Шестнадцать шагов вперед

Руки уже колет от мороза, но Армину все равно. Он упрямо курит, следуя за Жаном по заснеженным улицам. Марко идет где-то позади, и у всех настроение ни к черту. Они решили колядовать с одноклассниками, но в итоге у всех появились дела. Имир решила свозить Хисторию на север, Пик и Кольт сидят с мелкими и родными, а больше никого и нет. Сегодня Рождество, и это должно быть похоже на магию, но вместо нее под ногами грязный снег, превратившийся в кашу, колядки слушать никто не хочет, потому что Армин и Марко сипят, а Жан ужасно фальшивит. И вот теперь они не знают, куда идти, ведь взрослым уже сказали, нельзя же отступаться от своих слов. От злости и раздражения Армин пинает воздух. Грязный снег с носка ботинка попадает Жану на куртку, но тот даже не замечает. Он тоже на нервах: похоже, своими словами Эрен открыл в нем что-то такое, что он сам не хотел признавать. Армин кашляет, сигарета выпадает из пальцев, и ему становится совсем тоскливо. Должно же быть Рождество. А они и так каждый день ходят по улицам туда-сюда, не зная, чем заняться. — Может, к Ханджи зайдем? — спрашивает Марко позади. — Она хотя бы домой пустит, если попросить. — И будем выглядеть жалко, — убито констатирует Жан, останавливаясь. Армин влетает в его спину. Они смотрят друг на друга какое-то время, не зная, что говорить. Армин понимает, что у него на джинсах теперь часть той грязи, в которой он случайно испачкал куртку Жана. Тот, видимо, чувствует, что что-то не так, и они сверлят друг друга усталыми взглядами, пока Марко не начинает кашлять. Жан с тревогой отводит взгляд, а Марко все кашляет, и у них с Армином в последнее время одинаковый кашель, который с каждым днем все больше похож на предсмертные хрипы. Армин вздрагивает, пока Жан пытается хоть как-то помочь Марко. Тот не может сказать ни слова, пока приступ не заканчивается. Он прикладывает ладонь к горлу, мотает головой и улыбается. Он всегда улыбается. И ему всегда хочется улыбнуться в ответ. Армин отворачивается, рассматривая улицу в свете фонарей. Из полумрака появляются, искажаясь, силуэты частных домов, желтый смешивается с черным в палитре мира, и Рождество больше не красное и зеленое, оно просто бледное, блеклое. Армину очень хотелось поменяться с Эреном в этот день, чтобы праздновать с Микасой и Леви, чтобы чувствовать себя живым, чтобы в груди не болело так сильно. Но пора возвращаться с небес на землю. И все-таки. Наверное, для этой ситуации Эрен подошел бы больше: он бы развлек Жана и Марко, вселив в них уверенность, что праздник еще не испорчен, что можно даже пойти посмотреть салют на площади или… что-нибудь. Раньше это всегда делал Армин, раз за разом и постоянно, лишь бы видеть их улыбки почаще. Но даже на это сил не осталось. Дом Ханджи возникает будто из ниоткуда. Вроде только пошли, вроде были совсем на другой улице, а теперь криво украшенный коттедж перед глазами. Жан не знает, куда деться, Марко, кажется, тоже перестал считать эту вылазку хорошей идеей. Армин натягивает улыбку на лицо и оборачивается к ним. За его спиной — огни украшенного дома, но сам Армин видит лишь темноту и искаженные неровным светом силуэты. — Эй, ну! — он подходит ближе. — Все же нормально. Никто не должен грустить в Рождество, а Ханджи обычно празднует одна… Я не думаю, что мы ей помешаем. А если что — уйдем, она же скажет. Давайте! Смотреть на понурые лица друзей становится невозможно, и Армин сгребает их в объятия, утыкаясь куда-то в плечо Жана. Тот неловко обнимает его в ответ. Армин считает это своей маленькой победой. Он не возмущается, когда Жан снова треплет его волосы. Становится тепло, и Армин удерживает где-то внутри приступ кашля. Наверное, это из-за сигарет. — Сегодня Рождество, давайте хоть… — Армин не находит слов дальше. Горло царапает всем невысказанным. — Поживем, как люди. Забьем на условности, надо