every 5 years

Говорят, жизнь состоит из временных циклов длиной в семь лет, и каждый из них заканчивается каким-то болезненным по всем меркам коллапсом, экзистенциальным кризисом, поиском невозможных дорог и ледяной стеной, в которую упираешься вспотевшим лбом, больше не зная, как и куда расти дальше — ведь ты достиг пределов своих сил. Тэхён тоже придерживается этой схемы, только разделил бы этапы своего взросления на отрезки скоротечностью в пять лет. А вообще, он поделил бы всё своё существование на «до» и «после». Его жизнь «до» и «после» дружбы с Чимином. «До» и «после» того, как его бабушка стала для него самым родным и единственным человеком. Жизнь «до» Мин Юнги и «после» него. Потому каждое «до» и «после» похожи на совершенно разные миры, в которых учишься жить в силу обстоятельств. Возможно, Тэхён слишком романтичен, слишком многого ожидает от своих пятнадцати лет, когда всё ощущается ярче, сильней и громче, чем когда он был младше. Возможно, мысли о красивой первой любви ему были навеяны бабушкой и её увлечением зарубежными романами. Возможно, он просто слишком вдохновлён примером собственных родителей, что были друг для друга всем «первым» и пронесли это чувство настолько долго и далеко, как только им удалось. Он не похож на мальчишек его возраста, он не задирает девчонок, выбирая совершенно неправильный подход выражения своей симпатии, удовлетворяя его во вредительстве с указанием на своё превосходство. Бабушка учила его ухаживать за людьми, к которым что-то чувствуешь, быть с ними чуткими, честными и открытыми. Но когда Тэхён в будущем подумает о моментах своей открытости с Юнги, ему захочется прекратить существовать. Потому что вывернулся наизнанку. Потому что каждый раз после всего оказывается совершенно пуст. Потому что разбирается на запчасти и путает их местами при попытке воссоздать себя заново. После ядерной войны мир никогда не возвращается в прежнее состояние: меняется его форма, структура, смысл, горы в нём нарастают слишком медленно, испарившиеся океаны наполняются лишь со временем, леса вырастают c трудом, и города, отстроенные заново, совсем уже не те. Тэхёну всего пятнадцать, когда вся жизнь в очередной раз делится на «до» и «после». Ему пятнадцать, когда его мир сравнивается с землёй от ядерной боеголовки с именем «Мин Юнги», выцарапанном на корпусе. Математика — самый нелюбимый предмет. Чимин аккуратно зажимает локтём свою тетрадь и ёрзает на стуле, якобы невзначай подвигая свои записи ближе к Тэхёну. У Чимина наигранно задумчивый вид, он подпирает маленьким кулачком свою пухлую щёчку и смотрит на задание в учебнике так, словно в нём скрывается таинство появления человеческой цивилизации на Земле. И Тэхёну почему-то кажется, что ответ не имеет ничего общего с доктриной веры; куда более убедительно звучит теория людей из космоса. Потому что создание кого-то вроде Мин Юнги выглядит слишком жестоко для Бога. Потому что Мин Юнги кажется Тэхёну настолько же далёким, как жизнь за пределами Млечного Пути, где-то в десятках тысяч световых лет от самого Тэхёна. У Тэхёна во рту кисло; отец Чимина привёз из Штатов какие-то местные конфеты, обильно сдобренные химикатами со вкусом лимона, от которых аж щиплет язык до слёз в глазах. Он засовывает в карман брюк фантик и спешит переписать у своего друга ответ, пока тот в хорошем расположении духа и любезно делится с ним решением задачи. Чимин, вообще-то, всегда помог бы ему. Нет ничего, чего бы они друг ради друга не сделали, и порой они ощущают один другого так, словно их дружба была написана звёздами. Когда Тэхён уходит в себя, Чимин всегда находит правильный момент, чтобы подойти сзади, приобнять, взять его за руку и мягким голосом вернуть в реальность. И Тэхён подсознательно отвечает тем же, доверяя своим инстинктам ощущать каждую глубину слабостей Пака. В классе их все прозвали соулмэйтами, резкие слова нередко несли в себе исключительно насмешливый подтекст, но каждый раз Тэхён ловит себя на мысли, что счастлив иметь кого-то настолько родного, своего, как Чимин. Это один