***
— Сколько я спала, — тихо и умиротворённо спрашивала, только что раскрывшая глаза, Кушель. — Три часа, — отвечал ей Леви, сдерживая порыв волнительных чувств, что рвались наружу. Она проснулась. Он присел рядом и нежно притронулся к её лицу, легонько его ощупывая, будто что-то проверял. Женщина, что ещё не отошла ото сна, лишь сонно глядела на нервного сына, что зачем-то опять пытался изображать спокойствие на лице. — Хотя бы в этот момент, — неожиданно и медленно заговорила Кушель, нежно и по-матерински беря его горячие руки в свои и отодвигая от своего лица. — Покажи всю тревогу, что засела у тебя внутри, не надевай эту маску, пожалуйста Леви вскинул на неё глаза, его губы мучительно искривились после её слов, отчего он стал мрачнее обычного, но женщина ничуть не испугалась его перемены в лице. — Я не хочу, чтобы ты видела меня ревущем, как мальчишка, — заявил мужчина, глядя ей в глаза. Кушель тихо и нежно улыбнулась, глядя на него в ответ. — Но я столько раз видела тебя таким, — пояснила она. — Но не в последней же момент, мама! — выпалил Леви, а затем резко замолк, сжав до боли зубы. Мужчина нервно отвёл взгляд, кажется застыдившись своего возгласа, но Кушель ничуть его не порицала. — Я ведь вижу, что ты еле держишься, поговори со мной и выплесни все эти эмоции сейчас, будь то плачь или злоба, — её голос был так спокоен, что казалось, мог бы принести покой и умиротворение любому в этом доме, но после каждого её слова Леви, наоборот, менялся в лице всё сильнее. — Я не расстроюсь этому. Мне осталось совсем немного и я бы хотела видеть тебя настоящим. Лучше не молчи и скажи всё то, что томится внутри тебя, и будь со мной до конца, — она чуть запнулась, но позже добавила. — Ведь я люблю тебя больше жизни. — В чём удовольствие, когда ты стоишь на пороге смерти и видишь страдающего от этого сына? Разве это не приносить лишь только боль? — спросил, спустя молчание, мужчина и, высвободив свои руки из рук матери, тут же накрыл женскую ладонь, будто цеплялся за неё, как потерянный мальчишка. — Я давно приняла свою участь и боль бы мне принесли, лишь твоё отсутствие рядом и маска холодности. Я не могу смотреть на то, как ты пытаешься всё подавить и утаить от меня, — сказала Кушель, чувствуя, как сильнее сжимают её руку. В ней говорила та самая материнская любовь к сыну. Даже на пороге смерти, она думала о нём и его эмоциональном состоянии. Для Кушель было важно, чтобы Леви не страдал после её смерти и уж тем более не закрывался в себе, как он пытался это сделать сейчас. Пока она жива, он должен говорить и выплескивать всю свою боль сейчас, рядом с ней, чтобы женщина это обязательно слышала и смогла утешить его, грея любовью на последнем издыхании. Кушель не боялась смерти, она боялась того, что может быть после неё с близкими ею людьми, и поэтому оплакивание, пока она ещё жива, для женщины не было чем-то оскорбительным. Лучше плачьте и говорите с ней сейчас, потом возможности не будет. Ведь когда женщина будет лежать в гробу, она не сможет услышать все сказанные слова скорби и любви. Всё уйдёт в никуда. — Так важно, чтобы тебя живую оплакивали? — на эмоциях выпалил Аккерман, сам пугаясь со своего тона, в отличие от матери, что всё также нежно смотрела на него, пропуская мимо ушей колкости. — Прости, — неожиданно испуганно сказал Леви, смягчаясь в лице. — Прости, я не хотел быть груб, — он прижал её руки к своей щеке, будто боялся упустить того момента, когда она окончательно похолодеет. — Я не знаю, что чувствую, — тихо объяснился мужчина. — Всё в порядке, — ответила она, на что Леви прикрыл глаза, нахмурившись. — Ты лучше скажи, чувствуешь боль или какое-то недомогание? — спросил он. — Удивительно, но я чувствую только слабость, — изумлённо ответила Кушель. Леви понимал о какой слабости она говорила. Губы плотно сжались, а позже он открыл голубые глаза, в которых стояли, еле сдерживаемые слёзы. Он больше не мог. — Хорошо, — тихо ответил мужчина, потупив, куда-то в угол, полный скорби взгляд. Стало очень тихо и холодно, но ни мать, ни сын, не чувствовали этого холода, а молчание не было для них тяжёлым. Кушель молча наблюдала за слезами сына, пока тот не осмеливался смотреть на неё и погрузился глубоко в свои мысли, но держа руку