Я умер восемь минут назад, Мне безразличен что Рай, что Ад, На прелых листьях стою и жду Забвенья звезду. Канцлер Ги, Maman Brigitte
Лес доживает свой последний день. Армину хочется обнять каждое дерево, поймать хоть одну птицу, чтобы хоть такая жила. Духи, люди — все они жертвуют животными и растениями, чтобы было лучше. Жизнь человека намного важнее, это глупо отрицать, но все-таки тоскливо и больно. Армин старается не думать об этом. Ему вообще лучше не думать сейчас, только делать. Он старается обойти школу по кромке леса, чтобы выйти ближе к дому. Не надо попадаться на глаза кому-то из знакомых, чтобы не было вопросов. Если Армина попросят носить последнее оборудование, он не сможет найти оправданий, чтобы отказать. Он ничего не сможет сделать, и это будет конец всему. Эрен… стоит хоть как-то оправдать его ожидания. Армин идет быстро. Волосы впервые не лезут в глаза. Он прикасается к губам кончиками пальцев и думает, что ни на что бы не променял такие первые поцелуи. Наверное, это эмоции говорят в нем. Но человек всегда — сплетен из эмоций и ощущений, это невозможно опровергнуть. Армин правда пытался. В итоге его собственные мысли не выдержали и сломались. Когда сознание отказывается подчиняться, это больно. Когда чувства завлекают и не дают сделать лишний вдох, это невыносимо. Но впервые Армин уверен в том, что делает. Жан как-то сказал, что лучше всего он начинает думать в отвратительно поганых ситуациях. Как тогда, когда они мелкие полезли на колесо обозрения. Уже через неделю его демонтировали. С этого момента оно двигалось в сторону Армина. Удивительно, как много человек может не замечать. Путь до дома постепенно становится спокойным. Армин знает, как ему быть, осталось только все подготовить. Эрен, когда они прощались, успел сказать, что Жан предложил ему читать речь на выпускном. Это существенно облегчает ситуацию и дает немного времени — по крайней мере, все поймут не сразу. Хорошо. Вернее, не очень, но разве Армин может просить о чем-то большем? Быстрыми шагами проходя последние сто метров, он думает, что к этому моменту его вело абсолютно все, что было. Тот фестиваль одиннадцать лет назад, поиски духов на поляне, постоянная проверка на прочность и знакомство с Эреном. Желание уехать, постоянные отъезды родителей, непонимание друзей и все написанные истории. Это хорошо. Армин никогда не был уверен в себе. Но не теперь. Это и есть то, чему учила его жизнь Эрена. Бесконечные попытки преодолеть, быть сильнее и лучше, когда Армину в его собственных реальности и времени все доставалось слишком легко. Даже план, откровенно хреновый для всех, кроме него самого, появился так быстро. Может быть, Армин всегда понимал, как это закончится. Может быть, поэтому страх всегда сковывал и останавливал. Армин взбегает вверх по лестнице, открывает дверь квартиры и заворачивает в свою комнату. Нет мыслей даже о том, чтобы позвонить матери. Как давно они общались? Армин уже и не помнит. Столько всего происходило, у нее и у отца никогда не было достаточно времени. Но их и нельзя винить. Они хотели устроить лучшую жизнь для своего сына. Переехали в город, в котором познакомились, выгрызли себе лучшее место, чтобы он ни в чем не нуждался. Осталась только одна маленькая деталь — с детьми стоит хоть иногда разговаривать. Но Армин не чувствует злости, только благодарность. Раньше он винил мать и отца во всех грехах. Теперь, когда можно называть себя почти взрослым, он понимает. В конце концов, Армин тоже принимает взрослые решения. Он заходит в свою комнату и улыбается. На столе какой-то невнятный бардак из стикеров, исписанных почерком