***
Долорес сидела во главе стола и, с еле презрительным прищуром, смотрела на пустующее место дочери, которая либо опаздывала, либо нашла в себе смелости хоть раз не прийти на совместный приём пищи. В голову женщины пришло множество хороших идей, как же наказать Микасу за сегодняшнее непоявление на ужин. Замерев, она уже ярко представляла заплаканную и униженную дочь, что просит прощения, обещая в следующий раз приходить минуту в минуту. Отчётливо видела, как потом девушка ходит будто шёлковая и заявляется ровно в положенный час, ничего не пропуская. Воображала, как она лишь вздрагивает от одной неправильной мысли. Но размышления на мгновение прервали. Миссис Аккерман перевела взгляд на Карлу, что любезно обратилась к ней. Долорес, смотря прямо ей в глаза, совсем не могла расслышать того, что хотела донести ей миссис Йегер. Аккерман лишь боковым зрением видела, как беспрерывно и одновременно безмолвно двигались её губы, которые искривились в её излюбленной манере. Она смотрела на неё и, находясь будто в вакууме ото всех присутствующих в столовой, снова вернулась к мыслям о дочери. В ходе этого всплыл вопрос: «Получала ли Долорес наслаждение, поступая так с Микасой?» Трудно сказать. Женщина, конечно, никогда не винила себя и не угрызалась из-за такого отношения к родной дочери. Долорес считала, что Микаса получает по заслугам справедливо и, видя, её страдания и страх, чувствовала усладу. Но женщина никогда не делала это из-за скуки или же просто так. Если дочь вела себя плохо или делала что-то из ряда вон выходящее, то Долорес не жалела своих сил, но если Микаса была тихой и послушной, то женщина не трогала её и даже иной раз забывала о ней. Но сегодня было что-то особенное. То ли это было из-за мерзкой затянувшейся хандры, то ли из-за того, что она довольно-таки сильно устала, но Долорес совсем не хотелось сегодня бранить свою дочь. Сил, желания и особого интереса совсем не было. Женщина впервые почувствовала безразличие ко всему этому, в ней сейчас не бушевало то самое чувство ненависти, злости и справедливости, но где-то внутри она понимала, что так просто это оставлять нельзя. Поэтому миссис Аккерман приняла решение поговорить с Микасой завтра, да и времени у них будет вдоволь. — Как Вам наше предложение? Вакуум со свитом исчез из ушей Долорес и она наконец-то услышала Карлу. — Что? — недоумевающе произнесла, очнувшиеся женщина. — Вы совсем не слушали нас? — с лёгким укором и обидой спросила Карла, пока её брови медленно сдвигались к переносице. — Прошу простить, Ваше предложение очень даже хорошее, — непринуждённо соврала Долорес и неторопливо вернулась к еле тёплому ужину. Но Карла, вопреки всем ожиданиям, нахмурилась лишь сильнее, пристально оглядывая Аккерман, что уже натянула небольшую улыбку на своё лицо, поддерживая сей спектакль. Йегер и не знала, что думать. После того необычного и откровенного вечера ей с утра показалось, что это был лишь странный сон, который устроила её разыгравшиеся фантазия, но позже, увидя физиономию Долорес, женщина всё чаще стала замечать то, как она маскирует истинную себя, разговаривая уже не с такой искренней улыбкой, как раньше думала Карла. Всё оказалось в ней лживое, а первое представление о ней быстро разбивалось в глазах женщины. Но что было возмутительнее всего, так это то, что Долорес вела себя так, будто и не было того вечернего разговора, будто не было той пустоты, того зябкого холода. Она всем своим видом внушала Карле, что это был лишь кошмар, но Йегер понимала, что это было совсем не так. Дверь столовой тихонько отворилась, Карла вырвалась из дум и отвернулась от Долорес. Все присутствующие посмотрели на вошедшую Микасу, которая, как-то робко извинившись, присела на свое место и взяла столовый прибор. Девушка кинула мимолетный взгляд на Эрена, что сидел напротив неё, а затем опустила глаза в