матери, он чувствовал и знал, что она рядом, она дышит и делится с ним последними крупицами тепла. Это его успокаивало и в то же время болезненно разрывало душу. — Я тоже люблю тебя, — хрипло сказал он, вздыхая глубоко через рот, — очень, мама. Она перестала дышать совсем скоро перед приходом Вильяма. Кушель медленно закрыла глаза и всё вокруг стало ещё тише, чем до этого. Её руки ослабли в ладонях сына, а грудь перестала вздыматься. Даже не взглянув на мать, Леви всё понял. Он ближе подвинулся к ней и крепче сжал её руки, прижимая к себе и искренне желая найти то самое тепло, отыскать хотя бы один участок, но ничего не было. Леви оставалось лишь мокрыми глазами отрешённо смотреть на мёртвую Кушель. Это конец.***
Ледяной ветер нещадно хлестал по нежным щекам, принося не самые лучшие ощущения, а горячие слёзы, что на морозе чувствовались отчётливее, эти ощущения лишь усиливали. Смерть Кушель, а также её похороны, выпали в не самый удачный сезон. Из-за снега и морозного ветра, на кладбище присутствовало довольно-таки мало людей, в основном самые близкие. Земля была мерзлой, а место не особо удачным, из-за чего могильщику, что хоть и являлся профессионалом своего дела, пришлось поднапрячься, но дополнительной платы он за это не взял. Всё прошло тихо и малолюдно, даже Вильям, что буквально вчера придавался громкой истерике, был тише и незаметней всех присутствующих. Он даже не подошёл к гробу и не взглянул на покойницу в последний раз. Мужчина боялся, боялся, что лишь взглянет на её лицо и снова не сдержит слёз и душевной боли, поэтому оставался в сторонке и молча наблюдал за людьми и происходящим, а в особенности за Леви. Сам Аккерман был невероятно спокоен и без лишних душевных переживаний организовал эти похороны, некоторым могло бы показаться, что он не особо огорчен смертью матери, но самые близкие точно знали, что всё не так, как кажется некоторым. Леви всё это время старался находиться рядом с матерью, а когда пришло время окончательно с ней прощаться, только и стоял возле открытого гроба и вглядывался в её белые очертания лица, будто пытался крепко запечатлеть их в своей памяти, пока в глазах плескалось то ли сожаление, то ли скорбь к умершей. Даже когда гроб заколотили крышкой, когда его опустили в землю, Леви не отводил взгляда и стоял там до последнего. И вот сверху накидали землю и всё закончилось, некоторые стали уходить, подходя к Аккерману и принося свои соболезнования, некоторые также стояли с ним, но вскоре он остался один и неизвестно сколько провёл на морозе рядом со свежей могилой. Кто-то пытался его увести, ведь скорее всего тот успел сильно замёрзнуть, но мужчина лишь вежливо отклонял предложение и продолжал стоять дальше. Более никто его не трогал. Вильям сразу же ушёл, как только женщину окончательно захоронили, он не подошёл ни к Леви, ни к слугам некогда живой Кушель. Не предложил какой-либо помощи и совсем не разговаривал с ними, но и те не были особо им увлечены, каждый был предан своему горю. Андерсон должен был встретится с Мэри вот уже завтра, они собирались пойти на новый каток, что открыли только недавно. До столь ужасающих известий он только и думал о том, как проведёт время рядом с женщиной, которую он беспрекословно полюбил, но сейчас мужчина сомневался — хотел ли он при таком состоянии видеться с нею? Желал ли он того, чтобы она видела его боль? А может быть Вильям лишь испортит атмосферу их свидания и настроение Мэри? Одним словом ему в голову приходила мысль отказаться от встречи, прислав женщине извинения на бумаге, но вскоре он подумал, что с его стороны это будет очень некорректно, поэтому он пришёл к кое-какому другому выводу. Встретив её, Андерсон учтиво поздоровался и попытался завязать неумелый разговор. Видно было, что ни о чём другом, как о смерти близкого человека, он более думать не мог, и Мэри видела, то как он был странен и не похож на себя, но решила промолчать, думая, что во время прогулки его печальное настроение развеется, а спросить о том, что произошло с ним, она не решалась, считая, что залезая в его жизнь, может задеть или обидеть мужчину. На самом катке Вильям был более смягчён и расслаблен, но очевидно не смог вернуть себе весёлого настроя, а натягивать улыбки перед