Лучшее худшее Рождество

      Легко бросаться в огонь, когда тебя кто-то останавливает. В глазах врачей, медсестёр, любого пациента я видела сильную духом, волевую девочку, которую все знали, как стойкого оловянного солдатика. Она с беспрецедентной выдержкой принимала удар за ударом, словно была несокрушима под чередой любых снарядов, летящих прямо в цель. Отважно бросала вызов страхам и ненавистно сражалась с горем.       Но всё это было не по-настоящему… Она наступала, а потом кто-то выкидывал руку, преграждая ей путь. Все эти восхищённые взгляды давали ложную уверенность в том, что ей хватит силы отвоевать своё место под солнцем. Но она знать не знала, как это вступить в реальную борьбу, столкнувшись со своими демонами лицом к лицу, когда никто не будет отдёргивать за рукав и просить вернуться в постель.       Теперь есть только ты и твоя боль. Ты остаёшься с ней один на один…       Где же ты, отважный герой, что бездумно отвергал любую помощь? Почему в отражении я вижу малодушную дуру, которой не хватило ума рассчитать свои силы?       Глупо… Я думала, что, приняв помощь, стану уязвимой, слабой, но одиночество убедило меня в обратном. Я такая априори. Теперь я считаю, что моя смелость заключалась в другом. Поддержку нельзя отвергать, особенно, когда не знаешь, что тебя ждёт. Нет, я не сильна, я — глупая.       Шёл третий день моего проживания в своей пустой и ставшей за этот месяц чужой квартире. Остаток первого дня я, конечно же, провела в домашних хлопотах, уборке, стирке, и бесконтрольных рыданиях, стоило только на глаза попасться вещам, что ещё не так давно принадлежали родителям. Второй — просто в рыданиях и бездумному скитанию по комнатам. Дело близилось к затяжной депрессии. Я это знала. Я это чувствовала…       Мои жалкие попытки впихнуть в себя хлопья с молоком и рваный сон по 10 минут пару раз за день было сложно называть нормальной жизнью. В общем, есть мне не хотелось, а спать, хоть и хотелось, но не получалось.       За всё тем же глупым хождением по территории ещё когда-то тёплого семейного гнёздышка я стопорюсь у большого зеркала в гостиной. От прежней Александры Брайт наверняка осталось только имя, потому что в отражении я видела лишь её серую копию с опухшим бледным лицом и синевой под глазами, со спутанными, торчащими в разные стороны русыми волосами, в запятнанной когда-то маминым пуншем майке и растянутых на коленках пижамных штанах.       Может, хотя бы переодеться и расчесаться? На мой взгляд, уже нехилый такой шаг навстречу к новой жизни.       Трель дверного звонка заставляет испуганно передёрнуться. Кого там ещё черти принесли?!       Открываю дверь, даже не удосужившись предварительно заглянуть в глазок. Дурак с фантиками… Странное чувство, я вроде бы даже успела призабыть о нём за период своего самобичевания, но в тоже самое время рада, что он сам напомнил о себе.       Признаться честно, наше странное знакомство дало мне возможность хотя бы пару часов нормально функционировать в стенах своей квартиры. Под «нормально» значит без истерики. Ему удалось неплохо так встрепенуть мою психику, чтоб мысли о кончине родителей пусть и ненадолго, но перестали бежать красной строкой в моей голове.       Джастин, так ведь его зовут, стоит в дверном проёме всё также по-идиотски улыбаясь, но, кажется, словно уже не так раздражающе. В его руках два картонных стаканчика, содержимого которых я не вижу из-за крышечек сверху, но могу смело предположить, что это кофе. — Мне нельзя кофеин, — констатирую я, оборонительно складывая руки на груди. — И тебе доброе утро, Александра, — добродушно произносит он вразрез моему извечному ворчанию. — Ты просчиталась. Чай с мелиссой.       Он победно всучивает мне теплый стаканчик в руку. Такое чувство, будто этот жизнерадостный придурок собрал на меня досье.       