Другая история

Генри заскучал уже под вечер. Он успел поесть, выспаться, отдохнуть, и, хоть синяки болели, молодое тело жаждало движения. Он трижды получил отказ на просьбу о разрешении встать с кровати, и вдобавок к нему приставили Флоринду, не замолкавшую ни на минуту. «Ну, хорошо же, сестрица, — подумал Генри, вполуха слушая рассказ чернокожей служанки о достоинствах ее госпожи. — Попросишь же ты сопровождать тебя, когда соберешься навестить друзей в Луизиане! Придется тебе поехать с кузеном! Узнаешь, как подсовывать мне свою говорливую наперсницу». Меж тем от скучных для Генри рассуждений Флоринда перешла к интересным новостям. В благодарность за пышный прием Пойндекстеров пригласили на пикник, и любопытная горничная уже выведала, что проводников будет двое. Одним из них станет Зебулон Стумп, а показывать гостям необычное зрелище — охоту на диких лошадей — предстоит «этому красавцу». — Какому еще красавцу? — перебил ее Генри, который уже утратил недавнее безразличие и теперь с напряженным вниманием вслушивался в слова служанки, отсеивая из шелухи ее речи драгоценные зерна важных сведений. — Ты не могла бы называть людей по имени, как и подобает? — Ох, да разве же можно не заметить, что он красавец? — вопреки здравому смыслу ответила на его замечание Флоринда. — Я говорю о том молодом джентльмене, что подарил мисс Луи такую прекрасную лошадь, на которой она носится сломя голову. Он будет сопровождать гостей в прерию и найдет им этих мустангов, о которых все здесь только и говорят. — Вот как? — с интересом воскликнул Генри, садясь на кровати. Его тут же потянуло в прерии, на пикник, где Морис, несомненно, вновь очарует всех и в первую очередь самого Генри. Но боль в руке заставила его охнуть, и Флоринда пригрозила, что позовет на помощь мистера Пойндекстера. Об участии в поездке нечего было и думать. Генри лег обратно в подушки, проклиная всех и вся, а спустя два дня вынужден был слушать через открытое окно беготню слуг и распоряжения его родных, собиравшихся выезжать в форт Индж. Когда суета стихла, Генри почувствовал себя самым несчастным человеком на свете. Да, уже к концу недели он сможет сесть на лошадь, покинуть асиенду и вновь увидеть Мориса. Но червь сомнения, питаемый одиночеством, грыз Генри все сильнее. Кто знает, что произойдет на этом пикнике, где Морис — «его» Морис, как иногда проговаривался в своих мыслях Генри — будет под прицелом десятков прекрасных глаз? Кто знает, действительно ли Генри верно понял несколько беглых взглядов и коротких слов, которыми они обменялись? Кто знает, не только ли в его воображении имеется эта связь между двумя людьми, которая уже представлялась ему нерушимой, а на деле могла вовсе не существовать? Чем ближе к вечеру клонился день, тем глубже погружался Генри в меланхолию. Когда солнце покинуло его комнату, и только двор оставался залит косыми красными лучами, Генри был готов отказаться от любых встреч с Морисом Джеральдом, сразу после выздоровления пойти волонтером в регулярную армию и вернуться к родным через два-три года таким же многознающим и высокомерным отставником с загадочной историей за плечами, как Кассий, цинизм и репутация которого вдруг показались Генри очень привлекательными. Кто знает, до чего бы он еще додумался, если бы под окном не застучали копыта и не зазвучали голоса. Луиза была первой, кто навестил страдальца и вонзил безжалостный кинжал в его сердце. Рассказ о понесшей крапчатой, бешеных жеребцах и отважном мустангере, спасшем ее, Луизы, жизнь, длился недолго, но был полон жара и силы, как ветер саванны. Увлекшись, она чуть было не проговорилась и о том, как напросилась посетить жилище Мориса, но вовремя опомнилась. Впрочем, сказанного ею уже было достаточно, чтобы Генри побледнел, как полотно. — О, я утомила тебя разговорами! — воскликнула Луиза, заметив, что Генри уже довольно давно молчит. — Прости, я очень переволновалась и до сих пор говорю чепуху! Мне нужно отдохнуть. Пожалуй, я поднимусь наверх, с асотеи такой чудесный вид! — выпалив всю эту несуразицу, она покинула комнату, оставив Генри примерно в том же состоянии, в каком он был после падения. Казалось, подтверждались его худшие опасения. Вудли Пойндекстер тоже навестил сына. Его рассказ отличался нравоучительностью, и вместо радости, как у Луизы, в нем звучало мрачное предупреждение. Генри сухо напомнил отцу о договоре. Если бы только Вудли знал, что сейчас достаточно небольшого давления со стороны, чтобы планы Генри относительно будущего качнулись в ту или иную сторону! Кузен Кассий зашел последним, выкурив на свежем воздухе очередную сигару. От него пахло табаком, а настроение было под стать собственному настроению Генри. — Что наговорила тебе Луиза? — спросил он. Генри равнодушно взглянул на него. — Тебе лучше знать обо всем, ты ведь был там. — Не все время, — ответил Кассий, сжимая кулаки. — Мой конь недостаточно быстр. К тому же с тобой Луиза более откровенна. — И я предпочту не предавать ее доверия. — Тысяча чертей, — пробормотал Кассий, отходя к окну. — Я хочу знать, что происходит. — Я тоже хотел бы это знать, — чуть слышно произнес Генри. — Ты так ее любишь, Кассий? — спросил он вдруг, впервые столь откровенно говоря с кузеном о его чувствах. Ответ Кассия оказался не из тех, что мог предполагать Генри. Он хрипло рассмеялся. — В ней все мое будущее, — сказал он таким тоном, каким говорят не о возлюбленной, а скорее о редком бриллианте. — Я ни за что не позволю себе лишиться ее. Генри проводил его взглядом, гадая, что за демоны свили себе гнездо в этой душе. Однако вскоре мысли о собственном положении отвлекли его от догадок о потемках души Кассия.