Мэри он не особо желал и считал, что лишь оскорбит её своей неискренностью. Женщина первый раз была на катке и, само собой, первый раз стояла на коньках, в отличие от Андерсона. Тот, нежно придерживая Мэри за руки, учил её стоять и держать равновесие, а затем медленно вёл за собой. Женщина постоянно глядела себе под ноги и страшилась лишь одного намёка на падение. Она неумело двигала ногами и боялась далеко отъехать от мужчины, несмотря на то, как он крепко её держал. Но в один момент, Вильям всё-таки заставил женщину испугаться до чёртиков, когда он отпустил её и отъехал на совсем малюсенькое расстояние, она мгновенно заскользила на месте и в страхе буквально вцепилась в его шею, повиснув и прижавшись. — Не делайте так больше, — пробормотала несчастная и крепко прижалась щекой к его плечу, пытаясь вернуть контроль своим ногам. Больше Андерсон так не делал и каталась она с ним держась лишь за мужские руки. После этого, Вильям снова замкнулся и до конца их свидания напряжение витало над головой мужчины, как он не желал этого скрыть, а Мэри, соответственно, отчётливо ощущала это и начинала сама нервничать. В голову непрошено приходила мысль о том, что она сделала что-то не так и огорчила, тем самым, Вильяма, но вскоре он развеял её угнетающее предположение. В самом конце он не смог больше держаться и когда Мэри, явно волнующаяся, повернулась к нему спиной и собиралась уйти, Вильям кинулся за ней и отчаянно обнял, зарываясь лицом в её плечо. Мэри не испугалась и не собиралась его отталкивать, создавалось ощущение, что она именно это и ждала, и поэтому, также пылко и крепко обняла его за спину, чуть качаясь. — Простите меня за сегодня, я уверен, что это была самая худшая встреча в Вашей жизни! — дрожа голосом, проговорил Вильям, сжимая женское тело всё сильнее, но явно не принося боли. — Какой же я идиот! — Как Вы можете называть себя идиотом! — одновременно строго и ласково проговорила женщина. — Не смейте больше говорить этого, Вы явно не такой и не заслуживаете, чтобы Вас так называли, а тем более Вы сами. Прервав его безосновательные обвинения себя, Мэри сама сжала руки на его спине сильнее и порывалась было поцеловать его в висок, но сдержалась, лишь прикрыв глаза. — На днях умер близкий мне друг, вчера я был на её похоронах, — зашептал он, даже не поднимая от неё головы. — Я чувствую себя отвратительно по многим причинам. Мной завладело чувство горя, сожаления и даже немного стыда. Я порывался отменить с Вами встречу, понимая, что не смогу выглядеть должным образом перед Вами, но с одной стороны понимал, как Вам трудно иной раз выехать из поместья, поэтому мог огорчить Вас. — Если бы я знала с самого начала, то не мучала бы Вас и явно бы не огорчилась отменённой встречи, — тихо пояснила она. — Нет, Вы не мучали меня! Скорее наоборот, я мучал Вас! — Андерсон оторвался от неё, печально и отчаянно взглянул ей в глаза, держа за плечи. Он тяжело задышал, будто готов был разреветься. — Я уже потерял дорого мне человека и не успел сказать того, как я любил его. И я не могу поступить также в отношении Вас, — Вильям волнующе обхватил её щеки, своими ладонями. — Я люблю Вас и полюбил, кажется, в самый первый день нашей встречи, — Мэри окаменела, часто заморгав от волнения, и чуть приоткрыла свои губы. — Я дорожу Вами и не хотел бы Вас также терять, — в глазах его застыли слёзы, а сам он начал качать головой, не выдерживая накал чувств. — Я люблю, люблю, ещё раз люблю и не вижу жизни без тебя. Он прикрыл глаза, пропитывая влагой ресницы. Мэри, что первый раз в своей жизни слышала такие слова, обращённые к ней, забыла как дышать, глядя на его сменяющееся выражение лица. Она замешкалась, отвела взгляда, убрала руки с его спины, а затем вновь взглянула на него. — Вильям… — лишь проговорила она, а затем сама обхватив его лицо, робко, неуверенно слегка прижалась к его чуть дрожащим от чувств губам. Мужчина не опешил, не оттолкнул, а лишь прижался в ответ, на миг забывая о своих горестях и делая тот самый спасительный шаг вперёд. Это был нежный, неуверенный и самый первый поцелуй в их жизни, но такой чувственный, что ответ Мэри было чётко ясен и понятен мужчине.***