тарелку, где лежал практически холодный ужин. — Микаса, сегодня ты задержалась, — добродушно указал Гриша, который вот как уже доел. — Мы кое-что обсуждали без твоего присутствия. Микаса посмотрела на главу семейства Йегеров, уже отчётливо ловя на себя короткие и безразличные взгляды Йегера-младшего. Кажется он ждал её реакции. — Ты же понимаешь, что с моим сыном вы будете жить в отдельном доме, — девушка кивнула. Конечно же она знала, что за глупости. Не жить же ей всю жизнь под кровом родителей. — Мы с Карлой присмотрели хороший дом в пригороде, который находится совсем близко к столице, — Микаса замерла. — Ехать оттуда в столицу будет намного быстрее, чем отсюда в город. Нам это кажется благоприятным для Вас, а для Эрена в целом, — Гриша легонько приподнял уголки губ. - Дом и земля выглядят просто отлично, просторно и со вкусом. Микаса слегка нахмурилась и мельком посмотрела на мать, которая никак не отреагировала на это, значит она знала и была заодно. Затем девушка посмотрела на молчаливого Эрена, который больше не поднимал на неё глаз. Она легонько и горько усмехнулась. Это совсем не входило в её планы и она искренне думала, что будет жить в городе недалеко отсюда, но кажется девушку решили закинуть куда-подальше и, опять же, из-за Эрена. С одной стороны это было хорошо, а с другой — плохо. Она и не знала, что думать на этот счёт, и лишь с неуверенной улыбкой кивнула Грише, приняв его предложение, и, наконец-то, взялась за свой ужин. Микаса будто на автомате проглатывала холодную пищу, не чувствуя при этом и капельки омерзения от еды. Тошнотворное омерзение она чувствовала лишь от всех присутствующих в этой столовой.***
За окном вскоре снова началась воющая метель, а стенами поместья всё больше завладевала тишина вкупе с какой-то безмятежностью. Микаса сидела перед трюмо и, устало склонив голову, наблюдала, как Мэри со всей нежностью расчесывала её чёрные волосы, стараясь не причинять боли. Женщина умиротворённо и как-то сонно улыбалась, ласково и трепетно перебирая её локоны. Она изредка делала глубокие вдохи, но ни на секунду не отводила глаз с тёмных волос, глубоко погрузившись в свои размышления, про которые, увы, Аккерман даже не догадывалась. Моментами, кидая взор на умиротворённое и такое успокаивающее лицо служанки, Микаса переводила взгляд на собственное отражение в зеркале, не особо внимательно разглядывая свою безучастность на лице. Она лишь мысленно подмечала насколько уставши выглядели её полуприкрытые глаза, ведь этот ужин изрядно вымотал её в эмоциональном плане. Он кончился уже как минут двадцать назад, все разошлись по своим комнатам и больше не трогали друг друга, но девушка до сих пор не вернула себе прежнего настроения. Микаса, после известия о доме, стала ещё задумчивее, чем была. А дело было в том, что девушка совсем не знала, хотела ли она так далеко переезжать отсюда или же нет. Может быть до событий этой осени Микаса бы ответила четкое «да», ведь она всегда хотела сбежать от матери и как можно дальше, но сейчас она была полна сомнений. — Вы не написали сегодня письмо, — неожиданно вспомнила Мэри, начиная аккуратно плести одну большую косу, дабы волосы аристократки сильно не перепутались во время сна. Она на время выбила Микасу из размышлений. — Ах, да, — лениво ответила девушка окончательно прикрыв глаза и больше не раскрывая их, которые болели то ли от усталости, то ли от света. — Я напишу завтра. Придя в комнату, Микаса подметила, что Мэри уже успела прибраться и зажечь все свечи, которые она доставала ранее. Аккерман теперь казалось, что в комнате было уж чересчур светло и этот свет лишь напрягал глаза, заставляя щуриться, нежели расслаблял. Может быть и из-за этого так устали глаза и желали темноты. — Завтра я едва успею, да и Вы я думаю тоже, — сказала служанка с придыханием. — Ближе к десяти утра мы отправимся