Лучшее худшее Рождество

      У меня было достаточно времени, чтобы провести тщательную работу над ошибками.       Какой нужно было быть дурой, чтобы привести в дом едва знакомого тебе человека и заснуть?..       У меня было достаточно времени, чтобы перебрать весь список самых изощрённых оскорблений для собственной персоны.       Ты просто несусветная идиотка, Александра Брайт! Видимо, при сотрясении у тебя отбило последние остатки твоего мозга.       У меня было достаточно времени для того, чтобы развить в себе одни сомнения и, искоренив их, тут же взрастить другие.       Он предоставил мне много времени…       Весь последующий день после той ночи, он так и не объявился. Мне казалось, что люди после подобного сближаются, а не сбегают.       Его резкое исчезновение развило во мне какую-то новую стадию шизофрении. Я судорожно проверяла наличие всех возможных ценностей в своей квартире, включая банковские карты, немного налички, что лежала на прикроватной тумбе, золото и остальную ювелирку, но всё было на месте. Ничего не пропало. Пропал только Джастин…       Почему же я не пошла к нему домой? Ну или хотя бы не постучалась в стену?       Всё просто. Может здравый смысл и покинул меня после аварии, но вот гордость всё ещё осталась при мне. Я не привыкла бегать за людьми. Ушли, ну и пожалуйста, никто не держит. Но с Джастином так не сработало.       Зачем приручил меня, как бездомного котёнка, и тут же вышвырнул словно я тебе вовсе не нужна?       А может и не нужна?       Между всеми этими метаниями я много спала. Спала и не могла проснуться, словно пыталась возместить себе эти три бессонных дня. Усталость взяла измором и оказалась сильнее любого желания, а я просто поддалась ей. Буквально дорвалась до сна, как в детстве до любимых конфет. Но мне нужно отдыхать, ведь я всё ещё была в стадии восстановления.       Наступило утро следующего дня. Оно было не лучше всех предыдущих, но крепкий здоровый сон явно пошёл на пользу. Кухня встречает меня уже привычной пустотой, с которой я вроде бы даже смогла смириться. Завариваю себе травяной чай, хотя была бы не против огромной чашки какого-нибудь капучино, но приходится довольствоваться кипятком с сомнительным ароматом.       Размешивая одну ложечку сахара в чашке, задумываюсь над тем, чтобы пойти на осмотр сразу после Рождества. Такое обилие сна, честно говоря, испугало, напомнив мне тяжёлую месячную реабилитацию.       Уныло смотрю в окно с осознанием, что уже завтра сочельник. Улицы пестрят огнями, мишурой, праздничным настроением, от чего контраст с обстановкой моих дел ощущается ещё сильнее. Не хочу украшать квартиру, не хочу праздновать, не хочу этого дурацкого Рождества.       Как быстро приоритеты меняются, ведь еще год назад я с трепетом ждала этот праздник. Хлопотала с мамой на кухне, целую неделю наводила порядок в каждом шкафчике, в каждом углу, а сейчас мне бы хоть в себе порядок навести. Нет ничего хуже одинокого Рождества, когда знаешь, каким оно должно быть и каким оно поистине было. А сейчас нет ничего… Только воспоминания, что когда-то жизнь была прекрасной.       Вновь звучит трель дверного звонка, и мне кажется, это становится какой-то дурной традицией. Уверена, Нора пришла меня проведать, а ещё уболтать провести Рождество в кругу её семьи. Плетусь к входной двери, всё ещё потягивая горячий чай.       Но на пороге меня ждёт не Нора… Дурак с фантиками. А вот это и вправду уже какая-то дурная традиция.       Злость во мне поднимается так резко, как пар во вскипевшем чайнике. Явился, сукин сын, и лыбится, будто ничего не случилось.       Я молча тянусь к ручке двери, закрывая её прямо перед его носом, беспристрастно и так демонстративно отпив немного содержимого чашки, словно мне правда нет никакого дела к его внезапному появлению. Но он реагирует быстро и тут же перехватывает уже почти закрытую дверь. — Эй, ты чего? — спрашивает Джастин, несильно дёрнув за дверную ручку. — Я чего?! Это ты чего, парень? — моему терпению приходит конец, и я яростно распахиваю эту бедную дверь, что стала случайным свидетелем нашей перепалки. — Тебе что, здесь мёдом намазано? Или ты двери путаешь? Если ты забыл, твоя справа. Так что, катись. — Да что с тобой, Алекса? — опешив, спрашивает кареглазый, явно ожидавший более тёплого приёма. — Ты сегодня заделался генератором тупых вопросов? — я откладываю чашку на комод рядом и по привычке складываю руки на груди. — Дело в том, что с тобой, Джастин. Корчил из себя мать Терезу, а потом взял и тут же исчез. Будто тебя ветром сдуло. И теперь тебе ещё хватило наглости заявиться ко мне со своими всратыми вопросами, как ни в чём не бывало.       