Это мой последний подарок — Рука, занесённая для удара. Не угадаешь: сталь или шёлк? Зачем ты пришёл? Зачем ты!.. Немного нервно «Не вынуждай меня»
В золотую палату Люмин врывается со скоростью урагана. Она даже не удивляется тому, что её никто не останавливает. Ни один нормальный человек с чувством самосохранения не захочет сейчас попасться ей под руку. — Ого! — восклицает Паймон, которая при виде гор моры разом забывает, зачем они вообще сюда пришли. — Это же миллион миллионов моры! Всё как Паймон и желала! Люмин усмехается, беззаботная болтовня Паймон помогает ей собраться и подготовиться. — Только не вздумай ничего брать, здесь явно всё под охраной, — говорит Люмин оглядываясь. Потому что вот охраны как-то слишком явно недостаёт. — А Паймон уже хотела забрать немного в свой кармашек, — вздыхает она, — хорошо, что ты предупредила, что это ловушка. — Именно, мелкая, это ловушка, — раздаётся из-за спины, и Люмин резко оборачивается, так и не дойдя до Экзувии. — Только непонятно, зачем вы сами в неё залезли. Разве вас сюда кто-то звал? Чайльд Тарталья, Одиннадцатый Предвестник Фатуи, верный слуга Царицы Снежной, идёт к ним и улыбается. Шаги его легки, он ступает по мраморным плитам пола так же беззвучно, как ступал бы по снегу. Среди золота, драгоценного камня и дерева он смотрится крайне уместно, точно как сказочный принц. А вот Люмин — всего лишь глупая обманутая девочка. Глупая обманутая девочка, которая пришла, чтобы за себя отомстить. — Меня не нужно звать, — отвечает она, — я там, где считаю нужным быть. — Да? А я думал тебе просто нравится выполнять чужие приказы. Ты же обычная шестёрка. Пешка на шахматной доске. — Пешка? — Люмин усмехается и вынимает из ножен меч. — Тогда ты проморгал момент, когда я вышла в дамки. — Ох, принцесса, я благодарен за то, что ты помогла мне найти это скрытое место, но, — на лице Тартальи издевательски сочувствующее выражение, — но ты правда думаешь, что из чувства благодарности я позволю тебе себя остановить? — Думаю, я позволю это себе сама. Люмин собирается с духом и смотрит Тарталье в глаза. Всего пару секунд, пару бесконечных мгновений. Она смотрит в синеву его глаз, и чувствует, как земля снова начинает уходить из-под ног. Её будто утягивает на самое дно. Куда-то туда, где похоронено их общее сожаление о том, что вот-вот случится. — Как один из Предвестников Фатуи, я обязан выполнить волю Царицы, — говорит Тарталья, и глаза его пустеют, становятся непроницаемыми, словно покрываясь льдом. — Она получит то, чего хочет. — Мы не всегда получаем то, чего хотим, стоит Царице это узнать, — говорит Люмин, наставляя на Тарталью меч. — Значит, схватка? — Значит, схватка. — Что ж, принцесса, не разочаруй меня, — усмехается Тарталья. И нападает первым. От удара огромного водяного кита о пол, Люмин сносит волной. Она глотает солёную воду, делает рваный вдох и отскакивает за мгновение до нового удара. Лезвие меча прорезает воздух в считанных сантиметрах от шеи Тартальи. А уже через один вздох, через удар сердца он оказывается у Люмин за спиной. — Мимо, принцесса, — его дыхание обжигает ухо, а удар — рёбра. Ураган, вырвавшийся из-под ног Люмин, заставляет Тарталью отпрянуть. Острый поток ветра оставляет алую полосу на его плече. Люмин замирает, глядя на рану, чувствуя удовлетворение и раскаяние одновременно. Боль прорезает руку. Стрелы Тартальи действительно неприятная вещь. Зато избавляют от ненужных мыслей. Поэтому, подныривая под удар Тартальи, Люмин думает не о том, что она так близко, что чувствует его дыхание на коже, не о том, что могла бы поцеловать его, чуть приподнявшись. Не о том, что делает ему больно. А о том, как сделать ему ещё больней. — Неплохо, принцесса, совсем неплохо, — он поднимает её голову за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза, пока её ветра пытаются раздавить его