Пора экзаменов заканчивается, вместе с ней — хоть какое-то осознание реальности. Эрен подает документы во все медицинские вузы Митры, но поступает почему-то на управление государственной собственностью. Он понятия не имеет, как это получилось — вступительные Эрен писал кое-как, почти не задумываясь. Все вопросы казались слишком легкими. Наверное, это Армин его натаскал.
Правда, именно он. Эрен как-то не заметил, что к концу года вышел на неплохие оценки. С начала апреля он учился, потому что привык. Вспоминал конспекты Армина, — это оказалось легче, чем он думал, — и дополнительные занятия, которые все-таки старался не пропускать. Он ведь обещал. Сейчас это кажется таким далеким.
Внутри постоянно болит, Эрен не знает, что это, но к концу июня оно становится почти невыносимым. Леви все обещает взять их с Микасой на ежегодное посещение Шиганшины. Вряд ли это можно назвать хорошей идеей — там не осталось ничего хорошего, город умирает, он существует, потому что есть смерть. Большая память для всех, кто не хотел бы об этом помнить.
День тянется за днем, Эрен часто видится с Микасой и Леви. Тот постоянно нервничает, говорит все меньше, дергается, и кажется, еще чуть-чуть — взорвется. Эрен прекрасно его понимает. Они с Армином не меняются уже три месяца. Вряд ли это случится когда-нибудь еще. В конце концов, все воспоминания стали яркими. В том числе и название города. И даты, конечно же.
Эрен не верит до сих пор. Так не может быть, чтобы люди менялись временем. Это по всем законам научной фантастики глупость — можно же узнать то, что изменит ход истории. Наверное, поэтому он не помнил ничего конкретного, когда просыпался по утрам. В груди все переломано, но сил страдать нет. Нужно скорее собирать себя в кучу.
Эрен ни разу не посмотрел в списки погибших, боялся наткнуться на знакомые имена. Ему проще думать, что где-то там Имир и Хистория путешествуют, Жан и Марко наконец-то разбираются со всеми чувствами, а Армин учится в лучшем университете Митры и все никак не может найти Эрена. Осталось просто чуть-чуть подождать.
В начале июля что-то в Леви окончательно дает сбой. Он заезжает за Эреном в пять утра, звонит ему семь раз подряд, а на восьмой поднимается и тарабанит в дверь съемной квартиры, пугая всех новых соседей Эрена. Тот кое-как встает и открывает.
— Микаса сидит в машине, — Леви ставит перед фактом. — У тебя есть полчаса, чтобы собрать все вещи и привести себя в порядок. И почисть зубы, бога ради. Поедем в Шиганшину.
Дверь захлопывается. Эрен стоит перед ней пару секунд, а потом срывается с места. Он кидает в рюкзак все подряд, начиная старыми записками Армина и заканчивая единственными чистыми футболками. Ему хватает двадцати минут, чтобы вылететь из дома, вернуться, закрыть дверь и спуститься обратно.
В машине жарко. Микаса сидит сзади, ее постоянно клонит в сон, но за темными очками на ее лице не видно, спит она или нет. Леви, кажется, выпил недельную норму энергетиков: его постоянно дергает, пальцы отбивают ритм то на приборной панели, то на кромке руля. Эрен, наблюдая за ним, сам чувствует, как у него начинают дергаться оба глаза.
— У меня есть права, — напоминает он в обед, когда они все-таки выезжают из округа Митры.
Дальше только Трост, а потом — лесные окраины, среди которых затерялась Шиганшина. Эрен оборачивается к Микасе: она растеклась по сидению, а очки съехали набок. Эрен смотрит на нее, наконец-то расчесывается пятерней и завязывает волосы в хвост. Леви не обращает на него внимания.
— Хватит себя изводить, — говорит Эрен через несколько минут. — Ты же знаешь, что ты ни в чем не виноват.
— Да не в этом дело, — Леви отвлекается на дорогу. А должен, по идее, не отвлекаться от нее. — У меня так сердце стучит, что я вообще ничего не понимаю и не успеваю почувствовать.
— Тебе это нравится? — спрашивает Эрен. Он давно разучился говорить с Леви формально и даже уважительно.