Я буквально вижу, как шестерёнки в его голове стали крутиться быстрее, выстраивая череду причинно-следственных связей. Всё его лицо как-то осунулось и помрачнело от осознания. — Прости, я даже не подумал, что ты воспримешь всё так близко к сердцу, — пристыженно произносит русоволосый. — Я уже говорила, что думать — это не твоё? — риторический вопрос сам слетает с моих губ, вызывая у парня едва заметную улыбку. — Может, ты впустишь меня, и мы нормально поговорим? — аккуратно спрашивает он, словно прощупывая заминированную почву. — Ну уж нет. Хочешь объясниться, тогда делай это здесь и сейчас, — отчеканиваю я, показывая всем видом, что я жажду подробностей. — Я замотался, Алекса. Вчера был сумасшедший день. Я ушёл ни свет, ни заря, а вернулся слишком поздно. У меня было несколько собеседований по работе. Носился по мебельным магазинам, чтоб успеть обставить квартиру к Рождеству. Мне жаль, что заставил тебя нервничать, — Джастин продолжал придерживать дверь, словно боялся, что я закрою её прямо посреди его рассказа.       Но я слушала его и мысленно проклинала себя. Брайт, из-за того, что ты теперь хворая пташка, жизнь не начала крутиться вокруг тебя. У этого парня и без тебя хватает проблем. — Но ты мог хотя бы позвонить, отписать в сообщениях? — гордость упёрто противится полученным умозаключениям. — Мы не обменивались номерами.       Ты — дура, Брайт. Истеричная дура… — Это ты меня прости. Постоянно вызверяюсь на тебе, хотя ты этого не заслуживаешь, — я опускаю взгляд в пол, ощущая, как совесть подтачивает изнутри. — Я тоже хорош. Мог записку написать, но хорошие мысли приходят поздно, — ласково произносит Джастин, заставляя украдкой взглянуть на него. — У тебя сейчас сложный период, Алекса. Я тебя понимаю, и я не обижаюсь.       Он протягивает мне мизинец, улыбаясь, совершенно идиотский, но почему-то мне нравится, и я тянусь к нему навстречу, сцепляясь пальцами. — Мир? — Мир, — улыбаюсь, пока тепло волнами гуляет по телу. — Будешь чай? — Буду.       Мы перемещаемся на кухню. Джастин вновь садится за стол, а я занимаюсь приготовлением чая. Ставлю чайник, тянусь за чашкой и тут же за коробочкой со смесью трав, но хриплое демонстративное покашливание меня останавливает. — Алекса, у тебя футболка подскакивает, — он пытается сдержать хитрую улыбку, но у него это хреново получается.       Мне окатывает ледяной водой, когда до меня наконец-то доходит, что я нахожусь перед Бибером в пусть и прикрывающей наготу, но в любом случает не самой длиной футболке. — Чёрт… — шиплю я, отвернувшись от прожигающего взглядом кареглазого паренька. — Скажи, что ты ничего не видел. Пожалуйста.       Я, стараясь отгородиться от мысли, что засветила почти голой задницей перед едва знакомым мне парнем, судорожно продолжаю готовить этот проклятущий чай. У меня даже получается, пока его горячее дыхание не разбивается об мой затылок, полностью парализуя. Он держит какую-то минимальную дистанцию, не прижимаясь ко мне, и перехватывает мои слегка подрагивающие от стыда ладони. — Эй, спокойно. Я большой мальчик, которому под силу самому сделать себе чай. Просто пойди и оденься, а я сделаю вид, что ничего не случилось, — его полушёпот сильно ударяет в мою и без того пустую голову, пуская маленькие разряды тока через свои пальцы, что продолжали аккуратно держать мои запястья.       Я, словно безвольная кукла, киваю несколько раз головой и, как ошпаренная, вылетаю из-под власти его рук. Слишком громко хлопаю дверьми своей спальни, спалив всю контору. Сердце бешено колотится, но не от испуга. Он ничего такого не сделал… Точнее сделал, гадёныш. Теперь я точно знаю, что он мне, чёрт возьми, нравится.       Не время влюбляться в первых встречных, Александра Брайт.       Наспех вытаскиваю из гардероба узкие чёрные джинсы и свободный тёмный свитер, надевая, и тихо чертыхаюсь себе под нос.       Возвращаюсь на кухню, захватив с комода в коридоре остывшую чашку, пока Джастин мирно попивает чай. Он сдерживает слово и отлично маскирует эмоции, игнорируя совсем недавний конфуз. — Какие планы на день? — спрашиваю я, неловко прокашлявшись. — А есть предложения? — смиряет меня весёлым взглядом, в котором пляшут непоседливые чертята. — Да, вылить тебя остывший чай на голову, — я пытаюсь вернуть себе прежнее лицо. — Не в твоих интересах мне угрожать, Александра, — смеётся, глубоко и беззлобно.       Не делай так больше, Джастин, если не хочешь, чтоб я превратилась в лужицу под твоими ногами. — Нужно готовить квартиру к Рождеству. Коробки разобрать, мебель заполнить, а то хлам по всему дому разбросан. В общем, работы хватает, — он делает глоток чая. — А у тебя? — Если хочешь, могу помочь тебе с уборкой, — выпаливаю я, сама от себя такого не ожидав. — Хочу…       Мы переглядываемся и чувство единства лишь сильнее крепнет в моём сознании.       Я возвращаюсь в его квартиру, как в некий рай, идеальный мир, который Джастин создал по собственным чертежам и законам. Идёт сзади, как бы подгоняя дальше по коридору. — Мама, я привёл нам помощника, — обращается он к Пэтти, что готовила завтрак на кухне.       Женщина поворачивается к нам, не скрывая широкой улыбки. — Здравствуйте, — говорю я, перебирая пальцы с ответной улыбкой.       Мы завтракаем. