется, забываясь. Ему так легко дышать. Сердце колотится быстро-быстро, в голове пульсирует боль от переживаний, глаза сухие, совсем плакать не хочется, даже от столкновения со смертью. Армин всегда думает — вот переедет в Митру, а там все наладится. До этого надо только дожить. Он и живет, помогая другим и рассказывая истории, которые похожи на целые миры. Жизнь Эрена тоже похожа на историю, но Армин знает — она настоящая, она непохожа ни на что, только в ней он чувствует себя живым. И это… плохо. Это ужасно, но нужно же что-то для себя. Он не возвращается домой, вместо этого идет к школе, чтобы помочь одиннадцатым классам с переносом аппаратуры. Во дворе Имир бегает туда-сюда, командуя одноклассниками. Увидев Армина, она трет нос и упирает руки в бока, останавливаясь. Ее ребята оттаскивают лавочки и скрываются у самой кромки леса. — Жан и Марко в актовом зале, — объявляет Имир без приветствий. — Мы думали, ты придешь позже. — Чем они там занимаются? — вспоминая один из последних докладов Эрена, спрашивает Армин. — Жан решил прокурить своей херней все туалеты и актовый зал, чтобы воняло даже после выпускного, — Имир хмыкает. — На него уже Шадис забил, невозможно, говорит. Марко проверяет гитару. Они оба на нервах, я вообще не понимаю, чего так переживают. Мы же уже проводили открывающий фестиваль, а это вообще херня какая-то… — Имир хмурится. — Постой тут со мной. — Зачем? — Армин непонимающе смотрит на нее. — Что-то не то сегодня, — Имир хмурится сильнее. — Погода какая-то ненормальная, не думаешь? — Нормальная, — Армин прислушивается к ощущениям. — Ветра нет. — Ладно, — Имир трет лицо ладонью, — видимо, я тоже переживаю. Это все очень странно, зима началась, а открывающий фестиваль будто только вчера был. — Боишься? — спрашивает Армин, подходя ближе. Имир изломанно улыбается. — Не хочу оставлять Хис одну, — говорит она. — Вряд ли ей нужна такая забота, но я… я не хочу уезжать, пока она не окончит школу. А там что-нибудь придумаю, лишь бы она не осталась здесь. Ее отец ублюдок, я не хочу, чтобы она всю жизнь рядом с ним провела. — Какая же ты… — Армин не находит слов. — Да забей, это все знают, — Имир невесело усмехается. — Просто не давай ее в обиду, ладно? Потом я не смогу прерывать уроки Пиксиса, чтобы ей не пришлось отвечать и позориться. Армин не помнит этого, значит, тогда был Эрен. Он кивает, ничего не говоря, и протягивает Имир сигарету. Она хмурится, но принимает и закуривает. Сегодня в школе нет учителей, так что все курят и ругаются, забыв об осторожности. У Армина остались только самокрутки Жана, он берет одну, и легкие, кажется, даже издают звук облегчения. Все лучше после дешевых сигарет. Из дверей школы показываются Жан и Марко, у одного усилитель, у другого — гитара через плечо. Армин машет им рукой, они, переглянувшись, подходят ближе. Жан на ходу достает самокрутку, ставит усилитель на землю и садится на него. — Совсем сдурел? — спрашивает Имир и спихивает его с усилителя. — Сейчас же снег попадет. — Да ладно… — Марко отводит взгляд, пока Жан суетится, пытаясь и покурить, и сделать так, чтобы усилитель не сдох смертью храбрых. — Ему, вроде, ничего не будет. — Не, она права, — сопя, Жан находит глазами стул и ставит на него усилитель. Они стоят и курят, пока Марко пытается описать все проблемы со звуком, которые у них скорее всего будут. Осознав масштаб катастрофы, он уносится к лесу, чтобы проверить сцену и помочь кому-нибудь. Армин и Жан смотрят ему вслед. Имир просит у Жана самокрутку и в очередной раз усмехается. Никому из них не становится легче. — Как же вы достали, — констатирует Имир. Жан непонимающе смотрит на нее, Армин только качает головой. Кажется, это достало даже Эрена. Армин ждет, когда это разрешится само. Имир не продолжает, вопрос Жана повисает в воздухе, а в общем и целом — они молчат. Армин думает о том, что в школе Эрена не бывает, чтобы все друг друга читали, там каждый сам за себя. Хорошо ли это? Черт знает. Но у Эрена есть его друзья. А Армину иногда кажется, что он — самый одинокий человек в мире. Хотя даже его жизнь принадлежит ему лишь в определенной степени. — Он, наверное, уже не вернется, — неловко говорит Жан в оглушительной тишине. Их с Имир одноклассники возвращаются, забирают усилитель и оставшиеся стулья. — Наверное… — Армин заторможено кивает. — Пойдем? — Пойдем, — говорит Имир и кидает окурок себе под ноги. — Пора уже. Они не двигаются с места.***