из совершенно немногих разов, когда «после» выглядит лучше, чем «до». — Ты когда-нибудь влюблялся? — Тэхён не знает, зачем спрашивает об этом шёпотом, пока не под стать теме разговора нагло катает у своего друга решение уравнения, к которому сам бы не пришёл. Он грызёт ластик своего карандаша и встряхивает каштановой чёлкой, что упала ему на глаза. У Чимина удивлённый вид, и выглядит он так, будто вот-вот подавится воздухом. — Наверное, ты бы это знал, — Пак таращится на него почти с какой-то детской обидой, хлопая пушистыми и длинными ресницами, что отбрасывают тень на его округлые милые щёчки. Неужели Тэхён думает, что Чимин не доверил бы ему такой личный секрет? Друг для друга у них как-то с самого начала не существовало «личного», лишь голый нерв с бьющим по нему импульсом электричества без заземления. Наверное поэтому и выработалось это «родное», незаменимое, не похожее ни на что. До друг друга у них не было друзей, у них обоих нет ничего, с чем можно было бы сравнить. — А ты? — Ты бы тоже это знал. — Зачем ты это спрашиваешь вообще? Математика воззвала к ноткам романтизма в глубине твоей души? — улыбка Пака — официально самое милое, что Тэхён видел в своей жизни. От неё глаз совершенно не видно, и тихое хихиканье ещё совсем как у ребёнка. Ещё недавно они детьми и были: усердно строгали рогатки из сухих веток, до полуночи смотрели мультики про Джеки Чана и ещё до двух часов шёпотом оживлённо обсуждали сюжет, разбивали на велосипедах острые локти, коллекционируя шрамы-трофеи счастливых воспоминаний. Но вот уже пару месяцев Тэхён ощущает под своей кожей весну и все обрывки её тепла, когда дышится иначе, ощущается по-другому, и мир выглядит на другой манер. — Нет. Просто мы с тобой никогда не делились опытом отношений. — Нам пятнадцать, ТэТэ. О каких отношениях ты говоришь? — Не знаю. Я никогда не влюблялся, но почему-то сейчас я чувствую, что я к этому готов. Чимин — само внимание. Он двигается ближе к Тэхёну; так близко, будто силится слиться с ним в одно целое, проникнуть под эпидермис и наконец склеить их одну на двоих разорванную душу. В такие моменты они забывают о том, где они, с кем они, кто вокруг них. Учителя не раз ругали их, и одноклассники зачастую превращали всё в шутку, но пока это не переходит границы, они оба приходят к выводу, что всеобщая желчь со стороны исходит лишь на почве чёрной и белой — кому какая нравится — зависти. Не у всех есть настолько родственная душа, и такие люди кажутся Чимину и Тэхёну самыми одинокими, а на чьё-то одиночество глупо злиться. — И почему я узнаю об этом только сейчас, Ким Тэхён? Тэхён продолжает кусать карандаш, оставляя на выкрашенном деревянном брусочке выемки от кромки своих зубов. — Потому что я только недавно пришёл к этой мысли. Мне хочется влюбиться. И поцеловаться в первый раз с любимым человеком. Мои родители тоже познакомились в пятнадцать, и с тех пор были вместе. — На самом деле, я тоже в последнее время думаю об этом. Мама даёт мне многозначительные намёки, говорит, чтобы я наряжался каждый раз так, словно последний день на свете живу. Спрашивает о девчонках в нашем классе и в студии, куда я хожу на танцы. Мне пока не нравится ни одна, и я не знаю, нормально ли это. Я не знаю, хочу ли влюбляться, но ухаживания звучат весело… Тэхён напрягает память, пытаясь вспомнить все моменты, когда он мог ощущать мимолётную симпатию к кому-то. Он нравится многим девочкам в классе, во многом потому, что ведёт себя не так по-скотски, как основная часть их мальчишеского коллектива. Тэхён хороший мальчик, воспитанный, с уважением относится к девочкам и ошибочно складывает о себе впечатление наличия симпатии, просто помогая донести тяжёлый портфель или придержать дверь, чтобы та не захлопнулась прямо перед лицом. Такие вещи не должны быть чем-то, из-за чего к нему может развиться любовь. Такие вещи должны быть в порядке нормы, о которой давно позабыло общество. Тэхён не думает, что любовь может развиться на почве того, что кто-то может быть с кем-то милым. Позже он будет трепетно перебирать