***
Аккуратно сложенные руки на коленях, которые в свою очередь плотно прижимались друг к другу, будто пытаясь найти кроху тепла или же поддержки; взгляд опущен в пол, а плечи чуть скукожены. Микаса вслушивалась в тишину комнаты, прерываемую тиканьем часов, но девушка за столько лет к ним привыкла, что слух уже пропускал этот надоедливый звук, поэтому для неё в спальне была нервная тишина. Аккерман сжала пальцы на ногах, которые слегка поскребли деревянный пол, когда она услышала стук каблуков где-то в конце коридора. Этот звук приближался настолько быстро, что у несчастной девушки выступил пот на ладонях. Когда каблуки остановились подле её дверей, Микаса задержала дыхание и сильно вздрогнула оттого, что дверь громко распахнулась. — Оставьте нас, — прозвучал достаточно грубо голос Долорес, отчего у двух служанок, стоящих позади неё, даже прошелся табун мурашек по спине. Две женщине, взяв себя в руки, медленно кивнули, и одна из них закрыла двери, оставляя мать и дочь наедине. Животный страх захватил нежное сердце Микасы, та не смела поднять даже головы, пока Долорес спокойно подошла к ней и встала рядом с дочерью, которая сидя на постели скрыла свое лицо волосами, чтобы женщина не видела её эмоций и страха в глазах. «Почему так тихо?» — тревожным эхом проскользнуло в мыслях молодой девушки. Так тихо и так страшно, девушка только и молила, чтобы всё уже закончилось, сердце билось как у зайца, который попался в плен хищника и теперь не знал куда спасаться бегством. Её будто и вправду зажали где-то в углу. Микасу резко и крепко взяли за подбородок, поднимая вверх её голову. Девушка всё же посмотрев на спокойное, но такое холодное лицо матери, пыталась показать всю свою ненависть и отвращение к ней, но, не успев и опомниться, утонченная рука женщины взметнулась вверх и со всей силой ударила белую от страха и холода щеку дочери. Голова Микаса повернулась под давлением ладони, и девушка громко всхлипнула. Кожа горела огнём и, кажется, на ней были царапины от колец на пальцах матери, которые только прибавили боли. — А теперь объясняйся, что за цирк ты устроила мне неделю назад! — громко произнесла госпожа Аккерман, грубо поворачивая лицо Микасы обратно, уже крепко сжимая её щёки. Микаса молчала, пытаясь привыкнуть к болезненному жару. — Отвечай! — вскрикнула Долорес, снова замахиваясь. — Я!.. — зажмурив крепко глаза закричала девушка, но мигом замолчала будто забыв, как разговаривать. — Ну, чего снова замолчала? — прошипела женщина, приближаясь к её лицу. — Куда же пропала твоя смелость? — рука ненавязчиво перебралась в черные локоны девчушки, медленно их сжимая. Микасе неожиданно захотелось зареветь, и скопившиеся в уголках глаза слёзы об этом прямо-таки кричали, но она лишь сжала зубы, не дав слезинкам и упасть на красные от пальцев щёки. — Мама… — тонко прошептала девушка, которая столь долгое время так не обращалась к Долорес. Ей двигали наивность и страх, Микаса уже толком не могла следить за своими мыслями, но пыталась хоть как-то надавить жалостью на Долорес. Но женщине жалость чужда. Она опешила, опасливо взглянула, а затем только сильнее разозлилась, смыкая челюсть. — Я не хочу замуж, — с такой наивной надеждой проговорила девушка, приоткрывая губы, так как дыхание спёрло. Но Микасу прижали головой к постели, больно нажимаю ладонью на скулу. — Мне совершенно плевать, чего ты хочешь, а чего нет, — ядовито сказала Долорес, чуть сильнее надавливая ладонью, отчего Микаса снова громко всхлипнула. — Пойдешь за того, за кого я скажу! И впредь не смей показывать свой мерзкий характер, а особенно перед отцом! Пока ты живешь здесь, в моём доме, питаешься за мой