Это неправильно, но сейчас Эрен злится. Он понятия не имеет, что с Армином, где он сейчас, почему они так и не встретились, но не может сдаться и просто открыть списки погибших. Если из четырех старших классов западной школы выжило всего девять человек, то это будут Армин, Жан, Марко, Хистория, Имир, Кольт и Пик. И кто-нибудь еще, Эрен не жадный. Можно было бы вписать туда Эрвина и Ханджи. Но нет.
Конечно, нет.
— Не нравится, — подумав, отвечает Леви. — Мне вообще ничего не нравится, заметил?
— Я все еще могу сесть за руль, — Эрен откидывается на спинку сидения. — Я никогда не понимал…
— Давай позже.
Микаса просыпается, когда они подъезжают к западным окраинам Шиганшины. Эрен неотрывно смотрит в окно: вместо лесопилки пустота, лес выжжен и даже не прорастает. Это пустырь. Мертвый пустырь. К горлу подступает тошнота. Леви имеет полное право вести себя, как хочет. Конечно. Если бы Эрен так сильно не верил в Армина и его друзей, он бы совершенно точно сошел с ума.
Они проезжают школу. Или то, что от нее осталось: полуразвалившиеся, обгоревшие развалины, которые остались в качестве мемориала. Сейчас в Шиганшине работает только одна школа, другой не нужно. Детей заметно поубавилось, люди уезжали, за три года город поредел вдвое. Вряд ли кто-то из родственников погибших старшеклассников хотел здесь оставаться.
— Эрен, мы сюда не таращиться приехали, — напоминает Леви. — Слушайте, я хотел показать вам это, чтобы вы больше жизнь ценили, а не херней страдали.
— Успокойся, — просит Микаса. — Пусть смотрит.
Эрен мысленно считает, сколько нужно пройти от школы до сцены. Выходит совсем немного — метров двести по прямой, по лесу — все полкилометра. Эрен знает, сколько идти до дома Армина — минут десять, если быстро, пятнадцать, если зайти в магазин по дороге. Примерно две сигареты. Эрен скучал по этим местам.
И тем больнее смотреть на них. Изломанные игрушки, вместо леса духов — ничего, вместо криков детей и запаха деревьев — въедающаяся пустота. Этот город и правда умирает. Глупо было ехать сюда, надеясь найти Армина. Даже без пожара он бы первым делом уехал в Митру, как смог. Может, он боится, что Эрен его не узнает? Он ведь должен был измениться и повзрослеть.
— Хотите историю? — спрашивает Леви, въезжая в жилые кварталы.
Где-то здесь дом Армина. Одна из этих трехэтажек. Точно, вот эта, где под самой крышей какой-то идиот оставил признание в любви то ли Марии, то ли Ари. Уже все стерлось. В жизни Армина эта надпись еще была яркой. Эрен вздрагивает. Он приехал, чтобы убедиться в удаче дорогих ему людей. Он ведь… он привязался к ним всем, даже если Армин почти не общался с Пик и Кольтом, Эрен подходил к ним на переменах и старался завести разговор. О Жане и Марко и говорить нечего. А Имир и Хистория… две упрямых дуры. Вот, у кого точно должно получиться жить по-человечески.
Леви останавливает машину, но не выходит. Он смотрит вперед, пытаясь собраться с силами. Июльское солнце греет капот, вместе с ним — пластик под лобовым стеклом. Эрен тянет руку и одергивает — горячо.
— На этой крыше произошел самый странный разговор в моей жизни, — Леви указывает на дом Армина. — Я сидел там с одним парнем, я точно помню, он был ровесником Микасы, и обещал ему всякую чушь. Он сказал, что уедет в Митру, а я… я не знаю, — Леви закрывает лицо руками. — Я всегда думаю об этом. Даже не о…
них. Всегда, кто-то говорит про Шиганшину, а я вспоминаю этого мальчишку и думаю…
да черт, что ж такое, — он вздрагивает. — Короче, через пару дней я свалил. А первого июня был фестиваль. Первый десятый класс, я потом выяснял, там остался всего один человек.
Армин, конечно, это он. К горлу подступает тошнота. Значит, Кольт и Пик?.. А Хистория?.. Это больно. Думать об этом. Светит яркое солнце, а Эрен узнает об их смерти. Но тогда у Жана и Марко больше шансов, правда? Всего девять человек, теория вероятности для Эрена совершенно точно спасла двоих, Имир ведь сильная, она даже смерть победит, а Армин… он же обещал, что они встретятся этим летом.
Он обязан исполнить обещание.
