Холодный воздух до боли и красноты щиплет нежную кожу лица. Легкие буквально застывают при каждом вдохе, а глаза слепнут от белизны вокруг. Тэхен тяжело дышит, запыхался уже давно, но бежит вперёд, пока ноги проседают до щиколоток в снегу. Зима в этом году выдалась знатная, крепкая, с морозом, от которого двери леденеют, и несчастные оборотни часами не могут выйти на крыльцо своего дома. Все эти толстые и тяжёлые полушубки из настоящей шерсти тоже веселья не прибавляют: Тэхен уже еле ноги переставляет к концу своего пути. А что ему идти-то здесь? Какая-то парочка-другая сотен метров, которую он теперь с трудом осиливает. Тэхена это злит неимоверно просто! А на речку сходить все равно очень хочется…
Голубое полотно уже мелькает среди чёрных стволов. Лес так быстро сменил яркие краски на черно-белые тона, что Тэхен до сих пор свыкнуться с этим не может, и ярко-голубая лента замёрзшей воды манит его, манит, чертовка. Омега доходит до самого края, смотрит на эту бесконечную водную гладь, закованную в природные цепи, и понимает, что достиг того, о чем думал все утро: умиротворения и спокойствия. В эти дни вокруг Тэхена всегда стоит шум и гам, он окружён толпой людей, и Чонгук вольностей ему никогда не даёт, приходится только самому убегать да злиться — Тэхен ведь не маленький ребенок, за которым нужно следить.
Хотя, возможно, он стал шаловливее. Прямо сейчас Тэхен, воровато озираясь, попой садится прямо в снег у берега. Знает, что его за это накажут, что наругают, вот только попе так сильно хочется посидеть в снежке, и Тэхен не может этому сопротивляться! Мороз хрустит, кусается, вокруг лица появляются облачки горячего пара, а у ног — скользкая голубая гладь, красивая, никем не тронутая, идеальное природное произведение искусства. Тэхен вздыхает, складывает руки на животе и созерцает. С каких пор он стал ценителем неторопливости и тишины?
За эти полгода изменилось многое. Сокджин добился своего и убедил людей в надежности и безопасности союза двух рас. Настроенные сначала агрессивно, люди теперь интересовались оборотнями, видели в них новые пути развития. Маленьким детям больше не внушали с пелёнок ужасы о страшных голодных тварях из темноты леса и не запугивали отдать им на съедение. Вместо этого омеги, сидя вечерами у детских кроваток, рассказывали о магии, что течет в крови волков. А дети строили огромные удивлённые глаза, мечтая увидеть обращение в реальной жизни. Тэхен был поражён, насколько много было сделано за какие-то полгода. Работа была проведена колоссальная, и он искренне восхищался упорству Сокджина, который каждый день рьяно отстаивал права оборотней и проводил долгие беседы с особо агрессивными и недобро настроенными.
Но не только люди изменились. Тэхен это видит, он это замечает: изменились и оборотни тоже. Волки больше не боятся своей природы и отличий от людей, они не позиционируют себя зверями и хищниками, больше не хотят бороться с людьми. Оборотни перестали чувствовать погоню и желание обороняться, что въелось в их кровь и тело, текло в него вместе с омежьим молоком.
Конечно, это было только начало. Они успели проработать лишь внутреннее, внешнее же все ещё оставалось под вопросом. Люди и оборотни все так же жили обособленно и все ещё немного боялись объединяться, но Тэхен считает, что это правильно. Лес принадлежит волкам, поля — людям, а все они просто хорошие соседи. В этом у них, по мнению омеги, идеальный баланс.
Большинство проблем Чонгуку пришлось оставить на следующий сезон. Оборотни лишь успели начать реконструкцию человеческой деревни и полей, как набежали холода: работать зимой и растрачивать запасы никто не станет. А так первое время вожак крутился как белка в колесе, правда, до одного момента. Этот самый момент перевернул жизнь альфы с ног на голову и изменил его ещё больше. Благодаря ему Тэхен в итоге ни дня без Чонгука не скучал.
Вот уже, бежит, Тэхен слышит загнанное дыхание своего зверя. Омеге ведь ни минуты нельзя без Чона. Тэхен закатывает глаза, уже заранее зная, что сейчас будет.
— Тэхен! Почему ты ушел, Тэхен? — кричит Чонгук на бегу. — Что это ты выдумал? А ну-ка поднимайся скорее, ты все себе застудишь там!
Тэхен долго и нарочно громко вздыхает и только потом поднимается с примятого снега, оборачивается на вовремя подскочившего альфу. Вернее, сначала оборачивается большой и тяжёлый тэхенов живот, а только потом его обладатель.
— Маленький мой, ну что ты удумал, почему так внезапно испарился? Я ведь волнуюсь, и ты это знаешь, — ласково воркует Чонгук, подходя ближе.
Вожак приобнимает Тэхена за плечи одной рукой, другую же на автомате устраивает под животом, невесомо, так боязно водит ею по округлости, постоянно хочет ее касаться. Тэхен в полной мере даёт ощупать свой живот, убедиться, что с ним и волчатами все хорошо. Он привык к тому, что Чонгук стал более нервным и пугливым, когда дело касалось его беременной омеги, оберегал и следил за каждым его шагом.
— Я уже не могу даже погулять сходить без твоего разрешения? Я что, в плену у вас нахожусь? — недовольно цыкает Ким, но ластится, даёт погладить себя, пообнимать.
— Ну, можно ведь предупредить заранее. Я бы тогда с тобой вместе сходил. И чем бы это плохо было?
— А я не хочу с тобой! — злится Тэхен. — Ты мне и минуты покоя не даёшь, а я один хочу побыть! Вы все вокруг меня бегаете, я устал!
— Маленький мой, мы ведь не специально это делаем, чтобы тебя злить, ты ведь знаешь, — Чонгук наклоняется совсем близко и аж дышит горячо в самую шейку, опаляет ее своим дыханием и, кажется, даже нечеловеческим урчанием. — А вдруг ты упадёшь и, не дай мать-природа, ударишься животиком? А вдруг тебе плохо станет? А что, если ты замёрзнешь и что-то себе застудишь?! Сейчас такая холодная зима, а ты ведь маленький человечек, твоё тело само себя не греет.