хоть иногда себя отпускать. Хорошо? — Я ничего не понимаю из того, что ты несешь, — Жан смеется. — Но это что-то важное, да? Армин кивает, не в силах сказать хоть что-нибудь. Они так и стоят втроем, обнимаясь. Хватка на сердце ослабевает, даже в груди перестает так сильно болеть. — А я думаю, кто тут так расшумелся! — слышится позади. — Вы чего, ребят? Сегодня же Рождество. Армин отскакивает от Жана и Марко, разворачивается и смотрит на Ханджи, застывшую на пороге. Никто не знает, почему она решила уехать в Шиганшину из Митры. Она сама никогда не пыталась объяснить это, просто сказала, что здесь ей дышится легче. Армин совершенно ее не понимает, но в их редкие встречи он честно рассказывает ей все, что знает о фестивале и связанных с ним обрядах. — С Рождеством, госпожа Зоэ! — кричит Марко, справившись с шоком. — А нам, честно говоря, делать нечего. Ханджи быстрым шагом спускается с лестницы, хватает Марко и Армина под руки и тащит в дом, делая знак Жану, чтобы он шел следом. Все это она делает молча, не обращая внимание на то, что ее домашние тапочки испачкались в грязи, что сама она в рубашке и джинсах. Ей должно быть холодно. Армин замечает: это не домашняя одежда. Ханджи заводит их в дом, ждет, пока разденутся и тащит на кухню. Там она носится вокруг чайника, все еще молча, достает четыре кружки и садится за стол. Армин садится рядом с ней, Жан прислоняется спиной к стене, а Марко неловко мнется на пороге. Когда вода в чайнике закипает, Ханджи разливает всем чай и вручает по дымящейся кружке. — Ну и как вы до жизни такой докатились? — спрашивает она, когда Армин, закутанный в плед, оглушительно чихает. — Вам же надо праздновать с друзьями, а не по городу шастать. — Мы колядовали, — говорит Жан. Он берет Марко за руку, усаживает за стол и садится рядом. Ханджи улыбается им. — А мне ничего не спели, — она смеется и потирает руки. — Ну, ладно. Потом как-нибудь споете. У меня сегодня ночной поезд. — А куда вы? — Армин убирает кружку от губ и смотрит на нее. — В Митру, — Ханджи тепло улыбается. — Там живут мои лучшие друзья, сегодня у одного из них День Рождения, но я не смогла взять билеты на число пораньше. Я все уговариваю их приехать ко мне… не верят, заразы, что здесь может быть хорошо. Армин напрягается. Он случайно обжигает язык и ойкает, а Ханджи с настороженностью смотрит на него в ответ. Армин чувствует, как время ускользает от их переглядок, и оно растворяется в карих глазах Ханджи Зоэ. — Смотри, — она кивает в сторону Марко и Жана. — Заснули. Армин переводит взгляд на них. И правда. Заснули. Жан приобнимает Марко одной рукой, а тот сопит ему в шею. И когда только успели? Ханджи смотрит куда-то в сторону, задумчиво улыбаясь. Армин начинает следить за ее движениями. Она похожа на наставника для него. Наверное, это из-за того, что в детстве он занимался с ней. Ханджи же, вроде как, детский психолог. Вряд ли она была бы рада не очень детским проблемам Армина сейчас. — Мои друзья из Митры тоже так засыпали вместе, — тихо говорит Ханджи. — Мы тогда учились, и Леви мог заснуть на Эрвине абсолютно в любом месте. Сейчас, мне кажется, они делают это специально, когда я начинаю говорить о своей работе. Улыбка, так и просящаяся, вдруг обламывается. Армина распирает кашель. Он не может перестать кашлять, из глаз брызгают слезы, Ханджи с тревогой подает ему кружку, но он не имеет права брать ее. Так она сейчас поедет к Леви? Ей тоже смерть Эрвина дала в голову? Может быть, это из-за того, что она уехала? Или Леви не говорил ей?.. Или… да нет. Так не бывает. Армин кое-как делает глоток чая. Он уже не обжигает, но и не успокаивает приступ тяжелого кашля. Так не бывает. Так не бывает. Так просто не может быть, потому что муж Леви погиб три года назад, Эрен сам об этом написал еще осенью. Не могут же они с Микасой играть в какую-то игру между собой, правил