"Полицейские будни"

      Гэвин думает, что он самый ужасный коп на свете, потому что забыть о переезде напарницы в его дом, на следующий же день — это конечная остановка.       Рид помнил, как проснувшись, он со спокойной душой вышел из комнаты в одних голубых трусах, не обращая внимания ни на звук льющейся воды в ванной, ни на аппетитный аромат доносящийся с кухни.       Прошаркав до дивана в гостиной, Гэвин взъерошил, и так стоящие торчком, волосы и ругнулся на пульт, вспоминая, что сам вчера не удосужился поднять с пола. Нагнувшись детектив как можно внимательнее осмотрел весь пол, проверил под столиком, под самим диваном и даже перевернул подушки на нем, пока до еще сонного мужского сознания не дошло, что телевизор вообще-то уже включен.       Медленно опустив подушки на их законное место, Рид скептически посмотрел на экран, что еле-еле слышно говорил о чем-то. Непонимающе уставившись на пульт, аккуратно лежащий на столике, детектив нахмурился.       Он точно помнил, как выключал всё в гостиной ночью и как положил пульт на край дивана, из-за чего уронил его, проходя мимо, но скуксившись, поленился вернуться и поднять.       Всё ещё туго соображая, Рид протер лицо руками, слегка встряхнул головой и побрел на кухню, чтобы сделать глоток воды и прийти в себя.       Но и там глупо замер перед раковиной с уже полным до краев стаканом проточной воды в руках. Моргнув несколько раз, Рид пытался понять когда успел помыть посуду и что в раковине делает фиолетовая миска и венчик невесть взявшиеся откуда-то в его квартире.       А потом до Гэвина дошел запах. Аппетитный сладкий аромат, из-за которого сразу скрутился голодный желудок, требуя утоления потребностей.       Боком повернувшись к барной стойке и бегло оглядывая тарелку с оладьями стоящую там, Гэвин в конец растерялся. Начал озираться по сторонам, смотря то на тарелку, то на раковину, и так и не поставив стакан, взял во вторую руку венчик рассматривая его, как инопланетное оружие. — Оу…       Рид так и замирает в своей глупой позе, когда слышит тихий, но вкрадчивый женский голос.       Переводит взгляд на напарницу, расчесывающую свои волосы и смотрящую на его трусы с недоумением, приподняв одну бровь.       Быстро прикинув, как сейчас выглядит, детектив кидает венчик обратно в мойку и ставит стакан рядом, так и не сделав ни глотка. А потом смотрит на девушку, думая, что и как сказать. Пробегается взглядом по ней, подмечая, что та уже полностью собрана, и взгляд от его наряда всё ещё не отводит, так и продолжая стоять со своей блядской аккуратной выгнутой бровью. Руки замерли с расческой около волос, а рот слегка приоткрывается раз за разом, будто она пытается что-то сказать, но не может придумать что. Тогда Рид окончательно решает взять всю эту скомканную, неловкую ситуацию в свои руки и наконец её закончить. — Жарко.       Про себя Рид тут же матерится, называя придурком, ибо к первой женской брови присоединяется вторая, а сама девушка теперь удивленно смотрит ему в глаза, руки вовсе растерянно опуская вдоль тела.       Сдерживаясь, чтобы не залепить себе по лбу, Гэвин жмурит глаза, обреченно вздыхает и думает, что вот хрен же докажешь теперь напарнице, что из его внутреннего монолога где он красочно расписывает, что обычно спит в пижамных штанах, но вчера ночью было пиздецки жарко потому что вообще-то блять начало осени, высрасть он смог только одно ебучее слово «жарко», прозвучащее слишком хрипло и томно, из-за херова сонного состояния.       Когда мужчина вновь смотрит на девушку, та уже слегка улыбается, сложив руки на груди и выразительно щурится. — Понятно.       Гэвину хочется взвыть, потому что, что ей блять там понятно вообще? Но девушка молча вскидывает руки в защитном жесте, разворачивается и идет к дивану, возвращаясь к своим волосам, по пути через плечо бросая что-то про приготовленный холодный завтрак, сломанный замок в ванной и то, что это его дом и его правила.       Рид впервые начинает молиться богу, ибо если подобным правилам начнет следовать и его напарница, общажные условия, итак катящиеся нахуй, грозят съебаться шустрее, чем ему казалось ещё вчера.       Почесывая ребра, Гэвин ещё раз вздыхает и поворачивается к столешнице, желая всё-таки выпить воды и собрать мысли в кучу. Риду тридцать с небольшим и при других обстоятельствах, он повел бы себя с женщиной иначе, как минимум не тормозил, как школьник, но факты о том, что в его доме кроме него никого не бывает, одноночных баб подавно, а девушка сидящая на диване вообще-то его напарница, наобум бьют поддых, заставляя неловко себя чувствовать и хотеть ретироваться куда подальше.       