Тут уж не поспоришь, Тэхену приходится признать. Чонгуку что зима, что лето — все одним цветом. Бегает вот в лёгкой куртке нараспашку и не жалуется, а у Тэхена ступенчатая система одёжки: сначала тёплое белье на голое тело, затем свитер, после длинный шарф, которым его умудряются аж до живота обмотать, потом шуба, сверху тяжёлая шапка, ещё один шарф и варежки. А что уж говорить про ноги, если они в стольких слоях одежды даже двигаться нормально не могут?! Да, зима вкупе с беременностью доставляют омеге слишком много забот.
— Ты так говоришь, будто моя беременность сродни болезни, — бурчит Тэхен куда-то в грудь своему альфе, нюхает его раскрытые ключицы и шею.
— Конечно же, нет, маленький мой! — восклицает оборотень. — Но наши волчата уже совсем скоро появятся, я ведь так переживаю! Я каждый день просыпаюсь и с тревогой думаю: это случится уже сегодня? Но я очень этого жду, маленький мой. Хочу подержать в руках наших волчат, потрогать их, обнюхать. Ты не представляешь, насколько я счастлив уже прямо сейчас.
Тэхену от этих слов становится так хорошо в животе. Кажется, будто это сами волчата слышат голос своего отца и радуются. Чонгук все так же нежно водит кругами ладонью по выпирающему животу омеги, явно хочет прочувствовать сильнее, чему мешают толстые слои одежды, но ни в коем случае не давит, не срывается.
— Хотя знаешь, — альфа задорно улыбается, — я бы хотел, чтобы ты ещё пару месяцев походил беременным.
— Почему?
— Потому что ты такой миленький колобочек, такая пышечка, я не могу. Моему волку плохо, — с усмешкой признаётся вожак и хватается за сердце.
Чонгук был прав, когда говорил, что Тэхен с животиком станет круглой неваляшкой. Омега действительно не ходил, а перекатывался, ибо как тут вообще походишь с таким огромным животом?! Он, кажется, был больше самого Тэхена, а в последние месяцы стал таким тяжёлым, что его приходилось руками придерживать при ходьбе. О былой ловкости, грациозности и утончённости можно было забыть. Правда, смущало и моментами злило это только самого Тэхена. Чонгук же стал любить и ласкать его ещё чаще и больше (по несколько раз каждый день).
Беременность Тэхена началась абсолютно внезапно и неожиданно для всех них. Как оказалось после, гон Чонгука прошёл уж слишком удачно, и в ту единственную вязку Тэхен смог понести. Вожак искрился, а по ночам выл на Луну от радости, ведь та маленькая надежда на успех стала явью.
Первым обо всем догадался Хосок. В какой-то момент он стал неустанно следить за Тэхеном, контролировать каждый его шаг, приём пищи, буквально ходил по пятам. Лекарь часто наблюдал исподтишка, щурился, бормотал что-то под нос, а когда омега спрашивал, чего ему надобно, разворачивался и уходил в свою берлогу. Только однажды Хосок заявился в их дом (это произошло примерно через три недели после посещения людского поселения) и заявил: Тэхен, мне нужно тебя осмотреть. Удивлению Чонгука и Тэхена не было предела.
Пошло наперекосяк все сразу же, когда Чонгук резко заявил, что позволит осматривать своего омегу только в присутствии альфы, то есть, себя. Когда Хосок начал внимательно прощупывать ещё тогда плоский живот Тэхена, волк в Чонгуке разом проснулся, взбеленился, начал бегать туда-сюда внутри и рваться наружу. Когда лекарь попросил омегу раздеться, чтобы провести более детальный осмотр, Чонгук сделал шаг вперёд, а глаза его налились желтизной. Где это видано: его омегу будет видеть обнаженным чужой альфа?! Серьёзный в тот момент Тэхен смог быстро пресечь пустые претензии и злобу.
— Чонгук, это касается моего здоровья, — строго заметил тогда Тэхен. — Прекрати видеть во всем подтекст, Хосок в первую очередь лекарь, а потом альфа.
— Если бы он был омегой, все было бы куда проще, — нашёл что ответить вожак.
Тем не менее, учеников-омег у Хосока не было (у него вообще не было никаких преемников), поэтому сошлись на том, что Чонгук будет стоять совсем рядом с ложем, на котором и собираются осматривать Тэхена. Чонгуку пришлось стиснуть зубы, прикусить язык и посадить на цепь озлобленного волка внутри. Но как вообще возможно держать альфу внутри, если тебя самого обуревают сомнения? Ревность так и сидела на плече да все нашептывала всякие мерзости.
Тэхен лёг на указанное место на живот, сняв с себя весь низ. Хосок тщательно вымыл руки, достал с верхней полки с травами какую-то мазь и, обернувшись к Чонгуку, посмотрел очень серьезно.
— Я смогу полностью убедиться в наличии беременности только по состоянию матки, — объясняет он. — У омег матка расширяется и набухает во время течки, но если происходит вязка, то в свою изначальную форму она не возвращается и увеличивается на протяжении всей беременности. Ваша вязка произошла месяц назад, думаю, если она оказалась удачной, то матка Тэхена уже сейчас будет хорошо прощупываться.
Чонгук кивает, осмотр матки, хорошо, в этом проблем нет. Это нормально и это важно, понимает альфа. А затем, когда он видит, как Хосок смазывает два пальца мазью, внутри что-то щёлкает, и его переклинивает. Хосок нависает над его нагой омегой, вводит внутрь два пальца в тишине, а у Чонгука ярость затмевает здравый смысл. С диким рыком альфа набрасывается на лекаря, на ходу превращаясь в волка.
Осмотр тогда провести они так и не смогли. Чонгука пришлось изловить, вывести, привести в чувство, чтобы услышать, что заканчивать осмотр без его присутствия он не позволит, хочет все равно присутствовать. В итоге в комнате у лекаря сидели пятеро: Чимин, держащий вожака слева, Юнги, что кусал губы, с румянцем на щеках стеснительно закрывал себе глаза и держал Чона справа, красный как варёный рак Тэхен, прячущий лицо в локтях, и недовольный Хосок, занимающийся осмотром. Тэхен, чтобы не злить лишний раз своего альфу, лежал и даже не двигался, ни слова не говорил. Хосок прощупывал его изнутри со старательным напряжённым лицом.
— Матка ярко выраженная, — сухо сообщает он после осмотра, вытирая руки. — Поздравляю, у вас будут волчата.