Утро было необычайно мягким и тёплым. Долорес, еле придерживая полы своего милого платья, неслась по коридорам поместья, пытаясь не завизжать от радости и предвкушения. Поведение, конечно же, было не подобающим для образованной и статной леди, и если бы гувернантка увидела её, то точно бы строго наказала. Но гувернантки рядом не было, только взволнованные слуги и она сама, да и тем более, такое событие, как можно было здесь сдержать свои эмоции, что били ключом, ведь сегодня приехала бабушка, та самая таинственная женщина, о которой она только и думала, и воображала последние несколько дней, которая чуть ли не снилась ей, которую все ожидали с различным спектром эмоций на лице. Сейчас девушка увидит её, услышит и почувствует запах её духов, которые, как верила Долорес, пахли необычайно прелестно. Это было так волнующе, так трепетало её сердце, что молодая аристократка не могла контролировать своё чересчур возбуждённое дыхание. Слуги расходились, когда только видели бегущую её издалека, не желая быть сбитыми своей молодой госпожой, а та, в свою очередь, даже не замечала их присутствия рядом, ведь её мысли были забиты совершенно другим. Когда Долорес подбежала к двери, она волнующе выглянула из-за стены, пытаясь рассмотреть тех, кто стоял возле входной двери. И она увидела её. Женщина преклонного возраста, стояла в самом начале дома и неторопливо оглядывала роскошное помещение. Отец же стоял рядом и, смотря куда-то мимо неё, что-то рассказывал и объяснял ей, но радости на его лице заметно не было, скорее прикрытый страх с толикой недолюбливания, который, к сожалению, Долорес не замечала. Её родная бабушка выглядела, даже лучше, чем девушка себе представляла. Высокий рост, ровная осанка, стройное телосложение и длинная шея. На ней было аккуратное, красивое и явно дорогое платье нежного цвета, кажется бежевого, а прелестную шею украшало жемчужное ожерелье, что было схоже с серьгами на мочках её ушей. Несмотря на морщины, что были видны на её лице, на открытых по локоть рукам и шее, она выглядела очень красивой и женственной и Долорес начала восхищаться ею с новой необъяснимой силой. Неизвестно сколько бы девушка стояла в своём укрытии, но когда женщина её заметила, Долорес вышла из укрытия и, стараясь держаться ровно, прошла к своей родственнице. Её бабушка сквозь прищурь наблюдала, как девушка приближалась к ней, но спустя пару мгновений расслабилась в лице, аккуратно улыбнувшись своей внучке. — Здравствуй, — сказала она, как только Долорес остановилась возле неё, — я жаждала увидеть тебя, — без капли притворства добавила женщина. Долорес смущённо улыбнулась. — Я тоже, — без приветствия, которое она кажется забыла из-за волнения, сказала девушка. Потом затянулось молчание, отец, чьё присутствие не замечали, и вовсе не подавал каких-либо признаков жизни, смотря куда-то в противоположную сторону, но уж точно не на дочь и тёщу. Он был поглощён своими тревожными мыслями, явно не собираясь делится ими с остальными. Долорес же с восхищением глядела на женщину и жадно запоминала каждую деталь её внешности. В голову напрашивалась мысль: «Похожа ли была моя мать на неё?» — Меня зовут Анна, — разорвала смущающую тишину женщина и легонько улыбнулась. — Думаю ты знаешь, что я являюсь матерью твоей мамы, — Анна будто специально избежала слова «бабушка». — Знаю, — улыбчиво ответила девушка, а затем чуть призадумавшись, сказала, — Ваше имя Вам очень подходит. — Мне приятно это слышать, дитя, — Долорес приятно встрепенулась после этих слов. — А ты Долорес, верно? Девушка закивала и смущённо отвела взгляд, на что женщина нежно усмехнулась. — Нам нужно познакомится с тобой получше, — сказала она, — Ты покажешь мне Ваше поместье? — женщина обернулась на мужчину позади. — Думаю твой отец будет не против. Верно? — после этого «верно» мужчина взглянул на неё и неохотно кивнул. Долорес, не замечая выражения лица отца, сразу же воодушевилась и повела свою бабушку по поместью, согласившись с её предложением и оставив главу семейства позади.***