Но в догонку мужским мыслям слышится женский смешок, и Гэвин запоздало вспоминает, что на его заднице изображен сейчас испуганный мышонок спрашивающий «Is it my home?».       Рид чувствует, что безмолвная договоренность об общажных условиях съебалась и без щеголящей полуголой напарницы, и мужчина рад бы съебаться следом, потому что мысли о трусливом побеге кажутся всё более и более соблазнительными, но Гэвин лишь берет себя в руки, а затем в них же и чистую вилку, подхватывает тарелку, не забывает взять с собой стакан и идет к той, от чьего взгляда сейчас хочется скрыться, решая, что принцип «клин клином» не хуже, чем «пошло оно всё нахуй».       Одри вся красная, явно пытается сдержать смех, от чего скулы и жевалки выглядят сейчас максимально напряженными. Девушка не смотрит на Рида, пока тот садится рядом с ней, упрямо решив реабилитировать свое мужское эго.       Гэвин со звоном ставит стакан на столик, чуть грубее, чем следовало выхватывает пульт из рук Эванс и прибавляет звук у телевизора.       Мужчина чувствует как внутри клубятся и смешиваются казалось бы несовместимые эмоции по типу раздражения, неловкости и самой толики веселья.       Ситуация до того абсурдная, что хочется смеяться, но Гэвин просто берет вилку другой рукой, предусмотрительно откинув пульт куда-то в сторону, и игнорируя женский взгляд, сверлящий его щеку, натыкает оладью и целиком засовывает ту в рот.       Старательно прожевывая, Рид сразу же жалеет, потому что мужское эго явно не восстанавливается от вида набитых щек.       Одри кажется, что её угрюмый и недовольный напарник, с набитыми, как у хомяка щеками, выглядит по-своему очаравательно, поэтому когда тот всё-таки смотрит на неё в ответ, прожевав перед этим, Эванс лишь по доброму улыбается и тихо начинает смеяться.       Рид на это лишь закатывает глаза и качает головой, возвращая свое внимание к экрану.       Женский смех всё не утихает, заставляет внутри что-то откликнуться, вызывая ответную мужскую реакцию в виде тихого смеха и откинутой на спинку дивана головы.       Напряжение, которого итак почти не было, тут же уходит, позволяя Гэвину расслабленно развалиться на диване и вернуть свое внимание вкусному завтраку, который вразрез женским словам, был ещё достаточно тёплым.       Рид почти заканчивает с завтраком, когда Одри снова смотрит на него, шустро пробегаясь по мужскому телу глазами, а потом как-то странно хмыкая, хлопает Рида по коленке, и встает, говоря, что будет у себя.       Гэвин порывается сказать слова благодарности за завтрак и то, что тот в целом был очень вкусный, но то ли фраза «у себя», то ли фантомный след женской руки на ноге заставляют мужчину молча проводить Одри глазами, после глянув на собственную коленку. Прикосновение быстрое, ничего не значащее, скорее даже панибратское, растекающееся в груди чем-то теплым и густым, почему-то оставляет после себя горькое послевкусие фальши.       Рид на это лишь хмыкает, запихивает в себя остатки завтрака и плетется одеваться, на ходу думая о том, что рассуждать о дружбе будет в последнюю очередь, а сейчас они вообще-то опаздывают на работу.       Одри тем временем, заправляет оливкого цвета рубашку в свои темные джинсы, крепет значок на пояс и думает, что ее напарник с его крепкой шеей, широкими плечами, красивым торсом и волосяным покровом на груди, ногах и руках выглядел действительно жарко, несмотря на всего рубцы и шрамы, украшающие мужское тело.       Эванс считает, что детектив привлекателен той самой мужской, брутальной красотой, сложившейся благодаря хорошей генетике, обычной гигиене и сучьему везению, но…ничего не вызывает.       Сержант смотрит на себя в зеркало, убирает штатный пистолет в кобуру на поясе, и тяжело вздыхает, желая огреть себя чем-нибудь тяжелым.       Она прокручивает в голове момент, как видит напарника сегодня полуголым, чуть ли не во всей красе, но внутри, что-то, что должно казалось бы шевелиться от такого вида, упрямо молчит.       Одри жмурит глаза и тихо ненавидит себя. Потому что от мыслей об Аллене, это что-то внутри всё ещё отзывается чем-то болезненно тягучим, но от этого не менее приятным. Эванс думает, что она упрямая идиотка, когда выходит из комнаты. Одри думает, что она почти не жалеет, когда садится в машину к Риду, уже что-то говорящему про новое дело.