счет, твоё мнение здесь не учитывается и никогда не учитывалось. — Аккерман схватила дочь за черные локоны и грубо приподняла её голову, чуть мотая её в сторону. — Веди себя тихо и не высовывайся, перед своим женихом чтобы была кроткой и милой, — женщина наклонилась к её уху, — если из-за тебя сорвется помолвка, то сдам тебя в бордель, как последнюю скотину, уж поверь — мне не трудно. — Долорес чуть отодвинулась. — Услышала меня? — Микаса интенсивно закачала головой, громко дыша. Миссис Аккерман отпустила девушку и, брезгливо потерев руки, снова обратилась к ней. — Помолвка назначена на двадцатое число, уже совсем скоро, — Микаса чуть приподнялась на постели, всё так же смотря в пол, но внимательно слушая женщину. — Мы решили с твоим отцом, что на несколько дней ты съездишь к Ванессе. — Глаза девушки чуть расширились от услышанного со стороны Долорес. Хозяйка поместья двинулась к двери. — На этом настаивал твой отец, честно сказать я бы тебя просто заперла в комнате, до самого бала. Но Джозефа буквально закидала письмами твоя ненаглядная тетушка о встрече с тобой, уж больно ей хочется поговорить с будущей невесткой обо всем, — Долорес надменно хмыкнула. — Возможно, эта поездка угомонит твою излишнюю эмоциональность, и впредь ты будешь послушной, кто знает. Дверь за женщиной закрылась и девушка пораженная информацией просто упала на постель, пытаясь собраться с мыслями и привыкнуть к болезненным участкам на теле.***
Звенело блюдце соприкасаясь с узорной фарфоровой чашкой, а в камине горели дрова, слегка потрескивая, но излучая то самое необходимое в холодные дни тепло. Мэри вслушивалась в эти звуки, нервно сидя на диване и пытаясь не смотреть на хозяйку поместья, на лице которой было пугающие спокойствие, отчего женщина нервничала только сильнее, поэтому и отводила свои карие глаза, ведь такая невозмутимость на лице госпожи, говорила о приближающейся буре, которая могла смести несчастную служанку в пух и прах. — Моё доверие к тебе упало, — сказала Долорес, опуская чашку. — Ты стала некачественно выполнять свою работу, идешь на поводу Микасы и шатаешься где-то без дела, хотя тебе было велено следить за ней, чтобы та не вытворяла чего-то безрассудного, и что в итоге? — Госпожа… — Я говорю. — Мэри кивнула и мгновенно замолчала. — Ваши ссоры и недопонимания уже стоят поперек моего горла. Ведете себя как дети, а в особенности ты, Мэри! — Шатенка мигом задалась вопросом, откуда Долорес это известно, но сразу же вспомнила, что она имеет свои глаза и уши, так что кто-то из её личной прислуги уже давно доложил. — Я разочарована в тебе, твой слишком мягкий характер делает только хуже, тебе нужно быть жестче и горделивее, ведь твоё сострадание никому здесь не пригодилось, а в особенности Микасе. Она тебя не уважает и протирает об тебя ноги, тебе такое по душе? — Мэри молчала, никак не реагируя. — Я хотела отстранить тебя от должности и понизить жалование, но мне не выгодно находить нового человека для этой работы на столь короткое время, ведь Микаса скоро выходит замуж и уезжает в поместье своего будущего мужа, который и будет за неё все решать. — Я прошу прощение, за свое неподобающее поведение и благодарю за то, что сохранили мне должность. Я сейчас же вернусь к своей работе, и с моей стороны больше не будет промахов. — Не нужно, — Мэри непонятливо взглянула на Долорес. — Сегодня Микасе помогают собирать вещи в дорогу, она завтра же утром отъезжает к Ванессе, и ты с ней не едешь, ты останешься здесь и будешь помогать в поместье другим с подготовкой к балу. Лицо Мэри осунулось, но она медленно кивнула. — Госпожа, — неуверенно начала женщина, — а смогу ли я остаться с Микасой после её замужества? — Конечно же нет, — недоуменно воскликнула Долорес. — Ты работаешь на меня, а не на Микасу, и ты останешься со мной. Мэри понятливого покачала головой. Снова стук фарфора, шуршание платья и Долорес с издевкой на лице добавила: — Если боишься потерять своего места, то ты снова станешь моей личной прислугой и будет всё так же как два года назад…***