Изящные пальчики проходили по клавишам фортепиано, отчего прелестное звучание наполняло просторную комнату и заставляло присутствующих блаженно навострить уши. Гувернантка своим привычным тяжёлым взглядом голубых глаз, стояла подле фортепиано и наблюдала за своей воспитанницей, что любезно демонстрировала свои чудесные навыки пианистки Анне. Сама женщина сидела за небольшим столиком и со всей присущей ей грациозностью попивала чай из расписной фарфоровой чашки, слушая исполнение девушки. Долорес выкладывалась на полную и слегка нервничала, хоть и выглядела внешне спокойной. Ей хотелось продемонстрировать своей бабушке самые лучшие свои стороны, чтобы женщина могла восхваляться ею, и с каждым днём это желание выглядеть достойно в её глазах становилось лишь больше. Прошла неделя с её прибытия, и мир Долорес, хоть и не заметно, но чуть сдвинулся. Девушка проводила большую часть времени с Анной и та, кажется, была только рада этому, но после определенных моментов, Долорес начала чувствовать сомнение в груди по отношению к ней, отчего желание видеть её начало постепенно утихать. Но девушка пыталась лишь отгонять данное чувство, не желая разбираться подробно в чём причина его появления, ведь она так её ждала. Анна могла в любой момент уехать и для Долорес было важно запоминать каждую минуту проведённую рядом, ведь неизвестно, что станет потом. Также девушке, к сожалению, было неизвестно сколько бабушка здесь в общем пробудет ещё. Спрашивая её напрямую, та вежливо уходила от ответа и переводила внимание Долорес на другое. Слуги, в том числе и гувернантка, совсем ничего не знали, а спросить у отца… спросить у отца девушка не решалась. С прибытием Анны, он совсем переменился и будто исчез из жизни дочери. Она не видела его, не слышала о нём, а Анна отвечала, что отец просто занят и не может обрадовать их своим присутствием. С каждым днём тревожность по поводу отца лишь усиливалась и Долорес жаждала видеть его больше, чем свою бабулю, но, к сожалению, мужчина продолжал избегать собственную дочь, что на него совсем не было похоже. — Ах, Генри, я и не знаю, что думать, — тихо говорила Долорес, лежа на его коленях и, от желания занять чем-нибудь руки, рвала по маленьким кусочкам травинку. — Она хорошая, но что-то внутри заставляет меня сомневаться в этом. Парень нежно убрал волос с её носа и прошёлся пальцами по виску. — Поразмышляй, может причина в её поведение или в поведение отца? — Не знаю, — проговорила она. — Наверное. Папа стал таким отстранённым, я совсем не понимаю причину его поведения, почему я в один момент стала для него чужой. — Это тоже заставляет меня смутиться, ведь отец души в тебе не чает. — И я о том же, — девушка вздохнула и перевернулась на бок, откинув остатки травинки. Генри принялся гладить её по волосам. — Анна, — продолжила она, — вроде бы так любезна, но она так часто указывает мне на мои ошибки и пытается всё время чему-то научить, что я быстро утомляюсь. Даже моя гувернантка не так часто доводила меня до усталости, как она, — девушка выдержала паузу. — Из-за этого даже проснулось желание доказать, что я на многое способна, несмотря на её утомляющее присутствие. — Ну судя потому, как ты её описывала, неудивительно, что она захочет, чтобы и ты выглядела хорошо. Мне кажется это тот тип людей, которые придумывают свои правила, живут по ним, а потом пытаются навязать эти правила другим. Обычно они не принимают чужого мнения, либо ты соглашаешься с ними, либо не стоит к ним подходить, если против, — предположил парень. — Я ещё не говорила что-то против её слова, поэтому не уверена, что это так. — А ты проверь, — посоветовал Генри. — Думаю проверю, но не сейчас, — Долорес прикрыла глаза и сжала штанину парня. — Я волнуюсь за отца и только он сейчас занимает все мои мысли. — В этом случае ты должна сама узнать причину его отстранённости, раз он совсем не идёт с тобой на контакт. — В том то и дело, что совсем не идёт на контакт со мной. Я нигде не могу выловить его и поговорить. Я даже чувствую себя немного одиноко, — призналась девушка. — Тогда это дело времени. — И сколько же мне ждать, Генри? — устало спросила Долорес. — Не знаю… Долорес не хотела ждать и вновь пыталась выйти на контакт с отцом. Завидев его однажды в фойе, она мгновенно ринулась к нему, но тот, лишь завидев её, вышел за дверь, отчего девушка растерянно остановилась глядя на деревянную преграду. Он снова ушёл. Долорес разозлилась с такой выходки, потом впала в отчаяние, а затем всё-таки решила ждать. — Долорес, — завела однажды разговор