Эрена. Заранее объясненная ситуация, которой все равно уже не случится. Армин не может позволить Шиганшине потерять так много людей. Он не может позволить Ханджи и Эрвину винить себя в том, что Эрен хотел устроить. Это было бы так просто. Это было бы таким простым выходом. Армин вырывает лист из тетради и берет карандаш. Ему нужно набросать речь для выпускного ребят, а потом бежать на заправку. Там Ханнес всегда продает сигареты, потому что… потому что Армин правда не знает, почему. Это доброта, но какая-то извращенная. В тот день, самый первый, шел дождь. Это было осенью. Может, два года назад, может, год. Армин сидел под козырьком заправки и невидящим взглядом смотрел на дорогу — там проезжали машины. Кто-то ехал домой, кто-то ехал в гости, кто-то на всех порах уезжал из Шиганшины. Ханнес вышел к Армину и кинул в него пачку сигарет. Армин тогда спросил, зачем. А Ханнес только и сказал: «Кури». И ушел обратно. Глупая история. Совсем не похоже на то, что можно написать. Но тогда стало легче. Армин думает, как лучше написать, ровно две минуты. А потом слова сами выползают из-под пальцев, буквы лезут друг на друга, руки почему-то даже не дрожат. Армин отвлекается, достает с полки припрятанную пачку сигарет и закуривает. Пепел падает на бумагу, пока он курит, а комнату завлекает дым. Главное, чтобы дедушка вернулся попозже. Или хотя бы не решил искать Армина на фестивале. Это было бы тяжело. Армин придирчиво смотрит на то, что получается. На столе лежат два окурка, потушенные о подлокотник. Ну и ладно, пускай там остались пепельные следы. Если что, можно будет потом смыть. Армин вычеркивает несколько строчек из начала и добавляет что-то похожее на них в самый конец. Даже пишет себе пометку, что делать, когда повиснет тишина между секундами. Когда он был в безвременье в прошлый раз, мир сузился до голоса Эрена. Теперь мир сожмется в одну большую черноту из волнения и дрожащих рук. Армин мотает головой и распускает волосы. Он тихо смеется и кладет резинку на самый край стола. Складывает листочек с речью и уже собирается уходить, оставляя все, как есть. Только… нет, не стоит. Армин возвращается, забирает все стикеры Эрена, кладет их в карман джинсов и тогда точно уходит. А дальше только дорога до заправки. По пути Армину встречаются старые знакомые родителей, они окидывают его нечитаемыми взглядами и даже не здороваются. Армин вспоминает, как выглядит сейчас, и улыбается. Подумали ведь что-то не то. Интересно, сколько раз в лесу кто-то лишался девственности? Это занятно. Духам, которые привыкли там обитать, должно было нравиться. То еще зрелище. Ну, Армин и Эрен лишили их такого простого удовольствия. Но пусть не жалуются. В конце концов, это было бы просто нечестно. Армин доходит до заправки, когда часы показывают пять часов. Через час начинается фестиваль, но он успеет. Идти — ровно столько, сколько нужно. Армин останавливается у самых дверей. Его на мгновение сковывают сомнения. Звонит телефон. На экране высвечивается дурацкая фотография Жана, которую поставил Эрен. Армин улыбается и понимает: уже некуда отступать. И ему становится так хорошо от этой мысли. — Алло? — спрашивает он, боясь услышать крики Имир в трубку. — Тебя долго не было, — констатирует Жан. — Ты пропустил мое фееричное выступление. — А? — Армин в растерянности смотрит на проезжающие машины. — Ну, ты это… прав был, короче, — Жан вздыхает. — Теперь мы с Марко, вроде как, встречаемся. Прикольно. Вау. — Это шок, — заботливо поясняет Армин. — Не бойся, пройдет. — Ага. — Он сейчас с тобой? — Ага. — Слушай, я немного опоздаю. У меня тут с речью завал, ну и я решил зайти