в памяти каждую секунду, проведённую с Юнги наедине, и не найдёт ни единого элемента, хоть чем-то отдаленно напоминающего то самое «мило». Тэхён сложит оружие и сдаст все свои сердечные владения во власть кромешной загадочности и извечному холоду, к которому не прикоснёшься. Под конец урока им двоим прилетает от учительницы за общение во время учебного процесса. Привычные задиры снова над ними басовито гогочут, и на этот раз Тэхён ловит себя на мысли, что его короткие ногти до одури больно впиваются во внутреннюю сторону его больших ладоней оттого, что он сжимает пальцы в кулаках. Ребята могут сколько угодно подшучивать над самим Тэхёном, но издеваться над Чимином он им никогда не позволял и не позволит. — Ой! — неожиданный писк Чимина вызывает в Тэхёне цунами волнения, что накрывает уничтожающей всё на своём пути волной. А Чимин всего-то по воле случая сталкивается с новеньким мальчиком, которого представил им учитель вчера. Сталкивается и разом роняет на скользковатый классный пол свои конспекты и конспекты новенького. Тэхёну немного стыдно за то, что он не запомнил имя одноклассника, с которым учится уже один день. Видимо, в момент, когда мальчишка вошёл в класс, Тэхён с Чимином снова были погружены в свою собственную планету, на которой никому иному не было места. — Прости, я не хотел, — чирикает Пак, стреляя холостыми виноватыми взглядами в мальчишку, что робко улыбается ему в ответ. — Всё в порядке, не переживай, — тон его голоса на удивление доброжелателен, вопреки тому, что стычка наверняка была весьма болезненной, если судить по тому, как бережно новенький трёт свою спину. — Правда, я в порядке. Цунами в Тэхёне откатывается назад и забирается обратно в свой неспокойный океан. Он сам протягивает новенькому широкую ладонь, чтобы помочь тому подняться на ноги. Другие бы уже прыснули ядом от неуклюжести Чимина, но новенький звучит неподдельно искренне, а люди, которые добры с Чимином, имеют особый вес в глазах Тэхёна. — Спасибо, — мальчик робко принимает тэхёнову руку, улыбаясь передними, как у кролика, зубами. Затем ему смущённо улыбается Чимин с румянцем, что распустился вишней на его щеках, а потом к этому подключается и Тэхён, даря мальчику свою широкую квадратную улыбку во все двадцать восемь. — Я чувствую себя очень виноватым, — Пак нервно поправляет лямку своего рюкзака и бормочет, не расцепляя зрительного контакта с новеньким. — Я могу что-то сделать, чтобы загладить свою вину? — Это пустяки, — новенький начинает чувствовать себя более уверенно, он выпрямляет сутулую спину и тут же делается выше Тэхёна на несколько дюймов. — Но если ты чувствуешь свою вину, ты мог бы её загладить, показав мне вашу школу. Я переехал сюда из Пусана всего два дня назад, — он неуютно жмётся в собственную школьную форму и носом шмыгает, как будто у него насморк. — Я тут никого не знаю, и у меня совсем нет друзей… — Разумеется! У Чимина глаза загораются так ярко, будто в них только-только образовались две молодые звезды. Он не считает своё последующее действие чем-то разнузданным или фамильярным, он просто привык быть таким открытым, и покуда Тэхён не жалуется, он думает, что и новенький не будет против. Маленькие пальчики Чимина смыкаются вокруг тонкого чонгукового — Тэхён наконец вспоминает его имя — запястья, и он начинает тащить мальчишку за собой, безостановочно щебеча обо всём, что только может вспомнить. — Я, кстати, тоже из Пусана, — вставляет Чимин где-то между предложениями. — А Тэхён из Тэгу. — Это здорово, — Чонгук старается не зацикливаться взглядом лишь на Чимине, что тараторит обо всём на свете нон-стоп. Он так же искренне и всё ещё где-то зажато улыбается Тэхёну, испытывая лёгкое волнение от знакомства с первыми людьми, у которых, вероятно, свой мир и своя атмосфера, как он успел заметить за два дня молчаливых наблюдений. — Пообедаешь с нами? — Чимин чувствует, что простого рассказа об их школе слишком недостаточно, нужно сделать что-то большее, что-то значимое, особенно после того, как Чонгук открыто заявил им, что он здесь никого