Анна, прерывая от дела внучку. — Что? — тихо проговорила девушка, отрывая взгляд от сборника стихов. Они находились в гостиной и женщина изъявила желание послушать в исполнение девушки стихи её любимого английского поэта. Долорес без особых колебаний согласилась и взяв сборник, принялась вышагивать по комнате, голосисто и с выражением читая стихотворение за стихотворением. Анна слушала и что удивительно, ни разу не указала девушке на ошибку. А вот Долорес, читая, особо не думала над смыслом написанного, ей было лишь важно произнести это красиво и достойно, да и тем более такое занятие помогало отогнать мысли об отце. — Ты читаешь просто прекрасно, — улыбчиво сказала женщина, на что девушка сдержанно, но мило кивнула. Видно было, что такая похвала грела ей сердце. — Но могла бы ещё лучше, если бы практиковалась со мной почаще, — лёгкая улыбка девушки мигом исчезла. — Я заметила, что по вечерам ты часто куда-то уходишь, лишая меня своего присутствия, если не секрет — куда? — По делам, — звучало немного грубо, но девушка мигом принялась смягчать тон. — У меня есть дело, на которое я выделяю время. Долорес захотелось скрыть перед ней существование Генри. Угрозы не было, но просто хотелось. — Разве это дело стоит того, чтобы разлучать нас? — елейно запричитала Анна, на что Долорес еле сдержалась, чтобы не скривиться. — Тебе нужно больше учиться и никто, кроме меня, не может дать тебе необходимые знания. Я заметила, что твоя гувернантка совсем бездарна, и в твоём обучение много пробелов. Мне кажется, если бы у тебя не было тяги к знаниям и смышлёности, то ты бы точно походила на какую-нибудь безродную девку. Из её уст слово «девка» звучало неожиданно, но в то же время вызывало отвращение. — Не нужно так плохо отзываться о моей гувернантке, она растила меня с раннего детства и на самом деле дала мне многое, чем Вы думаете. Мне крайне неприятно слышать о ней такие слова, — спокойно парировала Долорес. Анна поджала губы, а затем расплылась в улыбке. — Я тебя поняла, — спокойно ответила женщина, без признаков недовольства, но девушка чувствовала, что та что-то скрывает от неё, но пока не понимала что. Та ночь была безлунной и небо заволокло огромной дождевой тучей. На улице поднялся тёплый, но сильный ветер, что мог легко засыпать глаза прохожих песком. Но Все сидели по домам. Кто-то спал, кто-то дожидался, когда начнётся дождь, а вот Долорес была тем, кто не спал и кто не ждал начала ливня. Лёжа в постели, она глядела сквозь темноту на пустой графин из-под воды и чувствовала, как сухо становилось в горле. Служанка, что укладывала её сегодня, совсем забыла наполнить графин водой на ночь, и теперь Долорес мучала ночная жажда, а доступа к воде не было. Полежав, проворочавшись, она всё же решила, пройтись по поместью и найти хоть какую-нибудь прислугу, чтобы те налили ей воды, иначе этой ночью она не уснёт. Долорес, встав, накинула на себя длинный халат, а затем неторопливо двинулась за пределы спальни. Мысли снова ушли к отцу, к последнему разговору с Генри и к осознанию, что бабушка, которую она воодушевлённо ждала тогда, сейчас её раздражала. Она больше не видела изящества и благородства в ней. Теперь она видела в ней снобизм и напускную любезность, которую не замечала в начале. Ей больше не хотелось видеться с нею и выслушивать о том, что она недостаточно хороша. Во всём она, чёрт возьми, хороша! И не нужны ей новые нравоучения в лице Анны. — Она всё ещё ребёнок, — раздался приглушённый голос отца в одной из двери, мимо которых проходила Долорес. Девушка резко остановилась, прислушиваясь к его голосу сквозь темноту. Сердце бешено заколотилось от осознания и она тут же бросилась к источнику звука, шурша полами халата и шлёпая босыми ногами. Долорес так давно не слышала его голоса, что ринулась туда при первой же мысли, желая не упустить шанса поговорить с ним. Она была уверена, что отец не выгонит её из комнаты, а лишь сдастся и поговорить наконец-то с нею. Казалось бы, момент идеальный, но подойдя к двери и, задержавшись, чтобы усмирить волнение, застыла, неожиданно услышав голос Анны, что совсем не был любезным и нежным. — Она сейчас чуть младше моей дочери, когда та выходила замуж за тебя, — с неприкрытым отвращением говорила женщина, и