— Ты про него рассказывал, — вспоминает Микаса. —
Армин, да? Ты говорил, мы с ним должны были познакомиться и учиться в одном классе.
Уже познакомились. Микаса, не говори глупостей. Ты видела его почти год, неужели ты не заметила? Микаса, почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? У Леви-то крыша давно поехала, он сам себе не верит, но давай ты не будешь… Микаса?..
Эрен оборачивается к ней. Она грустно улыбается. Он сто раз видел эту улыбку, трижды — на похоронах, один раз — на крыше многоэтажки, остальные девяносто шесть — когда все было плохо, но терпимо. Это неправильная улыбка.
— Да, должны были, — у Леви обламывается голос. — Не вышло.
— Леви, — тихо зовет Эрен, —
мне кажется, ты ошибся.
Тишина звенит.
— Хотел бы я ошибаться так же часто, как ты сомневаешься в моем рассудке, — он усмехается. — Знаешь, ты… мне казалось, ты вырос за этот год. А сейчас смотрю и думаю — да
ни черта.
Эрен резко вскидывает голову и смотрит на Леви. Абсолютно разбитый человек, словам которого нельзя верить. Эрен не знает, что хочет сделать — ударить его или убежать домой. В дом Армина, туда, где дедушка по утрам читает газеты, а родители все никак не возвращаются, хоть и отменяют поездки в Митру. Ну и ладно. Они бы все равно не встретились, все-таки три года — большой срок.
— Хватит, — говорит Микаса. — Я не понимаю, чего вы оба так взъелись.
— Я спокоен, — Леви заламывает руки. — Абсолютно спокоен. Я просто не могу понять, почему Эрен…
Хватит. Он распахивает дверь машины, забывая рюкзак в багажнике, и бежит прочь. Эрену надоело, что даже Леви не верит в Армина. Он же обязан жить, даже если Хистории нет. Они же дальние родственники, верно? Наверное, Армин не мог прийти в себя еще очень долго. Потерять одноклассников, Хисторию. А Имир? Как она это пережила? Уехала ли куда-то за границу, пытаясь справиться с горем?
Она ведь призналась, правда? А Жану и Марко обязательно повезло. Им не могло не повезти, они так долго морозились, что это было бы нечестно. Судьба та еще паршивая сука, но нельзя же так. Или можно?.. Можно, если сейчас Леви скажет, что пошутил.
Шутка несмешная, мы посмеялись, давай быстрее тоже смейся, но Эрен только бежит вперед, спотыкаясь о свои ноги.
И, конечно же, он врезается в кого-то. В грудь ударяется маленькое тельце. Эрен медленно опускает взгляд. Светлая макушка, длинные волосы убраны в хвост. Армин помнил о нем, да, поэтому тоже отрастил? А Эрену больше нравилось, как они обрамляли лицо. Хотя… он видел это только по утрам, а потом все равно находил резинку и завязывал их.
Только у Армина немного другой цвет волос, более темный, чуть ближе к русому. Макушка перед глазами Эрена почти белая.
— Извините…
У Эрена обваливается?..
жизнь?.. Значит, двое выживших. Вот ведь. Леви просто проверял плохо, ему от запаха лилий в квартире все отшибло, наверное, и как он тогда не свалился? Как Микаса вообще терпела этот запах, он же невыносимый. Эрен верит Армину, потому что все должно быть в порядке. Потому что он помнит обещание. Он еще не сказал, что…
Эрен делает шаг назад. Голубые глаза Хистории смотрят в душу, и в них нет блеска. В них ничего нет. У Леви такие же глаза.
— Я вас не увидела, простите… — Хистория пытается извиниться. Перед. Ним. Она же никогда не извинялась перед Армином, чем Эрен так заслужил?
— Все в порядке, — он пытается улыбнуться. Не получается.
— Если муж увидит… — Хистория опускает голову. — Нет-нет, не увидит, а вы идите скорее, куда шли.
Я вас не знаю и знать не хочу…
Эрену не нужно повторять дважды. Шиганшина — сплошное безумие. Из списка выживших в его голове кто-то вычеркивает Имир.
До школы десять минут, если ни на что не отвлекаться. Леви почему-то ехал медленно, пешком получается даже быстрее. Бегом — и вовсе почти ничего. Эрен не знает, что ищет. От бега внутри все бурлит, и адреналин захлестывает с головой, как и всегда.
Вместо леса — пепелище. Вместо фестивальной сцены — мемориал.