Нет, Брайт, это ты спятила. Поздравляю, у тебя паранойя. — Ты, извини, что постоянно вторгаюсь в твоё личное пространство, — он неловко потирает шею. — Просто хотел сделать приятно, в счёт нашего прошлого инцидента. Да и просто убедиться, что ты в порядке. Ты уже вторые сутки не выходишь из дому. — А ты что, за мной следишь? — я выжидающе выгибаю бровь, следя за тем, как на его лбу образуются морщинки. — Ладно, расслабься. Я уже поняла, что не отделаюсь от тебя. Проходи.       Я приглашаю его в дом. На этих словах мне даже удаётся выдавить из себя жалкое подобие улыбки. Буду считать данный факт феноменальным прогрессом. Я не знаю, что сподвигло меня на такой радикализм, но почему бы не разделить этот стаканчик чая в его обществе? Я где-то слышала, а может читала, что лучшее лекарство — люди. Может, общение с ним тоже окажется каким-то аспирином? — Не хочу, чтоб ты думала, что я сталкер, — он садится за круглый кухонный стол, продолжая разговор. — Просто в силу переезда слишком много ошиваюсь в подъезде.       Он вспрыскивает смехом, от чего я странно кошусь на него. — Чего ты ржёшь? — громогласно возмущаюсь я, чуть не сорвавшись к зеркалу.       Да, я выгляжу дерьмово, но это не повод так откровенно насмехаться. — Забавно, купил квартиру, чтоб шататься по подъезду, как беспризорник, — разъясняет парень, предварительно скашлянув остатки смеха в кулак.       Я хмурюсь, а потом и сама странно улыбаюсь. Ну и чувство юмора, конечно.       Он потешный… — Сложно даётся переезд? — спрашиваю я, так и не сев рядом.       Стою упёршись бедром о столешницу кухонного гарнитура и потягиваю ещё горячий чай. Вот чёрт, он даже с сахаром угадал, хоть и ставить его, предварительно не спросив, дурной тон. — Так уж получилось, что маме нельзя физически нагружаться, а сестрёнка ещё маленькая для подобного, поэтому приходится пока зашиваться в коробках и вещах одному, — он тоже делает глоток и покручивает картонный стаканчик в руке. — Не думала, что ты переехал с семьёй, — я поджимаю губы, хмурясь от накатившей тоски. — Так и знал, — он цокает языком, смиряя меня неоднозначным взглядом. — О чём ты? — Маменькин сынок. Ведь ты об этом подумала? — в его голосе нет злости или раздражения, просто лёгкое разочарование.       А ведь и вправду, смотря на него можно спокойно подумать, что он переехал с молодой женой, но уж точно не с мамой. Но я задумалась не о том… У него есть семья. — Нет, это ты об этом подумал, — фыркаю я, отставляя стаканчик в сторону, и раздражённо складываю руки на груди. — Всё сказал? Или упустил что-то важное?       Не знаю, почему, но я обижаюсь на него. Нет, я зла, чертовски зла. Он не имел никакого права делать поспешные выводы. — Мне, наверное, пора, — он слегка стушевался под резкой сменой моего настроения.       Да, я больше не благосклонна к тебе.       Я уже вот-вот готова с громким треском выпроводить его из своей квартиры, демонстративно захлопнув дверь, но Джастин замирает на пороге. — Чуть не забыл, — произносит тихо парень, повернувшись в пол-оборота. — Мы празднуем новоселье. Будем рады, если ты придёшь. Сегодня, в 5 вечера.       Он не ждёт ответа, просто уходит, оставив какой-то странный осадок своей грустной улыбкой. Не знаю, как мне реагировать на подобное предложение. Но что бы то ни было, мне не хотелось расходиться с ним на такой ноте.       Я даже боюсь задумываться, на что ещё способен этот парень. Его спонтанное появление заставляет меня отложить своё моральное разложение и продолжать жить. Да, через своего рода раздражение, недосказанность, но он это делал, он возвращал меня к жизни и, более того, у него это отлично получалось.       Ведь это из-за него я открыла свой гардероб, задумавшись над более презентабельным внешним видом, отыскала запылившуюся косметичку и даже приняла душ. С ума сойти, правда? Я превращаюсь из раскисшей массы в нормального человека… Но для меня это была победа. Победа — смотреть на своё отражение и не видеть мертвых глаз.       Мне даже пришлось выйти на улицу всё ещё благодаря моему новому соседу. С одной стороны, какого хрена? А с другой — спасибо…       Покупка чайного сервиза увенчивается успехом. Я понятия не имею, что нужно дарить на новоселье, но родители хорошо воспитали меня, чтоб я не пришла в новый дом с пустыми руками. Сверяюсь со временем, всё-таки опаздывая на пару минут, но думаю, что это не критично. Совсем растеряла пунктуальность со своей вынужденной медлительностью.       