***
— Ледибаг? Мы можем поговорить? На секундочку? Кот робко потирал шею, когда подошел к ней. Эта его привычка очень нравилась Ледибаг — за все те разы, когда он нервировал её (черт бы побрал этого глупого кота и его глупый флирт!), она не возражала, если бы он был хоть раз почувствовал себя смущенным. Поэтому она улыбнулась ему и кивнула, ведя его к более уединенному месту на крыше, на которой они стояли. Они были на патрулировании и вот-вот должны были закончить, но у неё еще оставалось время, и разговор с Котом Нуаром всегда был ей в радость. Со времени битвы с Королевой Талисманов они становились все ближе и ближе — и Маринетт была рада этому. Она чувствовала, что может поговорить с ним о чем угодно, и прямо сейчас ей как никогда был нужен такой друг. Она не могла говорить с Алией о своих новых обязанностях Хранителя, и не могла поплакаться ей в жилетку, когда вспоминала, что мастер Фу ушел из-за неё. Но с Котом могла. И это очень много для неё значило. — Что такое, Кот? Ты нервничаешь весь патруль… — сказала Ледибаг, склонив голову в замешательстве и похлопав по месту рядом с собой. Ее ноги свисали с крыши в переулок внизу — теперь они были подальше от балкона на крыше. Она не хотела, чтобы их подслушивали. Но Кот не сел. Вместо этого он смотрел куда угодно, только не на неё, словно борясь с собой. Она нахмурила брови. Что-то случилось? Неужели она что-то упустила? Он, казалось, нервничал, но не в плохом смысле, и Ледибаг не думала, что что-то серьезное тяготит её напарника. Обычно он не был тем, кто молча держал на неё обиду. — Я… просто… как ты справляешься с ролью Хранителя? Ледибаг приподняла одну бровь в ответ на его вопрос — это явно было не то, что он хотел спросить. Но он смотрел на неё своими большими кошачьими глазами, и она почувствовала, что тает. Отведя глаза, она осмотрела крышу в поисках кого-нибудь, кто мог подслушивать. — Нормально. Квами в порядке и ведут себя по большей части хорошо, и я немного продвинулась в переводе книги, но… — она печально вздохнула. — Я просто хочу, чтобы Мастер Фу всё ещё был здесь. Было бы намного проще. Я знаю, что он сказал, что я полностью обучена, но прошло всего полгода, и мне просто иногда кажется, что это слишком много и… Она снова вздохнула и снова посмотрела на него с теплой улыбкой на губах. — Но не волнуйся. Я могу с этим справиться и квами тоже пытаются помочь! Она усмехнулась, вспомнив, как Вэйзз пытался помочь ей «собирать чайные листья». Это были не чайные листья, и теперь её балконные растения были частично уничтожены, но она оценила усилия. — Это… Это здорово, Ледибаг! Я рад, что пока все идет хорошо… Но Кот не выглядел так, как будто он искренне рад за неё. Он казался грустным, и она не знала почему, но она знала, что он ещё не затронул тему, о которой действительно хотел поговорить. Поэтому она встала, улыбаясь ему. Иногда её Котенка необходимо было немножко подтолкнуть, и если бы он действительно не хотел больше об этом говорить, она бы об этом знала. — Эй, Кот? — Да? — Дело ведь не в том, что я занимаюсь квами, не так ли? Он замер. Потом покачал головой. — Нет, я просто… Теперь, когда ты Хранитель, я просто… Теперь ты устанавливаешь правила. Мы можем делать все, что захотим! Ледибаг оживилась. Так и есть! Это она установила правила! Она уже говорила об этом с Тикки. Она почувствовала, как в ней закипает возбуждение — она тоже с нетерпением ждала этого вопроса! — и подошла ещё ближе. Её глаза загорелись таким головокружительным счастьем, какое испытываешь на Рождество или в день рождения. Для неё это все было равнозначным. — Я хотела поговорить с тобой об этом! Я не чувствую себя комфортно, будучи единственным, ну, Хранителем… — в конце концов, они с Котом были напарниками, и она никогда не хотела бы, чтобы все было иначе. — …И пока нет такой должности, как «со-Хранитель»… Ледибаг замолчала и хихикнула, и если бы она повернулась, то увидела бы, как уши Кота опустились, и он отвернулся от неё, и поняла бы, что Кот говорит не о её обязанностях Хранителя. Однако Ледибаг не подняла глаз. — Мне было интересно… Не мог ли ты… Послушай, есть книга со всей этой информацией, и я подумала, может быть, ты можешь взять ее или, ну, фотографии, потому что у меня нет настоящей книги, и тогда мы сможем… — Можем ли мы открыться друг другу? — Кот прерывает ее, торопливо задавая свой вопрос, прежде чем отступить назад, глядя на неё широко раскрытыми глазами. Его уши были плотно прижаты к голове, и он выглядел как испуганный котенок, которым он и был,***