Эрен падает у его подножия на колени, ползет по серому граниту ступеней. Он успевает сорвать ноготь, пока тянет себя наверх. Вот ведь неумеха. Камень холодный. И на нем расцветают капли крови, потому что Эрену абсолютно плевать на боль. Он не чувствует.
Поднимает голову вверх. Читает. Имена написаны столбиком. У Армина, черт бы его… да наверное.
Наверное. У него имя слишком близко к началу алфавита. Так не должно быть. Оно не должно возглавлять этот список. Оно вообще не должно быть ни в каких списках, только выживших.
Раз. Пик Фингер
Два. Имир Фриц.
Три. Марко Бодт.
Четыре. Ханджи Зоэ.
Пять. Жан Кирштайн.
Шесть. Эрвин Смит-Аккерман.
Семь. Кольт Грайс.
Восьмерка стирается. Ее не существует, но она, черт возьми, возглавляет этот список.
Армин Арлерт.
Эрен, покачиваясь, встает. И от души бьется головой о мемориальную доску. Потом еще раз, и еще, и голова начинает кружиться, а на граните снова — его кровь. Ему уже плевать. Это нечестно. Он терпеть не может, когда ему врут, а Армин дал ему слово, он обещал, значит, все ошиблись. И Эрен тоже.
Кровавые улыбки растекаются перед глазами вместе с темными пятнами. Эрен оседает на последней ступени и смеется. Глаза заливает. Уже невозможно держать их открытыми. Он видит…
что-то другое. Больше, конечно, слышит, но ему все равно.
***
Светловолосый мальчик летит кубарем с лестницы, и кто-то помогает ему встать. Эрен наблюдает из своего угла, как мальчика обступают с двух сторон мальчишки на класс старше. Они пытаются показать, кто тут главный, но сочувствующие взгляды их выдают. Армин шмыгает разбитым носом. Его губы заливает кровь.
— Ну и что с тобой делать, бестолочь? Пойдем, хоть отмоем.
***
Армин лежит на поляне, усыпанной весенними цветами. Ему лет двенадцать, не больше. Эрен ложится рядом и смотрит в небо. Армин чихает, улыбается чему-то своему и жмурится на майское солнце. Эрен знает, о чем он думает: совсем скоро фестиваль. Летний фестиваль, и старшие ребята расскажут на нем свои секреты.
***
— Послушайте, но ведь это необъяснимо! — Армин вскакивает с места, едва не опрокидывая стул. — Кто-нибудь вообще думал о том, что в Европе традиции не сохраняются настолько…
правильно? Мы не знаем, откуда это пошло, почему фестиваль вообще существует. Это же не Азия, серьезно. Если духов Шиганшины не существует, то почему… почему мы до сих пор это делаем? У нас есть пара праздников, которые не связаны с ними, я читал, но вы даже названия не вспомните. Нет, правда, вы можете назвать меня параноиком и обвинить в мистицизме, но это совершенно… так ведь не бывает!
***
— Армин, а ты помнишь ту легенду про колесо? — спрашивает Жан, пихая Армина локтем. Тот угрюмо смотрит в ответ. У Эрена разрывается сердце.
— Помню, — Армин замирает и, кажется, прислушивается. — Если оно и крутится, то не в мою сторону, понял? Никаких перемен, все стабильно.
— А в мою?
— Да и в твою тоже, — Армин вздыхает, — все тут подохнем.
Эрен пытается схватить его за руку, развернуть к себе и все-таки отчитать за эти дурацкие слова. Нельзя так говорить, нельзя вообще… Эрен беспомощно смотрит, как Армин быстрым шагом уходит от Жана, сжимая покрепче лямку рюкзака. Сегодня у них первый день учебы. У Армина — в первом десятом классе, а у Жана — во втором одиннадцатом. До летнего фестиваля меньше года.
***
Армин снова на поляне, собирает цветы зачем-то и складывает их между страницами книги. Что это? "Сумерки", что ли? Вот дает, хотя они только для гербария и подходят. Эрен подходит к Армину, когда тот выпрямляется. Эрен наклоняет голову и улыбается. У него еще получается улыбаться. Странно как. По щекам бегут слезы.
Поцелуя не выходит. Спящая Красавица ну никак не хочет восставать из мертвых.
