Другая история

Смитссон, фамилию которого в Техасе с его собственной подачи сократили до более американизированной формы, был выходцем с севера Европы и хорошо разбирался в своем деле — это было все, что о нем знали его пациенты. Он провел у Генри несколько больше времени и пришел к более утешительным выводам, заявив, что практически уверен в целости ребер; однако посоветовал придерживаться назначенного военным врачом режима. Его оставили на обед, время которого приближалось. Генри на законном основании мог не выходить к столу, чем он и воспользовался, в одиночестве и тишине спальни предаваясь воспоминаниям о событиях утра. Когда подали десерт, Генри сообразил, что должен дать знать Морису о своем состоянии и планах. Набросав короткую записку, он попросил Луизу передать ее мустангеру со слугой либо же — если тот заедет — со старым охотником Стумпом. Вудли Пойндекстер, входивший в комнату сына, услышал конец этого разговора. — И о чем это ты, позволь узнать, написал своему мустангеру? Кровь отлила от лица Генри при этих словах. На какой-то миг ему пришло в голову, что отец все знает. Но он тут же взял себя в руки. Разумеется, в словах отца не было никакого тайного смысла. Он не мог ничего знать. Да и никто не мог — ведь между ним и Морисом пока еще ничего не случилось. «Пока еще, — подумал Генри. Эти два коротких слова содержали в себе его будущее, предвкушение того, что обязательно произойдет. — Пока еще». — Можешь прочесть мою записку, отец, — смело ответил он. — Я написал мистеру Джеральду, что почти не пострадал и через неделю вернусь к занятиям. — Первое верно, а вот уверен ли ты во втором? — Совершенно уверен. — Я уже говорил тебе и повторяю снова, — Вудли Пойндекстер, подталкиваемый беспокойством за сына, старался найти ту золотую черту, что отделяет родительский совет от родительского приказа, — твое желание освоить ремесло мустангера отдает безрассудством. Но это я мог стерпеть. Однако оно начинает угрожать твоей жизни — и вот это уже никуда не годится! Генри опустил глаза. Отец был в чем-то прав. И, однако, он не собирался отказываться от занятий с Морисом, насколько бы это ни было неблагоразумно. Сейчас Вудли Пойндекстер мог настаивать на чем угодно — только не на этом. В молодости любовь не ведает границ, приходящих с опытом. Но и необоснованное сопротивление воле родителя привело бы лишь к ссоре. — Хорошо, — наконец сказал Генри, тщательно обдумав свой ответ. — Я вернусь к занятиям, но если еще хоть раз мое здоровье окажется под угрозой, откажусь от них безоговорочно и навсегда. Обещаю. Генри был уверен, что ни он сам, ни Морис не допустят подобного, зная, какова будет цена. — Помни, что ты дал слово. — Вудли Пойндекстер наклонился, чтобы поцеловать сына в лоб. Он не ожидал, что Генри пойдет на уступки так быстро — сын умел быть очень упрямым, когда дело касалось важных для него вещей. Очевидно, объездка лошадей в число таковых не входила. Знал бы старый плантатор, как он ошибается! А вот Кассий Колхаун, наблюдавший за передвижениями по дому членов семьи, впал в еще большую задумчивость. Что-то происходило с Генри, и это было связано с Морисом Джеральдом. Интуиция, не раз выручавшая Кассия в боях с мексиканцами, и теперь не подводила отставного капитана. Но в настоящий момент у него не было ничего, кроме предчувствий. И пока Генри в своей спальне мысленно снова ловил полный тревоги взгляд Мориса, Кассий курил сигару на асотее, терзаясь подозрениями тем более мучительными, чем неощутимей и призрачней они были.