в город, — уведомила она. Такая реакция Микасы её удивила. Не она ли так трепетно относилась к этой переписке, чтобы потом совсем забыть написать ответ и так незаинтересованно отвечать по этому поводу. Что-то явно произошло. — Кто мы? — сонно спросила девушка, еле ловя нить разговора. — Вы, Ваша матушка, будущая свекровь и свёкор, я и некоторые слуги, — ответила Мэри. Микаса медленно кивнула, а затем лениво откинула голову чуть назад. — Нужно кое-что заказать к свадьбе, да и заглянуть в ателье, у Вас до сих пор нет платья, а такой знаменательный день уже на носу, — добавила служанка. — Прошу, не называй этот день «знаменательным», — тихо попросила Микаса, раскрывая глаза и уже наблюдая, как Мэри закрепляла косу. Микаса до сих пор не любила обсуждать свою предстоящую свадьбу, а когда этот день называли ещё каким-нибудь лестным словом, так и вовсе вгонялась в тоску. — А Эрен? Эрен разве не едет? — вспоминая о свадьбе, девушка вспомнила и о женихе, которого Мэри почему-то не упомянула. Служанка выдержала паузу, полностью погружённая в своё дело. Но Микаса терпеливо ждала, ведь она знала, что женщина прекрасно её услышала, каждое её слово. — Нет, не едет. Причина, увы, мне неизвестна, — наконец-то ответила Мэри, успокаивающе улыбаясь. Женщина, наконец-то, закрепила косу, а затем, нежно перекинув её через плечо, дабы аристократка оценила работу, положила свои руки на тонкие девичьи плечи. Мэри, как и Микаса, взглянула в зеркало. — Понятно, — безэмоционально сказала Микаса, посмотрев на отражение её глаз. Мэри неторопливо увела взор от трюмо и с какой-то легкой грустью взглянула на госпожу, вся улыбчивость пропала. — Ваше состояние после получения письма меня пугает, — наконец-то поделилась переживаниями женщина. Она аккуратно убрала руки с плеч и, выпрямившись всем телом, сложила их перед собой. — Что с Вами, поведайте мне, — Мэри будто начала умолять, хоть и не так яро. Микаса моргнула и повела головой влево, как раз-таки туда, где стояла служанка. Девушка, к несчастью, молчала, будто собиралась с мыслями или вовсе ничего не хотела говорить, а может быть ей и нечего было сказать? Мэри же, стоя поодаль, ожидала почему-то худшего, наверное потому что её сознание буквально кричало о том, что мистер Аккерман написал что-то ужасающее для женского сердца. — Тебе когда-нибудь приходилось любить? — философски начала Микаса, наконец-то моргнув. Мэри недоверчиво прищурилась на словах девушки. Вопрос мгновенно загнал её в ужасные подозрения и женщине бы очень не хотелось, чтобы они подтвердилась сию же секунду, иначе всё и вправду пойдёт не очень хорошо. — К чему Вы это спрашиваете? — невинно спросила Мэри, пытаясь скрыть свою тревогу. — Знаешь, ты так говоришь об этой свадьбе и совсем не понимаешь, как для меня это трагично, — начала ту же песню Микаса, с какой-то легкой грубостью. Женщине пришлось бегло отвести взгляд. — Не только ты так думаешь, но и все остальные, — несмотря на начальную грубость, её голос мигом смягчился. Теперь слышалась лишь усталость вперемешку с какой-то необъяснимой измождённостью. Ни капли злости, как раньше. — У меня и вправду создаётся ощущение, что даже самые близкие люди против меня, что я одна, которая могу понять себя. Сколько бы мне не говорили о том, что я лишь слишком драматизирую и веду себя по-детски по отношению к этому, я всё равно не поменяю своего мнения и всё также буду считать, что это самое ужасное, что может случится в моей жизни, не видя проблески света в будущем, — девушка зашевелилась, смотря на пламя свечи. — Нет Мэри, я совсем не вижу своего будущего. Я даже представить не могу каким оно будет. Эта неизвестность так пугает меня. — А к чему же вы спрашивали про любовь? — на удивление твёрдо спросила служанка, приподняв голову, которую она понурила ранее. — Мне кажется лишь чёрствые люди, которые никогда не