не знает, а одинокие люди — самые несчастные люди. — А мне можно? — Чонгук почему-то поднимает вопросительный взгляд на Тэхёна, словно ключевое и главное разрешение нужно просить у него. — Конечно! — Тэхён не имеет рамок по части такта, наверное, так же, как и Чимин, а где-то он ведёт себя в этом плане даже хуже. Он никогда не спрашивал у Чимина разрешения на объятия, и почему-то кажется, что собственная рука на угловатом плече Чонгука тоже не будет лишней. Новичок выглядит немного огорошенным таким изобилием прикосновений к себе, но в последующие часы он и вовсе свыкается с таким раскладом вещей, контролируя лишь собственный вклад во всё это. Просто потому, что не знает, насколько глубоко зайти ему позволят. — Ты извини, если нас с Чимином слишком много, — Тэхён отваживается на чистосердечное признание, почему-то думая, что правда убьёт в Чонгуке все остатки неуверенности и дискомфорта от такой волны внимания к себе. — Мы с ним до встречи друг с другом не особо знали, что такое дружба, поэтому мы открываем свой путь, и, наверное, он выглядит со стороны довольно странным. — Всё в порядке. У меня в Пусане тоже не было друзей. И это круто, что вы… Такие, — он откровенно не знает, как описать то многое, что ему удалось рассмотреть, глядя на своих новых одноклассников, поэтому, дабы как-то себя заткнуть, он набивает за щёки токпокки и почти густо краснеет под пристальностью двух пар таких разных, но таких глубоких глаз. Если спросят — он спишет свой румянец на остроту блюда. Тэхён откусывает кусочек пэксольги, что испекла его бабушка, пока Чимин понуро колупает палочками пибимпаб. — Хён, — он молвит с набитым ртом. — Ешь. Это началось с тех пор, как старшеклассники стали дразнить Чимина за его щёчки и детский жир, что к пятнадцати годам жизни не до конца покинул тело Пака. Чимин начал меньше есть, иногда вообще пропускать приём пищи, иногда задерживаться подолгу в спортивном зале, чтобы лишний раз покачать пресс или попрыгать на скакалке. — Я не голоден, Тэхён-а, правда. — Расскажи-ка мне, что ты ел за завтраком, — Тэхён ворчит недовольно, откидываясь на спинку скрипучего старого стула. Чонгук безмолвно занимает его сторону и поднимает на Чимина напоминающий осуждение взгляд. — Так вас теперь двое? Теперь будете контролировать каждый мой приём пищи? — Чимин возмущённо надувает щёки и совсем отбрасывает палочки в сторону. — Я ничего не сказал, — пожимает плечами Чонгук, после чего добавляет почтительно: — Хён. Пак уставляется на Тэхёна так, будто угрожает превратить его в пепел, если только Ким не раскошелится на извинения за дело, которое, вопреки их дружбе, совсем его не касается. Но Тэхён упёртый, напористый и прорывной. И за беспокойство прощения не просят. — А я сказал, хён. Скажи спасибо, что я не требую отправлять мне фотки каждого блюда, которое ты ешь, и снимать весь процесс на видео. Не слушай этих придурков вокруг. Ты отлично выглядишь. — Я пятнадцатилетний карапуз, Тэхён-и. Посмотри на меня. Я как будто остановился в плане физического развития. — У тебя руки сильнее, чем у меня, хён, да и кубики пресса красивые. Это я нескладная и неповоротливая орясина, — Тэхён решает, что самокритика заставит Чимина завысить свою самооценку. — И кожа у меня такая, будто мой дом — солярий. — Сказал тот, на кого каждая вторая девчонка в классе хоть раз ловила краш, — монотонно цедит Чимин, демонстративно и громко чавкая едой во рту на потеху Тэхёну и предателю-Чонгуку, который ещё не знает, как сильно ошибся в выборе сторон. — Всё, я жру. Видите? Довольны? — Я просто не веду себя с девочками, как мудачина. — Я тоже не веду, но меня так взглядами не провожают, ТэТэ. — Я тоже думаю, что ты выглядишь отлично, хён, — слетает с уст Чона так легко и непринуждённо, словно он, подобно Тэхёну, говорит это каждый день. Чимин закашливается, потому что кусок яйца попадает ему «не в то горло», утирает тыльной стороной слёзы, вызванные нехваткой кислорода, а затем едва ли может заставить себя поднять глаза на Чонгука, не испытывая при этом стыд. Его кожа