Морозное утро, девичья фигура стояла с вещами подле ворот и ожидала, когда ей подготовят карету. Рядом носились, как стая жуков, служанки, где-то трепетали вороны на голых холодных ветках, а она непоколебимо стояла на ветру и рассматривала вдалеке мрачные поля. Ветер трепал её волосы, а взгляд был равнодушен. Руки знатно замерзли и покраснели под действием температуры, но Микаса крепко держала свою сумочку, не переводя взгляду. Было такое опустошенное состояние, будто внутри сердца молодой девицы росла дыра размером с материк. Ей не хотелось ни говорить, ни думать, просто спать и ждать, когда же этот, казалось бы, вечный кошмар закончится. Новость о том, что её отправляют к тетушке ненадолго, но чуть обрадовало её настрадавшуюся душу, но потом её снова атаковала апатия и аристократка мигом потеряла ценные эмоции и мотивацию к жизни где-то в этих бездушных полях. Мир настроен против неё, он даёт ей тысячу сложных испытаний не щадя юную девушку, которая даже в тревожных снах не видит покоя, но она провалила буквально всё, она не справилась ни в чем и теперь ей приходилось горестно отдаваться мгле и не видеть счастья, которое так старательно избегало её на протяжении всей жизни, а если Микаса и ловила его, то сразу же теряла. — Госпожа, мы готовы к отъезду, — чуть поклонившись, обратился конюх. Микаса окинула его усталым взглядом и, ничего не ответив, прошла к карете, дверь которой ей любезно открыли. Её ждал долгий путь.***
Город, который она помнила очень смутно лишь с детства, казалось бы, ничем не изменился. Те же дома и те же улочки, Франция — совсем другое государство, но ничем не лучше того места, где она живет. Лицо Микасы, прислонившееся к холодному стеклу, освещала полная луна. На улицах горели тусклые фонари, сами же они были пусты, а лошади мерно цокали копытами по каменной дороге. Хотелось спать ужасно, но Микаса за несколько часов дороги не сомкнула глаз. Она еле размышляла о том, как встретит её тетушка, чего ей расскажет и как она изменилась за столько лет. Аккерман почти не помнила её лицо, но отчетливо вспоминала её золотистые вьющиеся кудри, как у отца, только у того они были прямые, а ещё милую аккуратную мушку под глазом, но какого цвета были радужки, Микаса забыла, и в голове будто был вырван лист информации с этим воспоминанием, как бы девушка ни напрягала мышцы на лбу, она так и не смогла вспомнить. Когда карета остановилась подле какого-то дома, не больших, но и не маленьких размеров, кучер спрыгнул со своего места и любезно открыл дверь аристократке. Микаса, которая как будто спала с открытыми глазами, чуть вздрогнула от скрипа дверцы, а затем, кивнув, выскользнула из кареты на темную холодную улицу. Дом выглядел довольно необычно, но стильно по-своему. На первом этаже в какой-то комнате горел слабый свет, но потом постепенно исчез, и девушка через некоторое время отчетливо услышала быстрые шаги, которые приближались к двери. Когда та распахнулась, на пороге в легком платье стояла женщина высокого роста и с уложенной назад прической. Волосы были чуть лохматы, а вьющиеся выбивающиеся локоны были заправлены за уши, так как не могли уложиться в прическе, которая уже чуть расшаталась. — Какое счастье, — мелодичным голосом сказала Ванесса, спускаясь по лестнице и