домой. А потом дернуло на заправку. Сигареты закончились. — Ага, — голос Жана наконец-то приобретает живые оттенки. — Не парься, мы уже приспособили твоих одноклассников. Пик командует — красота. Они с Кольтом как раз пошли квест готовить. Ну, для мелких. Армин поджимает губы. Он вспоминает, что говорил Эрен об этом квесте. Интересно, в тех воспоминаниях Жан успел сказать о своих чувствах? Или он до последнего думал, что ничего не получилось? Или сказал уже потом? Судьба дает шанс даже в таких мелочах. Армину хочется улыбаться, и он улыбается. В груди совсем ничего не жмет и не болит. — Ладно, давай, — говорит Жан, — работы многовато. Он не просит сигареты для себя. Наверное, это из-за того, что ему уже восемнадцать. Армин как-то не может вспомнить, покупал ли он сигареты для Жана, как вернулся из Митры. Все вылетает из головы. Армин только толкает дверь заправки, здоровается с Ханнесом и подходит к прилавку. Из-за него — дружелюбный оскал с высоты в примерно две головы. — Привет, мелкий Арлерт, — шутит Ханнес. — Тебе опять курево? — Ага, — Армин улыбается. — И зажигалку. А еще у дедушки бензин закончился, а он застрял на работе. Можешь в канистру отлить? — С собой-то есть? — Ханнес задумчиво оглядывает Армина, замечая и метку на шее, и пятна на рубашке. — Вот пацан подрос. — Да нет у меня ничего, — Армин хмурится. — Ну, кроме карточки. Я-то заплачу. А у деда все равно канистры не было в багажнике. — Ладно, — Ханнес вздыхает. — И все-таки подрос. Кто-то из твоих одноклассниц, да? У тебя они все красивые. — А?.. — Армин непонимающе смотрит на него. — Ладно, проехали. — Ханнес пристальнее вглядывается в него. — Я скорее поверю, что ты откуда-то свалился. — Споткнулся, — поправляет Армин. — А ты о чем? — Да ни о чем, — Ханнес разводит руками. — Сигареты, зажигалка и бензин. Тебе жвачка нужна? — Очень смешно. Армин ждет, пока Ханнес найдет канистру. Потом — пока отольет в нее бензин. Пять литров — не очень много, но больше Армин спокойно не донесет. Он раскладывает зажигалку и сигареты по карманам, случайно задевая листок с речью. Расплатиться выходит только с третьего раза. Руки снова начинают дрожать. Бежать до школы не получается, особенно с этой тяжелой канистрой. Сначала вес казался приемлемым, под конец — почти невыносимым. Армин заставляет себя притормозить у самой кромки леса. Он открывает канистру, в нос ударяет запах бензина и, кажется, выжигает слизистую напрочь. Отвратительно. Делать все равно нечего. Армин складывает все содержимое карманов на землю и грустно смотрит на свои жалкие пожитки: телефон, несколько стикеров, исписанных Эреном, листок с речью, новая зажигалка и полная пачка сигарет. Армин без мыслей выливает весь бензин на себя. Становится даже прохладно. Он просто не может осознать, что творит, и от этого так странно и просто. Оказывается, иногда думать не стоит. Нужно просто делать. Запах бензина почти не чувствуется. Армин весь мокрый и липкий от него. Волосы тоже мокрые. С него стекает на землю. Это похоже на… Не. Думать. Не сейчас. Пожалуйста. Нельзя. До фестиваля не остается ничего, и Армин бежит к сцене, едва не забыв свои вещи на земле. Когда он подходит, вокруг уже куча народу. Все смотрят, как Имир говорит с духами, чтобы потом передать микрофон Хистории. А за ней — очередь Армина. Сердце стучит быстро-быстро. Главное, чтобы с листочка можно было прочитать. Хотя… он знает, что говорить. Уже ничего не нужно. — Вот черт, — констатирует Жан, когда наконец-то находит Армина. — Чем от тебя так… — Я в пруд свалился, — ответ поспешный. Даже слишком. — И все-таки… — Жан оглядывает его. Тоже видит пятна на