любили, не понимают насколько это ужасно, — пояснила девушка. В понимании Микасы, что только люди, которые никогда не узнали прелести любви, могут так бессердечно думать на эту тему, пытаясь переубедить других. Она мгновенно вспомнила Ванессу, что тоже насильно отдали замуж, чтобы потом позже стать вдовой. Она никогда не любила и не чувствовала любви мужа, так с чего у неё появилось право упрекать и убеждать Микасу в обратном. Девушка была убеждена, что если бы она любила, то никогда бы не стала заставлять Микасу принять это неизбежное. Также она подумала о Долорес, о некоторых гостях и невольно вспомнила Леви. — Это громкое заявление. Мне кажется они любили и любят, но могут намного легче принять эту неизбежность, чем Вы, — Мэри выразила свою точку зрения, опираясь на опыт своей жизни. — И они хотят, чтобы и Вы научились этому, ведь от лишних переживаний и терзаний будет только хуже, — женщина выдержала паузу. — Они желают, чтобы Вы достойно приняли эту неизбежность. — Что же это за жизнь такая, в которой ты ничего не можешь изменять, а лишь молча принимать. Мне кажется от этого наоборот только хуже, чем думают некоторые, — Микаса потёрла в усталости глаза, — Лучше бы вместо своих глупых учений и советов, помогли бы мне избежать этого, нежели заставляли принимать, — горьким шёпотом добавила она. — Оттого это и называется «неизбежностью», потому что от этого никак нельзя увернуться или убежать. — И тебе удаётся так жить? Добровольно отдавать себя течению судьбы, а не пытаться что-то изменить в своей жизни? — в голосе промелькнул насмешливый тон. — Да, — без колебаний ответила Мэри, — жизнь меня вынудила, как скорее всего и всех тех остальных, о ком Вы сейчас думаете. — Тогда я и вправду слишком глупа и мала для этого мира, — Микаса легонько усмехнулась, вставая со стула. — Может быть когда-нибудь я и пойму Ваши взгляды, но уж точно не сейчас, а может быть и никогда. Девушка неторопливо пошла к своей постели. Мэри, глядя ей в спину, промолчала на её словах, ведь сказать ей было нечего. Спустя минуту молчания, пока женщина наблюдала за тем, как Микаса укрывалась одеялом и удобно устраивалась на подушке, Мэри прошла к окну. Она поправила уже давно закрытые штора, уложила их, а затем неторопливо подошла к столу, где стоял подсвечник, в котором было множество свеч. Женщина медленно задула каждый фитиль и, когда остался последний, её тихо окликнула Микаса: — Останься этой ночью со мной, — просила девушка. Мэри медленно обернулась на неё и, смотря в тусклом освещение на девичье лицо, в непонимании нахмурила брови. — Завтра мне рано вставать и дел куча, я не могу, — ответила служанка. — Я не говорю тебе сидеть подле меня всю ночь, я хочу сказать, чтобы ты сегодня спала со мной. Мэри чуть не подавилась прохладным воздухом, витавшим вокруг. Впервые она получала такую просьбу, так ещё и от Микасы, кажется, либо она сошла с ума, либо настолько была в отчаянии. — Где же мне спать? — изобразила непонимание женщина. — Мэри, не глупи, конечно же в моей постели, — непринуждённо тихо отвечала Микаса, будто не видела в этом проблемы. — Не позволено, — вполголоса возразила служанка. — Я позволяю, — твёрдо сказала аристократка. — Если нас застанут утром, то наказание не заставит себя долго ждать. Получу за это не только я, но и Вы. Госпожа, это Вы не глупите, спите сегодня одна, и не только сегодня. — Мэри, — Микаса вздохнула, — утром ко мне заглядываешь только ты и никто более. — А если другие заметят, что я не ночевала в своей комнатушке, что тогда я им скажу? — напористее ответила Мэри, — Это заведомо плохая идея, — с лёгкой строгостью сказала женщина, — Желаю спокойной Вам ночи, утром я зайду. На этих словах она закончила их диалог и, быстро обернувшись, задула единственный оставшиеся горящий фитиль. В комнате мигом появился мрак и Мэри, спешно шагая по скрипучим