Из-за дальних морей, из-за грани добра и зла Он пришёл в этот город, окутан вечерней мглой, И одежда его была, как песок, бела, Он принёс людям золото и тепло. А на первую ночь с неба грянул гром, На второй же день дождь упал стеной. И она поняла, что никто кругом Не удержится, не посмеет сказать — постой. Мельница «Чёрный дрозд»
Около Мондштадта идёт дождь. Холодный и тоскливый, такой, который будто просачивается тебе прямо в душу и заставляет думать о чём-то хмуром и безрадостном. Люмин думает. Укрывшись в развалинах некой древней постройки, сидя около слабо горящего костра рядом с Моной и Фишль, Люмин думает совсем не об упавших звёздах, с которыми они наконец-то разобрались, а о горной стране и о тех, кто остался там. — Я вижу, что тучи тяжёлой печали затянули твоё сердце, но не бойся, моя верноподданная, твоя принцесса никогда не останется глуха к страданиям своих вассалов. — Моя госпожа хочет сказать, что вы грустны, и поэтому она переживает, — тут же переводит Оз слова Фишль, его голос потрескивает электрическими разрядами, — ещё она спрашивает, может ли она как-то помочь. Фишль действительно выглядит обеспокоенной, напряжённо-внимательной, словно собирается выискать в сердце Люмин причину её печали, а потом подстрелить. Люмин даже неважно, кого подстрелить — её или печаль. Главное, чтоб не мучилась. — Всё нормально, просто… — отвечает Люмин, — просто у меня есть некоторое сомнение. Её сомнение рыжее и синеглазое, с по-лисьи хитрой улыбкой на губах и звонким смехом. Её сомнение вчера ночью сжимало её в тёплых объятьях и растаяло под утро словно сон, оставив лишь чувство тревоги. Люмин ни на минуту не переставала подозревать Тарталью. Она выполняла его поручения, разрешала ему ходить с ней на задания, проводила с ним время и дарила подарки, только чтобы подобраться поближе и узнать, что же он на самом деле задумал. По крайней мере, она сама себе так говорила. И сама себе не верила. Тем не менее ещё впервые увидев Тарталью в бою, Люмин задумалась. Сопоставила факты. Ещё раз вспомнила, как именно был убит Властелин камня. А потом мысленно поставила заметку «подумать над этим потом» и задвинула в дальний ящик. Теперь же внезапное приглашение в парящий дворец Нин Гуан заставило Люмин перетряхнуть все свои мысли заново и кое до чего додуматься. Забавно, что эта женщина смогла оказать на Люмин такое влияние, ещё даже не встретившись с ней. — Развеивать сомнения — это моя работа, — гордо усмехаясь, говорит Мона. — Я, конечно, не могу прочесть твою судьбу, но… Но я могу прочесть судьбы хоть всех, кто тебя окружает. И даже этот дождь не помеха такому прекрасному астрологу, как я! Тем не менее взгляд на тучи Мона бросает крайне гневный. Так что им, наверное, стоило бы устыдиться своего существования и разойтись. Но они не расходятся. — Просто назови созвездие того, кто вызывает у тебя сомнения, и я расскажу о нём всё, — заявляет Мона, уже разворачивая перед собой водный круг. Капельки от него разлетаются в разные стороны, сияют рыжими искорками в отблесках костра. Люмин обнимает колени, потому что огонь её не греет, с каждой минутой ей лишь холоднее и тяжелее дышать, будто она уходит на дно как тонущий корабль. — Созвездие Небесного кита. — Ой! — уснувшая было Паймон, тут же оживляется. — Паймон знает, чьё это созвездие, это же!.. Но Люмин вовремя зажимает ей рот, за что получает очень недовольный взгляд. Фишль и Мона делают вид, что совершенно не заметили ничего подозрительного. — Созвездие Небесного кита не самое простое, — руки Моны ловко вращают кольца астролябии, её лицо принимает очень серьёзное и сосредоточенное выражение. — Есть легенда о ките, который так хотел взлететь, что выпрыгивал из