Маринетт обещала ему, что он узнает первым. Она обещала ему, и теперь все остальные узнали об этом до него. Она не просто не выполнила свой долг Хранителя, она подвела своего напарника, и это причиняло ей еще большую боль. — Маринетт? — спросила Тикки, зевая, и только сейчас Маринетт поняла, что уже поздно. Её квами обычно не засиживалась допоздна, даже если Маринетт работала всю ночь. Должно быть, после сегодняшнего она устала вдвойне. Маринетт тоже зевнула. — Всё в порядке, Тикки? Её квами парила рядом с ней, её глаза медленно моргали, и Маринетт не могла удержаться, когда её глаза остановились, чтобы посмотреть на часы на ее столе, прежде чем резко перевести взгляд обратно, отчаянно пытаясь сосредоточиться. — Я знаю, что сегодня ночью будет трудно уснуть, но у нас обоих был изнурительный день, и… может быть, нам лучше пойти поспать? День был действительно выматывающим, даже несмотря на то, что она пересмотрела свои любимые диснеевские фильмы и увеличила громкость настолько, чтобы не слышать никаких звуков снизу. Но прямо сейчас Маринетт смотрела на белый лист бумаги перед собой, и её взгляд был всё ещё расфокусирован. Она нахмурилась. Она тоже устала. Она этого даже не заметила. — Ты можешь спать, Тикки. Я… я, пожалуй, еще немного посижу. Маринетт замолчала и продолжила смотреть на листок перед собой. Однако она не упустила из виду обеспокоенный взгляд квами, устремленный ей в спину. — Маринетт, что случилось? Уже поздно. Даже для тебя! Вчера ты тоже плохо спала! Что, если акума сейчас атакует? Ты не в том состоянии, чтобы сражаться с ним. Маринетт сухо усмехнулась. — Единственный человек, которого сейчас Бражник попытается акуманизировать — это я. Она уклонялась от ответа, и Маринетт это знала. Тикки тоже. Она подлетела ближе, глядя на неё большими голубыми глазами, в которые Маринетт отказывалась смотреть. Она попыталась подавить очередной зевок. Тем не менее её квами это заметила. — Почему ты не хочешь спать, Маринетт? Тикки не сразу получила ответ. Вместо этого она увидела, как дрожит рука Маринетт, прежде чем её подопечная наконец пробормотала: — Помнишь Сэндбоя? В глазах Тикки появилось понимание. — Я… я боюсь, что мне приснится кошмар, и тогда Бражник сможет этим воспользоваться, чтобы акуманизировать меня а… а я не могу акуманизироваться прямо сейчас! Глаза Маринетт наполнились слезами, и она быстро вытерла лицо рукавом. Если она акуманизируется, Бражник наверняка приберет к рукам её талисман и Шкатулку Чудес, и Кот ничего не сможет сделать, чтобы остановить её. И как он вообще очистит акуму? Он не мог сделать это в одиночку! Они нужны друг другу! Она и без этого доставила Коту слишком много хлопот. — Но Маринетт! Бодрствование тебе тоже не поможет — рано или поздно тебе придется заснуть! — Я знаю, — ответила Маринетт и вздохнула, отпуская руку. Карандаш со стуком выпал из её руки и исчез где-то под столом, но ей было все равно. — Как насчет того, чтобы тебе поспать первой? А через некоторое время ты проснешься, и тогда я засну. Мы можем меняться местами, и если появится какой-нибудь надоедливый акума, одна разбудит другую, и тогда я смогу успокоиться с твоей помощью. Это сработало с Лайлой, разве ты не помнишь? Оба знали, что это гораздо серьезнее, чем любой из трюков Лайлы, но Тикки предпочла воздержаться от комментариев. — А твои родители не могут