Другая история

На следующий день судьба Генри так и не прояснилась. Вудли Пойндекстер, казалось, постарел лет на десять, Луиза была безутешна, но старалась принимать перед отцом бодрый вид и всячески поддерживать его. Флоринда рыдала при каждом удобном случае, Плутон казался воплощением скорби, и надежда в сердце Луизы вновь уступала место тревоге, тем сильнее терзавшей ее, чем больше металась она мыслями между двумя горячо любимыми ею людьми. Генри исчез, и неизвестность лежала на плечах тяжелым камнем; Морис был жив, но его судьба висела на волоске.

* * *

Пробуждение было мучительным — дневной свет ударил по глазам, словно внезапно просиявшее среди ночи солнце, и тут же желудок скрутило судорогой. Морис закашлялся и попытался привстать. — Помогите ему, — скомандовал кто-то, чьего лица Морис не мог различить из-за рези в глазах. Чьи-то руки приподняли его и держали за плечи, пока он сплевывал желчь в тазик. С чувством облегчения он откинулся на подушку, и те же руки вытерли ему губы влажной тряпочкой. — Как вы себя чувствуете, мистер Джеральд? — спросил голос. Он был знаком Морису, но имя не шло на ум. — Где я? — спросил он, едва шевеля губами. Казалось, его голова расколота на части, и каждая часть болит отдельно, сама по себе. — В лазарете форта Индж, — ответили ему. — Вас подобрали на просеке с разбитой головой. Вы можете говорить? Необходимо, чтобы вы как можно скорее рассказали все, что вам известно о судьбе Генри Пойндекстера. Генри! Морис вспомнил о случившемся и рванулся, чтобы поспешить Генри на помощь. От резкого движения в голове словно взорвался порох, и Морис осел на руки врача и помогавшего тому солдата. — Наверняка что-то знает, — сказал врач, когда они уложили вновь потерявшего сознание мустангера на подушку. — Вон как вскочил. Что ж, подождем еще немного, сейчас он явно не заговорит. — Он оттянул вверх веко Мориса, отмечая закатившийся глаз. — Присмотри за ним, Джонс. — Слушаюсь, сэр! — отозвался Джонс, занимая свое место на стуле у двери. Он чувствовал себя очень важным человеком. В госпитале обычно было скучновато, и полумертвый подозреваемый приятно разнообразил жизнь рядового вояки. Имя, произнесенное врачом, стало той искрой, что поджигает порох. Морис, только что не осознававший, где находится, словно очутился вдруг перед бездонным сундуком, в котором вперемешку, разломанные и неузнаваемые, лежали события недавнего времени. Медленно, по кусочку, подбирал он друг к другу подходящие фрагменты, восстанавливая в памяти то, что случилось прошедшей ночью. Горячий туман, наполнявший голову, мешал ему, обжигал, словно близкие выстрелы, и приходилось бороться за то, чтобы остаться в полусознательном состоянии и не потерять уже найденное. Иные обрывки никак не хотели становиться на свое место, и Морис бил ладонью по голове, чтобы втолкнуть их туда, где им следовало находиться. Его руку после двух-трех таких выходок привязали к кровати, и теперь он мог только слабо ударяться головой в мягкую подушку, когда какие-то мелочи упорно не желали приходить на ум. Однако ему уже удалось припомнить почти все. …В тот страшный момент, когда он склонился над Генри, полагая его убитым, он и сам готов был умереть от отчаянья. Но тут Морис заметил, что Генри еще дышит. Кровь толчками выбегала из раны на груди. Морис попытался зажать ее рукой, но опомнился, оторвал край хлопковой блузы Генри, свернул ткань и примотал поверх раны найденным на поляне длинным поясом, бывшим на нем в тот вечер. Он видел, что Генри едва жив, и терял драгоценное время, не зная, что делать: везти ли его в форт или домой или же не тревожить и не трогать с места, а самому мчаться за врачом. Перевозка верхом могла убить Генри; однако оставить его одного в ожидании помощи также было невозможно — мог вернуться убийца, могли напасть хищники. Морис никак не решался ни на то, ни на другое, а минуты истекали, как истекал кровью и его Генри. Но тут взгляд мустангера упал на Кастро, и решение созрело в голове. Выдрав из шляпы прочную светлую подкладку, он набросал на ней с помощью первого попавшегося сучка и крови Генри несколько слов и прикрепил импровизированное послание к сбруе под ухом Кастро. Светлая полоса отчетливо выделялась в темной гриве. — Домой, Кастро, — попросил он, похлопав коня по шее. — Привези Фелима. Быстрее, Кастро, домой, домой! Кастро повел ушами, переступил с ноги на ногу, склонил голову и сделал несколько шагов в сторону. — Домой, — повторил Морис, шлепнув его по крупу. — Домой! Кастро понимающе заржал и скрылся в темноте. Морис