горит. Кажется, одежда на нём вот-вот задымится. — Спасибо, — он слабо мямлит, и это «спасибо» едва ли доходит до чьих-то ещё ушей. — А он мне нравится, — заявляет Тэхён, подмигивая Чонгуку, на что Чонгук подмигивает ему в ответ. — Вот и дружи теперь с ним. Чон бледнеет и меняется в лице, переводит испуганные любопытные глаза на Тэхёна, боясь, что сделал что-то не так. Тэхён же отвечает ему не-бери-в-голову взглядом и тихо вздыхает. Чимин ранимый, но быстро отходчивый; пара минут — и он будет порхать рядом с тобой так, словно никакого конфликта и не было. И так бы и случилось, если бы ребята из старших классов не решили подлить масла в огонь: — Овощи тебе не помогут, Чимин. Противный смешок, пущенный кем-то из компашки, заставляет Чимина замяться, опустив голову так, что блондинистая чёлка закрывает половину его лица, багрового от стеснения из-за того, что его прилюдно песочат. Чонгук сидит в замешательстве, не в силах пошевелиться, а в Тэхёне распаляются целые Помпеи ярости. Ему плевать, что он пойдёт против всех сам, и силы будут неравными. Ему всё равно, что болеть места ответных ударов будут ещё долго, и что Чимин будет ругать его за никому ненужный героизм, который вечно Тэхёну вылезает боком. Он просто не может игнорировать лаву злости, что плавит его вены, когда он слышит очередное обидное слово, брошенное в сторону самого лучшего человека на свете после его бабушки. — Повтори, — его голос звучит слишком грубо как для подростка в этот момент. Он сам не боится насмешек со стороны окружающих, до дружбы с Чимином Тэхёна частенько задирали за всякие странности и максимально неприземлённый вид чудика, который всё делает не так, как делают остальные. Но когда обижают Чимина, он с удовольствием поддаётся наитию получить по лицу за честь лучшего друга. — И его принц в доспехах тут как тут, — новая вспышка смеха со стороны задир порождает в Тэхёне почти болезненное желание кинуться на кого-нибудь с кулаками. Но бабушка всегда учила его быть рациональным и не лезть первым в неприятности. — Если ты имеешь что-то против меня и моего друга, наберись смелости сказать это в лицо, не будь крысой или шакалом, который делает всё за спиной исподтишка. В свои пятнадцать Тэхён вымахал ростом почти вровень со старшеклассниками, но худая натура и строение его тела не особо оставляют места для наращивания мышечной массы. Он знает, что в любой схватке он проиграет, но победа ему и неважна. Важно то, что он не струсил и поборолся за то, что ему дорого. Поэтому, когда на Тэхёна рогом прут сразу трое, он спокойно делает вдох и выдох, стараясь контролировать ситуацию незамутнённым взглядом. От острого удара в — предположительно — печень его спасает школьный звонок, что трелью давит куда-то на гортань, подобно невидимым пальцам. Он даже не успевает оказаться на полу или ощутить боль, как шайка школьных хулиганов рассасывается в торопливой толпе под укоризненным и безучастным взглядом учительницы зарубежной литературы и английского языка. Тэхён приходит к умозаключению, что цел и дышит, и поправляет на себе дрожащими пальцами рубашку, некогда смятую в чужом кулаке. Чимин так и не поднимает на него взгляд, и Чонгук таращится всё так же потерянно, издавая какие-то бессвязные звуки, которые не формируются ни в слова, ни тем более в адекватные предложения. — Давайте вернёмся в класс, — Тэхён пытается развинтить напряжение, что больно бьётся током всякий раз, стоит ему заговорить. — У нас вот-вот начнётся английский. Настроение было зверски убито, и никакая чёрная магия со спиритическим сеансом не в силах вернуть его к жизни, как бы все трое ни пытались. Чимин, от того, что сутулится и не поднимает взгляд выше, чем чей-то кадык, выглядит ещё меньше, чем есть на самом деле. Тэхён то и дело роняет протяжные и тяжёлые вздохи, ковыляя к нужному им классу, а Чонгук обеспокоено мечется глазами от одного к другому, сохраняя удерживающееся молчание. И в момент, когда Тэхён пересекает порог аудитории, его мир в очередной раз делится на «до» и «после». «После» стоит ко всем спиной, аккуратным