Сказано это было без особой радости, но визг в этот момент в комнате стоял непомерный. Визжали Тэхен и Чимин, прыгающие от радости на месте, рычал что-то Чонгук, и Юнги хлопал его по плечу, поздравляя с наступающим отцовством. После этого, стоит упомянуть, Тэхену весь оставшийся день пришлось провести в компании поцелуев и не только Чонгука, меток его запахом и феромонами. А затем, когда уже уставший от беспрерывных ласк Тэхен просто хотел лечь спать, настал черёд волка вычищать своего омегу от присутствия другого альфы. Тогда Ким был вылизан зверем от пяток и до шеи.
С того дня и закрутилась их жизнь, как сумасшедшая. Живот Тэхена неожиданно пошёл в рост с третьего месяца, сам омега вечно ходил голодный, питался одним лишь мясом по четыре, а то и пять раз в день. Беременность проходила не по дням, а по часам. На пятом месяце, когда живот стал слишком большим по меркам Тэхена, он запаниковал и побежал к Хосоку.
— Почему? У меня или моего волчонка развивается какая-то болезнь? — со слезами и криками забежал он в дом Хосока.
Тэхен видел до этого и беременных людей, и оборотней и мог точно сказать, что такой объемный живот был у них к концу срока, но никак не к середине. Хосок внимательно его выслушал, досконально исследовал и прощупал его живот со всех сторон, а затем улыбнулся кончиками губ.
— У тебя внутри не один плод. Я полагаю, их там три, все они очень крупные и крепкие, точно оборотни. Ждите альф, родители, — фыркнул тогда лекарь.
Так Тэхен и узнал, что Чонгук оказался уж очень талантливым, раз сумел сделать ему сразу троих волчат. После этой новости новоиспеченные родители каждый вечер сидели у печи, гладили и выцеловывали живот омеги, разговаривали с пока ещё маленькими, спящими волчатами. Чонгук любил прикладывать ухо к животу и подолгу слушать, все надеялся услышать движение волчат внутри.
— Я и не знал, что пол определяется ещё до рождения. Я думал, мы узнаем, кто у нас, только через пару лет, — в один из таких вечеров сказал Тэхен.
— Волчат очень часто отличают по размерам при рождении. Альфы сразу рождаются крупнее и тяжелее и остаются такими на всю оставшуюся жизнь, — поясняет Чонгук.
— Да, я заметил, — смеётся Тэхен, намекая на колоссальную разницу в их размерах. — Чонгук, ты рад, что у нас будет так много волчат сразу? — серьезно спрашивает омега.
— Маленький мой, я просто счастлив. Буду молиться матери-природе и древу, чтобы все наши волчата родились крепкими и здоровыми. И чтобы с тобой все хорошо было.
С ними и будет все хорошо, так думает Тэхен сейчас, стоя вместе с Чонгуком около замёрзшей речки. Жизнь меняется иногда к лучшему, иногда к худшему, но у них сейчас наступает самая светлая пора. Уже через пару недель, как обещал Хосок, на свет появятся новые члены стаи, альфы, их с Чонгуком волчата.
— Я так не могу, — внезапно выдаёт вожак, а Тэхен смотрит на него с непониманием. — Мне срочно нужно на него посмотреть.
— Чонгук, ну какое посмотреть? Там ничего не изменилось за какие-то пару часов! — возмущается омега.
— Мне нужно. Я должен посмотреть на твой животик. Это важно, — чеканит каждое слово альфа.
Тэхен вздыхает для показухи, но альфе своему больше не перечит. Глубоко внутри он понимает, для чего и почему это так важно, и только радуется от объёма всей той любви и заботы, которую ему дает Чонгук.
— Надо возвращаться в общину, пойдём, замёрзнешь ведь, — вожак выдыхает в лицо Киму облачко горячего пара.
Что правда то правда, нос уже начинал неметь, а пальцы в варежках успели заледенеть. Тэхен в последний раз поворачивается к голубому льду реки, мысленно обещает ей вернуться и позволяет Чонгуку потянуть себя в сторону деревни.
Пара идёт молча, хрустит снегом под ногами. Каждый думает о чём-то своём.
— Надо будет почистить тропинку от снега, а то тебе тяжело идти, — мельком замечает Чонгук.
Тэхен неясно кивает. Дорожку эту чистить смысла нет, по ней зимой почти никто не ходит, кроме детей, любящих кататься на коньках, и Тэхена. А снег валит огромными хлопьями каждую ночь. Чонгук таким темпом убирать устанет, да и работы у альфы все равно порядком. После того, как новость о беременности Тэхена распространилась на север, в стаю Намджуна, Сокджин с вожаком Северных настояли на том, чтобы освободить Чонгука от большей части обязанностей. Намджун всю осень и зиму работал за двоих, позволяя Чонгуку оставаться в деревне. Таким образом они с Тэхеном расставались от силы раз или два в неделю, когда дела были совсем уж неотложные. Чонгук внутри себя испытывал некоторые терзания, Намджун ведь тоже вожак, у него своя стая, а приходится одному возиться с людьми, ездить даже в соседние города, лично контролировать некоторые вопросы. Тэхен в такие моменты напоминает, что Намджун вообще-то всю эту работу делит со своим омегой, Сокджином, и поэтому такие моменты будут ему только в сладость.
Сегодня в стае ожидают гостей. У волков из соседней стаи праздник, пиршество в разгаре: сегодня середина природной зимы и самый холодный день в году, если верить легендам и поверьям. Тэхену же кажется, что этой зимой каждый день самый холодный и дальше мороз только крепчает.
Обычно стая Лесных в эти дни отправляется в далёкое путешествие, навещает своих соседей в горах, как они делают это каждое лето перед Ночью Судьбы. В этот раз все изменила беременность Тэхена (опять): Намджун сказал, что его стая сама прибудет к ним, раз омега вожака не сможет проделать такой путь. Обычно омеги оборотней успевают разродиться к празднику, так как несут потомство в конце июня в Ночь Судьбы. Тэхен оказался поздней пташкой, поэтому его волчата появятся на свет позднее других примерно на месяц.