грудную клетку. — Но всё ещё недостаточно. Её отбрасывает в сторону электрическим разрядом. Меч вылетает из руки. Люмин задыхается от боли и злости. Где-то за её спиной вскрикивает Паймон. Остриё электрического копья летит к Люмин со скоростью молнии. Она едва успевает создать щит, скрутив потоки воздуха до предела, создав сердце смерча в ладони. Но этого недостаточно. Конечно, этого недостаточно. Люмин смотрит на своего врага сквозь вихри и вспышки молний. Она смотрит на маску Одиннадцатого Предвестника Фатуи и ищет под ней Тарталью. Люмин не знает, чего боится больше — найти или не найти. — Просто сдайся, принцесса, — звучит почти как просьба. И это жжёт больнее, чем рана от стрелы на руке. — Я не отступлю! — она вскидывает вверх вторую руку, непривычно лёгкую без тяжести меча. Нога прочерчивает полукруг, и из мраморного пола вдруг вырываются острые каменные шипы. Ещё один взрыв заставляет Люмин отскочить назад, закашляться, наглотавшись пыли. Но, как только пыль рассеивается, она видит вонзённое в пол копьё. Только копьё, без Тартальи.***
Вонзить руку в тело мёртвого бога оказывается легко. Гораздо легче, чем сражаться с Люмин. Гораздо легче, чем причинять ей боль, чем ранить её. Чем уклоняться от её меча. Чем не думать о том, что можешь поцеловать её за мгновение до того, как её сила раздробит твои рёбра. Вонзить руку в тело мёртвого бога и правда оказывается легко, а вот найти в этом теле сердце — нет. «Пешка? — звучит в голове голос Люмин. — Тогда ты проморгал момент, когда я вышла в дамки». И действительно ведь. Тарталья усмехается, хотя ему хочется смеяться в голос. Он должен ненавидеть эту девушку, но парадоксальным образом он чувствует, что любит её только больше. — Ты опередила меня? — Что если да? — спрашивает Люмин, загораживая Паймон своей спиной. Её глаза, золотые как горицвет, горят таким ярким и чистым гневом, что Тарталье бы впору дотла сгореть в этом огне. — Тогда тебе придётся за это заплатить. Принимать форму духа — как с разбега нырять в ледяную воду. Дыхание перехватывает, всё тело сводит от боли. Но вместе с этим внутри будто загорается огонь. И вот из этого противостояния огня и холода, жизни и смерти и рождается сила формы духа. Эту силу сложно сдерживать, ещё сложнее — контролировать. Расколоть мраморный пол выходит легко. Он трескается как тонкий лёд по весне. Сложно — не броситься к Люмин. Когда земля уходит у неё из-под ног, мир на мгновение замирает. Тарталья видит её протянутую руку, выражение испуга в глазах. Он хочет схватить её, прижать к себе и больше никогда не отпускать. Но она падает вниз, а он прыгает следом несколькими мгновениями позже. — Я ненавижу тебя, — говорит Люмин. Она лежит на полу этажом ниже, среди огромных обломков мрамора, дерева и золота. С растрёпанными волосами, с текущей из уголка губ кровью, она похожа на упавшую звезду. — И хорошо, — выдыхает Тарталья. У него болит примерно всё, и он сам не знает, сколько продержится в форме духа. Но всё это оказывается такой мелочью по сравнению с той болью, которую причиняет ему один лишь взгляд Люмин. Она снова встаёт, снова заслоняет Паймон своей спиной, снова направляет на него меч. Удивительно, как она успела схватить его в этом хаосе. — Продолжим? — спрашивает она. — Всегда к твоим услугам. — Ну почему же всё так? — едва слышно говорит Паймон, прячась за какой-то камень. Тарталья не знает, почему же всё так. Он знает лишь то, что Люмин сражается так, будто готова здесь умереть. Умереть за чужой ей город, в чужом ей мире. Сам Тарталья не уступает ей, просто не может уступить. Он тоже будто готов умереть здесь, в чужом городе, в чужой стране. Форма духа выпивает из него все силы, не оставляя ничего, кроме боли и предчувствия смерти. Тарталья думает о том, что если он выжмет из себя ещё немного, то точно убьёт Люмин, а потом умрёт