почерком выводя на доске тему урока белым мелом. У «после» хриплый низкий голос и волосы мятные, каким бывает предрассветное небо в июле. — Прошу занять всех свои места, — звучит на английском, акцент настолько непримечательный, что можно спутать с носителем языка. — Наш урок начался. У «после» чёрный свитер крупной вязки и тёмно-синие брюки. И самые красивые руки, которые только Тэхён встречал. И мел на кончиках длинных и узловатых пальцев смотрится гармонично, когда «после» поправляет очки на изящной переносице. У «после» аристократично бледная кожа и тонкая линия губ, которые он увлажняет кончиком языка. — Меня зовут Мин Юнги. Мин Юнги. минюнгиминюнгиминюнгиминюнги м и н ю н г и Мел снова чёркает по доске с лёгким скрипом, что гонит по спине Тэхёна колонии мурашек. «Мин Юнги». Написано дважды: корейским хангылем и английскими буквами. — Я студент-практикант Сеульского национального университета, моя специальность — педагог английского и корейского языков и зарубежной литературы. Госпожа Го любезно позволила мне провести практику в вашем классе, так что я надеюсь на плодотворное сотрудничество, которое придётся всем нам по душе. У Юнги ни разу не дрожит голос, речитатив настолько чёткий, выверенный и ясный, словно данную речь он заучивал несколько дней. Он держится так уверенно и непринуждённо, что Тэхёна вот-вот разорвёт от чего-то необъяснимого, непонятного, незнакомого, распирающего изнутри. Страшного, но такого, такого красивого и тёплого. Тэхён резко теряет связь с Землёй. Он едва держится, чтобы не подскочить. Приходится до боли закусить губу и тихонечко [с/вз]дохнуть, когда на кончике языка становится солоно и резко тянет железом. У Юнги непроглядный обсидиановый взгляд температурой с воздух на поверхности Плутона. У него не фиксирующееся ни на ком скольжение глаз по лицам учащихся и холодная полуулыбка на фарфоровом лице. На секунду он смотрит на Тэхёна в упор, снимает с него заживо всю кожу и мясо, рассматривая кости, и совсем словно не видит, что Тэхён в прострации. Когда Юнги смотрит на него, Тэхёна просто не существует. — Тема нашего сегодняшнего урока — «Типы условных предложений». Ваша учительница ранее уже ознакомила вас с нулевым, самым простым типом через использование if и Present Simple. Моя задача заключается в том, чтобы научить вас первому, второму, третьему и смешанному типам, а так же позволить увидеть разницу в употреблении и показать корректное использование данной грамматической конструкции. Тэхёна откровенно косит от каждого взгляда, что Юнги — нет, простите, учитель Мин — бросает в сторону класса. На столе стоит стаканчик с кофе, который точно принадлежит не учительнице. Тэхён тут же узнаёт логотип кофейни, что располагается через дорогу от их школы; выгляни сейчас в окно — и увидишь даже посетителей, сидящих на террасе. Интересно, какой кофе Юнги любит? — Но сначала я хотел бы пять минут уделить знакомству с вами. Пожалуйста, один за другим представьтесь на английском, расскажите о своём хобби и том, как знание английского поможет вам в реализации ваших планов. Планов? Планом было впервые влюбиться за эту весну, и сейчас, глядя на томный обжигающий взгляд Юнги, Тэхён не просто не может оторвать прилипший к нёбу сухой язык. Да он на хрен не может дышать из-за бабочек, что встряли ему в лёгких. И почему все говорят, что они летают в животе? И тяжело почему-то в груди становится сразу. Если бы он стоял, колени бы явно не выдержали вес его тела, и он бы распластался на холодном полу, а бабочки бы начали гулять где-то под его кожей. — Я, возможно, не запомню все ваши имена сразу, но у меня будет время хорошенько запомнить каждого, будьте в этом уверены. Почему-то Тэхён ставит перед собой цель сделать так, чтобы Юнги не требовался ни второй, ни третий раз на запоминание его имени. Ему хочется, чтобы «Тэхён» отскочило от зубов шёпотом, стоном, мольбой, криком, возгласом. Чтобы «Тэхён» с первого раза перебилось несводимой ничем татуировкой в сознании их учителя, который по факту старше Тэхёна всего на пять