половицам, прошла к двери. Открыв её, коридорные свечи осветили лицо служанки, а в тёмной спальне появилась полоса света, которую практически всю закрывала тень женщины. — Прошу, Мэри, я не хочу сегодня спать одна, — с шёпотом молила Микаса, смотря на её застывший силуэт. — Пожалуйста. Мэри заколебалась. Она крепко сжала ручку двери и, печально взглянув на Микасу через правое плечо, молча глядела на неё принимая решение, но всё же потом быстро отвернулась. Затем женщина закрыла эту треклятую дверь, оставляя Микасу в этом мраке совсем одну. Она шагала по коридору, ускоряясь всё сильнее и не оборачиваюсь на спальню «Что с ней такое?» — билось в голове служанки, у которой вопросов было больше, чем ответов. Мэри лихорадочно перебирала события прошедшего вечера и диалога, и совсем не понимала, что произошло с Микасой, с её поведением и эмоциональным состоянием за такой промежуток времени. Девушка совсем переменилась и выглядела не злой или раздражительной, а до слёз тоскливой. Думая об этом, Мэри уверенно прошагала добрую половину коридору, но позже замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась возле лестницы, ведущей вниз. Ей почему-то захотелось плакать от своего мигом появившегося решения, отчего защипало в носу, но сдержав сей порыв, она также круто развернулась, как и в комнате, а затем помчалась обратно в спальню, моля, чтобы за такой короткий промежуток Микаса не провалилась в сон, что было невозможным. Женщина продержалась недолго. — Хорошо, но это единственный раз! — впопыхах говорила женщина, распахнув заветную дверь. Когда-нибудь Мэри с ума сойдёт из-за своей слабохарактерности, но уж точно не сегодня. Вошедшая замедлилась, ожидая, почему-то, какой-то бурной реакции, да хоть раздражения со стороны Микасы, но получила ничего. Лишь сдержанный кивок и тихая просьба закрыть дверь. Мэри выполнила, что просила девушка, и, пройдя чуть ближе к постели, стала раздеваться до нижнего белья. Платье она положила на стул, чепец туда же. С волосами она чуть замучилась, но всё же успешно расплетя причёску, распустила волосы, которые явно были короче волос Микасы. Девушка отодвинула одеяло и придвинулась к другому краю, дав женщине места. Мэри, снова чуть поколебавшись, легла в постель, на что Микаса самолично и аккуратно накрыла её одеялом, поправляя кое-где. Служанке, казалось что, либо она сумасшедшей стала, либо Микаса. — И не противно ли Вам? — шёпотом поинтересовалась женщина, наблюдая за действиями госпожи. — Ни капли, — также шёпотом ответила ей девушка, а затем, придвинувшись ближе к служанке, положила свою голову на её худое плечо. Мэри вздрогнула от ощущения её тепла и дыхания. Микаса чуть поёрзала, пытаясь устроиться, как можно удобнее, пока женщина лежала столбом. Девушка прикрыла глаза и, глубоко вздохнув, принялась считать овец, а вот Мэри широко раскрыв веки, глядела в потолок. «Спросить сейчас или же потом?» — размышляла женщина на ночь глядя, а затем легонько вздрогнула, когда Микаса дёрнула ногой. — Знаешь, я соврала тебе насчёт того, что никто не понимает меня, — тихо сказала Микаса, открыв глаза. — В том письме не было ничего плохого и оно ни капли меня не расстроило, скорее даже наоборот, принесло мне тепло и счастье. Девушка перевернулась на живот и, оперевшись подбородком о грудную клетку служанки, чуть улыбнулась. Мэри, которая уже привыкла к мраку, отчётливо разглядела эту нежную улыбку. — Не думай, что я тоскливая и какая-то незаинтересованная во всём, я просто счастлива и воодушевлена. — Вы так странно проявляете эти эмоции, — подметила Мэри, чуть приподнявшись. — Я по-другому не умею, — пояснила Микаса и уголки губ опустились. — Я не умею радоваться публично и привыкла это делать наедине с собой, — девушка уже щекой прижалась к груди и тяжко вздохнула. — Даже наедине с собой мне страшно показывать свою радость. Поэтому, прошу, — тон стал тише, — не думай ничего лишнего обо мне. — Хорошо, — нежно прошептала Мэри и по-матерински стала поглаживать голову девушки. — хорошо, хорошо, — практически безмолвно вторила женщина, будто хотела успокоить. — Мэри, я и вправду устала злиться, — призналась Микаса, — устала от терзаний и душевных мук, но я всё равно не смирюсь с этим и вправду попытаюсь, что-то изменить, — девушка задумалась и горько выдала: — но пока не знаю как…***