Тэхен идёт и ногами на ходу аж притопывает в нетерпении. Ему хочется поскорее увидеть Намджуна, которого омега не видел уже полгода, узнать, что за традиции у оборотней другой стаи да и вообще прочувствовать атмосферу праздника. Они давно все погрязли в рутине, ибо зимний лес довольно скудный на разнообразие, и занятий и игр там почти нет. Зимой оборотни в основном отдыхали: питались запасами, заготовленными за весь год, подолгу спали, почти не выходили из общины. Для волков, покрытых рутиной с ног до головы остальные девять месяцев года, зима была сказкой и временем, когда можно было полениться, но Тэхен с Чимином умирали от скуки. Дети в это время года катались на коньках и санках, строили огромные снежные пещеры и бегали по округе, разгоняя пушистых жирных тетеревов, вечно пытаясь укусить их за хвосты. Тэхен тоже хочет кататься на коньках и санках, вот только не может. Чимин не бросает его из солидарности.
Деревня проглядывает среди худых стволов намного быстрее, чем летом — кроны лиственных, которые прятали ее от чужих глаз, теперь нет. На поляне уже стоит суета, хоть беловолосых гостей пока и не видно, их стая уже готовится в полную силу: расчищают заметённые тропинки, обустраивают поляну, даже пытаются раскопать кострище, что исчезло под толщей снега ещё в ноябре. Тэхен входит в деревню и ахает оттого, как же здесь кипит работа! Все волки словно из спячки вышли!
— Тэхен! — кричит ему слегка подзабытый голос откуда-то сбоку.
Омега крутится на месте, не забывая придерживать живот, пока не видит фигуру, по которой порядком успел соскучиться. У Сокджина красный кончик носа и розовые породные щеки. На омегу натянута огромная шапка ушанка, а сам он укутан в толстый овчинный тулуп, который скрывает всю его стройность и элегантность. Надо же, иногда и Сокджин может выглядеть смешно и мило. Тэхен уже хочет подойти, но Джин, завидев его огромный живот, отчаянно машет руками и подбегает сам.
Сокджин выглядит немного скованно и закрыто. Он здесь один, как добрался вообще неизвестно, постоянно оглядывается на мельтешащих туда-сюда оборотней и теснее жмётся к единственным знакомым, Тэхену и Чонгуку. Сокджину, понятное дело, немного страшно, но он совершил смелый поступок, достойный даже уважения: пришёл в деревню без своей охраны, показывая тем самым, что он оборотням доверяет. После Тэхена он оказался вторым человеком в стае.
— Меня Намджун пригласил, — немного смущённо признаётся Сокджин. — Он рассказал про праздник и сказал, что хочет меня видеть на нем.
— Джуна пока ещё нет, но совсем скоро он должен уже прийти и привести свою стаю. Хочешь, посидим? — предлагает Тэхен.
Сокджин слабо кивает. Они присаживаются на промёрзлое полено, подложив на него принесённые Чонгуком одеяла. Сам альфа отходит на некоторое расстояние, помогая сородичам и тем самым давая омегам побыть наедине.
— Тебе не тяжело? Ну, ходить с таким большим… — Сокджин кивает на живот.
— Тяжело, — пожимает плечами Ким, — чертовски тяжело. Я даже не знаю, сколько он весит, но явно много, я теперь очень быстро устаю, — рассказывает он, положив руки на выпуклость. — Он на самом деле ещё больше, чем кажется. Размеры скрываются одеждой.
— Понятно… — задумчиво бормочет Сокджин. — А оборотни всегда такими большими появляются на свет?
— Там трое, — хохочет Тэхен, — целых три волчонка.
— Будущие вожаки…
Они болтают обо всем с Сокджином ещё какое-то время, стараясь не обращать внимания на мороз. Уходить с улицы не хочется, Тэхену нравится наблюдать за разворачивающейся работой, и он не против суеты, если она не касается его самого. Когда вокруг него бегают Чонгук, Юнги, Чимин, Хосок и даже папа Юнги, не давая сделать без их ведома ни шагу, тогда это порядком раздражает.
По беседе с Сокджином Тэхен понимает, как сильно тот изменился за полгода. Омега стал то ли тише, то ли скромнее и покладистее. Прежнего нрава и дерзости словно никогда и не было, это отношения с Намджуном так повлияли на него? Или же Сокджин просто сейчас волнуется, потому что находится не на своей территории и готовится встретиться с семьей своего альфы? Такие тонкости, пожалуй, известны только этим двоим.
За спиной раздаются новые голоса и звуки, на которые оборачиваются омеги. Вот они, идут, прибыли наконец. Бледные беловолосые оборотни, как один полураздетые, в легких куртках и иногда даже свитерах, заходят в деревню, сразу же расползаются рекой по сторонам, заполоняют и так уже белесое пространство. У Тэхена в глазах рябит и ослепляет от количества белых оттенков. Первым, конечно же, идёт Намджун, за ним следует старейшина, единственный, кстати, не беловолосый член стаи. Вожак почти сразу же замечает омег и, оставив своих волков, торопливо шагает к ним. С другого боку к компании присоединяется Чонгук.
— Привет, — как-то уж слишком смущённо и невинно здоровается Сокджин.
— Привет, — отвечают ему с ласковой, намджуновой улыбкой и ямочками на лице.
Альфы здороваются друг с другом довольно сдержанно и скудно, пожимая руки, а затем Намджун переводит взгляд на Тэхена.
— Тэхен… Я… — голос Намджуна необычайно хриплый, — я поздравляю тебя, вас с Чонгуком, — поправляет сам себя он.
Взгляд альфы непривычный, наполненный безграничной теплотой. Так на него всегда смотрит Чонгук, с благодарностью и даже уважением. Намджун, будучи альфой, реагирует точно так же, несмотря на то, что волчата не его.
— Можно мне? — Намджун задирает руку и останавливает ее в воздухе.
— Можно, — без раздумий разрешает Тэхен.
Альфа на секунду обращается к Чонгуку, и когда тот сухо кивает, без слов давая разрешение, садится на корточки перед омегой Чона и трепетно касается живота. Беременная омега — это культ. Беременная омега — это безграничное уважение, благодарность и восхищение. Тэхен прекрасно знает, что понесшие омеги автоматически становятся в центре внимания, возносятся до самых вершин и прав имеют едва ли не больше вожака.
Намджун прикасается не так откровенно, как это делает обычно Чонгук. Он и прав особых на это не имеет. Вожак Северных прикладывает руку к самому центру, пытается услышать и ощутить внутри жизнь, удовлетворенно кивает. Сокджин пристально наблюдает за каждым действием своего альфы.