лет, а ведёт себя и держится так, словно между ними разница лет в пятнадцать и вообще другие параллели одной и той же реальности. Один за одним ученики представляются, и когда очередь доходит до Чимина, Тэхён пузырится от зависти из-за выдержки друга, которого, судя по всему, совершенно не колбасит от одного вида Юнги. Может, все слепы, и только Тэхён это видит? Может, он снова просто странный? Но он странный всегда… — Пак Чимин. Занимаюсь танцами. Надеюсь, что английский поможет мне, когда я… — Чимин задумывается о выборе слов, он не стесняется своих проблем с произношением, чем, кажется, вызывает в Юнги капельку уважения. Свои ошибки нужно признавать гордо и работать над ними. — Буду танцевать. А у Тэхёна нет планов. Он максимально недальновидный и скучный в делах, касающихся будущего. В период, когда жизнь протекала под очередным «до», он строил много планов и о многом мечтал. А сейчас у него есть лишь сегодня. И он не знает, как это выразить ни танцами, на которые его то и дело тащит Чимин, ни рисованием, которому учит бабушка, ни музыкой, в которой он неплохо преуспел, ни тем более словами. И не перед Юнги, который поставил перед ним непосильную задачу. Тэхён отмечает для себя чётко: Юнги внимательно смотрит на высказывающегося ученика, а это означает, что когда очередь дойдёт до Тэхёна, тогда и наступит конец всему. Задохнётся. — Чон Чонгук. Хочу стать писателем, — чонгуков акцент будет получше, чем у Чимина, но Тэхён оценивает их бесподконтрольно, думая о том, что звучать он будет ещё хуже, если только вообще заставит свою челюсть разомкнуться. — Буду писать на английском. — Хороший план, Чонгук-ши, — учитель Мин максимально бесстрастен даже в похвалах, он легко отрывает взгляд от каждого ученика, не уделяя никому внимания больше, чем нужно. А Тэхёну собственнически хочется, чтобы Юнги смотрел лишь на него. Да что ж это такое? Что происходит-то? Сердце под прутьями рёбер горлопанит так, будто он выжрал по меньшей мере бутылку соджу самостоятельно, если учесть факт, что он никогда не пил алкоголь вообще. Пульс подскакивает так внезапно, что бьётся Тэхёну в каждой клетке и тела, и нервов. Ещё немного — и Тэхёну кажется, что он слетит с катушек. Он не сразу понимает, что класс обволакивает тишина, что она глазурью опадает на его плечи, а жить становится ещё трудней, когда он чувствует на себе сосредоточенный, но апатичный взгляд Юнги, ввинченный в Тэхёна шуруповёртом. — Я… — он собирает в кучу все свои знания английского. И себя в кучу тоже собрать пытается. — Ким Тэхён. Господи, дыши. Это всего лишь человек, Тэхён. Нельзя реагировать на людей так. Успокойся. — У меня нет хобби, — он признаётся честно. — Но я хочу выучить английский. А стремление к чему-то важнее увлечений. пожалуйстаотвернисьнесмотринаменянемогунемогунемогуслишком нетсмотритольконаменяининакогобольшеявыдержуумруновыдержу Тэхён не знает, откуда в нём кладезь таких умных слов и как он вообще заставляет язык работать. Он вымученно и храбро выдерживает взгляд Юнги ещё несколько секунд, после чего получает задумчивое «хм» в ответ и почти сбитое с толку «спасибо». К концу урока Тэхён почти уверен, что пережил несколько раз клиническую смерть. Он едва соскребает размазанные по парте остатки себя, когда звучит звонок. В дверях он отважно, словно уже не боится смерти, бросает на своё «после» ещё один краткий взгляд: Юнги в ответ не смотрит, он просто пьёт кофе и прислушивается к рекомендациям учительницы. — Что с тобой? — Чимину не идёт быть пасмурным, как майское небо перед грозой. Его лицо создано для улыбок и света. Чонгук, семенивший за ними всё это время и ощущающий себя третьим колесом, смотрит на Тэхёна с тем же выражением лица, что и Чимин. — Ты бледный какой-то, ТэТэ. Ты себя хорошо чувствуешь? Может, тебя к медсестре отвести? По-моему, я влюбился только что. — Я в порядке. — Не похоже, — Чимин распознаёт ложь с первого взгляда, а затем притихает, почему-то решая, что дело в Чонгуке. — Потом поговорим. Тэхёну совершенно не улыбается это чиминово «потом», если честно.