***
Идет дождь, но Эрен его не чувствует. Это видение отличается от всех остальных — кажется, он стоит здесь целую вечность. Армин постоянно обнимает себя руками, смотрит на часы в телефоне и иногда вскидывает голову, чтобы посмотреть на лица прохожих. Под ним — добрая груда окурков. Митра. Так он все-таки ждал? Думал ведь что-то не то, у Армина в голове всегда какая-то тьма. Эрена прошибает насквозь.
Ребята находят Армина — абсолютно мокрого. У него взгляд — как у Хистории из настоящего. А здесь, в воспоминаниях, она улыбается и держится за плечо Имир.
Жан ругает Эрена последними словами, а Армин ничего не говорит. Не реагирует. Он достает из мокрого рюкзака такую же мокрую книгу и прижимает к себе. Кажется, он ничего не слышит.
Воспоминание сменяется, и Эрен видит себя — мелкого, еще с этим убогим безобразием на голове. Рядом стоит Армин, все равно ниже него, даже пятнадцатилетнего. Эрену хочется накричать на себя —
вот он, пожалуйста, узнай его. Пожалуйста, сделай хоть что-нибудь. Тот, пятнадцатилетний Эрен, дает Армину телефон. Настоящий Эрен смотрит, что Армин там пишет. А Армин… Армин пишет напоминание в календаре на три года вперед.
***
— Если я скажу, что я умру завтра, ты мне не поверишь? — голос у Армина серый.
Жан смотрит на него. Выкидывает самокрутку и подходит почти вплотную. Хватает за плечи и трясет. Армин не сопротивляется. Он похож на куклу без механизма.
— Не поверю, — поджав губы, отвечает Жан. — Не знаю, что случилось в Митре, но ты уже два месяца в себя прийти не можешь. Помнишь, что ты мне сказал осенью?
— Колесо крутится не в мою сторону, — Армин устало улыбается. — Я понял. Только признайся Марко, ладно? Я не думаю, что он тебе откажет.
— Тебе будет легче?
— Мне будет никак.
Жан кивает. И все-таки обнимает Армина, крепко прижимая к себе. Эрен замечает, что у Жана слезы готовы вот-вот сорваться с ресниц. Не верит. Конечно, не верит. Эрен же уже три года не верит ни единому слову Леви.
***
Эрен знает, что это последнее воспоминание. Оно искрится и полыхает, а в нем все те же Жан и Армин, которые дружат уже лет десять, если не больше. Пахнет костром, только запах забивается в нос и горло, заставляя задыхаться. Жан прикрывает лицо рубашкой, Армин не делает ничего. Просто смотрит. У него губы шевелятся. Эрен подходит ближе.
— А я был прав, — слышит он.
Эрен зажмуривается. Дает себе пощечину. Не помогает. Ничего не помогает, боль не отрезвляет, ему нестерпимо жарко, сердце внутри давно развалилось и рухнуло вниз. Не чувствуется — совсем. А что-то здесь должно чувствоваться? В конце концов, это только воспоминания, которые уже подернулись пеплом и пылью.
К поляне быстрее подбираются языки пламени, в них можно разглядеть растекающиеся улыбки духов. Землю сотрясает грохот — не в первый раз, видимо, потому что Армин и Жан только вздрагивают. Эрен смотрит в ту же сторону, что и они. Там ведь что-то обвалилось, да? Это в стороне…
— Школа, — констатирует Жан.
— Школа, — повторяет Армин.
— Там Кольт и мелкие.
— Мы пришли за Марко, ты помнишь? — Армин кашляет.
Жан оборачивается к нему. В глазах не пустота — просто бездна. Чернота.
— Ты думаешь, там еще кто-то остался? — тихо спрашивает он.
Армин мотает головой. Жан делает шаг назад, разворачивается и зачарованно смотрит вперед. Туда, где должна быть взорвавшаяся лесопилка. Эрен читал об этом — там погибли первые старшеклассники, которые убирали украшения после фестиваля. А по небу и не скажешь, что уже рассвет. Потому что неба нет.
Ничего нет.
— Ну и ладно, — Жан не смотрит на Армина. — Иди отсюда, хорошо?
Армин кивает, но Жан не видит. Убегает в это чертово марево, в этот ад на земле, где языки пламени уже дожирают вековые деревья. Армин оседает на землю и неотрывно смотрит в сторону, где должна быть лесопилка.
Почему он не уходит?
Почему он не кричит, когда огонь касается его спины своими горячими ладонями?
***
Эрен распахивает глаза.