— Там будущий вожак, — изрекает в итоге Намджун, поднимаясь на ноги.
— Вожаки, — поправляет автоматически Чонгук.
— И когда?
— Мы думаем, что где-то через пару недель. Месяц в крайнем случае, — будто выдаёт тайну Тэхен.
— Это хорошо. Побольше спи, питайся разнообразно, много отдыхай, это важно, — наставляет альфа, буквально пересказывая ежедневные слова Чонгука и других. — Возможности для отдыха здесь самые прекрасные, — разводит руками Намджун, — уж мы постараемся тебя развеселить на празднике.
— А что? Что будет там? — загораются глаза у омеги.
— Много чего. Все вкусно поедят, поговорят. Старейшина как обычно вдребезги напьётся, — смеётся Намджун. — После будут игры и ритуалы. Например, оборотни будут готовить факелы, поджигать их и топить дорожки из снега, чтобы зиму прогонять. Кто расплавит самую большую дорожку, того весна любить будет очень сильно, любовь свою к Ночи Судьбы встретит обязательно. Будем в снегу ещё прятать разные предметы, а другие должны будут искать, доказывать, что у них нюх самый острый. Обычно омеги в толще снега прячут свои вещи, украшения, например, а альфы, влюблённые в них ищут и возвращают, тем самым показывая, что даже запахи их наизусть знают. Ещё… — Намджун задумчиво чешет голову, — снежных волков, ясное дело лепят, друг друга, а потом отгадывают, кто есть кто. Наш праздник не настолько важен, как Ночь Судьбы и следующая за ней неделя урожая. Он создан, чтобы мы просто расслабились, посмеялись и наконец встретились друг с другом после долгих месяцев разлуки. А в конце мы обязательно дарим друг другу подарки на память.
— Подарки? — негромко отзывается Сокджин. — Я не знал ни о каких подарках, у меня ничего нет с собой…
Тэхен видит это виноватое лицо Сокджина, и ему аж самому плохо становится. Тэхену жалко его, потому что он понимает, каково это, оказаться в общине в первый раз. И тут уже неважно, из какой ты семьи, насколько ты смелый, какую должность и где занимаешь, стресс все равно присутствует. Тэхену достаточно вспомнить себя и своё дикое желание понравиться альфе, а также и все последующие провалы в этом. И теперь, глядя на Сокджина, чувствительное сердце беременного омеги ну просто кровью обливается.
— Я… не хотел тебя напрягать, — скомкано отвечает Намджун, стараясь не смотреть омеге в глаза.
— Мне в итоге нечего подарить…
— И не нужно, — Намджун будто икает, — не стоит, правда.
Эти двое все ещё такие неловкие и неправильные. Ну, хотя бы они уже не величают друг друга Намджун-щи и Сокджин-щи каждую секунду, это уже хорошо. Тэхен не имеет ни малейшего понятия, насколько далеко они продвинулись и как развивались их отношения в эти полгода, да и понимает, что это не его в общем-то дело. Сокджин далеко не такой человек, что будет ворковать с ним тихонько в соседней комнате, как это любит делать Чимин. Сплетни и перемывание косточек другим его не интересуют.
Никто не видит, как беззвучно вздыхает Тэхен, а Чонгук раздраженно закатывает глаза на такую нелепую сцену. Связать два слова нормально не могут, ещё и люди взрослые, называется!
— Вообще-то… — неловко начинает Сокджин, — есть кое-что, что я хотел бы подарить тебе прямо сейчас или потом… в будущем, но очень ближайшем.
— И что же это? — бледный Намджун скорее кашляет, чем издаёт адекватные звуки, собирающиеся в слова.
— Ре… ребёнок? — спрашивает непонятно у кого Сокджин, ногой вырисовывая кусочек снежного ангела.
Намджун замирает, ломается беспощадно и безвозвратно. Альфа в прямом смысле стоит и не двигается, смотрит прямо, сквозь голову Сокджина, возможно, даже не дышит, в этом Тэхен не уверен. Затем, когда душа возвращается обратно в тело, Намджун, громко сглотнув, оживает и резко хватает Сокджина за руку, заставляя сделать два шага вперёд. Рот омеги округляется буквой «о», он не понимает, что здесь творится, так же смущён и введён в ступор своей же фразой, непонятно зачем вырвавшейся так не вовремя.
— Чонгук, у меня к тебе дело, — севшим голосом сообщает Намджун, — нам нужен домик, лучше подальше от других. На пару часов, нет, лучше до завтрашнего утра. Все равно основное празднество будет завтра ближе к вечеру, а пока что нам нужно… Нужно решить кое-какой вопрос… Он не требует отлагательств, мы должны приступить к его исполнению. Мы, мы пойдём, хорошо?
И даже не дожидаясь соглашения от Чонгука, Намджун направляется размашистым шагом к одному из крайних гостевых домиков, буквально таща за собой Сокджина, что был явно не готов к такой спешке.
Чонгук тихо смеётся, отфыркивается, подойдя сзади к своей омеге, смотрит вслед быстро удаляющейся парочке.
— Пару часов? — сам себе усмехается Чон. — Уж скорее пятнадцать минут, после которых ты будешь язык до колен высовывать, задыхаясь.
— Чонгук! Не говори так! И зачем ты это представляешь?!
***
Дома как всегда тепло и уютно, а из сеней несётся жар. Печка всю зиму работает без передышки, Чонгук уже давно истратил заготовленные на зиму дрова и теперь по утрам уходит на час-другой за хворостом и новыми поленьями. Тэхен снимает шапку с варежками, скидывает тяжеленную шубу, трется ногой об ногу, помогая самому себе снять ботинки. Все это он оставляет в сенях недалеко от печки, Чонгук потом уберёт, повесит куда нужно, Тэхен все равно наклоняться толком не может сейчас: стоит лишь слегка пригнуться, как живот сразу упирается в колени.
Тэхен понимает, что не сделал за этот день ровным счётом ничего, а уже чертовски устал. Омега опускается на любимое кресло, покрытое зелёным пледом, с упоением стонет, опираясь на такую долгожданную и удобную спинку и, по традиции, складывает руки корзиночкой под животом.