подняться? Тебе нужно поспать, Маринетт! Маринетт резко повернула голову и недоверчиво уставилась на Тикки, выпучив глаза от одной только мысли. Ее родители?! — Что? Нет! Они пекари — они не могут сидеть со мной всю ночь! Их день был таким же изнурительным, как и мой. Если не больше — и завтра будет не лучше! Мне… мне очень жаль, Тикки. Я уверена, что завтра мы найдем лучшее решение. — Уверена, твои родители не будут возражать! — Конечно, они не будут возражать, но я не могу их беспокоить! — Маринетт, не упрямься. Квами замерла на секунду, отводя глаза, прежде чем решимость воцарилась в ее глазах, и она снова сосредоточилась на Маринетт. — Тебе не кажется, что это намного важнее? Комментарий Тикки её задел. Больше, чем могла знать её квами, потому что, да, конечно, Ледибаг была важнее, чем пекарня её родителей, но Маринетт не хотела, чтобы это было важнее. — Иди спать, Тикки. Я уверена, что мой план сработает. Когда мои планы никогда не срабатывали? — пробормотала она, отказываясь смотреть на свою квами еще сильнее, чем раньше, и Тикки поняла, что переступила черту. Маринетт попыталась улыбнуться, но не смогла заставить себя приподнять уголки рта, и это заставило Тикки задуматься обо всех планах, которые, по сути, провалились. Но она ничего не сказала. Её подопечная была упряма, и решение она уже приняла. — Хорошо, — смягчилась Тикки со вздохом, который рассказал Маринетт всё, что ей нужно было знать. Но ты поставишь будильник на три часа ночи, и после этого я больше не хочу слышать от тебя никаких протестов, поняла? То, как Тикки выпятила грудь и взлетела вверх, выглядя такой самоуверенной и могущественной, вызвало у Маринетт смешок. — Поняла, мамочка.***
Было около полуночи, когда Маринетт решила выйти наружу. Она продолжала дремать и решила, что свежий, прохладный воздух поможет ей не заснуть. Конечно, она могла просто попросить Тикки встать пораньше — её квами не возражала бы — но Маринетт не хотела её беспокоить. К тому же сегодня она вообще не выходила на улицу — слишком боялась, что папарацци попытаются её сфотографировать. Маринетт уже живо представляла себе заголовки следующего дня, если бы это случилось.«ЛЕДИБАГ НА ГРАНИ АКУМАНИЗАЦИИ!» «МДЧ МОЖЕТ ПАСТЬ ЖЕРТВОЙ БРАЖНИКА»
Разве это не было бы удовольствием для Алого Бражника? Нет, о фотографиях не могло быть и речи, пока она не будет выглядеть хоть сколько-нибудь прилично. А сегодня она даже не могла принять душ до полудня. Уже стемнело. Если бы кто-то был достаточно сумасшедшим, чтобы торчать на улице так поздно, у них все равно бы не вышло хороших фотографий. Маринетт зевнула и сморгнула слезы. Она посмотрела на крыши домов, жалея, что не видит звёзд. Когда она была младше — ещё до того, как стала Ледибаг — её родители иногда брали её за пределы Парижа на каникулы, путешествуя по Франции в места более спокойные, чем их столица, и небо было усеяно звёздами. Это была красота, которую хотелось созерцать, и Маринетт скучала по ней. Конечно, её родители всё ещё ездили в отпуск, но Маринетт не могла, и ей всегда нужно было придумать предлог, почему она не может поехать. И она была так взволнована этим годом, потому что могла бы использовать талисман Лошади, чтобы быстро вернуться. Она знала от Кота, что он никогда не уезжал на каникулы, и Маринетт не могла дождаться, чтобы наконец подышать свежим воздухом. Теперь ей, вероятно, понадобится талисман Лошади, чтобы молча наблюдать за звездами даже после того, как она уже покинет Париж. Кто знает, что может сделать Бражник. Что сделают люди, узнавшие её. Её лицо теперь было известно всему миру. Слёзы навернулись на глаза Маринетт, и она облокотилась на перила, отчаянно пытаясь не заснуть. Нужно было отдать должное доводам Тикки, потому что Маринетт не услышала, как кто-то приземлился позади неё, потому что эти шаги могли принадлежать как Маюре, так и Бражнику, но она была слишком утомлена, чтобы заметить. К счастью, это был не Бражник и