Другая история

Миновали еще два дня, похожие один на другой, словно цветки агавы. Каурый привык к веревке, к тому, что его прерия ограничена теперь длиной корды, к взмахам пестрого серапе перед носом, призванным научить его не шарахаться в сторону от близости людей, к тяжести седла на спине. Настал день, когда мустанг должен был впервые почувствовать на себе всадника. Генри с самого утра мысленно повторял, что будет совершенно спокоен, но, спешиваясь у кораля, был немного взволнован. В первый раз сесть верхом на дикую лошадь, подчинить ее своей воле — не каждому приходится пережить подобный опыт! Морис уже ждал его. Короткое приветствие, ставшее привычным, — и они направились к коралю, чтобы выпустить каурого. Генри успел смириться с тем, что его искренняя симпатия осталась без ответа, и любовался Морисом отстраненно, с той легкой болью в сердце, что настигает человека, когда он видит нечто желанное, но понимает, что для него это навсегда останется недостижимым. После долгих часов еженощных раздумий Генри пришел к выводу, что все, что ни делается, — к лучшему. Он твердо решил, что завтра возьмет с собой Луизу, — якобы чтобы показать ей свои успехи, на самом же деле — чтобы дать возможность поговорить с мустангером. «Пусть хотя бы она будет счастлива», — думал Генри, без малейшего сомнения отдавая в мыслях сестре то, что было для него драгоценней всего — внимание Мориса. Взнуздав и оседлав каурого, мустангер придержал его за ухо, пока Генри садился в седло. — Будьте осторожны, мистер Пойндекстер, — посоветовал он, не решаясь отпустить лошадь. — Я внимательно слушал ваши наставления, — с улыбкой ответил Генри. Волнение и предвкушение переполняли его. — Не беспокойтесь, я справлюсь. Морис кивнул и выпустил лошадиное ухо. Жеребчик всхрапнул и тут же вскинул задние ноги, стремясь сбросить всадника. Раз за разом он тяжело ударял копытами в землю, забирая влево, надеясь, что ненавистный груз соскользнет со спины. Всадник приподнялся над седлом и скорее стоял, чем сидел на крупе, упираясь ногами в стремена и вцепившись свободной рукой в жесткую гриву. Казалось, он вот-вот упадет, но на самом деле Генри чувствовал себя достаточно уверенно — у него хватало рассудительности и самообладания, чтобы понять, какой способ действий наиболее правильный. К тому же ему и раньше приходилось сидеть на норовистых лошадях, и каурому предстояло подыскать другие, более замысловатые трюки, чтобы выбросить этого всадника из седла. Морис не сводил глаз с подопечного, сжимая в руке лассо, готовый накинуть его на шею каурого или стреножить его. Всадник мог пострадать и в этом случае, и все же сломанная при падении вместе с лошадью нога была лучшим выходом, чем оказаться под копытами испуганного и разъяренного мустанга. Морис видел, как сосредоточенно лицо Генри, как уверенно тот держится, и не мог не испытывать восхищения и гордости, словно это был очень близкий ему человек. «Молодец, — повторял он беззвучно, не замечая этого. — Молодец, Генри». — Ты смотри, как Морис трясется за этого молодчика, — заметил один из погонщиков, издалека наблюдавший за укрощением мустанга. — А ты бы не трясся? — спросил его товарищ, такой же загорелый до черноты мексиканец. — Платили бы мне за уроки, я бы живо обучил мальчишку делать лошадок смирными… да и самого усмирил бы. — Так бы он тебе и позволил, Хорхе, — хмыкнул первый погонщик. — Эти белые джентльмены набиты гордостью, как лошадь кукурузой. — А я говорю, что знаю подход и к таким, — возразил Хорхе. Продолжая беззлобную перебранку, они вернулись к своему занятию — клеймению уже проданных окружным ранчерос мустангов. Каурый тем временем утомился от бесполезного труда и взял передышку. Генри смог наконец опуститься в седло и похлопал своего непокорного противника по влажной шее. — Будь осторожен, — негромко напомнил Морис. — Он еще не сдался. В тот же миг каурый взлетел «свечкой», высоко вскинув передние копыта. Генри еле успел прижаться к его шее, снова опираясь лишь на стремена. Затем лошадь помчалась галопом, повсюду натыкаясь на жерди загона и шарахаясь от них, словно в первый раз. Генри старался угадать, куда будет следующий прыжок, и приготовиться. Довольно долго это у него получалось. Но вот каурый остановился как вкопанный перед закрытым входом в кораль и тут же бросился назад, развернувшись в пируэте, будто заправская танцовщица. Генри не успел перенести вес тела на нужную ногу, соскользнул набок и теперь свешивался с седла, цепляясь обеими руками за гриву лошади и пытаясь высвободить ногу из стремени. Морис побежал наперерез, но тут же остановился, раскрутил лассо и бросил его недрогнувшей рукой. Петля нагнала мустанга и затянулась на шее, оборвав бешеный галоп. Генри остался лежать на земле, сорвавшись с седла минутой раньше. Спешно затянув лассо на одной из жердей и оставив мустанга наслаждаться плодами победы, Морис подбежал к упавшему, рухнул на колени и склонился над ним, прижавшись ухом к груди. Он не думал, что скажет Вудли Пойндекстеру, не думал о своей репутации, о последствиях, неизбежных в случае гибели сына видного жителя Техаса. Нет, и тени таких мыслей не мелькнуло у Мориса Джеральда. Он просил святого Патрика лишь о том, чтобы Генри был жив, — поскольку иначе в эту минуту не видел смысла и в собственном существовании. Но сердце Генри билось быстро и ровно, а вскоре он издал хриплый вздох и закашлялся. Падение выбило воздух из легких, и теперь Генри чувствовал боль и жжение при дыхании, будто вытащенный на берег утопающий или человек, надышавшийся дымом. Он сипел, с трудом глотая воздух и силой проталкивая в грудь, лицо покраснело от прилива крови. Морис помог ему сесть, обхватив рукой за плечи, и терпеливо ждал, когда дыхание Генри снова станет свободным. Наконец сипение почти прекратилось, и Генри задышал ровнее, но Морис все медлил убирать руку. — Крови нет, — сказал он, оглядывая лицо Генри и его светлую одежду. — Надеюсь, внутри ничего не отбито и не сломано. Но ты должен показаться вашему семейному доктору. Пока он не подтвердит, что у тебя нет повреждений серьезнее синяков, я и близко не подпущу тебя к коралю. Очевидно, его лицо было куда выразительнее слов, потому что Генри через силу улыбнулся. — Отправь кого-нибудь в Каса-дель-Корво за повозкой. — Но сначала я устрою тебя, — возразил Морис. — По ту сторону изгороди, на мягкой траве, тебе будет удобнее дожидаться слуги и фургона. Погоди, я помогу тебе встать. Он переместился вбок, подставляя Генри плечо, и выпрямился вместе с ним. Придерживая Генри за руку и за пояс, стараясь облегчить ему каждый шаг, Морис думал, что донес бы бесценную ношу на руках до самых ворот Каса-дель-Корво. Однако вместо этого неосуществимого, хотя и трогательного жеста он был вынужден послать одного из погонщиков в поместье с сообщением, которое отнюдь не обрадовало Вудли Пойндекстера.