моря раз за разом. Неудачи не останавливали его, каждый раз он взмывал всё выше и выше. Он не сдавался, как бы ни было сложно, и однажды, наконец, допрыгнул до самых звёзд, только вот… — Только вот, — продолжает Фишль, — волны, что поднимало его огромное тело, падая с неизмеримой высоты в глубины морского мрака, были так велики, что заслоняли собою солнце. И когда они докатывались до берегов, то не было от них спасения. Они обрушивались вниз и утаскивали с собой на дно целые города и страны. Легенда умалчивает, ведал ли кит о том, каким чёрным грехом оборачивается стремление его вознестись из морской пучины в межзвёздную глубину. — В общем, — говорит Мона, — такие люди — опасные мечтатели. Они упорны и идут к своей цели, невзирая на любые преграды. Но за собой они могут оставлять хаос и разрушения. Хорошо, если вы с этим человеком заодно, а вот если нет… — А вот если нет, — отстранённо повторяет Люмин, прикрывая глаза. Подвеска с созвездием Небесного путника, которую она вертит в пальцах, жжёт её холодом. — Если нет, то я бы держалась от него подальше, — тон Моны строгий, почти менторский, — хотя я бы в любом случае держалась от него подальше. Нечего с Предвестниками связываться. Фишль и даже Оз единодушно кивают. Люмин вздыхает. Значит, они в курсе. Интересно, рассказала ли им Паймон, или как-то сами узнали. В любом случае чего тогда было прикидываться?***
Тарталья ходит по кабинету из угла в угол от стенки к стенке. Ему здесь душно и тесно, блеск золота и лакированного дерева режет глаза. Он чувствует себя загнанным зверем, которого вот-вот придут добить. Он крутит между пальцами подвеску с созвездием Небесного кита так быстро, что, кажется, вот-вот порвёт тонкую цепочку. Обидно будет. Бессонница и злость всё же сказываются. Тарталья злится на Нин Гуан за то, что, как ему кажется, она его переиграла. Надо же было ей во время прошлой ночи, когда Люмин всё время была в неопределённом «где-то между Ли Юэ и Мондштадтом», найти её и подослать гонца с приглашением. В Нефритовый дворец Тарталье путь заказан. У него, конечно, уже есть несколько безумных идей, как проникнуть туда или как сорвать встречу. Но что бы он сейчас ни делал — это будет выглядеть подозрительно. И только усилит сомнения Люмин. А она в нём сомневается, он это знает. Неизвестно, что Нин Гуан скажет Люмин. Неизвестно, поверит ли ей Люмин вообще, но… Но она умеет думать и сопоставлять факты. А предоставлять эти самые факты умеет уже Нин Гуан. Тарталья прислоняется к столу, стучит пальцами по столешнице. Нервно. Раньше за ним такой привычки не водилось. Хотя почему он вообще нервничает? Какая разница, поймёт Люмин что-то или нет? Ему нужно было с её помощью протестировать печати и донести информацию до Адептов так, чтобы они ополчились на Цисин, он это сделал. Больше она ему не нужна. Или он правда надеялся, что она ни о чём не догадается? Что после всего, что случится сегодня, Тарталья придёт к ней и скажет: «Тут такое произошло, полгорода смыло, хорошо, что ты в порядке, а я к этому совершенно непричастен, может, сходим на свидание?» Звучит как бред. Крайне приятный, заманчивый, но всё-таки бред. В такой поверишь разве что в предсмертной агонии.***