которой Армину никто не потрудился объяснить. Но нет. Не бывает. Ханджи тоже тронулась. Они все сумасшедшие. Если бы у Армина были силы, он бы сейчас выбежал на улицу и курил, глотая свежий воздух. Он бы кричал, срывая израненное горло, но вместо этого внутри только пустота. Ему кажется, что чего-то не хватает. У всего есть объяснения. Или… Эрена на самом деле не существует? Армин чувствует, как он тонет в этом страхе, как все обнажается, как все ломается напрочь. — У тебя кашель нехороший, — говорит Ханджи. Армин не отвечает. Почему он так легко поверил в существование человека, с которым может меняться жизнями? Может быть… наверное, он слышал о Леви от Ханджи и раньше, а воспаленный мозг додумал сюжет. Армин же пишет истории, почему бы не придумать еще одну и не прожить ее? В голове сметает все. На тренировках по волейболу он просто ошибался. Это он сказал Жану, что им с Марко стоило бы во всем разобраться. Это все один он, никого, кто понимал бы, кто делил бы эту жизнь с ним, не существует. Армин один. Все это проносится перед глазами за секунды, даже Ханджи с ее наметанным на психов глазом не успевает понять. Армин берет себя в руки. У Эрена другой почерк. И за эту мысль Армин цепляется, как за спасательный круг посреди океана. Эрен знает то, чего не знал Армин, он умеет играть на гитаре и даже умудрился сыграть для Марко через пару дней после фестиваля. Армин же не один замечает. Но что-то здесь не так. Тихо. Чем больше думать, тем страшнее. Армин останавливает себя и смотрит на Ханджи. Она вытирает ему слезы салфеткой, как в детстве, когда он рассказывал про свои проблемы. Армин больше не хочет раскапывать и препарировать себя. Он сам не знает, чего хочет. Ему страшно. Ему страшно сходить с ума — совсем и бесповоротно. Армину нужно поехать в Митру, не сейчас, но скоро. Наверное, весной, когда он перестанет постоянно кашлять. И точно после соревнований. Может, взять с собой ребят? Чтобы они сказали, что Эрен существует. Чтобы они увидели, как Армин все-таки расплачется и побежит обнимать его. Чтобы они знали, что у Армина еще осталось что-то свое. Ханджи ничего не замечает. Или не хочет замечать. Рождественская ночь идет дальше.

***

«Почему я постоянно кашляю в твоем теле? У меня ощущение, что я скоро сдохну. Ты к врачу сходи, что ли». «Армин, серьезно, сходи к врачу. Я сам могу, но я накосячу, а ты будешь злиться. Давай, позаботься о себе, ладно?» «Хватит игнорировать мои слова, я вообще-то тоже чувствую, как тебе легкие от кашля разрывает. Ты хоть кури поменьше. Я записал тебя на прием, если в этот день поменяемся, то ты не отделаешься». «Какого хрена ты отменил запись? СХОДИ К ВРАЧУ, ПОЖАЛУЙСТА». «Я очень сильно переживаю за тебя. Я знаю, что ты об этом думаешь, но даже Марко в школу не ходит. Жан сказал, у него пневмония, но в легкой форме, так что… остаешься только ты. Совсем ненормальный в декабре гонять по фестивалю в рубашке? Мне Жан весь день за это предъявлял. Почему я только сейчас об этом узнаю? Ну мозги хоть когда-нибудь появятся?» «АРМИН. СХОДИ. К. ВРАЧУ». Утро темное, Армин просыпается раньше, чем занимается рассвет. С каждым днем поспать удается все меньше и меньше, он подрывается от любых шорохов, от звука открывающейся двери, от шума ветра за окном. Но сейчас не видно, не слышно ничего, только темнота, которую не хочется отгонять. Армин включает настольную лампу, садится на кровати и кашляет. Если бы они с Эреном менялись хоть немного реже… Армин мотает головой: теперь он еще острее чувствует, насколько их жизни отличаются. Эрена сейчас, вроде как, берут в игру, когда начинается волейбол. Райнер говорит, у него стало неплохо получаться. И заслуги Армина здесь не очень-то большие. Просто Эрен наконец-то научился играть нормально. Рождество, Новый Год и все праздники Шиганшины, посвященные этой дряни, уже закончились. Теперь снова нужно