* * *

Неспешный путь к асиенде прошел для Генри как в тумане — но в очень приятном тумане. Лежа на груде суконных одеял, очевидно впопыхах настеленных на дно фургона, он бездумно смотрел на колыхающийся полог, слушал редкие понукания слуги и заново переживал каждое мгновение последнего часа. Падение, во время которого он не успел даже испугаться, уверенная рука, поддерживавшая его, наконец, безумная тревога во взгляде Мориса — тревога, сказавшая Генри больше, чем могли бы сказать слова, — все это были драгоценности, которые он волен был перебирать и разглядывать теперь в любую минуту. Несмотря на боль в спине и ребрах, он был счастлив тем безоблачным счастьем, которое не думает о будущем, а питается лишь настоящим. У ворот асиенды его уже ждали. Слуги захлопотали, собираясь нести молодого хозяина в спальню на одеялах, Луиза встревоженно оглядывала его с ног до головы, ища последствия падения, отец недовольно притопывал ногой по твердой, как камень, земле. Кассий стоял в стороне, пощипывая ус и что-то обдумывая. Генри решительно сел, чувствуя, как закружилась при этом движении голова. — Со мной все в порядке, — громко объявил он. — Если Кассий мне поможет, я сам дойду до кровати. Это просто синяки. Ты ведь не раз падал с лошади, — обратился он к отцу, чувствуя, что именно в нем сосредоточена сейчас власть распорядиться его судьбой. — Ты знаешь, как это бывает. Вудли Пойндекстер продолжал хмуриться. Действительно, при том образе жизни, который вели жители южных штатов, падение с лошади было делом столь же обыденным, как для рыбаков — течь в лодке, а для охотников севера — встреча с белым медведем. И, тем не менее, речь шла о его единственном сыне, его наследнике. Судя по всему, тот не слишком пострадал, и в его словах был резон. Плантатор решил, что отложит принятие решения на более поздний срок. По настоянию Кассия, слугу отправили не только за семейным доктором, но и в форт Индж, за военным врачом. Это оказалось правильным решением — врач из форта прибыл гораздо быстрее. Осмотрев Генри, он, как и твердил ему пациент, не нашел ничего, кроме синяков. Однако боль в ребре смутила врача. Подозревая трещину, он прописал больному постельный режим и легкое питание в течение недели, после чего пообещал вновь навестить его. — Будьте спокойны, доктор. — Провожавший врача Кассий пожал ему руку и махнул слугам, чтобы открыли ворота. — Я прослежу, чтобы кузен строго выполнял ваши указания. Выезжая из Каса-дель-Корво, врач форта разминулся с легкой крытой повозкой. Это прибыл доктор Смит, семейный врач Пойндекстеров.