быстрым шагом подходя к Микасе. Девушка не успела одуматься, как женщина, опуская подсвечник, подошла к ней и крепко обняла, прижимая ближе. — Куда мне это поставить? — прервав момент, спросил кучер держа два чемодана Микасы, а затем, опомнившись, снял в приветствии шапку. — Доброй вечер, мадам. — Уже ночи, — отшучиваясь, сказала Ванесса. — Оставьте их возле двери, моя прислуга сама управится, — кучер кивнул и, покрепче взяв чемоданы, быстро обошел женщин. — Вы так поздно приехали, — волнительно добавила блондинка, — проходи скорее, тебе нужно согреться. Пройдя в дом, она очутилась в большой комнате, скорее всего, являющейся гостиной, вокруг пахло чем-то цветочным, но до жути приятным, запах не вызывал раздражение и был легок. Из-за темноты Микаса не могла рассмотреть комнату, но мигом пришла за ней тетушка и поставила крупный подсвечник на столик, поправив на своем теле теплую шаль. Комната слегка озарилась мутным светом. — Ты сегодня толком не ела, я попрошу слуг, чтобы тебе накрыли стол. — Микаса отрицательного покачала головой, обращая внимание женщины. — Спасибо, но я откажусь, я после поездки буквально валюсь с ног, можете провести меня в спальню? — вежливым тоном ответила девушка, легонько улыбаясь Ванессе. — Ох, конечно, — энергично воскликнула женщина и, взяв подсвечник, двинулась прочь из комнаты. Улыбка мигом упала с лица Микасы, как только Ванесса повернулась к ней спиной, а затем она двинулась вслед с тетушкой. На утро следующего дня она еле-еле открыла глаза — этой ночью она хоть и заснула сразу же, но совершенно не выспалась. Её взгляд лениво прошелся по стенам в поисках часов, которые на самом деле стояли на тумбе где-то в другом углу комнаты. Из окна светил яркий свет, тюль медленно покачивалась на легком сквозняке, а на улице был шум, создаваемый людьми, повозками, каретами и лошадьми. Всё было такое непривычно живое — обычно, проснувшись дома, её встречала темнота в комнате из-за толстых штор и звенящая тишина, так как дом находился загородом и рядом было мало зданий, а если это ещё и холодное время года, то даже прислуга не сплетничала и не болтала с утра пораньше под окнами, выполняя свои обязанности. Микаса медленно встала с постели и двинулась к окну, отодвинув тюль, она робко взглянула на улицу, наблюдая за людьми. Красивые дамы, одетые по последней французской моде, шли под руку с джентльменами, а некоторые были со своими слугами, которые помогали нести им некоторые вещи и просто сопровождали. Были также и простолюдины, которые куда-то торопились или же спокойно чего-то ожидая, стояли возле столбов и о чем-то друг с другом болтали. Девушка медленно отошла от окна и снова мельком осмотрела небольшую, но приятно обставленную комнату. Подойдя к двери, она медленно открыла её и посмотрела на маленький коридорчик, уже сразу видя недалекую от неё лестницу, ведущую вниз. Выйдя прямо в сорочке, она кротко прошла к концу коридора и взглянула вниз. Тетушка сидела к ней спиной на диване, медленно попивая чай и что-то напевая себе под нос. — Тетушка, — окликнула её Микаса. Женщина обернулась и, увидев племянницу, мигом улыбнулась. — Присядь, — подозвала девушку Ванесса, чуть ближе подвигаясь к краю дивана. Микаса, услышав её, мигом спустилась с лестницы и присела недалеко от женщины. Та спокойно наливала чай в пустую чашку и как-то по-своему нежно улыбалась, наблюдая как льется жидкость. — Зря ты вышла раздетая, в доме довольно прохладно, не дай бог простудишься, а то у тебя свадьба на носу, — как ни в чем не бывало сказала Ванесса, уже наконец-то отложив чайник. — Сахару? — Не нужно, — отрешенно ответила Микаса, отворачиваясь от тети и падая