У Нин Гуан серьёзный вид, но добрые глаза. Это Люмин понимает, стоит им только встретиться взглядами. Раньше она думала, что женщина, прозванная Волей небес, будет надменной, высокомерной, властной. Но Нин Гуан — настоящая дочь Ли Юэ. Она видит суть дела, знает, как к нему подойти и не чурается предложений о сотрудничестве, как не боится и говорить о своих промахах. — Даже в новой эпохе Ли Юэ Цисин по прежнему подчиняются Властелину камня, — говорит Нин Гуан, глядя на город с высоты полёта Нефритового дворца. — Неужели ты думаешь, что мы осмелились бы пойти против него? Какая нам от этого выгода? «Выгода» — это слово всё время вертелось в голове у Люмин. Оно мешало ей, как камешек, застрявший в ботинке. Потому что Властелин камня не то чтобы мешал Цисин. Даже несмотря на речи Кэ Цин, у них не было нужды в убийстве, особенно во время церемонии. Цисин это не выгодно. Зато выгодно кое-кому другому. — Тогда зачем вы спрятали Экзувию? — спрашивает Люмин не затем, чтобы напасть на Нин Гуан, а чтобы поставить на место последний кусочек пазла. — Всё это произошло так неожиданно, — Нин Гуан грустно усмехается, рассеянным жестом поправляет белые волосы. — Как ты видела, я была совершенно не готова к такому повороту событий. Церемония и всё остальное — лишь способ выиграть время. Но больше медлить нельзя, наши враги давно уже затаились в гавани. Я не собираюсь больше уступать им. — Паймон просто хочет уточнить, о каких врагах мы сейчас говорим? — она скрещивает руки, зависая где-то около плеча Люмин. Нин Гуан поворачивается, и её рубиновые глаза смотрят прямо на Люмин, внимательно и спокойно, выжидающе. — А как ты думаешь, Путешественница, о ком мы сейчас говорим? Кто наш враг? Люмин смотрит в глаза Нин Гуан не отрываясь. Все разрозненные факты в её голове наконец складываются в полную картинку. И она винит себя за то, какой же безответственной дурой была, откладывая все мысли на потом. Сейчас это «потом», всё это упущенное время обрушивается на неё как камнепад. Сейчас Люмин знает, кто её враг. — Он, — коротко выдыхает она, и короткое слово царапает ей горло. — Верный ответ, — кивает Нин Гуан, и в глазах её сочувствие и понимание. Конечно, её тоже предавали, наверняка не раз предавали. Ореол божественности окончательно слетает с неё, и Люмин видит не Волю небес Цисин, а просто женщину, несущую на своих плечах ответственность за целый город и всех его жителей. — Что? Кто? Чего?! — Паймон вертится из стороны в сторону, глядя то на Нин Гуан, то на Люмин. — В какую игру вы играете? Я не понимаю! Мы хотя бы выиграли? — Да, Паймон, мы почти выиграли, — улыбается Люмин, хотя в душе ей хочется выть от злости. — Осталось сделать последний ход.***
— Адепты уже идут к Ли Юэ, чтобы покарать Цисин. Цисин вот-вот выдвинутся к ним навстречу, чтобы сразиться. Поздравляю, город наш. По-моему, ум этой Воли небес сильно переоценили, тебе не кажется? — Синьора сидит в кресле, закинув ногу на ногу, и смотрит на Тарталью со своим обычным холодным чуть насмешливым высокомерием. Ему ничего не кажется. Тарталья абсолютно уверен в том, что Нин Гуан действительно умна, и что она уже помогла Люмин понять, кто в их сказке на самом деле главный злодей. Он снова нервно стучит пальцами по тёмному дереву столешницы. И думает. Представляет будущие события. Как бы он их ни переворачивал, какие бы варианты ни пробовал — исход всегда остаётся один. Тарталья всегда остаётся один. — Нервы сдают? — Синьора элегантным жестом подпирает рукой щёку. Взгляд её глаз острый и холодный как льдинка. — Со мной всё прекрасно, — отрезает Тарталья так же холодно. Если этот разговор продлится ещё чуть дольше, кто-то из них точно замёрзнет насмерть. — Осталось сделать последний ход. Готов прыгнуть выше звёзд, Чайльд? — в голосе Синьоры снова слышится насмешка и что-то ещё, непривычное, необычное, чего Тарталья не может понять. — Если Царица захочет, я не только выше звёзд прыгну, хоть солнце потушу. — Дам тебе два совета, — с лица Синьоры вдруг исчезает улыбка, она смотрит на Тарталью странным тяжёлым взглядом, в котором горечь и тоска бесконечной голодной зимы. Синьора магическим образом становится старше, или это просто Тарталья вдруг