не Маюра. Это был Кот Нуар. — Леди… Принц… Маринетт? Маринетт чуть не закричала, когда услышала голос, но потом поняла, что это Кот, а она не могла так кричать на Кота. Потому что он был здесь. Она ни разу не ответила ему, не оставила ни единого голосового сообщения, но он всё равно был здесь, не зная, примут ли его с распростертыми объятиями. Может быть, ему вообще не следовало быть здесь, потому что Маринетт почувствовала, как её оцепенение снова исчезло, и все отчаяние, которое она сдерживала, грозило снова выплеснуться наружу. Но она все равно обернулась, потому что не могла оказать своему Котёнку холодный прием. Через секунду ей захотелось отвернуться от стыда. Кот выглядел ужасно. Под глазами у него залегли темные круги, а волосы выглядели еще более растрепанными, чем обычно. Маринетт почувствовала, как на глаза наворачиваются новые слезы, и, поскольку она не хотела плакать перед ним, она преодолела расстояние и обняла его, и как только его руки обняли её в ответ, она начала отпускать их. У неё не было такого нервного срыва, как при матери — она слишком устала для этого и слишком устала за день. Она просто тихо всхлипывала, и Кот обнимал её, не жалуясь, не комментируя и просто был рядом. Это успокаивало. Она знала, что, в конце концов, Кот что-то говорит, но она не знала, что именно, но это не имело значения, потому что она знала Кота, и он говорил теплые, приятные слова, чтобы успокоить её, и это заставляло Маринетт рыдать снова и снова, потому что его вечный оптимизм и его безоговорочное доверие к ней удивляли её снова и снова. Она снова и снова ошибалась. Во время их первой битвы с Вольпиной, когда она не рассказала ему о Хранителе, когда она просто отвратительно вела себя с ним, сражаясь с Рефлектой 2.0, и когда они в последний раз столкнулись с Бражником. А он никогда не переставал доверять ей. Маринетт и дальше готова была оставаться в его объятиях, но она устала, снова зевнула и воспользовалась случаем, чтобы немного отодвинуться, более внимательно изучая лицо Кота. Он все еще выглядел ужасно. Вблизи было ещё хуже. Понимающая улыбка на его губах и мягкий шепот «Всё будет хорошо, Принцесса» снова подтолкнули её в его объятья. На этот раз она не рыдала беззвучно. Но ей было все равно, потому что Кот был здесь, а Кот отпугнет любого акуму, который приблизится к ней. Прошло несколько мгновений — Маринетт не считала сколько- а потом, когда она немного успокоилась, Кот осторожно оттолкнул её, чтобы получше рассмотреть её лицо. Он взволнованно изучал его, пока огонек снова не зажегся в его глазах, и они не засияли тем ярким зеленым оттенком, который Маринетт пыталась отразить в шапке, которую она связала ему на Рождество, но не смогла. — Всё будет хорошо, Маринетт. Я обещаю. И его глаза светились такой теплотой, что Маринетт почувствовала, как её снова начинает трясти. Он называл её Маринетт и принцессой и, казалось, делал это так легко, рассматривая Ледибаг и Маринетт как одного и того же человека. Её губы задрожали. — П-Перестань так говорить, г-глупый ты кот! Т-ты заставляешь меня плакать снова и снова! Его улыбка стала поддразнивающей, и Маринетт утонула в утешении в его глазах. — Ой, Бугабу, не говори так. Каким ужасным напарником я буду, если заставлю тебя плакать? Он снова обнял её, но Маринетт почувствовала, что постепенно успокаивается, а затем отступила назад и посмотрела на него. Она изучала его лицо, а потом… она улыбнулась. У неё были красные опухшие глаза, но, тем не менее, она улыбалась. Потому что это был Кот, её напарник, и одного этого было достаточно, чтобы улыбнуться ему. И снова она заметила темные круги под его глазами — если бы она не знала его так хорошо, то не заметила бы их — кто-то знал, как пользоваться консилером. Но они, тем не менее, были там, и почти сразу же к Маринетт пришло неприятное осознание. Её взгляд опустился на землю, и она отступила назад, обхватив себя руками. Она не заслуживала объятий