Долорес насторожилась сильнее, чувствуя, что сердце бьётся теперь уже явно не от приятных чувств. — И всё же ты не можешь так поступить с нами, — с более умоляющим тоном заговорил мужчина, а вскоре послышался глухой стук. Девушка вздрогнула от звука и испугалась. Ей показалось или отец и вправду ударил Анну? Долорес сглотнула от тревоги, а затем робко приоткрыла дверь, лишь глазом заглядывая во внутрь. Сейчас ей было важно, чтобы её не заметили. То что она увидела, поразило её в большей шок, чем мысль о том, что папа мог поднять руку на женщину. Он стоял на коленях, сжимая полы её платья, и тяжело дышал. Оказалось, глухой стук был от того, что он упал перед женщиной на колени. — Могу, я обещала, что отомщу тебе за всё, что ты сотворил с моей дочерью. Моя месть была вопросом времени. Я долго вынашивала идею, как испортить тебе жизнь, пока не вспомнила о том, что у тебя растёт прелестная дочь, которую ты безмерно обожаешь. — Она также дочь моей жены, то есть Вашей дочери, почему Вы упускаете этот факт?! Не думаю, что она бы позитивно отреагировала на Ваши действия! — неожиданно взревел отец, а лицо Анны исказилось злостью. — Я не собираюсь признавать это отродье её дочерью и своей внучкой! Она полнейшая ошибка, как и Ваш брак, как и Ваша липовая любовь! Ты запудрил мозги моей дочери, насильно заставил выйти замуж за себя, а затем убил её! — Это неправда, всё неправда! — вскричал он. — Я никогда не заставлял, никогда не убивал, я любил её, а она любила меня, — на тон тише, будто вымученно сказал он. — Она по собственной воле вышла за меня замуж, она захотела этого ребёнка, хоть и была уверена в своей смерти. Это она определила свою судьбу! Не я или кто-то другой! — снова закричал мужчина. Анна не могла этого слушать, все её эмоции выражались ярким пятном на её морщинистом лице. — Признайте тот факт, что она сбежала от Вас и Вашего липового жениха, которого Вы ей сулили в мужья! — Не признаю! Не признаю! — заверещала она, отчего её жемчужные серьги лихорадочно затряслись в воздухе. — Она бы никогда не сбежала от меня по собственной воле! — женщина отпихнула его и отошла к двери. Настороженная и напуганная Долорес отступилось в страхе, но Анна более не подошла ближе, а лишь повернулась к ней спиной, закрывая собой встающего на ноги отца. — Я сделаю то, что задумала, это сделка не должна отмениться, и ты, — прошипела она, тыкая в него от злости указательным пальцем. — Не в праве что-то решить, ты никто и не можешь управлять судьбой собственной дочери. Я выше тебя, я сильнее тебя, — она застучала кулачком по груди, отчего ожерелье зазвенело. — Так что почувствуй тоже самое, что почувствовала я, лишившись единственной дочери! Этим выкриком, Анна казалось бы завершила столь эмоциональный разговор полный ненависти, но спустя молчание тихо, но очень твёрдо добавила: — Она выйдет за него замуж, и Долорес никто спрашивать не будет. Девушка вздрогнула, а глаза широко раскрылись. Прижав ладони ко рту и громко засопев от недостатка кислорода, она как ума лишённая стала отступать назад, не отводя взгляда от спины Анны. Стены вокруг мгновенно поплыли, а в глазах образовались отчаянные и гневные слёзы. Так вот для чего она приехала! Вот для чего она играла весь этот спектакль! Чтобы использовать её в качестве мести и разрушить жизнь. Девушке хотелось разреветься, прямо здесь на полу, и громко закричать от осознания всего сказанного, но она не позволила себе этого сделать, не желая унижаться. Дошла она до комнаты будто бреду и, упав в постель, заплакала. Сначала она задалась вопросом, почему отец молчал, а потом поняла почему. Он заранее знал, что не сможет ей помочь, оттого стыдился и ненавидел себя за беспомощность и предательство по отношению к дочери. Он просто не мог видеть её, ведь чувствовал себя разбито и мерзко лишь при её виде…***