начинает чувствовать себя почти ребёнком. — Не хвались, пока не сделаешь дело, и не влюбляйся в тех, кого собираешься предать. Жить легче будет. — Я ни в кого не влюблялся, — возражает Тарталья слишком поспешно, чтобы звучать убедительно. — Тогда передавай привет своей бедной девочке, когда будешь ломать ей кости, — на губах Синьоры снова улыбка, но в глазах всё ещё горечь и тоска. Конечно, она и сама предавала. Множество, множество раз. — Я закончу раньше, чем она успеет вмешаться, — уверенно говорит Тарталья. — Это не поможет, глупый, — говорит Синьора, и Тарталье почему-то сложно выдержать её взгляд, — только у сказок бывает хороший конец.***
— Говорят, что Адепты идут к Ли Юэ, чтобы покарать жителей города, а Цисин вышли им навстречу, чтобы задержать, — отвечает один из фатуи, которого Люмин перехватила по дороге и сходу озадачила вопросом «что происходит?» Люмин злится ещё сильнее, хотя, казалось бы, куда уж. Она злится на себя, потому что именно она пришла к Адептам с рассказом об убийстве Властелина камня и Печатью согласия. «Молодец, — думает она, — теперь ты официально не только спасла Мондштадт, но и поспособствовала разрушению Ли Юэ. Многогранная ты личность». — Ой-ой, а что же мы будем делать? — тревожно восклицает Паймон, смотря то на Люмин, то на встревоженного и ничего не понимающего фатуи, то на Чжун Ли, который стоит рядом, совершенно спокойный. Как будто на его памяти Ли Юэ разрушали и отстраивали заново уже раз двести. — Обе стороны настроены крайне решительно. Вряд ли Цисин и Адепты так просто договорятся, — добавляет фатуи. Кажется, его зовут Феликс. Кажется, они с Люмин даже пересекались как-то, пока она выполняла поручения Тартальи. Одно его имя уже неприятно колется, впивается, как колючка в палец. — Ситуация выглядит безвыходной, — Чжун Ли всё так же спокоен, будто они говорят не о скором разрушении города, а о некой умозрительной ситуации. О чём-то вроде шахматной партии. — Кажется, Ли Юэ находится на грани взрыва, — Паймон понижает голос, Люмин от этого становится лишь тревожнее. — Пожалуй, так и есть, — соглашается Чжун Ли. — Поэтому, Люмин, тебе стоит тщательно обдумать свой следующий шаг. Чтобы спасти город от взрыва, стоит найти детонатор. — А если я случайно взорву бомбу, перерезав не тот провод? — Значит, такова судьба. От Чжун Ли веет спокойствием. Он непоколебим как скала, и Люмин хочется получить себе хоть частичку этой непоколебимости. Потому что внутри неё ураган, и она почти не чувствует земли под ногами. — Вы верите в судьбу? — спрашивает Люмин, потому что она теперь верит разве что в злой рок. — Я верю в то, что сильные люди умеют принимать правильные решения в тяжёлые моменты, — голос Чжун Ли всё так же спокоен, и это спокойствие начинает потихоньку проникать в Люмин. И если не унимает бурю внутри, то направляет её в нужное русло. — Сейчас тяжёлый момент, Люмин, но ты сильный человек. Люмин не знает, что на это ответить, только смотрит с благодарностью. Где-то у неё в груди разбивается её хрупкое стеклянное сердце, которое так бережно оберегала. Взрывается как сверхновая ярким, горячим, колючим светом. И из этого света, уверенности и злости рождается некая новая сила, которую сама Люмин ещё не может понять до конца. — Вы опять все говорите загадками. Паймон это не нравится! — она топает ножкой по воздуху, и Люмин почему-то становится чуть легче. — Что за бомба? Кто такой этот ваш детонатор? — Да так, — Люмин зло усмехается и разминает пальцы, — один богатенький рыжий придурок, заваливший нас деньгами. — Паймон знает такого! Мы что, должны сломать его? — глаза её удивлённо расширяются. — О да, Паймон, — кивает Люмин, — что-нибудь сломать мы ему точно должны.