рубашке, тоже — метку на шее. Хорошо, что губы теперь не такие яркие и распухшие. — Здорово падал. — Да не засос это, — Армин отводит взгляд. Вообще-то засос. — Ты же знаешь… — …Что у Армина Арлерта в лексиконе отсутствуют слова «секс», «влюбился» и «романтика», — заканчивает за него Жан. А вот у него вообще-то губы тоже распухли. — Там Хистория почти договорила, — напоминает Армин. — Иди-иди, — Жан толкает его в спину. Армин не видит, как Жан задумчиво смотрит на свою ладонь и даже нюхает ее. Армин не видит, как толпа смыкается позади него, заставляя Жана распихивать всех подряд, чтобы добежать. Но Армин знает. И он так боится не успеть. Он не слышит криков Жана, который, должно быть, обещает его прибить. Он ничего не думает. Он все понимает. Сам бы прибил. До сцены всего тринадцать шагов, не больше. До микрофона еще три. А всего шестнадцать. Нужно сделать шестнадцать шагов вперед. Чтобы не отвлекаться, Армин считает их, не видя перед собой ни одного лица. Перед глазами какая-то странная пелена. Шаг первый. Те поцелуи с Эреном были в другой жизни. Их больше никогда не будет. Пора смириться. Шаг второй. Никто и никогда не узнает, какие миры и истории были в голове Армина. Ну и хорошо. Шаг третий. Армин больше никогда не увидит море. Там были дохлые чайки и куча окурков, но это неважно, потому что рассветов и закатов на пляже он тоже никогда не встретит. Это того стоит. Шаг четвертый. Он так и не сдал экзамены досрочно, потому что уперся в глупость. А на самом деле было страшно провалиться. Это не имеет никакого значения, главное: сейчас страха нет. Шаг пятый. Армин никогда не увидит мир таким, каким его видят родители. Он не съездит в Нидерланды на родину матери, не посмотрит Лондон и Кардифф. Но он увидит звезды. Шаг шестой. Его так и не поймут. До самого конца все будут считать, что Армин свихнулся окончательно. У него своя правда. Он знает, зачем это делает. Этого достаточно. Шаг седьмой. Жан всегда будет винить себя в том, что происходит сейчас. Он никогда не смирится с этим. Армину приходится жертвовать чужими мыслями и рассудком. Он берет вину на себя. Шаг восьмой. Больше не будет ни одного слова, чтобы можно было написать. Ни одной сказки, ни одной легенды, ни одной истории. Люди найдут то, что есть на компьютере. Может, даже тот документ с Эреном. Это будет феерия сумасшествия. Армин усмехается. Плевать. Шаг девятый. Эрен вряд ли вспомнит о нем. Но Армин до последнего будет знать, кто вдохновил его. И это будет лучшей наградой. Шаг десятый. Леви так и будет думать, что не исполнил свое обещание. Он еще и еще будет вспоминать Шиганшину и тот разговор на крыше. Но рядом с ним будут Ханджи и Эрвин. Теперь он захочет жить. Шаг одиннадцатый. Здесь есть дети, которым сейчас столько же лет, сколько было Армину на том фестивале. И они увидят, как человек становится звездой. За это Армин тоже берет вину на себя. Шаг двенадцатый. Все мысли изначально оказались ничем. Он никогда не подумает и не придумает ничего, не улыбнется и не скажет. Армин будет молчать. Эрен говорил, ему нравится его голос. Армин сделал достаточно. Шаг тринадцатый. Никто больше не позаботится о нем. Незачем. Некому. Армин это принимает. Это достойная плата за то, что он творит. Люди, которых он считал близкими, будут спасены. Они никогда не пересекутся больше, может быть, для них это и будет иметь значение. Для Армина — нет. Он поднимается на сцену, и все смотрят на него. Жан уже совсем близко. Стоит начать говорить, и ничего уже не обратится вспять. План простой и надежный, Армин слишком хорошо знает этих людей и их эмоции. Им придется вызвать скорую и полицию, а