Ты со мной Не потому что я тебе нравлюсь Я знаю Мне всё про тебя рассказали
***
Темно-синие стены второй городской больницы, выкрашенные масленной краской сменились на бледно-зелёные, белённые и стерильный кабинет врача, к которому она попала благодаря связям. Его связям. Человека, который за полгода стал не то, что другом, почти братом. Он говорил всем, что она его ангел-хранитель, который не дал ему умереть от огнестрела на морозе, Ната лишь пожимала плечами, ведь если бы не шла той дорогой, может его, такого упрямого, уже и в живых не было бы. Ему казался этот поступок чем-то нереальным, а она просто не могла поступить иначе. Теперь и он не мог её бросить в такой трудный период. Непонятные мутки с Пчёлкиным сбили её с толку, подкосив ориентиры, а дальше всё как закрутилось, как завертелось, мама дорогая. Пчёлкин, учеба в ИНФИЗе, сборы, слетела с чемпионата, а дальше — пелена. Беременна! Не беременна? Или всё-таки беременна? А делать-то что? А спорт как же, чемпионат, к которому она так долго готовилась? Что скажет тренер, мать? Что скажет Пчёлкин? Это всё съедало её изнутри, а он просто не мог на это спокойно смотреть, не по-мужски. Даже сейчас, в такой важный момент для неё, он сидит в машине под больницей, нервничает, ждёт. — Ну что? — от вопроса, прозвучавшего так неожиданно, он даже чуть дернулся, крепче ухватившись за оплётку руля. Юля. Она в своём репертуаре, появляется из ниоткуда — пропадает в никуда. — Фу ты, бля, напугала меня! — улыбается, залезает к нему в машину, целует. Привычка. Целовать его везде и всегда, чувствовать, что он рядом, всегда рядом. Она тоже пришла, не смогла остаться в стороне. Как никак, Наташа тоже её подруга, как тут не поддержать. — Простите, молодой человек, я думала, Вы не из пугливых. — Юлька, щас лясну! — пригрозил, вот только, она не испугается, с ним не страшно. Да и бить, он никогда не бил, не посмел бы, руку себе быстрее бы откусил, но её бы не тронул. Он — не Лисов и это чувствуется. Контрастно. — Давно она там? Она спрашивает, кивая на больницу, за руку его берет, крепко сжимая. Поддерживает, тоже волнуется. Не думала она, что в Москве её засосёт рутина, отношения, новая жизнь. Что доверять, оказывается, можно не только себе, но и Пригожину на пару с Филатовым. — Минут двадцать, может больше, — он теребит руками руль, нервничает, лишь бы она херни не натворила с дуру, — Ты не вздумай Филу ляпнуть, где мы сегодня были, поняла? Парень знал, если он попросит, так и будет, переживать ему нечего, Юля умела хранить чужие тайны. — Обижаешь, Коть! — Уже? Ирония, или что-то около того. Он глаза закатывает, а потом резко целует, проникая языком ей в рот, отвлекается. — Пригожин! — от поцелуя она отстраняется не сразу, когда дыхание становится рваным, сбивчивым, а на губах остаётся вкус крови. Прикусил. — Что? Это не наша тайна, Юльк, и раз уж мы подвязались её тащить, значит тащим до конца, — позиция Кости была правильной и вполне понятной, остальное — детали. В своё время эта хрупкая девчонка тащила его полуживую тушу на себе в травмпункт, теперь его очередь решать её проблемы.Я с тобой Потому что влюбилась, как дура Но, знаешь Зато я почувствовала себя живой