ходить в школу. Не то, что Армин очень хочет, но делать ему нечего. Он сам не знает, почему не идет в больницу. Он боится, что ему запретят играть, поэтому на каждом уроке физкультуры он выкладывается, как может. Несколько раз упал — подумаешь. После каждого паса кашлял так, что даже Шадис предлагал воду — плевать. Армин упрямо собирается на учебу, даже не заходит к дедушке — просто уходит, закрыв за собой дверь. В последнее время он чувствует, как все валится из рук. Рождественский разговор с Ханджи выбил его из несуществующей колеи, но Армин запрещает себе анализировать его и хоть как-то понимать. Ему проще окончательно убедить себя в том, что Эрен настоящий. Как назло — они перестали писать друг другу записки от руки. На улице тает снег. Армин хочет покурить, но сдерживается, чувствуя, что тогда легкие точно от него избавятся. Он избегает календарей, боясь увидеть не тот год и не ту дату. Как будто это может что-то изменить, но, может быть, правда изменит. Тогда Армин не будет чувствовать, что что-то упускает. Тогда не будет так мучительно страшно думать. Если Эрена не существует, то зачем это все? Во что верить, когда скажут, что нельзя доверять даже самому себе? Все стоят во дворе школы, Армин машет рукой Жану, который выглядит так, будто всю его жизнь растоптали. Ну, когда-нибудь разберется. Армин никогда не скажет, но ему нравится, когда Жан проявляет заботу по отношению к людям. Чаще всего это распространяется на Марко, чуть реже перепадает самому Армину. Он оглушительно кашляет, потом чихает. Имир, проходящая мимо, оглядывается на него, но она слишком спешит куда-то. Куда ей спешить? Куда они все так спешат?.. Наверное, Хистория греется в школе, вот Имир и идет так быстро. У нее красивый цвет глаз. И веснушки чудесные, как у Марко, но тот и без них был бы милым, а Имир… — Чего приперся? — Жан быстрым шагом подходит к Армину. — Я тебе сказал, сиди дома. Я сегодня пойду к Марко, если ты так хочешь, спрошу про лекарства, но… Эй!.. Армин растерянно смотрит на него. У Жана глаза расширяются от ужаса. Что-то не то. Армин хочет спросить, что именно, но Жан бледнеет сильнее. Армин едва улыбается, а Жан только мотает головой. Время вдруг останавливается. Армин медленно подносит руку ко рту, едва касаясь губ. А потом он тоже, кажется, становится белее снега. Тем более, как сейчас — такого грязного и некрасивого. Армин неотрывно смотрит на свои пальцы с яркими мазками на самых кончиках. Он переводит взгляд с руки на лицо Жана. Они оба не могут сказать ни слова. Доигрался. Вот, что это такое. Одноклассники медленно оборачиваются: вот Кольт, у которого под боком Фалько, замирает, Пик делает шаг вперед. Почему они такие медленные? Как же много вопросов — а ответ один. Доигрался. Армин чувствует это слово сейчас так сильно, что даже боль внутри не такая сильная, как одно слово, которое застывает кровью на губах и на пальцах. — Твою мать, — шепчет Армин, не зная, что говорить еще. Жан трясет его за плечи, а сил реагировать не хватает. Вообще ничего не хватает. Вспоминается Рождество, может, это все-таки Армин ненастоящий, а не Эрен? Мысль кажется логичной и вполне правильной. Это лучше, чем остаться одному. Лучше умереть, чем еще раз узнать, насколько все плохо. Доигрался. Перед глазами все расплывается, даже лицо Жана, искаженное смесью ужаса и тревоги. Армин уже ничего не слышит, не чувствует, так выглядит смерть, и его время вышло, а сейчас он попадет в ад. Жан ведь кричит, пытается привести в чувства и зовет кого-нибудь, кто мог бы помочь. А зачем?.. В глазах темнеет, ноги подкашиваются, хватка на плечах куда-то отступает, и Армин не понимает, как падает. Тающий снег, асфальт и грязь не слишком жесткие, на них можно и полежать. У всех действий есть какие-то последствия. Дышать не получается. А лучше бы снег все-таки был белый. На белом кровь смотрится красиво.