сам. Почти сказочная концовка, правда? Ведь жили они ну почти счастливо и умерли в один день. Тарталья думает об этом, усмехается и заносит копьё. Люмин готовится отразить атаку, но она не сможет. Потому что копьё вонзается в пол, а Тарталья падает на колени, сдирая с себя форму духа, как вторую кожу. — Ладно, хорошо, давай остынем немного, — слова даются с трудом, а перед глазами плывёт. — Если подумать, ты никак не могла получить Сердце Бога раньше меня. Но форма духа и азарт битвы думать немного мешали. Теперь стало полегче. То есть, конечно, нет, стало только хуже. Потому что Тарталья понял, что мог убить Люмин из-за беспочвенных подозрений. Всё же правда хорошо, что она его ненавидит. Есть за что. — Может, Сердца просто изначально не было в Экзувии? — спрашивает Тарталья куда-то в пространство, просто потому, что ему лучше думается вслух. — Думаешь, Властелин камня жив? — Люмин будто на мгновение забывает, что они теперь враги, и говорит с ним так, как и раньше. Это почему-то тоже ранит. — Думаю, — отвечает Тарталья, — поэтому мне явно пора переходить к запасному плану. Предупреждаю, он мне не нравится, так что если хочешь добить — добей. Он вскидывает голову, всё ещё стоя перед ней на коленях. В глазах Люмин совершенно душераздирающее выражение. Будто она думает, что ей сделать — обнять его или пронзить ему сердце мечом? — Что за запасной план, Чайльд? — Собираюсь пробудить древнее божество, которое спит в каменном лесу Гуюнь. — Ты правда готов убивать богов, разрушать города и пробуждать древних чудовищ ради желания Царицы? А ещё предавать любимых. — Да, готов. Я подписался на это, как только стал Предвестником, — Тарталья с трудом поднимается с колен. — Так что тебе правда стоило убить меня, пока я предлагал. Призвать древнее злое божество тоже оказывается легко. Гораздо легче, чем бросить Люмин среди обломков Золотой палаты, надеясь, что Властелин камня защитит её от монстра, идущего с моря.***
Когда Тарталья исчезает, у Люмин подкашиваются ноги. Она не знает точно, чем вызвана внезапная слабость — потерей крови, падением с высоты, количеством истраченной энергии или тем, что она посмотрела Одиннадцатому Предвестнику Фатуи в глаза. Посмотрела и увидела Тарталью. Потому что маска спала, а без маски — он это просто он. Рыжие волосы, глаза голубые как летнее небо, улыбка эта и… «Если хочешь добить — добей». Она не смогла бы. Конечно, она не смогла. — Люмин! Люмин, как ты? — Паймон мечется рядом с ней в панике так, будто Люмин умирает. Сама она чувствует себя так, будто умерла уже сотню раз подряд. Она стоит, оперевшись на меч, пытается дышать, смотрит в пол. С пореза на щеке на него капает кровь. — Я в порядке. — Ты врёшь, — Паймон почти плачет, — Паймон знает, что ты врёшь. — Ну разве что совсем чуть-чуть, — Люмин улыбается через силу, выпрямляется, старается дышать ровно, несмотря на боль. — Мы же ещё не победили, да? Мы опять не победили до конца. Люмин смотрит в грустные глаза Паймон, и ей хочется сказать, что это всё. Злодей повержен, пора праздновать. Но это будет очередная ложь. — Ещё немного, Паймон, теперь точно последний шаг, — обещает Люмин, делает глубокий вдох и бросается вперёд, надеясь добраться до Нефритового Дворца до того, как силы окончательно оставят её. Она готова сделать этот самый последний шаг, даже если это шаг в бездну.***