***
Этот день она запомнит на всю жизнь, каждое слово, каждую мелочь, каждую деталь. Даже бледно-зелёные, белённые стены кабинета и холод смотрового кресла. Слова врача, который подтвердил её догадки и друзья, которые были рядом в такой важный период её жизни. Беременность 6 недель. Плодное яйцо развивается без отклонений, согласно возрасту, сердцебиение ритмичное. Наташа никак не ожидала, что фортуна жизни подбросит ей такой «подарок». От врача выходила бледная и еле в сознании, не переставая думать о том, что услышала. Вердикт, как говорится, неизбежен при раскладе её личной жизни, которой, смешно, по сути и не было — пять-шесть недель беременности. И необычный вопрос, доводящий до иступления «аборт делать будете?», от которого она только что собственноручно отказалась. Сама не понимала, как, но осознавала, что иначе не сможет… В коридоре брела, пребывая в своих мыслях, пока не врезалась в кого-то у приемного отделения. Народу — тьма, будто весь юго-западный решил собраться среди больницы. Пришлось сосредоточиться дольше, чем на пару секунд, потому что свыше кто-то над ней сегодня явно посмеялся и у Пчёлкина полезли расспросы. Черт бы его за ногу, ты то тут каким боком, медный? — А ты чего здесь? — Витя на длинный коридор кивает, понимая, что где-то там кабинеты врачей. Вроде бы и непонятно, кто, где, куда, откуда, а вроде бы за углом отделение гинекологии… — Мне перед тобой отчитываться надо? — Наташа не мнит себя его девушкой, даже в мечтах уже почти отказалась от этого статуса. Да и думать ей теперь о другом надо, а не о нём, человеке, который просто пел ей в уши дифирамбы, а сам в это время любил, ждал и верил совсем не в неё… — Не чужие люди, как-никак, разве нет? — удивляется, но его удивление и слова рассеиваются в тот самый момент, когда из-за угла, там, где отделение гинекологии, выбегает молоденькая медсестра. И на Наташу внимание обращает, ровно сразу, в три секунды. — Девушка, вы справку забыли. И кстати, не забудьте встать на учёт, нужно мониторить ситуацию. Ну всё. Наташа на месте готова сгореть, чёртов клочок бумаги забирая с подписью, назначением. Хорошо хоть, медсестричка не заорала на весь коридор о беременность, авось, пронесёт и Пчёлкин ничего не просёк. Печать в регистратуре ещё проставить надо и поэтому Розанова спешит почти сразу ретироваться, пока Пчёлкин в ступоре. С его языка едва слетает один вопрос за другим: «Что случилось, какой учёт, зачем мониторить?», но Ната не собирается ничего объяснять, сопли жевать, в который тот сам поверить не может, как уже голова с хвостом девушки мелькает на пролёт вниз. Но Пчёла же не дурак. За ней дёру дал, вот только не свезло, застать не удалось в холле. Словно испарилась, оставив после себя только лёгкий шлейф едва ощутимых духов и чёткое понимание, что он, Витя Пчёлкин, конкретно лоханулся в этой жизни.Постой Идут дожди Они солеными реками На моем лице, а тебе всё равно
***
Через несколько недель начался ад, его собственный, в который он забрался сам, поэтому, в один из вечеров, прихватив бутылку «Столичной» и пару пачек «Самца», Пчёлкин засел на родительской кухне. Думы думать, водку пить и за жизнь что-то решать. То, что творилось в его жизни последние несколько месяцев совсем не укладывалось в устоявшиеся грани «спокойной, счастливой жизни». Разборки на Рижском, убийства Лиса, арест Серого, непонятки и недомолвки с Аськой, дембель Белова, разборки с Мухой, стрельба. Всё это неслось как снежный ком с вершины, пытаясь его припечатать к земле, с криком «Ша! Сдавайся, Пчёлкин, пиздец тебе». Вот только, Павел Викторович не этому учил сына, нельзя сдаваться, даже если ты на мушке, под которую подставился сам. Вите казалось, что он поймался, или его поймали, не важно, но беленькая делала своё дело правильно, поэтому, когда он притащил домашний телефон на кухню и набирая знакомые цифры закурил, в ожидании знакомого голоса на том конце провода, ему даже ничего не показалось странным. Он знал цифры наизусть, но вот из дома на Профсоюзной звонил ей в первый раз. — Алло, слушаю Вас! — послышалось на том конце