* * *

Фелим О’Нил мало что знал о Пойндекстерах — только то, что сообщил ему в нескольких скупых словах Морис да обронил между делом Зеб Стумп. Но темноглазая красавица, для которой Морис ловил норовистую крапчатую лошадку, не шла у него из головы. «Отличная вышла бы пара, — исповедался он старой подруге — большой бутыли с мутноватой жидкостью. — Глядишь, и в Баллибаллахе приняли бы, приедь мистер Джеральд с такой-то женой!» Фелим почитал своего молочного брата равным любому техасскому джентльмену, а то и превосходящим их всех. Никто не убедил бы его, что для Луизы Пойндекстер брак с мустангером будет мезальянсом. А о причинах, по которым для Мориса любой брак может оказаться невозможным, Фелим предпочитал и вовсе не вспоминать. «Все выйдет, как надо, — говорил он себе, выйдя освежиться под полуденный зной техасского небосвода. — Не век потомку ирландской знати жить в этой хижине, чтоб ее черти драли!» Фелим легко приспосабливался к любому обиталищу, были бы рядом Морис да неизменная спутница ирландца — полная бутыль; и, однако же, жизнь в стенах из лошадиных шкур никак нельзя было сравнить с прежней, что протекала под надежными сводами старинного замка, на блаженном острове, где никакие холодные скользкие твари не таились в траве волей святого Патрика. — Да это никак мистер Морис! — воскликнул вдруг Фелим, прикладывая ладонь к глазам. — А ведь еще рано… или это я так увлекся общением с самим собой? Нет же, солнце еще не достигло зенита. Что у него случилось? Вскоре Морис сам разъяснил эту загадку, рассказав Фелиму о падении Генри. — Так молодой мистер Пойндекстер больше не будет приезжать к вам? — спросил Фелим, обрадовавшись. Неведомый Генри представлялся ему дьяволом-искусителем, сбивающим молочного брата с истинного пути после стольких лет праведной жизни. Фелим не желал ему зла — он никому не желал зла, — но хотел, чтобы брат красавицы креолки был как можно дальше от Мориса, тогда как сама креолка — как можно ближе. — Мне это неизвестно. — Морис бросил ему на руки повод и вошел в хакале. — Обед еще не готов! — крикнул вслед Фелим. — Я не ждал вас так рано! — Это ничего, — рассеянно произнес Морис, оглядывая хижину. Он не знал, чем занять себя в неожиданно освободившиеся часы. На столике ждала недочитанная книга, а Кастро он давно хотел отвести в кузницу, чтобы сменить левую заднюю подкову, стиравшуюся быстрее прочих, но сейчас ни то, ни другое занятие не влекли к себе. Морис вновь вышел на улицу и направился к пруду, где было еще по-утреннему свежо и прохладно. Он беспокоился за Генри, но не был уверен, что его появление в Каса-дель-Корво сейчас будет уместным. Может быть, съездить к Смиту? Но доктор наверняка останется в поместье на обед. Если только Зеб Стумп случайно заглянет к Пойндекстерам… вот уж кому расскажут все без утайки. Но где ж искать его в прерии? Морису и в голову не пришло, что Генри может написать ему, поэтому он промаялся долгие предобеденные часы, почти ничего не ел за обедом и лишь после сиесты, вернувшись к коралю, чтобы показать покупателю лошадей, получил из рук одного погонщика мятый, успевший затереться листок, извещавший, что ни здоровью, ни жизни Генри Пойндекстера ничто не угрожает и что через неделю тот намерен вернуться к занятиям. Покупатель, немолодой, грузный асиендадо с берегов Рио-Гранде, был немало озадачен, когда мустангер не стал спорить с названной им ценой, явно занижавшей стоимость выбранной лошади. Он постарался не выказать изумления, расплатился и забрал покупку. Морис ничего не заметил; но даже если бы ему указали на потерю нескольких долларов при сделке, он бы ничуть не расстроился. Записка, лежавшая в нагрудном кармане, по его мнению, стоила целого туго набитого кошелька. Вечером, когда он возвращался домой, небольшой табун пересек его путь. Мустанги мчались по прерии, словно вырезанные из черной бумаги фигурки, расставленные перед пламенеющим закатом неба. Одна фигурка вырвалась далеко вперед. Это навело Мориса на воспоминание. Он следил взглядом за табуном, пока тот не скрылся за дальней рощей. «Первой красавице Луизианы и не подобает иной лошади», — сказал в тот раз Генри. Какая же лошадь подобает лучшему из сыновей этого штата? Кажется, Морис нашел себе дело на ближайшую неделю.