Заминаюсь у соседской двери, с внутренним сомнением нажимая на кнопку звонка. Не знаю, откуда берётся нехарактерная для меня нерешительность, что заставляет нервно покусывать нижнюю губу. Меня всё ещё заботит ситуация с Джастином. Он не объяснился, я вспылила. Хочется поругать себя за подобные припадки, но дверь напротив отворяется.       На пороге меня встречает женщина лет сорока. У неё добрые глаза и аккуратная собранная причёска. Это первое, что крепко впечатывается в мою зрительную память. Да и в целом, выглядит она хорошо, но болезненная бледность говорит словно сама за себя. Мы переглядываемся пару секунд, одарив друг друга лёгкими улыбками. — Александра, верно? — спрашивает она, снисходительно изучая меня. — Да, верно, — мне кажется, даже мой голос как-то смягчается в разговоре с этой милой женщиной, не говоря уже о взгляде. — Патриция, будем знакомы, — она протягивает мне немного подрагивающую ладонь для рукопожатия, и я тут же вторю ей. — Но можете звать меня просто Пэтти. — Тогда, просто Алекса, — я отпускаю её ладонь и вручаю свой скромный презент. — С новосельем вас. — Благодарю, — женщина обнажает идеальный ряд зубов, отступив от дверей, как бы приглашая внутрь. — Не стойте в дверях, милая. Проходите.       Ещё с коридора меня встречают не разобранные коробки и общая необжитость пространства, что вполне нормально для людей, что въехали несколько дней назад. Начинаю разуваться. — Джастин, встреть гостью. У меня ещё есть дела на кухне, — негромко кричит Пэтти с порога и тут же удаляется дальше по коридору.       Становится как-то неловко, что ли, пока я в одиночестве продолжаю снимать верхнюю одежду, думая, как бы уместно объясниться с парнем, но вихрь детского смеха едва ли не сметает меня с ног. — Джастин хоть и жуткий врунишка, но про тебя не соврал. Ты, правда, очень красивая, — маленькая девочка с двумя длинными хвостиками с интересом наблюдала за мной без какого-либо стеснения. — София, прекрати смущать нашу гостью, — в коридоре тут же появляться Джастин, смиряя меня удовлетворённым взглядом.       От желания как-то сгладить наш утренний разговор не остаётся и следа. Хочется прописать ему знатного пинка за то, что стоит эдакий Аполлон и выбивает своей совершенно идиотской улыбкой весь воздух из моих лёгких. А ведь знает, что недурен собой и совершенно этого не скрывает, паршивец.       Странно, что мне только сейчас удаётся рассмотреть его внешнюю привлекательность. Но так бывает, особенно когда мужская красота — это последнее, что может заинтересовать. Сейчас меня вообще мало, что интересует.       Хочется побыстрее оправиться, но получается откровенно дерьмово… — Позволь, — я и не замечаю, как Джастин оказывается возле меня, забирая снятое пальто с моих рук. — Я уже успел подумал, что ты не придёшь. — А может, думать — это не твоё? — я вопросительно выгибаю бровь, едва скрывая рвущуюся наружу улыбку.       Парень не спешит что-то отвечать, только шлёт в ответ одобрительный взгляд светлых карих глаз.       Между нами образуется тесный контакт, пока он обхаживает меня по всем правилам этикета. И в этом было что-то по-своему интимное и личное. Я уж не знаю, что сумело навеять на меня этот морок, где я так легко поддалась его обаянию. Может, легкий ненавязчивый шлейф его духов? Или его полушепот, который напоминал мурлыканье пушистого домашнего кота?       Он не заставляет меня долго торчать у порога и проводит к столу, что накрыли ещё в необставленной гостиной. Количество стульев меня настораживает, наводя на вопрос: — А что больше никого не будет? — Так уж вышло, — в гостиную входит Петти с большой тарелкой благоухающего мясного рагу. — Преддверие Рождества, всех поглотили праздничные хлопоты.       Всё же хорошо, что я решила прийти. Почему-то не хочется, чтоб хорошая семья праздновала новоселье в одиночестве.       