те наверняка выпишут постановление о закрытии фестиваля в этом году. А даже если и нет… Армин все равно воспользуется правом последней воли. Сцена под ногами скрипит старыми досками. Армин никогда не выступал здесь, но отчего-то все внутри крепнет. Шаг четырнадцатый. Никто и никогда больше не ответит на уроке Пиксиса так же хорошо, как Армин. Никто и никогда больше не выйдет на математике к доске со скучающим видом и не решит сложнейший пример за пару минут. Армин не станет капитаном волейбольной команды. Он все равно хотел уехать. Шаг пятнадцатый. Если Эрен помнит, то будет искать его. Армин так и не найдется. И он так и не сможет нормально сказать, как сильно любит Эрена и как сильно восхищается им и его внутренней силой. И таких слов никто и никогда больше не скажет в ответ. Это того не стоит, но Армину пора говорить. — Духи, я обращаюсь к вам, — начинает он, держа микрофон дрожащими руками, — я знаю, что сегодня день, когда вы вновь устраиваете переход! Почтите же своим присутствием тех, кто, как и вы, уходит от нас во взрослую, далекую жизнь! Армин опускает взгляд и видит лицо Жана. Он стоит у края сцены. Его плечо сдавливает Имир в хватке такой сильной, что кажется еще чуть-чуть — и сломает. У нее по щекам катятся слезы. Она поняла. Она так часто приветствовала духов в этом году, и она единственная осознает сейчас. Армин тепло улыбается и продолжает. — Выпускники, я говорю с вами. Вы прошли долгий путь от начала и до конца, и я хочу сказать вам одну вещь: в каждом из вас я видел тех, кто может изменить историю. Так меняйте ее! Я прошу вас о том, что никогда раньше не смел сказать: в вас есть сила и в вас есть жизнь. И пока эта жизнь чувствуется, живите и встречайте каждый день! — Армин чувствует слезы на своих щеках. — Я… я никогда не понимал, как… как у некоторых из вас это получается. Просыпаться с улыбкой. Заботиться о других. Командовать. Блистать перед духами. И вряд ли я когда-нибудь пойму. Я не думаю, что могу жить так, как живете вы. Я не уверен, что вообще могу жить. Армин смотрит на свои ноги. Все молчат. Под ним уже растеклась лужа. Ничего. Все ничего. Все проходит. Но думать нельзя. Это жертва. Это чертова жертва в угоду этому городу, когда единственное, чего хочет Армин — научиться жить. Он так сильно хочет быть живым, и он впервые осознает, насколько ценна его жизнь. Это неправильно, и мысли завлекают его. Но решимости от этого меньше не становится. Это просто: каждая жизнь важна. И пока есть те, кто помнят, они наполнят все пути мертвых смыслом. — У меня есть одна просьба, — почти неслышно говорит Армин. — Свалите уже с этого чертового фестиваля. Я пользуюсь правом последней воли, и мне плевать, что вы об этом думаете. Я просто хочу, чтобы вы все жили!.. Слов больше не хватает. Армин достает пачку сигарет из кармана и открывает, не глядя на нее. Он рассматривает людей в толпе. Все молчат. Вот Ханджи: смотрит во все глаза, а рядом с ней возвышается побелевшая фигура Эрвина Смита. Вот Марко пытается растормошить Пик и Кольта, чтобы они поднялись. Но никто ничего не делает. Хистория читает молитву. Жан?.. плачет?.. Имир кивает. Она тоже полна решимости. Она тоже знает. Шаг шестнадцатый. Это последняя сигарета на всю жизнь. Армин делает одну затяжку, и она выпадает из его дрожащих пальцев. Весь мир вспыхивает. Армин сам горит. Он, кажется, стал звездой. Мысль остается только одна — лишь бы не закричать. И теперь он знает ответ на вопрос Эрена.***