Утренний свет бил в глаза, пока девушка, уже вся собранная и приодетая, стояла подле окна и через расслабленные веки смотрела на снежный пейзаж. Где-то среди этой снежной красоты суетились люди, которые запрягали закрытые сани, выводя лошадей. Чуть поодаль от них можно было увидеть гуляющих по двору Карлу с супругом, а если взглянуть ближе к воротам, то виднелась Мэри, которая то молчала, то чуть скованно разговаривала с остальными служанками. Увидя её, Микаса ласкового приподняла уголки губ, вспоминая сегодняшнюю ночь, в ходе которой она спала необычайно спокойно, чувствуя тепло близкого ей человека рядом. Да, именно близкого, ведь Мэри была намного ближе, чем те же родители. Она была ближе и дороже, чем всё остальное на свете, несмотря даже на их разные представления о жизни. И в этом Микаса была согласна с Ванессой, и наверное благодарила её за то, что та пристыдила девушку за такое отвратительное поведение к такому близкому человеку. Но вот Мэри отошла и исчезла с глаз Микасы. Девушка вздохнула, затем увидела готовые сани и подходящим к ним Йегеров. И вот бы она уже вышла к ним, но стук каблуков в тихом помещение, её остановил. — Почему ты всегда меня позоришь? — с пугающим спокойствием спросила, подошедшая Долорес и, встав недалеко от Микасы, преградила той выход на улицу. Женщина высокомерно подняла подбородок и состроила строгую мину, сжав в руках перчатки. Она была так спокойна, что страху от этого прибавлялось больше, ведь неизвестность её дальнейших действий пугала. Микаса с какой-то дрожью вздохнула и увела взгляд. Больше всего ей не хотелось смотреть на неё, именно в каждый такой момент, потому что Долорес от зрительного контакта злилась лишь сильней. — Почему ты не можешь вести себя так, как я прошу? Разве это трудно, придерживаться определённых правил? Определённых устоев? — напористее говорила миссис Аккерман. — Я не понимаю, отчего ты такая бездарная и глупая. Тебе было трудно прийти вовремя на ужин, это составляет какие-то трудности? — Долорес выдержала эту мучительную паузу, давая Микасе время на размышления, — Я многого от тебя не прошу, я всего лишь хочу, чтобы ты была примерной дочерью и… — А я не хочу быть примерной дочерью! — взревела девушка. — Не хочу!.. Женская ладонь замахнулась и ударила нежную девичью кожу, прервав тем самым бунт Микасы. Конечно не со всей силы, чтобы не остался синяк, но ощутимо. — Молчи, — насмешливого-спокойно сказала Долорес. — Просто молчи. Микаса, как затравленный зверь, глядела на неё исподлобья, держась за щёку. Обида и ярость усиливались лишь сильнее, видя эту насмешливую улыбку матери. Девушка не выдержала, она ринулась к двери, отталкивая мать и цепляясь за ручку. Долорес, что отпихнули пару секунд назад, раздражённо схватилась за локоть дочери и оттянула её к себе. Микаса охнула, а еле приоткрывшиеся дверь, мгновенно захлопнулась назад. — Никаких пререканий, необдуманных слов или действий, — угрожала на ухо мать. — Иначе до дня свадьбы ты больше не выйдешь за пределы поместья, раз ты по-другому не понимаешь. После сказанного, Долорес раздражённо пихнула дочь в стенку и, демонстративно приподняв полы платья, вышла на улицу, громко захлопнув дверь. Микаса прижавшись спиной к стене, посмотрела вслед уходящей, а затем, будто издав страдальческий вой, начала биться затылком об стенку, пытаясь притупить ярость, бурлившую внутри, но