Женщина кладет блюдо в центр стола и радушно приглашает всех присесть. Несмотря на то, что квартира была ещё полупустой, она кажется мне куда уютнее моей. Оказалось, что дело тут всё-таки не в мебели. Хоть обложись ты комодами и диванами, но, если в душе зияет пустота, тебе будет паршиво везде, где бы ты ни был. — Алекса, расскажешь, чем занимаешься? — Пэтти заводит беседу, накладывая себе в тарелку пару холодных закусок. — А Джастин пока нальёт вам вина. — К сожалению, не могу составить Джастину компанию. Мне нельзя спиртное, — я машинально отодвигаю в сторону бокал. — Тогда, апельсиновый фрэш? — парень в ответ на мой протест тут же откладывает откупоренную бутылку в сторону и берется за кувшин с оранжевой жидкостью. — Да, спасибо, — отвечаю я на его предложение и прикусываю губу, подбирая ту информацию, которую необходимо знать моим соседям. — А насчёт моей жизни, в нет ничего примечательного. Мне 22. Я сейчас должна заканчивать обучение в своём университете, но по состоянию здоровья пришлось взять академический отпуск до конца учебного года.       Я поджимаю губы, стараясь не копаться в своей жизни слишком обширно. Мне не к чему вспоминать все детали, а им тем более не нужно чужое горе. — Да, здоровье такое нестабильное. Нет никаких гарантий. Я вот, пару месяцев назад и подумать не могла, что стану такой беспомощной, — светлое лицо Пэтти приглушает грустная улыбка. — Мам… — русоволосый мягко смотрит на неё.       Мне словно током прошибает от осознания. Он живёт с мамой, потому что, в силу проблем со здоровьем, она не может жить одна. Становится ещё более стыдно за ту сцену на кухне. Когда собственная боль разрывает в клочья, ты становишься слепым… Ты не видишь чужой боли. — Но ничего, — женщина игнорирует слова сына. — Реабилитация не вечна, так что скоро всё станет как прежде.       Патриция, только сейчас обратившая внимание на сына, вновь начинает лучезарно улыбаться. Джастин отвечает ей тем же. Они с такой любовью смотрят друг на друга, что я ненамеренно вспоминаю мамины глаза. Я бы многое отдала, чтобы иметь возможность тоже вот так в них посмотреть, но ни одни сокровища мира не дадут мне этого шанса. Новая истерика настигает очень не вовремя, но Пэтти, будто ощутив это, сдвигает вектор разговора. — Не будем о грустном. Алекса, почему ваша тарелка всё ещё чистая? Пора исправляться, — женщина говорит это мягко и ненастойчиво, но что-то поистине родительское проскальзывает в её словах. — Софи, доченька, скорее за стол, рагу уже остыло.       Тёплая семейная атмосфера совершенно незаметно затягивает меня, да так, что мне впервые удается нормально поесть. Слишком личные и болезненные темы больше не поднимаются. Я чувствую себя почти обычно. Но я не могу остаться тут навсегда. Нужно идти домой, где меня больше никто не ждёт. — Спасибо, Пэтти, за такой радушный приём, — произношу я, накинув на себя пальто. — Это тебе спасибо, что скрасила наш вечер, — женщина заключает меня в мягкие объятья на прощанье. — Заходи к нам в гости. Мы будем только рады. — Мама, можно мне ещё кусочек торта? — маленькая Софи стремительно уводит Пэтти, помахав мне рукой.       И я понимаю, что мы с Джастином вновь остаёмся один на один. — Твой коварный план? — негромко спрашиваю я, кивну в сторону кухни, куда девочка увела хозяйку дома. — Думаешь, я бы не нашёл другой возможности поговорить с тобой? — он улыбается.       От него веет теплом и уютом. Возникает странное желание утащить его с собой. Куда угодно, это не важно, лишь бы и самой чувствовать то же самое. — Я хотел извиниться за испорченное утро. Мне жаль, что так вышло. — Ты не виноват. Это я не так поняла. Всё нормально, — всё, что мне удаётся выдавить из себя.       Может, я бы и хотела сказать что-то ещё, но все слова и эмоции словно иссякли. Видимо, я превысила свой лимит на сегодня. — Тогда, до встречи, Александра Брайт, — он слегка приподнимает голову, заведя руки за спину. — До встречи…       За порогом квартиры Биберов мне становится ещё хуже. Я словно с тыла сразу вышла на поле боя, попав в самый центр сражения. Что, если я не хочу возвращаться в свой дом? Что, если в нём теперь поселилась смерть?       