в свои думы. Опять говорят про эту чертову свадьбу, будто специально испытывают девушку и её терпение. Проснувшись с утра, у Микасы было настроение гораздо лучше, чем вчера. Мысль о том, что рядом нет матери и отца, что она не проснулась в надоедливой темной комнате и не чувствовала мрачной атмосферы, её чуть развеселила. Она очень редко куда-то выезжала и практически всегда находилась в поместье, а выпроситься куда-то выехать было очень сложно, так как Долорес в очень редких случаях была снисходительна к дочери в этом плане. И каждый раз, когда Микаса выходила на прогулку, для неё это было неким трепещущим сердце приключением. — Всё в порядке? — уже более серьезным тоном спросила Ванесса, слегка нахмурив брови, — Мы с тобой довольно давно не виделись, я помню тебя ещё маленькой девочкой, а сейчас передо мной сидит прелестная красавица, — смягчив тон добавила женщина. Микаса молча кивнула на её слова и принялась пить свой чай. Женщина посмотрела на неё, затем перевела взгляд и, схватившись за ручку чашки, тяжко вздохнула. — Я с нетерпением ждала твоего приезда, закидывала твоего отца письмами, узнав о приближающемся событии, на котором я к сожалении не… — Микаса грозно стукнула чашкой, но промолчала. Ванесса снова оглядела её. — Я хотела увидеться с тобой и поговорить обо всем, как когда-то в детстве, и я даже не знаю сможем ли мы с тобой видеться после свадьбы, поэтому я не хотела терять времени. — Детство уже закончилось, — как отрезав, сказала Микаса. Аристократка понятливо покачала головой. — Твои дела идут не очень хорошо? Тебя что-то тревожит? — Мои дела никогда не шли хорошо, дорогая тетушка, — в ход вышел сарказм. — Микаса я хочу спокойно с тобой поговорить и обсудить новости, если ты и дальше будешь сидеть и беспричинно прыскаться ядом, я отправлю тебя в комнату. Девушка все же промолчала и колким взглядом стала всматриваться в угол комнаты, пытаясь не смотреть на женщину. — Что сделала Долорес? — с вздохом спросила Ванесса. — Или, может… причина твоей злости — свадьба? Небольшое молчание и наконец-то со стороны Микасы, которая, скрестив руки и буквально отвернувшись от женщины, раздалось тихое: — Да. — Твой жених настолько ужасен? — Я про него ничего не знаю и не хочу про это всё говорить, — отрезала девушка, сильнее зажимаясь. — Если держать всё в себе, станет только хуже, — Ванесса аккуратно дотронулась до её плеча. — Ты будешь становится злее и несчастнее, разве тебе этого хочется? — вкрадчивым и тихим голос заговорила женщина. Микаса, все же поразмышляв, слегка выпрямилась и разжав руки, с полной печалью в глазах обернулась на аристократку. Ванесса убрала руку, наблюдая за племянницей, чьи руки были до предела напряжены, а зубы стиснуты. — Я знаю, что от этого разговора толку не будет, вы скажете мне то же самое, что и другие, — необычно грубо говорила Микаса. — А если я могу помочь тебе? — В этой ситуации мне поможет либо виселица, либо свалившиеся на голову чудо, — на лице заиграла улыбка, явно показывающая сарказм и скрытую злость. — Не нужно говорить или даже думать о таком! — Ванесса схватила её за руки, крепко сжимая. — За что ты держишь злобу? Микаса, я не хочу, чтобы твое пребывание здесь закончилось ссорой, я хочу выслушать тебя и стараюсь быть терпеливее по отношению к твоим неожиданно негативным эмоциями. Я ни в коем случае не желаю тебе зла и уж тем более не желаю обидеть тебя. Микаса опустила голову, её руки чуть расслабились, зубы разжались, а сама она будто почувствовала упадок сил, но девушка сидела всё так же, не вырывая рук из теплых рук тетушки, которая продолжала крепко сжимать их, не причиняя боли или дискомфорта. К глазам юной аристократки подкатили слезы, неосознанно волосы скрыли её лицо, а она прикусила губу. Ванесса мигом подсела ближе к девушке и обняла за плечи, чуть поглаживая её слегка спутанные после сна волосы.***