В комнате, как обычно, находится Хосок. Иногда Тэхёну вообще кажется, что лекарь и ещё несколько личностей насовсем поселились в их доме. Не то чтобы Тэхен был прямо против этого, но… В общем, неважно, омеге уже даже лень об этом думать. Тэхен слишком устал, пускай все вокруг делают то, что хотят.
— Надо достать из погребов птицу, я запеку ее на костре вместе с травами, — первым делом говорит Хосок, увидев вошедшего Чонгука.
— Зачем? У нас не хватает оленины и кабанов, чтобы накормить всех гостей? — в голосе моментально прорезается волнение. — Осталась только птица?
— Нет же, птицу я сделаю только Тэхену. Он уже месяц ест одно и то же мясо, ты о волчатах его подумай, они хотят разнообразия!
Тэхен украдкой усмехается — волчата лично ему ничего не говорили про то, что хотят птицу. С чего это Хосок вообще взял? Да, иногда они действительно перебарщивают, так размышляет Тэхен, поглаживая живот правой рукой.
— Я достал засахаренные яблоки и груши, вот, держи, — Хосок приносит омеге тарелку с угощениями. — Там, наверное, должна была остаться и земляника. Хочешь ее?
Тэхен рьяно кивает головой и с огромной радостью принимает тарелку. Груши это хорошо, яблоки тоже, а земляника это вообще сказка, то, что надо! Волчата очень, очень хотят попробовать землянику. Не спрашивайте Тэхена, откуда он это знает, это его волчата в конце концов, и они сами ему об этом сказали, вернее, долго-долго плакали, потому что им землянику не давали. Вот так вот.
Омега уплетает фрукты за обе щеки, не стыдясь даже облизывать липкие сладкие пальцы. А кого здесь стесняться? Тэхен прекрасно видит, с каким упоением на него прямо сейчас засматривается Чонгук. Альфам нравится, когда их пары хорошо питаются, это их особый фетиш, который сохранился скорее всего ещё с первобытных времен. Тэхену тоже нравится вкусно покушать, особенно в последние месяцы. Правда, иногда омеге начинает казаться, что он похож на тех самых жирных тетеревов, что могут объесться до отвала и не взлететь потом с ветки.
Возле крыльца слышна суматоха, смех и громкие разговоры, по которым Тэхен понимает: к ним снова пожаловали гости. Это Чимин и Юнги, сомнений нет, потому что только в их паре Чимин болтает, не останавливаясь ни на секунду, а Юнги всегда утвердительно хмыкает, выслушивая любые разговоры. Тэхен моментами задумывается, неужели Мин действительно запоминает абсолютно все, что ему говорит его омега?
Чимин и Юнги ходили в город на рынок. Когда отношения людей и оборотней наладились и можно было беспрепятственно посещать людское поселение, первым, конечно же, вызвался Чимин. Тэхен ведь уже говорил, что Пака, как сороку, тянет на все яркое и блестящее на рынке? В этот раз оборотень узнал о том, что люди в этот период тоже нечто празднуют, и несколько дней висел на спине Юнги, регулярно хныкая, как сильно ему хочется попасть на ярмарку. Юнги идти не хотел, считал нецелесообразным по некоторым очевидным причинам, но разве Чимина когда-нибудь хоть что-то могло остановить? Оборотень в итоге поставил своему альфе ультиматум: или он сбегает в город один ночью (все равно Сокджин бы его приютил), или они утром встают и бодрым шагом идут туда вместе. И как Юнги мог согласиться на первый вариант? Очевидно, что никак, ибо в это время Чимин себя в случае чего и защитить не мог: Пак уже два месяца не мог обращаться в волка.
— Тэхен! Мы вернулись, Тэхен! — кричит очевидное Чимин, на ходу и в прыжке скидывая обувь и подлетая к Киму. — Боже, там столько всего! Все такие добрые, веселятся, пьют горячие напитки, чтобы не замерзать. А ещё знаешь что?! Люди празднуют сейчас какое-то окончание года и радуются началу нового! Я не совсем понял, что это такое, но это, наверное, как наш круг жизни, который заканчивается в Ночь Судьбы и сразу же опять начинается! Только почему люди празднуют его зимой, — морщит носик омега, — зимой ведь ничего не живет…
— Ох, Чимин, я так рад тебя видеть, — Тэхен вытягивает руки вперёд, пытаясь обнять Пака, и оборотень сам ныряет в его объятья.
Омеги жмутся друг к дружке, трутся носами о розовые щеки, гладят чужие плечи и лопатки. Чимин все еще что-то бубнит про праздники уже больше самому себе, его явно ввели в ступор некоторые аспекты человеческой культуры, Тэхен слушает вполуха. Потом Чимин оживает, немного отстраняется от Тэхена, чтобы спуститься ниже и прижаться к его животу. Чимин — второй самый близкий человек после Чонгука, которому позволены любые вольности. Пак обнимает руками живот Тэхена, прижимается к нему головой и трется щекой, не стесняясь, обнюхивает его, пытаясь уловить уже слегка различимый запах волчат внутри. Чимин даже немного поскуливает, выражая тем самым своё счастье и радость. Оборотень, можно сказать, любил беременность Тэхена и его животик больше всех, не считая Чонгука, опять же.
Тэхен позволяет себе ответную вольность: когда Чимин поднимается на ноги, все ещё удерживая в руках животик, Ким без всякого смущения запускает руку прямо Чимину под свитер, оголяет его плотный животик и тоже гладит, ощупывает, изучает.
У Чимина живот едва выпирает и беременность даже не видна невооружённому глазу. Внутри Пака растёт омега, Хосок сказал это сразу, маленький, крошечный, как и его папа, омега. Аккуратная выпуклость и осознание, что за прелесть и кроха растёт внутри, заставляет Тэхена беспрерывно водить кончиками пальцев по голой коже.
Беременность Чимина произошла как-то резко и неожиданно для всех. Никто, в прямом смысле этого слова, не ожидал этого от Чимина и Юнги. Течка Пака пришлась на октябрь, когда обильно лили дожди, а деревья уже стыдливо прикрывали голые стволы остатками жёлтой листвы. Тогда никто не думал, что течка закончится успешной вязкой и волчонком, это было совершенно не в стиле Чимина. Оборотень даже не сообщил Тэхёну, что они хотят попробовать завести волчонка, после лишь смущённо пожимал плечами, указывая на свой животик.