Меня одолевает эгоистичная разрушающая злость.       Хренов дурак с фантиками, почему ты пахнешь, как домашняя выпечка, а я — больничными стенами? Почему ты теплый, как плюшевый плед, а я — холодная, как могильная земля?       Но гнев отступает, сменяясь сокрушительным бессилием. Хочется выть волком, пока пустота разрастается подобно пустынным пескам, неизбежно и стремительно. Наступает такой момент, когда ты уже не различаешь границ боли, её оттенки. Она просто есть, живёт внутри тебя смертельным ядом и травит медленно, но так верно, зная, что однажды достигнет цели. Сломает или убьёт…       Грузно оседаю на первой ступеньке бетонной лестницы и остервенело накрываю лицо ладонями. Без препаратов слёзы всё труднее контролировать точнее, вообще не получается. Всё смешивается, сливается, превращаясь в неразличимое месиво. Наступает логичный апогей, когда я начинаю бить по бетону под собой. Я хочу заглушить боль внутри ноющими и саднящими руками. Но лучше не становится, только ступенька начинает окрашиваться мазками свежей крови.       Как ты докатилась до такого, Александра Брайт?       За спиной хлопает дверь. Я ёжусь, словно и вправду способна выпускать наружу иголки. Я знаю, что это он… Почему этому придурку не сидится дома? — Александра, ты в порядке? — Джастин говорит, я замираю, будто так он действительно оставит меня в покое. — Что-то случилось?       Он садится рядом, протягивая мою шапку, что я, видимо, забыла у него. Я молчу, яростно выдернув её с его рук. — Спасибо, а теперь вали к чертям. Здесь не на что глазеть, — саднящее горло едва выдает звук, пока я, как нашкодивший ребёнок, прячу повреждённые ладони. — Ты что творишь? — он смотрит на меня ошарашено, хватая за запястье.       Ну давай, посмотри на меня осуждающе. Сделай хоть что-нибудь, чтоб я возненавидела тебя, парень!       Но его совершенно не заботит моя внутренняя паника. Он смотрит с пониманием, словно сам не раз так делал, словно не будет ругать за подобную слабость. Смотрит своими светло-карими глазами, а я чувствую себя обнаженной перед ним и не хочу закрываться, как это обычно происходит. — Месяц назад я потеряла своих родителей. Они погибли в автокатастрофе. Они погибли, а я выжила. Они погибли, а я не знаю, как жить дальше. Мне так больно, — ком в горле перерастает в рыдание, что больше невозможно сдерживать, и мои рваные всхлипы эхом гуляют по лестничной клетке.       Джастин аккуратно тянет меня за кисти к себе, и я так легко поддаюсь ему, прижимаясь к теплой груди. Чувство, будто он пригласил меня под зонтик, когда внезапно сорвался ливень. Будто есть в нём что-то похожее, одинаковое, что-то, что сроднило нас за эти жалкие секунды. — Всё наладится, Алекса, — он успокаивающе гладит меня по голове, пока я ещё сильнее льну к нему, сильному, спокойному, как столетний лес. — Я так хочу спать, — обессиленно шепчу я куда-то в ворот его тонкого свитера. — Пойдём? Я проведу, — так легко предлагает помощь, словно ему нравиться возиться со мной сопливой и беспомощной.       Я инстинктивно встаю, воспринимая реальность слишком туманно. Мы заходим в мою квартиру, а после и в спальню, и я сразу ретируюсь, когда вижу свою идеально заправленную кровать: — Я не буду. Мне страшно.       Я пячусь назад, но Джастин мягко перехватывает мои плечи, не давая уйти. — Я буду рядом. Ложись, — его шёпот был особым снотворным, что так легко уложил меня в постель.       Тяжёлые веки под собственным весом закрылись быстро. Я почти сразу засыпаю, но сквозь сладкую дымку подкрадывающегося сна, навеянного его размеренным дыханием рядом, чувствую, как он трепетно омывает мои руки мокрым полотенцем. Его присутствие создаёт иллюзию безопасности, и я позволяю себе расслабиться, хоть на время выйдя из состояния конфронтации. Мне почти ничего не снится, но я отчётливо слышу перекличку зимних птиц, как тогда, оглушённая столкновением двух машин на трассе.