Девушка рассказала все события произошедшие за этот месяц, рассказала и про родителей, и про Мэри, и про свадьбу, всё что её злило и огорчало. Ванесса слушала её и молчала, моментами хмуря брови. Микаса ревела и кричала, но женщина молча принимала все, пока девушка не стихла и не сказала: — Почему вы просто не можете забрать меня? — устало говорила Аккерман, держа чашку уже остывшего чая. — Я не могу просто так забрать тебя от родителей. — Но вы же понимаете, — голос девушки сперся, — что я им не нужна, я для них неудача, которая досталась им на всю жизнь. Вы хоть понимаете, как трудно жить в этой ненависти? — Понимаю, — предельно спокойно ответила женщина, — я и твой отец тоже пережили не самое лучшее детство. И я прекрасно понимаю, почему Джозеф такой, и я не смею винить его, мне что тогда, что сейчас очень жаль его и Долорес. — Почему вы оправдываете их? — слезы накатили по новой. — А Вам не жаль меня? — с трудом выговорила девушка. — Жаль, мне вас всех жаль, но мое слово не имеет веса. И брак, которого ты так не ждешь, единственный твой выход, каков был мой. — Тогда какая же от вас помощь, — она горько усмехнулась, — мне не следовало сюда приезжать и открываться вам. — Открываться кому-то иной раз это не плохо, ты много всего держишь в себе, оттого тебе и хуже, твоя голова не способна мыслить здраво, потому что тебя затмило горем и печалью, ты ищешь только плохие стороны, но не желаешь находить и хорошие. Многие люди проходят то же самое, что и ты, но каждый воспринимает это по-своему. До брака моя жизнь была так же не лучше, твой дедушка был даже хуже, чем твои родители вместе взятые, но мысль о том, что скоро я уеду, аж в другую страну приносила мне покой. Мне было все равно, что решали все за меня, и выходила я за человека, которого раньше и не знала, но это не давало мне упасть духом, куда угодно, но только не в этот дом. Я прекрасно тебя понимаю. — Но вы даже не пытались, когда-либо мне помочь, раз вы меня так прекрасно понимаете, вы же столько лет знали, как они относятся ко мне… Вы все знали… — Думаешь, они будут слушать меня? — Но просто закрывать на это глаза, это тоже дикость! — сорвалась девушка. — Да всё что происходит это дико! Этот брак, эта семья, это существование, все! Я, как женщина, предназначена для одной цели, но я ведь тоже человек. Меня годами держат взаперти, ограничивают во всем, считают меня никем, но я имею свои мечтания и мнение, я хочу творить, я хочу, чтобы меня любили, но никто с этим не считается! — Я люблю тебя. — Так докажите это! — Я не обязана доказывать тебе это. — Девушка на слова родственницы насмешливо хмыкнула. Во время всего разговора в голосе Ванессы было стальное спокойствие, несмотря на бурные высказывания Микасы, она нигде не повысила голоса. — А ты сама можешь любить. Почему ты говоришь о любви только в свою сторону, а как же другой человек? Хотя, скорее всего, ты даже и не можешь заметить, что кто-то относится к тебе с теплотой, и это подтверждает то, что ты мыслишь только плохой стороной. — Среди всей этой муки, я бы сразу заметила такого человека, — парировала Микаса. — Но Мэри ты не замечаешь. Микаса от таких слов аж замерла как фарфоровая статуя. Ванесса вздохнула и поправив платье, кинула свой взгляд куда-то в пол, будто собирая мысли воедино. — Смотря на тебя я вижу ребенка во взрослом теле. Ты совершенно не выросла внутренне, и в этом твоей вины нет, но я хочу, чтобы ты это осознала. То, что