прислушался к затихающему стуку копыт. Если только умный конь сделает все, как надо! Кастро был его единственной надеждой. Теперь оставалось только ждать. Он уложил Генри поудобнее, сунул ему под голову свернутый плащ и присел рядом, сжимая в ладони похолодевшие пальцы. Морис с радостью пожертвовал бы жизнью ради Генри, но сейчас он не мог дать ему ничего, кроме собственного тепла. Если дыхание Генри прервется… Морис сжал пальцы на рукояти кольта, но тут же выпустил оружие. Нет, он не доставит убийце удовольствия лицезреть два трупа вместо одного. Прежде он найдет этого человека и отправит в ад, где ему самое место. А что будет после с самим Морисом — уже не имеет значения… Без Генри для него все потеряет смысл. Генри… Где-то совсем рядом раздался слабый крик. Морис вскочил. В прерии нынче ночью творилось что-то невообразимое. Он слышал топот копыт, лошадиное ржание, но не мог сообразить, что происходит. Индейцы? Это совершенно не в их духе, да и кому вообще придет в голову патрулировать среди ночи чащобу, стреляя в каждого, кто попадется на глаза? Здесь имели место мотивы куда более изощренные и запутанные, и Морис мог только гадать о них. На некоторое время ночь снова затихла. Затем послышался бешеный стук копыт, словно бы всадник гнал лошадь по пустынной тропе средь бела дня, а не в чащобе глухой ночью. Морис встал перед Генри, держа кольт наготове. Кто бы там ни был, Генри они получат только через его труп. Лошадь вылетела на поляну, словно за ней гнались черти. Вставший на пути человек, очевидно, напугал ее. Она шарахалась то вправо, то влево, не зная, кинуться ли снова в чащу или прорваться мимо Мориса к дороге, что виднелась за кустами. Всадник, казалось, вовсе не принимал участия в ее метаниях. Он спокойно сидел в седле, и только голова болталась как-то странно, как у тряпичной куклы. При очередном прыжке голову тряхнуло особенно сильно, и она вдруг откинулась назад, словно капюшон. Мороз пробежал по спине Мориса. Что это был за всадник, что за лошадь? Будь он один, возможно, он отступил бы. Но рядом был Генри, и Морис должен был защитить его от любой опасности, приди она хоть из самого ада. Он заговорил по-испански, полагаясь на то, что одежда всадника — крой рубашки, отделка жилета — выглядела мексиканской. Мягкая, настойчивая речь понемногу делала свое дело — лошадь успокаивалась. Вскоре она, дрожа от недавнего испуга, позволила Морису подойти вплотную. — Вот так, querida, спокойно, спокойно, — повторял он, поглаживая взмыленную лошадь по шее. -Está bien. Все хорошо. Только когда лошадь была надежно привязана к ближайшему мескиту, Морис поднял взгляд на всадника и с трудом удержал крик. Плечи наездника покрывал плащ, выше же ничего не было. Морис обошел лошадь и только тогда понял причину. Голова болталась на спине на манер капюшона. Приглядевшись, Морис увидел, что она держится на коже и нескольких сухожилиях. Большая же часть мышц была разорвана. Глядя на страшного гостя, Морис задумался. Ему пришла в голову только одна мысль. Всадник, лицо которого, исхлестанное ветками, казалось Морису смутно знакомым, вероятно, не смог удержать чем-то сильно напуганную лошадь, и та понесла. Среди деревьев всаднику не повезло напороться на низко растущую ветку, которая и перебила ему шею. Дальнейшее же довершили метания лошади в густой чаще. Однако… пусть всадник не смог остановить лошадь, но почему же он не пригнулся во время бешеной скачки? И почему до сих пор крепко сидит на лошади, хотя давно должен был свалиться? Откинув плащ наездника, Морис отметил, что тот носил обычный для этих мест наряд средней руки ранчеро. Но гораздо более любопытным было другое: руки всадники были соединены в запястьях и крепко примотаны к луке седла. — Так вот в чем дело, — проговорил Морис. Этот всадник не был посланцем ада; напротив, кто-то отправил его туда не слишком давно. Чтобы окончательно убедиться в своих выводах, Морис наклонился и заглянул под брюхо лошади. Так и есть — ноги тоже были связаны и не давали трупу свалиться с седла. — Что ж, querida, придется снять с тебя эту поклажу, — негромко сказал Морис. — Сдается мне, дело тут очень нечисто. Он вынул ножик, чтобы разрезать путы. Свет луны отразился от лезвия и, блеснув, попал в глаза лошади. Заржав, та встала на дыбы, забила копытами, дернулась, обрывая ветку, к которой была привязана, и унеслась в ночь со своей ношей. Морис остался лежать под пологом ветвей, куда свалился, когда разбушевавшаяся лошадь задела копытом его висок. Последним, что он помнил, была быстро смыкающаяся тьма.