провода, такая тихая, умиротворенная, — Говорите, — повторяет она, когда пауза не ноги затягивается. — Ты так и не сказала, что за учёт, куда тебе нужно становиться? Что мониторить? — Боже, Пчёлкин, ты? Зачем ты звонишь, я же тебе ясно дала понять, что не горю желанием обсуждать с тобой состояние своего здоровья. — Только своего? Или ещё чьё-то? — он настаивает, пытается её дожать, ведь не дурак, два и два сложить не сложно, догнать медсестричку, узнать из какого она отделения, спросить в регистратуре. Ему нужны факты, ему нужно признание. — Что ты хочешь от меня, Витя? — устало спрашивает она, вздыхая. — Правду! Ты беременна? Ну, чего ты молчишь? — его голос в конце срывается не то, что на крик, на зверский вопль, потому что он уже всю голову себе сломал, все мысли перекрутил, жизнь переиначил. Отец учил отвечать его за свои слова, за свои поступки, а ребёнок, который мог так неожиданно свалиться на него… только этого ему сейчас не хватало. Он готов был нести ответственность, просто, какой ценой? — Пчёлкин, ты — лучший мужчина в моей жизни, которого я люблю и боготворю чуть ли не с самого детства, ты об этом прекрасно знал и всё равно крутил мною, играл моими чувствами. И хрен бы с этим, я сама дура, что не прекратила это раньше, не пресекла, всё равно, я благодарна тебе за то, что ты сделал, правда, но не нужно мне названивать. — Таш, да ты и слова не даёшь мне вставить, подожди, — он заводился, нервничал, не для того он обрывал телефон девушки второй день подряд, ему нужно было поговорить, всего-то. Обычный разговор. — Вить, если хочешь поговорить, не звони мне в пьяном угаре, проспись, отдохни и приходи. Думаю, ты ещё помнишь мой адрес. — Не смей класть трубку, Розанова! Слышишь, не смей! — его ор вперемешку с музыкой с касетника на фоне просто оглушал. Ей даже сомневаться не нужно было, он был пьян. В последнее время такие звонки не были редкостью, особенно после того, как по Москве начали ходить слухи о беременности бывшей подружки Вити Пчёлкина. Распрощавшись с карьерой гимнастки, Розанова взяла академ и окопалась дома, в четырёх стенах квартиры. Мать девушки понимающе отнеслась ко всему случившемуся, не осуждала. А смысл, если так случилось, значит так нужно было. — А то что? Что ты мне сделаешь, Витя? — Наташа не собиралась идти на поводу. Её любви хватило бы на двоих, но не теперь, когда их было трое. Впрочем, в голове всё равно не укладывались мысли в эту теорему. Двое. Потому что Пчёлкин не с ней. — Я? — а вот Вите уже надоел этот цирк с конями и то, что его гонят, словно пса. Хотя, кобель, конечно, тот ещё, — Да возьму и всем расскажу! Однако, Наташу эти слова не пугали, скорее, наоборот, смешили. — Пчёлкин, если ты готов проститься с жизнью, то, конечно, иди и признавайся. Но это ничего не изменит. Я не хочу тебя привязывать к себе тем, что случилось! Это понятно? А свой выбор ты уже сделал, и я его уважаю… — Чё за хрень ты несёшь?! — Витя не делал выбора. У него голова кругом идёт уже не первый день, в таком состоянии решиться на что-то в принципе опасно, — Розанова, я тебе не мальчик на побегушках, чтоб за меня решать! — Побойся Бога, Витя! Уж кто-кто, а я за тебя никогда и ничего не решала… — Наташа почувствовала, что слёзы как-то сами по себе предательски застилают глаза, а это значит, что ему в очередной раз удалось выбить её из колеи. Терпение лопнуло, — Всё, не звони сюда больше, ты в стельку пьяный! И сбросила трубку. Сама. Оставив собственное чувство достоинства хоть немного цельным, и его накатывающую ярость.Ты всё для меня И в этом соль Я никто для тебя И в этом боль Если это и есть любовь Не хочу чувствовать вновь