Кота. Ей следовало поговорить с ним раньше — сказать, что с ней все в порядке и что ему не о чем беспокоиться. Но вместо этого она сидела в своей комнате и дулась из-за собственной ошибки. — Как… — она зевнула. — Как ты себя чувствуешь? — прошептала Маринетт, когда больше не могла выносить смущения и боли во взгляде Кота. Кот моментально протрезвел, отойдя от неё. — Я? Что значит «Как я себя чувствую?» Ты… ты думала, что я буду разочарован? Он недоверчиво посмотрел на неё и, казалось, был почти оскорблен мыслью, что она может подумать, будто он разочарован, и Маринетт улыбнулась. Её это не беспокоило. Может, она бы волновалась, если бы так подумал кто-то другой, но не Кот. Не её напарник. Хотя слышать, как он это говорит, было приятно. Она всматривалась в горизонт, наслаждаясь ночной тишиной. Она почти не слышала шума проезжающих машин или людей, тихо разговаривающих на улицах, и ей было приятно осознавать, что рядом с её домом не собирается толпа. — Нет, я… Ты слишком… слишком… удивительный, чтобы разочаровываться… Маринетт не заметила, как он покраснел от её слов. Но он не возражал. — Я… я боялась, что ты рассердишься, — в конце концов она призналась, понимая, что это звучит нелепо. И теперь он действительно выглядел обиженным, и то, как дергались его уши и хлестал хвост, создавало совершенно нелепую картину, которая почти заставила Маринетт усмехнуться. В конце концов, её напарник всегда имел склонность подбадривать её. — Рассержусь? С чего бы мне злиться на тебя, Маринетт? Если уж на то пошло, то я злюсь на Алию за то, что она всё транслирует в прямом эфире! — Пожалуйста, не сердись на неё. Она не хотела этого. — Ты так говоришь, потому что она твоя лучшая подруга, — возразил Кот, но он улыбнулся ей, и Маринетт поняла, что он говорит несерьезно, и тоже улыбнулась. Всего несколькими словами Коту удалось прогнать все мрачные мысли, которые у неё были. Пусть даже на короткое время, она нашла облегчение в тишине собственных мыслей. Потом она снова зевнула, и Кот нахмурился. — Ты устала? Маринетт не ответила (но почувствовала, что краснеет). — Почему ты все еще не спишь? Разве тебе не следует отдохнуть? — Я… — Маринетт смущенно избегала его взгляда. — Боюсь, что во сне я могу акуманизироваться. Из-за снов, понимаешь? Помнишь Сэндбоя? Конечно же, Кот помнил Сэндбоя. В конце концов, это была одна из худших битв с акумой, из всех, которые у них когда-либо были, и то, что ему показали той ночью, будет преследовать его вечно. И знать, что Бражник может акуманизировать тебя, даже если ты не бодрствуешь, было еще страшнее. — Тикки… Ты ведь встречался с ней раньше, не так ли? Она спит прямо сейчас, и мы… мы поменяемся местами через час или два. Тогда я могу спать, и еще через три часа она сможет и… — Маринетт зевнула. — …посмотрим, что будет, когда ночь закончится… Маринетт замолчала, и она почувствовала обжигающий взгляд своего напарника, потому что он подумал, что это ужасный план. И когда она подняла глаза, его нос был сморщен. Это заставило Маринетт хихикнуть. Что заставило Кота покраснеть, прежде чем он бросил на неё негодующий взгляд, который не выглядел настолько сердитым, как мог бы, потому что он все ещё улыбался. А потом его улыбка стала ярче, и она поняла, что у него есть идея. — Я могу остаться, если хочешь. Убедиться, что не появляется надоедливый акума. А если это случится, я всегда могу его уничтожить! Он гордо посмотрел на неё, выпятив грудь и высоко подняв голову, и Маринетт удивленно уставилась на него. Но это больше походило на ужас (может быть, из-за того, что она устала), потому что, увидев её реакцию, Кот немедленно отступил. — О боже, Маринетт, мне так жаль. Я определенно переступил границы дозволенного, но я не это имел в виду! Я… У тебя есть кушетка! Я вспомнил, что у тебя есть кушетка, и подумал, что мог бы остаться там на ночь, ну, знаешь, понаблюдать, и, боже, нет, я не имел в виду… — Что? Нет! Я не это имела в