Беременность Чимина была неправильной, непонятной многим. В то время как Тэхен уже почти готов был разродиться, а все остальные уже нянчили волчат, Чимин находился на середине своего срока. Другие омеги поверить не могли, что Пак понес да еще и в такое время. В их стае, как и у всех волков, давным-давно установился культ волчат. Все заводили семьи, все регулярно сцеплялись и все постоянно несли. Оборотни беременели в свои течки в Ночь Судьбы с завидной регулярностью, поэтому большие, нет не так, очень большие семьи были нормой. Тэхен лично знает одного омегу в их стае, счастливого родителя семнадцати волчат. Этот оборотень нес от своего альфы в каждую Ночь Судьбы вот уже десять лет, со времен его первой течки, и даже не знал, что течка случается чаще одного раза в год. И это был не единичный случай в их стае! Потому омеги и смотрели на Чимина косо, перешептывались все время за спиной, даже не скупясь иногда на гадости. Но разве можно плохо говорить о таком счастливом моменте? Разве можно называть омегу бракованным? В таких ситуациях нельзя выстраивать графики, невозможно, по сути, даже планировать! Да, у Юнги с Чимином все случилось именно так, и никто не имеет права их критиковать!
— Как там поживает будущая омега вожаков? — лениво бормочет Тэхен, лежа нос к носу с Чимином.
Омеги сумели вдвоём умоститься на широком кресле, прижавшись друг к другу животами. Их обоих уже тянуло в сон, и они вот-вот готовы были в него погрузиться.
— Хорошо, — сонным голосом отвечает Чимин. — Знаешь, Юнги так изменился, когда нам сказали, что родится омега. Он стал таким милым…
— Милым?
— Да… Он так ухаживает за мной и нашим волчонком, — счастливо жмурится Чимин. — Юнги очень осторожный, относится ко мне, как к чему-то очень хрупкому. Он теперь всегда спрашивает разрешения даже для того, чтобы сесть рядом. Юнги… — Чимин хихикает, — я давно не видел его таким смущённым. Он пока не знает, как должен себя вести будущий отец омеги. Эти альфы такие смешные, когда становятся родителями.
— Наверное, — лопочет Тэхен, уже почти ничего не слыша.
— Я уже представляю, каким потешным будет Чонгук, когда у вас будет омега. Все альфы же такие, делают вид, что они серьёзные, все контролируют, альф всегда только хотят, а в глубине души мечтают о маленьких омежках. И потом эти мощные мужланы в один миг превращаются в самых мягких и добрых… — Чимин не договаривает мысль, погружаясь в сон.
Тэхен тоже благополучно засыпает. Беременные всегда много спят и кушают, а если ты беременен волчатами, то ещё больше.
Чонгук и Юнги бережно поднимают своих омег и, пока те ничего не чувствуют и витают во снах, укладывают их на кровать Тэхена и Чонгука. Даже во сне омеги с лёгкостью находят друг друга и рефлекторно обнимают, переплетают свои ноги и руки под одеялами, чуть ли не дыша друг другу в шею.
Чонгук глядит на эти две сладости и должен, по сути, ревновать. Но как он может вообще, когда два малыша вызывают в нем лишь бесконечный прилив тепла и уюта?!
***
Вечер они проводят тёплой близкой компанией. У Тэхёна с Чонгуком на ужин остаются Хосок, Юнги и Чимин, а под самый конец приходят ещё и Намджун с Сокджином. Чонгук долго ещё подкалывает вожака Северных, то и дело спрашивая, не устал ли часом альфа, не хочет ли спать, силушку восстановить? Намджуну на это приходится только недовольно рычать и терпеть, долго терпеть. Чон отчего-то злорадствует долго, явно за что-то мстя.
Потом к ним приходит папа Юнги, приносит сладкие, только испечённые булочки для омег и их волчат. Оборотень ещё приносит старую-престарую настольную игру, правила которой ему объяснял ещё его отец, и весь вечер компания веселится, смеётся и местами даже злится, раскидываясь деревянными карточками ручной работы. Тэхен тем вечером очень вкусно кушает (как обычно), много смеётся и ловит момент. Момент самого настоящего счастья. Каждый вечер омега старается замереть на миг, отключиться от всего происходящего, чтобы почувствовать ее — свою жизнь. Вот она, проявляется в таких мелочах, как крик Намджуна, когда он снова проиграл Чонгуку, рычание Юнги, потому как тот никак не может запомнить правила, смех Чимина, доводящий до икоты. Жизнь складывается из вкусных засахаренных фруктов Хосока и домашних булочек, шерстяных носков папы Юнги, которые он вязал для Тэхена, чтобы ноги по ночам не мёрзли. Жизнь — это и прикосновения Чонгука, что прямо сейчас сидит, на автомате положив одну руку ему на живот. Жизнь действительно скоротечна, и чтобы не пропустить ее мимо, следует уделять внимание каждой мелочи, даже если она кажется в этот момент рутиной. Тэхен не успел оглянуться, как прошли почти все счастливые моменты беременности, и он вот-вот перейдёт к новому периоду своей жизни.
— Я уже ходил проверял домик для Тэхена, — говорит мимолётом Хосок. — Там тепло, печка исправна, крыша не течёт. Наверное, уже на следующей неделе тебе стоит туда переехать, — предлагает он Киму.
Омеги издавна рожали не в деревне. Роды, появление на свет волчат — это тяжело и стрессово для любой омеги, поэтому волкам комфортней это делать вдалеке от остальной стаи. Тогда их никто не увидит ослабшими и беззащитными, это инстинкт.
— Хорошо, — Тэхен кивает, а в горле немного пересыхает от волнения и нежелания все это представлять.
— Боишься? — догадывается папа Юнги.
— Боюсь.
— Я буду рядом, смогу помочь тебе и Хосоку. И Чонгук тоже будет с тобой. Три волчонка — это много и сложно, но они ведь у тебя очень сильные. Они будут помогать своему ненаглядному папе разродиться побыстрее.
— Спасибо, папа, — от души благодарит за поддержку Тэхен. — Спасибо вам всем, ребята. Я… так сильно счастлив, что живу эту жизнь, и я так благодарен вам за то, что вы всегда рядом со мной и… Можно, я вас обниму? Всех сразу?