Тихое утро, после гневного ночного ливня наступило. Долорес не сомкнула глаз за всё это время и выглядела ужасно разбитой, оттого в ней затаилась злоба. Анна пришла к ней ближе к десяти утра, когда услышала от слуг, что девушка отказывалась выходить из спальни на завтрак. — Дорогая, ты заболела? — вернулась та елейность, которую Долорес было невыносимо слушать. — Не молчи, я сама вижу, твоё лицо ужасно бледное, а глаза красные. Но молодая госпожа сжала зубы, руки чуть задрожали, но она злостно сжала их в кулаки, а затем потупила тёмный от ярости взгляд в стену. — Я слышала Ваш разговор с отцом. Слышала всё в точности, впитала каждое Ваше отвратительно слово, — сквозь зубы говорила девушка. Вся елейность Анны мигом исчезла и она тяжело посмотрела на Долорес. — Хорошо, не нужно будет потом перед тобой распинаться и видеть твои слёзы, — холодно ответила женщина. — Я не выйду за того, о ком Вы думает, — стараясь придать голосу холодности, произнесла девушка. — Мне плевать, я тебя не спрашивала, хочешь ты или нет. На её словах Долорес резко ударила кулаком по постели и с ненавистью посмотрела на Анну. — Я сказала нет! — властно прокричала она. — Ах ты мелкая девчонка! — лицо женщины исказилось в злобе от такого неповиновения и она буквально налетела на девушку. Анна крепко схватила её за волосы и начала трясти в разные стороны, отчего Долорес завизжала от боли, схватившись за её запястья, дополнительно пиная её ногами, чтобы отбить яростную женщину от себя — Отпусти, отпусти! — визжала несчастная, плача. — Не отпущу, — прокричала женщина в ответ. — Ты, малолетняя дрянь, больше не имеешь голоса и тем более не имеешь права так разговаривать со мной. Почувствовала себя главной? Тогда я опущу тебя с небес на землю. Анна принялась расцарапывать ей щёки, отчего Долорес закричала истошнее и страшнее. — Ну же, скажи, что тебе жаль, — девушка качала головой, заливаясь слезами. — Скажи! — давила она — Мне жаль, мне очень жаль, очень жаль! — кричала она в лицо мученицы. После этих слов, ярость женщины исчезла и на её место пришло холодное презрение. — Вот и сделан первый твой шаг к усмирению дерзкого пыла. Будем учиться дальше, если ты будешь плохо вести себя. Долорес не слышала её. Она вся растрепанная и униженная уткнулась лицом в одеяло и громко выла, оплакивая своё положение. Анна ушла, оставив девчонку уже на растерзание истерики, которая продлилась до глубокого вечера, обернувшись позже опустошением.***
При первой же возможности, она побежала к нему. К своему любимому и дорогому человеку. Она бежала спотыкаясь и задыхаясь от слёз, но добежала, кинувшись в спасительные объятия. — Долорес, почему ты плачешь? — волнительно спросил Генри, обхватывая её расцарапанное лицо в свои руки и ужасаясь от увиденного. — Генри, — завыла она, искривив лицо в истерике. Солёные капли текли по его рукам, а он пытался вытереть их все, чувствуя, как душа его разрывается от её возгласа и внешнего вида. Она плакала долго, буквально кричала, пока не упала на него без сил. Долорес иногда всхлипывала у него на груди, пока тот крепко прижимал её к себе и хмурился при каждом её неровном вдохе. Он ждал, когда девушка сможет говорить. — Я выхожу замуж, — наконец-то призналась она и снова скривилась в приближающейся истерике. — К сожалению не за тебя, а за другого, — эти слова дались ей очень тяжело. Генри побелел от её слов, становясь как лист бумаги, а затем заставил её посмотреть на себя. — Как так, — еле шевеля губами произнёс он, желая, чтобы всё это оказалось неправдой. Но Долорес стыдливо покачала головой, увела взгляд и крепче прижалась к нему, боясь, что сейчас любимый человек ускользнёт от неё. Тогда он понял, что она не шутила. — Я придумаю что-нибудь, я смогу этого избежать, просто жди меня завтра в то же время и на том же месте, прошу, — молила она. И ему оставалось лишь кивнуть, целуя в её тёмную макушку и поглаживая её дрожащие плечи. Сквозь окно просвечивал золотистый луч, задевая фигуру отца, что с ужасом и болью смотрел на плачущую дочь. — Папа, пожалуйста, — Долорес опять молила. — Не бросай меня. Сделай что-нибудь Но отец сжался, крепко зажмурил глаза и с болью на лице отвернулся от неё. Он был бессилен. Тогда её мир рухнул вновь, но она не отчаялась до конца, оставался только Генри, единственный человек, что не отвернулся от неё. Но рванув к нему, на следующий день, его не оказалось на месте. Не веря, что он мог не прийти, она просидела там до глубокой ночи, пока служанки не нашли и не её увели обратно в поместье. Так произошло и на следующей день, потом снова, а затем её и вовсе перестали выпускать из поместья. Генри бросил её, как и все остальные.