***

Чиминово «потом» прилетает к нему новым сообщением ближе к одиннадцати ночи, когда Тэхён, вместо перевода текста о Лондоне с английского на корейский, думает о худых пальцах Юнги, о мятной чёлке, кофе, непроглядной темноте антрацитовых глаз и брошенном ему «хм». Тэхён растирает подушечками пальцев свои губы, пробуя имя Юнги на вкус. — Мин Юнги. Наверное, он просто сумасшедший, глупый, впервые влюблённый мальчишка. Он не уверен, что от любви нужно задыхаться вот так, нужно виться ужом, чтобы жить, потому что от неё всё горит. Это всего первый день, они даже наедине не были. А Тэхён уже знает, что разломается, если чему-то большему будет место. — Мин. Юнги. Хён. Интересно, а он разрешит называть себя хёном? Сообщение от Чимина ненадолго воскрешает Тэхёна из мёртвых. Чимин-а: а теперь рассказывай, что случилось на английском, отчего ты сам не свой. Чимин-а: и не ври. я знаю, когда ты мне врёшь. Чимин-а: это из-за того, что я сел возле Чонгука? Чимин-а: и пригласил его с нами пообедать?

боже, нет. с Чонгуком всё хорошо.

Чимин-а: тогда в чём дело? Чимин-а: кстати, что ты думаешь о Чонгуке? Чимин-а: мы с тобой никогда не пытались подружиться с кем-то ещё. Чимин-а: я подумал… Чимин-а: может, сделаем для него исключение? Чимин-а: но я прислушаюсь к тебе, ТэТэ Чимин-а: мне просто показалось… он такой одинокий. и он на тебя похож.

он забавный. можем… можем попробовать дать ему шанс.

Чимин-а: оу Чимин-а: хорошо Чимин-а: круто Чимин-а: я надеюсь, мы его не спугнём нашими штучками соулмэйтов

Чонгук кажется эмоционально крепким, выдержит

А вот Тэхён как-то расползся от одного лишь взгляда. И то — холодного, неземного, совсем-совсем далёкого. Чимин-а: а теперь ты мне расскажешь, что произошло?

мне стыдно

Чимин-а: от чего?

стыдно говорить о таком

Чимин-а: ты меня пугаешь

прости. просто пообещай не смеяться, не издеваться и не отталкивать меня

Чимин-а: ни за что в жизни У Тэхёна руки дрожат, сотовый вот-вот выскользнет из хватки и затеряется где-то между подушками на кровати.

я сегодня влюбился, кажется

Чимин-а: ???

в него

Чимин-а: в Чонгука?

нет в Юнги. в Мин Юнги, нашего стажёра с английского и это пиздец, Чимин-и. это такой, мать его, пиздец