* * *

Тем временем виновник этого переполоха в семействе Пойндекстеров ни о чем не догадывался. Он был занят, и увеселительная прогулка, затеянная майором, пришлась для него весьма некстати. Дни напролет Морис носился по прерии, выслеживая дикие табуны, а вечера проводил в баре, выпытывая у других охотников за лошадьми нужные сведения. Он боялся не успеть к поставленному им же самим сроку, и потому день, потраченный на пикник, считал потерянным. Накануне того дня, когда Генри должен был вернуться к объездке, Морис пропадал где-то с самого утра и до позднего вечера. В десятый раз выходил Фелим на порог, чтобы оглядеть окрестности; но вот уже зажглись первые звезды, койот завыл вдалеке, а мустангера все не было. Лишь в глубокой ночи застучали по тропе копыта Кастро, и им вторило будто бы эхо. Фелим выскочил на улицу с фонарем в руках. Морис спешился, однако не поторопился снять седло со своего жеребца, как делал обычно. Он возился с другой лошадью, которую Фелим не мог как следует разглядеть при слабом свете. Повесив фонарь на жердь, он поспешил расседлать Кастро, зная, что Морис не любит нерасторопности и лени. Когда оба коня были в стойлах: Кастро в своем, а чужак — в одном из временно пустовавших, Морис поспешил в хакале, на ходу сбрасывая на руки Фелиму сомбреро и плотную куртку. Только когда он сел за стол, Фелим разглядел на его щеке глубокую запекшуюся ссадину. — Где это вас так, мистер Морис? — спросил он, раскладывая по мискам подсохшее жаркое. — Веткой в чапарале хлестнуло, — объяснил Морис, рассеянно трогая щеку и приступая к еде со здоровым аппетитом. — Пожалуй, я так и назову его — Чапараль. Надеюсь, он не будет возражать. — С каких это пор лошади умеют возражать? — высказался Фелим, даже не догадываясь, кого имел в виду Морис в своей последней фразе.