Когда Люмин выбегает из Золотой палаты, Тарталья смотрит на неё с высоты. Он полулежит на крыше и старается дышать поаккуратнее. Потому что ему кажется, что Люмин сломала ему ребро. Скорее всего, только кажется, иначе болело бы сильнее. Но в сочетании с отдачей от формы духа эффект выходит прекрасный. Хочется заползти куда-нибудь и лежать ближайшие лет сто, но нельзя. Дело ещё не закончено. Тарталья смотрит на смерчи, поднимающие из моря столбы воды. Смотрит на чудище, древнее тёмное божество, которое готово поглотить целый город со всеми его жителями. Смотрит и понимает — если Властелин камня не появится, ему придётся разобраться с этим самому. А если появится, ему придётся разобраться с Властелином камня. В любом случае выглядит как последнее, что он сделает в своей жизни. Зато его ждёт прекрасная геройская смерть во имя Снежной. Его имя войдёт в легенды. А легенды - это всё-таки не сказки со счастливыми концами, там обычно как раз все отважно умирают во славу чего-нибудь. Вот и пойми после такого, Царица верит в него и оказывает ему великую честь или просто тихо ненавидит и желает убрать поскорее. Зато хоть с Люмин всё понятно. Она его точно ненавидит. И хорошо. И прекрасно. Тарталья поднимает глаза к небу, по которому бурным потоком, бушующими волнами несутся тяжёлые облака. Дождь и ветер хлещут его по щекам, но он этого почти не чувствует. Над его головой, зависнув между землёй и штормом, парит Нефритовый дворец. Где-то там, зависнув между жизнью и смертью, сражается Люмин. Под пальцы сама собой попадается подвеска с Небесным китом. И как только не оторвалась? Тарталья смотрит вверх, куда-то выше Нефритового дворца, шторма и облаков. Куда-то, где в чернильном небе мерцают холодные острые звёзды, такие яркие, что об их свет можно пораниться. «Пусть она останется. Не со мной, но здесь». «Пусть она будет. Не моей, просто живой». «Пожалуйста».***
Люмин даже до конца не помнит, как оказалась в Нефритовом дворце. Или как площадь Нефритового дворца оказалась под её ногами. Она всё время где-то на грани потери сознания, но это не важно. Вообще ничего не важно, кроме атаки Фатуи и Архонта Вихрей. Люмин вынимает меч и готовится снова вступить в бой, потому что с фатуи у неё дважды, а то и трижды личные счёты. Дождь, как ни странно, помогает. Потому что холодная вода, бьющая тебе прямо в лицо, отлично бодрит. А бой заставляет не думать ни о чём постороннем. Ни о ком постороннем. Не думать о Тарталье, о том, где он, как он. Оправится ли после формы духа? Что с ним сделают, если он провалит задание? Не «если», а «когда». Мысленно поправляет себя Люмин, заставив очередного фатуи упасть без сознания. Потому что она точно сделает всё, чтобы запасной план Тартальи провалился с таким же треском, как и основной. Люмин без разбора бросается в самую гущу боя. Вокруг неё вспышки молний, языки огня, острые осколки льда, ветер и водные брызги. Её ранят ещё несколько раз, но она не чувствует боли, она вообще ничего не чувствует, кроме привычной тяжести меча в руке и лёгкого удовлетворения, когда очередной фатуи падает ей под ноги. — Сбавь темп, ты не выдержишь, — кричит ей кто-то. Кто-то из Адептов? Из Цисин? Сама Нин Гуан? Паймон? Люмин не понимает кто. Она уже вообще мало что понимает, кроме того, что бой не закончится, пока Архонт Вихрей не падёт. Или пока не падут они все. Поэтому когда Нин Гуан решает пожертвовать Нефритовым дворцом, Люмин даже не удивляется. И не отказывается, когда её просят помочь. Вонзая меч в камень и обрушивая Нефритовый дворец прямо на Архонта Вихрей, прямо в сердце шторма, Люмин не боится. Она не боится, даже когда её отбрасывает взрывом, когда кто-то тянет ей руку, за которую она уже не успеет схватиться. Падая в бушующую бездну моря, она думает, что за один сегодняшний день земля слишком часто уходила у неё из-под ног. Кто-то кричит её имя, но Люмин не узнаёт голос. Она ждёт, когда морская вода сомкнётся над её головой, но темнота принимает её в свои объятья чуть раньше.***