Эрен оглядывается. Сначала ему кажется, что ничего не меняется: все тот же выжженный лес перед глазами, все та же пустота на месте лесопилки. Но школа стоит на месте: отремонтированная, сияющая на солнце серебристыми панелями. Он не может поверить. Измененные воспоминания этих трех лет сливаются во что-то совершенно новое. Как можно было думать, что та серость — и есть настоящая жизнь? Эрен вздрагивает, когда проходит мимо новой сцены. Еще вечность назад здесь стоял мемориал. Это не очень-то и важно. Ничто сейчас не имеет значения. Эрен поехал с Леви и Микасой к Ханджи только для того, чтобы отогнать машину обратно в Митру. Леви сказал, это неплохой опыт вождения. Эрен не возражал. Конечно, все равно ему делать нечего, а так хоть прокатится. Эрвину и малышке Изабель машина понадобится утром, так что нужно поторапливаться. Эрен не спрашивает у Леви разрешения, можно ли ехать. В его кармане ключи, он не прощается ни с Ханджи, ни с Микасой, ни с Леви. Садится в черное нутро этой несчастной машины и отчаливает. Эрену необходимо осознать все, что произошло. Оказывается, историю, которую должен был рассказать Армин, он знает наизусть. И лишь сейчас осознает ее в полной мере. Эрену пишет Жан. Зачем-то. Эрен не берет телефон в дороге, но видит обрывки сообщений: очередные планы на поездку в Нидерланды. До нее осталось всего две недели, Эрену и самому пора искать свои вещи по квартире и собирать чемоданы. Но сейчас невыносимо об этом думать. Это… глупо. Ему нужно прояснить пару вопросов. Эрен доезжает до дома Леви и Эрвина глубокой ночью. Он ставит машину под окнами многоэтажки, вызывает такси и снова едет. Это какой-то бесконечный цикл движения. Эрену необходимо быть дома, а не ехать по пустому городу. Он не смотрит, сколько денег отдает таксисту, но этого хватает. Сейчас, когда прошло уже несколько часов от конца всего этого мрака, воспоминания меркнут. Из многого Эрен помнит только факты: они с Армином менялись жизнями. В альтернативной вселенной. Из-за духов чокнутой Шиганшины. Бред же. Абсолютный бред. Эрен ждет лифт. Входит. Еще ждет. Ожидание уже кажется невыносимым. На своем этаже он срывается и бежит к двери, думая, что если она не открыта, то он совершенно точно ее выбьет. Эрен не для того превышал скорость и набрал штрафов на пару тысяч. Ему нужно, чтобы эта чертова дверь была открыта. — Я здесь, — слышит он из глубины квартиры. И дверь сама открывается перед ним. — Я знаю. Я… я там тарелку разбил. Часов шесть назад. Не обращай внимания. Я понятия не имел. Я правда… прости меня. Прости… Господи… Эрен замирает. Армин выглядит так же, как и утром, но совсем не похож на себя из безвременья: волосы гораздо короче, кожа покрыта шрамами от ожогов, но взгляд… на Эрена он всегда смотрит одинаково. Все эти три года, пока они знакомы. Все два года, пока они встречаются. Армин изменил будущее под других и под себя. И кто Эрен такой. Чтобы. Его. Винить? Слова застревают в горле. Вся злость. Все вопросы. Всё беспокойство. У Эрена на уме только одно. Он сгребает Армина в объятия, и они падают на пол. Эрен механическим движением руки не дает голове Армина удариться о стену. Они не двигаются, слушают дыхание друг друга и привыкают к этому ощущению заново. Эрен как будто всегда чувствовал это в Армине, свою собственную родственную душу. И теперь он находит подтверждение всем этим мыслям. — Я люблю тебя, — только и может сказать Эрен. — Я так сильно люблю тебя… — Конечно. Я тоже люблю тебя, слышишь? — шепчет Армин едва на грани. Он целует Эрена в висок и ловит воздух судорожными вздохами. Эрен прикрывает глаза. Насколько же долгим оказался этот путь. Но главное — все-таки закончился. Армин рядом. Он никогда не уходил. И никогда не уйдет. И не захочет уйти. А Эрен... вряд ли он когда-нибудь захочет отпустить.