виду! Я просто… я была удивлена, что ты предложил! — перебила его Маринетт, отпрянув назад с горящими щеками. Кот склонил голову набок. — Удивлена, что я предложил? А почему бы и нет? — Уже поздно. Ты не можешь не спать всю ночь… Она снова зевнула. Коту это показалось забавным и он начал хихикать. Она попыталась просверлить его взглядом, но безуспешно. Она зевнула еще раз. Кот перестал хихикать, но уголки его губ были по-прежнему дразняще приподняты. — Ничего страшного. Я не возражаю! Возможно, он и сам смог бы лучше спать, если бы убедился, что Маринетт хорошо выспалась. Маринетт, похоже, была не согласна. — Кот, нет. Ты не можешь не спать всю ночь. Завтра тебе в школу, и я не хочу, чтобы ты не спал всю ночь только из-за меня! — Я не хочу быть обузой, — тихо добавила она. Она и так уже доставила ему слишком много хлопот. Она отвернулась, фыркнула и стараясь держать глаза открытыми как можно шире. Холодный воздух обжигал их, но боль означала, что пока она не уснет. — Знаешь, я всегда могу подождать, пока ты заснешь здесь, а потом отнести тебя внутрь. — Тебе тоже нужно спать… — ответила Маринетт, снова облокотившись на перила. Кот просто ухмыльнулся и встал рядом с ней, время от времени поглядывая на неё. Маринетт была упряма, но, по-видимому, ей потребовалось всего десять минут, чтобы сломить свое упрямство, если она действительно была истощена. — Тебе действительно пора в кроватку, мурцесса, — сказал ей Кот, когда она в очередной раз зевнула. Маринетт сбросила с себя дрему, чтобы поднять голову и взглянуть на него. — Я ещё не устала… Он мягко улыбнулся ей, прежде чем положить руку ей на плечо и медленно оттолкнуть от перил. — Угу, именно так это и звучит, принцесса… — Я не принцесса! — …прямо сейчас это так. А теперь иди, у тебя впереди трудный день, и тебе нужно хорошенько выспаться. — Мне не нужно хорошенько высыпаться. — Не могу с этим согласиться, Миледи. Я все еще не думаю, что терпеть до 2 часов ночи — хорошая идея. — Хм, — пробормотала Маринетт, не имея достаточно силы воли, чтобы вырваться из теплых объятий Кота. Казалось, что они двигаются, но Маринетт не была в этом уверена и ничего не видела, потому что её глаза отказывались открываться снова. — Обещай мне, что завтра ты поговоришь со своими друзьями? — спросил Кот, прежде чем помочь ей спуститься в комнату. — …Друзьями? — Да. Маринетт нахмурилась и по-совиному открыла глаза, пытаясь разглядеть его глупо ухмыляющееся лицо. Однако он не глупо ухмылялся, и вместо этого Маринетт обнаружила, что загипнотизирована его кошачьими ушами — они выглядели такими пушистыми! — и она протянула руку, чтобы почесать их. Может быть, дело было в её сонливости, но Маринетт могла поклясться, что Кот замурлыкал. — Откуда ты знаешь, что я еще не разговаривала с… с ними… Маринетт всё равно не настолько проснулась, чтобы обдумать эту мысль. — Я знаю тебя, Бугабу, и этого достаточно. А теперь обещай мне. — …обещаю, если останешься на ночь… — ответила она, уже закрывая глаза и падая на подушки. Если бы она не засыпала, она бы никогда не попросила, но она не проснулась, и Кот просто мягко улыбнулся и оторвал рассеянный взгляд от её лица, прежде чем скользнуть в кровать рядом с ней и обнять её. Он усмехнулся, прежде чем ответить. — Всё, что пожелает моя Леди. Его слова вызвали счастливую улыбку на губах Маринетт, и она придвинулась ближе, обнимая свой личный обогреватель. — …хорошо, — пробормотала она, прежде чем её брови нахмурились и улыбка исчезла. Улыбка Кота тоже погасла, потому что он хотел сохранить этот момент в памяти на всю оставшуюся жизнь. — Ты будешь здесь завтра утром? — спросила Маринетт, и это была последняя связная фраза, которую она смогла произнести в столь поздний час, и Кот покачал головой с явным сожалением в глазах. — Нет. Мне нужно в школу, но я обещаю, что останусь так долго, как смогу. И этого было достаточно, чтобы Маринетт поняла, что сегодня ночью ее не будут мучить кошмары.