— Кажется, я поймал падающую звезду. Люмин вздрагивает, открывает глаза, осматривается. Она потеряла сознание ещё во время падения, и теперь не понимает, что происходит. Не понимает, но всё равно вырывается. — А ну, отпусти меня! Она дёргается, пытаясь оттолкнуть Тарталью, который держит её на руках. Выходит не очень, потому что сил у неё не осталось совсем. Но каким-то чудом она всё равно ухитряется заехать ему локтем по рёбрам, так что Тарталья невольно кривится от боли. — Хочешь поплавать? — ядовито уточняет он. Люмин всё-таки смотрит вниз и видит там воду. Метры и метры штормящей воды, чёрную глубину, из которой ей уже точно не выплыть. — Ты что, ещё и по воде ходить умеешь? — голос у Люмин недовольный, а ведь Тарталья, вообще-то, только что её спас. Хотя не должен был. — Только когда ловлю падающих в море девушек, и только если они потом не брыкаются. На самом деле Тарталья может заставлять воду принимать любые формы, в том числе он может уплотнить её настолько, чтобы на ней можно было стоять. Только вот, когда эта вода собирается в огромные волны, а у тебя самого в голове всё гудит и плывёт, делать это немножко сложно. Люмин будто из солидарности ненадолго замирает. Ровно на две секунды. — Паймон! — глаза Люмин расширяются в ужасе. — Где Паймон? Отпусти меня! Мне нужно… Что ей нужно, Тарталья так и не узнаёт. Скорее всего, Люмин и сама ещё не придумала. Но вырывается она крайне отчаянно, чуть ли не на плечи ему залезает. Вот же неугомонная. — Она с остальными, — Тарталья поудобнее перехватывает её за талию, чтобы не упала. Чтобы они оба не упали, потому что до берега ещё довольно далеко. — Я видел, как они переместились. Тебя дальше всех взрывом отбросило. Люмин снова замирает. Её пальцы крепче вцепляются в плечи Тартальи. Она мелко дрожит то ли от холода, то ли от усталости, и он прижимает её к себе ещё крепче. И думает о том, какая она всё-таки маленькая, хрупкая и безумно, почти суицидально храбрая. — Провалился твой план, — говорит Люмин и наконец расслабляется, положив голову ему на грудь. В голосе её не слышно ни злорадства, ни даже удовлетворения. — Он мне никогда не нравился, — усмехается Тарталья. Он не чувствует ни расстройства, ни разочарования, только спокойствие. — Тебя теперь накажут? — Волнуешься за меня? — Надеюсь на справедливое возмездие. — То есть нашего боя и этого всего тебе мало? — Вот когда тебя выгонят из Предвестников, будет достаточно. Не казнят, не отнимут Глаз Порчи, не изобьют плетями и не бросят в ледяное озеро, а именно выгонят из Предвестников. Может, не так уж сильно она его ненавидит. Может быть она даже его… Тарталья осторожно опускает Люмин на дощатый помост какой-то крохотной пристани. В первое мгновение ему кажется, что Люмин не устоит на ногах, но она держится. — Спасибо, что спас, — говорит Люмин, не оборачиваясь, глядя прямо перед собой куда-то на Ли Юэ. — А теперь исчезни и больше никогда не попадайся мне на глаза. Тарталья ничего ей не отвечает. Потому что ну что тут ответишь? Прости меня? Я не хотел? Мне так жаль? Всё это либо глупо, либо неправда, а врать Люмин Тарталья больше не хочет. Поэтому он молча исчезает, растворяясь в водных брызгах.***
Люмин стоит и смотрит на Ли Юэ, а город расплывается в её глазах, как акварельный рисунок, на который разлили воду. Она стоит, смотрит и ждёт, борясь с желанием обернуться. А когда не выдерживает и оборачивается, за её спиной уже никого нет, только проясняющееся небо и утихающее море. Она обессилено падает на влажные светлые доски пристани. Холод и усталость наваливаются на неё с такой силой, что Люмин понимает — она не встанет. — Вот она, вот! — кричит голос Паймон откуда-то сверху. — Паймон так волновалась! Ну куда же ты делась? Ну зачем ты так? — Прости, — едва слышно отвечает Люмин, с трудом различая силуэт Паймон на фоне чьих-то чужих. — Да ничего, просто не делай так больше, — Паймон гладит её по щеке, стирает слёзы и кровь, всё ещё сочащуюся из раны. — И не плачь, мы ведь победили. Победили же? — Да, Паймон, мы победили, — отвечает Люмин, пока кто-то помогает ей подняться. — Теперь всё хорошо. — Врёшь? — Теперь всё будет хорошо, — исправляется Люмин, — честно-честно.