Поддержка и семья вокруг успокаивают его, дают надежду. Обнимать Тэхена, обладателя животика, который больше него самого, чертовски сложно, но оборотни и Сокджин каким-то образом умудряются окружить его со всех сторон и прикоснуться. Тэхен расслабленно прикрывает глаза, губы его растягиваются в улыбке. Чужие руки такие мягкие, нежные, самые любимые. В животе разливается приятное тепло — волчата тоже счастливы.
— Я люблю вас, всех вас до единого. Давайте всю жизнь будем вместе.
У них все так и будет.
Позже, когда дело близится к ночи, все расходятся, и Чонгук с Тэхеном наконец остаются наедине. Вожак подбрасывает дров в печь, гасит большую часть свечей, оставляя в доме легкий полумрак, и возвращается к сидящей на постели омеге. Тэхен ведёт отчаянную борьбу со свитером и безнадёжно проигрывает. Подошедший Чонгук с лёгкостью помогает его снять, стягивает следом шерстяные штаны, оставляя омегу нагим. Тэхен слегка рдеет, чувствуя обнажённость и беззащитность перед своим альфой, но не смущается и не прячет своё тело, как в первый раз. Когда животик Тэхена стал расти слишком быстро, он в первое время очень злился на своё тело и не хотел показываться Чонгуку нагим.
«Оно теперь не такое красивое, как раньше, — сказал он в тот день Чонгуку, закрываясь руками голый живот, — оно больше не изящное».
В тот день Чонгук впервые разозлился и наругал Тэхена. Он весь вечер вдалбливал омеге информацию о том, насколько его тело восхитительно, умопомрачительно и божественно. Чонгук восхвалял каждый его изгиб и округлость, выцеловывал каждый сантиметр кожи, рыча на хныканье Тэхена и слабые протесты. Тэхен теперь верил, что его тело красивое, но спать отныне должен был всегда нагим, таково условие Чонгука.
Вожак медленно подползает к омеге, осторожно кладёт свои ладони на его хрупкие плечи. Тэхен слегка дрожит в некотором предвкушении, глаза прикрывает, просит, чтобы его поласкали, погладили. Близость с Чонгуком и желание никуда не пропали из их отношений — они все ещё были безумно влюблёнными.
Чонгук целует мягкие губы, сжимая их своими, проникает языком в горячий мягкий ротик, пока руки наслаждаются мягкостью кожи на плечах, шее, груди.
— Ещё, — хныкает Тэхен. — Ты не выполнил свою ежедневную норму в пять поцелуев! Это был только четвёртый, ты должен еще!
— Похоже, я действительно провинился. Как я могу загладить свою вину? — с усмешкой спрашивает Чонгук. — Возможно, я все ещё могу дать последний поцелуй? Может, мне оставить его где-нибудь в другом месте, а не на губах, а? — уточняет он, поглаживая нижнюю пухлую губку омеги большим пальцем.
— Да, — заявляет Тэхен. — Вот здесь оставь, — указывает он на живот.
— Ох, маленький мой, ты ведь знаешь, я бы и без этого обязательно поцеловал наших волчат перед сном.
Чонгук наклоняется и запечатлевает нежнейший поцелуй на начале живота, затем ещё один у середины и последний ближе к низу, пока Тэхен слабо подрагивает и шумно вздыхает, наслаждаясь лаской.
— Три поцелуя для моих троих волчат и ещё один для моего главного малыша, — альфа аккуратно держит Тэхена за затылок, властно запрокидывает голову, открывая доступ к желанной шее, и присасывается к ней губами.
У Тэхена дыхание перехватывает, он цепляется ладонями за Чонгукову грудь, скребется по ней, дрожит в хватке альфы, пока тот оставляет свою очередную метку. Чонгук отстраняется, довольно оценивает наливающийся засос и любовно урчит:
— Я люблю тебя, маленький мой. Всего люблю. Но когда-нибудь я не сдержусь и точно тебя съем. Как можно быть таким вкусным?
Тэхен смеётся, бьет кулачками в грудь альфы и заваливается на подушки сзади. Конечно же, Чонгук успевает подложить свои руки ему под поясницу и аккуратно уложить на кровать.
— Тэхен, позволишь ему побыть с тобой? Он очень соскучился по волчатам, уже воет так, что мне уши закладывает, — серьезно говорит вожак.
Тэхен прекрасно понимает, о «ком» идёт речь, поэтому кивает. По чёрному волку он тоже успел соскучиться.
На кровати на месте Чонгука уже через минуту находится массивный зверь. Волк всем своим телом излучает опасность и силу, но, стоит желтым глазам встретиться с тэхеновыми, как оборотень в два гибких и грациозных прыжка оказывается над Тэхеном, лижет его лицо размашистыми мазками, урчит, срываясь на шею, рыкает сам на себя и перебирается к животу. Волк шумно обнюхивает живот со всех сторон, делает это даже несколько раз, прежде чем спокойно устраивается на постели, положив голову на лапы так, чтобы черный мокроватый нос утыкался в низ животика омеги. Тэхен улыбается уголками губ, гладит зверя по голове, пока тот лежит с полуприкрытыми глазами. Он знает, альфа в этот момент мысленно общается с волчатами. Чонгук пару раз рассказывал, как это чувствуется. Сквозь некую пелену он может услышать глухой звук, стук трёх маленьких сердечек, и увидеть темноту. Это то, что видят и слышат волчата. Они сейчас пока спят, говорит Чонгук, но уже совсем скоро проснутся. И они чувствуют его, Тэхена, своего папу, и Чонгука, отца. Вожак говорит, они очень-очень любят Тэхена и постоянно видят о нем сны.
Тэхена снова клонит в сон. Он укладывается, волк пинает носом одеяло вокруг, пытаясь помочь омеге устроиться удобнее, и в конце концов оборачивается своим огромным телом вокруг него, неизменно укладывая голову возле животика. Две последние свечи догорают, и они погружаются в темноту. Тэхен, утопая пальцами в густой шерсти, быстро засыпает, обнимая голову любимого волка, как мягкую игрушку. Волчата тоже спят. Только Чонгук не спит, сверкает в темноте своими желтыми глазами, охраняет четырёх самых важных людей в своей жизни.
Пройдут года, их семья будет только расти, а Чонгук будет все так же сверкать своими желтыми глазами в темноте леса, оберегая Тэхена, стаю и лес. Это их жизнь, их будущее. И оно настало.