особо это не помогло. Кое-как приняв непринуждённый вид, Микаса вышла на улицу к остальным и вскоре все отправились в город. За всю поездку девушка молча смотрела в окно, не пытаясь даже завести с кем-нибудь диалог, в отличие от Долорес, которая довольно-таки спокойно и легко разговаривала с четой Йегеров. Мэри ехала сзади в открытых санях поменьше, оттого её и не было рядом с Микасой. Но она была нужна ей, хотя бы для того, чтобы успокаивать своим присутствием. Ведь всё вокруг хоть и было спокойным, но неумолимо давило на девушку и, кажется, из-за этого Микаса готова была лезть на стены. Но вскоре они приехали, и сначала, что сделала Микаса, так это самая первая выскочила из саней и, глотая ртом воздух, поспешила к Мэри, которой только помогали спускаться. Последующий день прошёл для Микасы нормально, в отличии от тех моментов, когда её снова садили в сани. Большую часть времени девушка была рядом с Мэри и разговаривала только с ней по своей инициативе, если же кто-то сам напрашивался на разговор, например Карла, то Микаса говорила не особо живо. В ателье были некоторые трудности с заказываемым платьем, почему-то Карла и Долорес не могли решить, какое будет платье: с высоким воротником или же нет, чересчур пышное или же поскромнее. Они решали между собой и даже не думали спрашивать девушку, с которой портной уже давно снял мерки. Но и это проблема была решена и женщины определились. За дополнительную плату портной пообещал, что платье будет готово уже на следующей неделе и вскоре все покинули ателье, принявшись ездить по другим не мало важным местам. Опустим моменты, когда взрослые встречали своих знакомых и могли подолгу что-то обсуждать, тратя время в пустую, но ближе к четырём все уже, наконец-то, управились и собирались ехать обратно. — Она сегодня ударила меня, — шёпотом говорила Микаса. — Я не хочу ехать с ней. Мэри печально взглянула на шедшую рядом госпожу. — Вам придётся, — шёпотом ответила она, наклонившись к девушку ближе. — Я чувствую, как карета меня душит, потому что в ней находиться она, — Микаса устремила взгляд на Долорес, идущую впереди, и явно не слышащую их разговора, так как была увлечена разговором с Карлой. Мэри взглянула туда же куда и Микаса. Та разделяла горе вместе с девушкой, но добавить или что-то изменить не могла. Женщина весь небольшой путь пристально оглядывала спину миссис Аккерман и то, как двигалась ткань её платья. Мысли приходили разные, но они улетучились в тот момент, когда Долорес остановилась, чуть повернулась и кому-то улыбнулась. — Мистер Флетчер, какая встреча, — любезно поприветствовала миссис Аккерман, а за ней и чета Йегеров. Мэри неожиданно остановилась, даже не стараясь подойди ближе. Микаса, что недоумённо остановилась тоже, стоя со служанкой поодаль ото всех и просто наблюдала и слушала о чём же они говорили. Девушка узнала его и вспомнила тот самый приём, отчего невольно взглянула на Мэри, которая, по сравнению с тем днём, была необычайно спокойна при его виде сегодня. Молодого человека спрашивали о матери, о последних делах, тот добродушно отвечал, а потом из вежливости спрашивал, как у дела у собеседников. Во время разговора, он ни раз кидал волнительные взгляды на Мэри, которая же увела глаза в сторону и молча ожидала, когда закончится сия беседа и все наконец-то поедут домой. Вскоре она закончилась и Оливер, попрощавшись, прошёл мимо Мэри в непростительной близости, практически затрагивая её плечом. Микаса определённо это заметила, но воздержалась лишь пристальным взглядом в его уходящую спину, в первую очередь, из-за того, что мужчина не поприветствовал мисс Аккерман, а во вторую, его непонятное поведение к Мэри. Спросить же саму женщину насчёт него, она пока что не решилась и вскоре, слёзно разойдясь с Мэри по саням, все наконец-то поехали домой. Этот тяжёлый день потихоньку заканчивался.