происходит с тобой, да, это ужасно, я полностью согласна с этим, я понимаю тебя, и как со стороны человека, и как со стороны женщины, но мы не выбираем родителей и то, кем мы родимся. Однако в ситуации с браком ты по большей части капризничаешь как семилетний ребенок, которой по-другому не умеет выражать свое недовольство. Возможно, здесь нет путей к выходу, но найти путь более благоприятный для тебя, куда проще, чем кажется, но ты не хочешь даже стараться. Тебе легче сорваться на человека, покричать и порыдать, снова окунуться в несчастье, но попытаться настроить себя на хороший лад ты не в силах. Я своего мужа никогда не любила, и он меня тоже, но между нами было чистое уважение, и было оно до самой его смерти. Микаса, пойми, брака по любви не бывает, он бывает только в сказках. Это простыми словами деловая сделка, и так происходило веками, не нужно столь сильно убиваться по этому поводу, оно того не стоит, уж поверь мне. Тебе лучше сразу настроить хорошие отношения с будущим мужем, не стоит становиться его врагом и стараться показывать ему всю свою неприязнь. Ты его не знаешь как человека и тебе стоит относится к этому более благосклоннее, не делай выводов раньше времени, чтобы потом от тебя не страдали другие люди. Например, что тебе сделала Мэри? По твоим рассказам, я не услышала того, что она желает тебе искреннего зла. Эта женщина буквально пытается защитить тебя, она делает ради тебя все, так откуда к ней такое пренебрежительное отношение? Она не дает тебе остаться наедине? А тебе не казалось, что это её работа, приказ, который ей дала Долорес? Почему нельзя отнестись к ней с пониманием, либо же спокойно поговорить с ней об этом и желательно по душам, определенно выслушав её? Не она это захотела и решила, Мэри не делает это, чтобы позлить тебя, возможно, ей дадут серьезное наказание, если она хоть на минуту тебя оставит одну. Не нужно решать все криками и ссорами. То, что ты поливаешь её грязью, не сделает ситуации лучше. Я скажу так, что Мэри единственный человек в том доме, который относится к тебе с теплотой и терпит все твои капризы, но ты этого не замечаешь, что подтверждает мои слова сказанные ранее. Женщина замолчала и даже не взглянув на племянницу, встала с дивана и начала потихоньку собирать в кучку блюдца и чашки. В комнате настала какая-то тягучая тишина. Больше Микаса ничего и не сказала, Ванесса спокойно отправила её в спальню, чтобы та всё осмыслила наедине с собой в тишине и сделала для себя выводы.***
Наконец-то он дома, родной запах и родная теплота. Сидя в своем кабинете поздней ночью, он слушал медленный треск свечи и писал что-то важное в документах, стараясь полностью погружаться в работу, хотя кое-какие мысли мешали ему это сделать. По прибытию домой состояние матери никак не изменилась, ни в лучшую, ни в худшую сторону, но все равно было все очень худо, поэтому сразу же началось лечение. Дома он находился всего несколько дней после прибытия, лекарства уже дали эффект, хоть и небольшой, значит, лечение стоило продолжать. Кушель выглядела чуточку живее и бодрее и стала даже с большой охотой завтракать, оттого у Леви на сердце заиграло спокойствие и легкая радость. Вильяма же сразу отправили домой отдыхать, сказав, чтобы тот не появлялся пару дней на пороге у Аккермана. А Леви же вернулся к работе, продолжая принимать и ходить по больным. Все вроде вернулось на круги своя, но мятое письмо, которое лежало чуть поодаль на столе от мужчины, внушало в него некое смятение, отчего он изредка во время писанины вздыхал. — Кажется, нам снова придется встретиться, юная леди, — куда-то в пустоту сказал он, легонько ухмыляясь своим словам.