— Меня зовут Имир! — кричит она со сцены. — Сегодня я взываю к вам, чтобы попросить об услуге для моих родных земель: заклинаю, благоволите Шиганшине и помогите нам во всех начинаниях! Чтобы мир был в веках, чтобы дети наши помнили вас и повторяли мои слова, чтобы солнце всегда поднималось над лесом! Я обращаюсь к вам, лесные жители и обитатели небосвода! Услышьте же мои слова и исполните мое желание! Громкая речь, которую каждый год произносит кто-то из выпускников, пролетает над фестивальной площадью. Она звенит в ушах и приковывает к себе, Армину остается только слушать и восхищаться. Имир умеет привлекать внимание. Даже Хистория, перед которой она репетировала целый месяц, стоит в слезах. — Если духи ее не услышат, она им все кости переломает, — шепчет Жан. Марко шикает на него, не отводя взгляд от Имир на сцене. Она убирает микрофон и снимает с себя накидку, оставаясь в белом платье. Единственный человек, которому не будет ничего от таких фокусов на декабрьском морозе. Армин улыбается, думая об этом. Имир всегда будет на шаг впереди всех неприятностей и, вероятно, устроит их сама. — Какая она красивая, — говорит Хистория на грани слышимости. — Надо будет ей сказать… Жан закатывает глаза, Армин и Марко одновременно вздыхают. Если кто-нибудь в этом городе разберется со своими чувствами, это будет праздником получше фестиваля. У одного Армина на уме только мистика и желание поскорее очутиться где-нибудь в другом месте. Имир вещает со сцены, и Армин с удивлением осознает, что это — его собственное. Это он написал. — Смотри-ка, а они все-таки приняли… — замечает Жан. — Когда ты это притащил, я думал, расплачусь. Армин ничего не приносил, но он слушает точно то, что написал после летнего фестиваля в прошлом году. «Эта история не ведет ни к чему и не учит ничему, поэтому обычно я ее не рассказываю. Однажды все звезды на небе погасли. Говорят, это было дело рук старшего атланта — он сломал небосвод, и все боги посыпались с него на землю, забыв, что были богами. На земле они сгорели. После этого бог и остался один, а разные люди, видевшие его, дали ему разные имена. Так и появились религии. Но не об этом моя история. Жил один человек, и он хотел увидеть звезды. Он хотел, чтобы они светили для него и его друзей. Его учитель, старец с самой высокой горы, рассказывал ему о том, что раньше были день и ночь. И человек пошел искать атланта, чтобы победить его и все-таки посмотреть на горящий небосвод. Он шел долго, не зная устали, потому что вперед его гнала мечта. Он шел через болота и леса, через пустыни и реки, и мир был похож на пепелище, потому что он горел вместе с богами. Человек видел в темноте: у него была путеводная свеча, доставшаяся от учителя. Некоторые говорят, что он дошел до обрыва, другие — что до большой стены, а совсем редко — до глаза большой черепахи. Но был человек у края мира. И встретился он с атлантом, который сидел на земле и бросал большие камни в пустоту. Человек вызвал атланта на поединок, а тот, получив силу сгоревших богов, смог обратить ее против человека. Горел человек, и чувствовал, как полыхают на нем походный плащ и дорожная одежда. Он крепко держал в руках путеводную свечу, потому что она была похожа на звезды. Поняв, что умирает, человек отказался от своей мечты. И тогда поднялся он в небо, и обратился атлант в соляной столб, и стал человек первой звездой на новом небосводе. А от него пошли остальные звезды». Эрен специально не сказал об этом. Армина переполняют противоречивые чувства, он не знает, что думать и делать. Ему вдруг хочется увидеть Эрена рядом с собой, посмотреть, как он улыбается, пока Имир читает легенду. Но все обрывается с последними строчками, и Эрен так и не появляется. Армину тоскливо. Смогут ли они когда-нибудь встретиться? Он бы… он не знает, что смог бы сделать. На что хватило бы смелости. Так он, оказывается, такой же, как все они. Это смешно. Марко уходит, чтобы подготовиться к своему выходу, и Армин следит за реакцией Жана. Тот неотрывно следит за тем, как Имир подходит к ним, как на сцену поднимается Марко, для вида проверяя струны. Он специально подкручивает колки, ничего особенно не меняя. Просто они заранее расстроили гитару. У него красивый голос, думает Армин. Жан, похоже, тоже думает об этом, потому что его пальцы впиваются в плечо Армина и больно сдавливают. Тот ойкает, а Жан не отпускает. Армин поднимает голову и заглядывает ему в глаза: там, кажется, взорвалась очередная звезда. Имир хмыкает, но Жан не замечает. Вот ведь. Это все похоже на сказку, которая, как и во время открывающей речи Имир, закручивается и оборачивается вокруг. И она, как и рассказанная история о звездах, обрывается. По традиции никто не хлопает. Все поднимают руки вверх. Армин чувствует себя частью единого целого. Круг скоро сделает оборот. Вечером, когда уже темнеет, разводят костер. Армин вызывается прыгать через него первым, даже раньше Имир, которая так и осталась в своем белом платье. Он снимает куртку, становится холодно. Перепрыгнув, Армин замечает, что подпалил штанину. Он вглядывается в темноту леса, пока все остальные соревнуются в остроумии и дальности и высоте прыжка. Из чащи, совсем на кромке яви и нави, выглядывают горящие глаза духов. Армин тянет руку вперед, пытаясь поймать их растекающиеся улыбки. Духи, почувствовав, что их заметили, прячутся обратно. Армин забывает о своей куртке, оставленной где-то на каком-то стуле. Фестиваль продолжается. Круг замыкается.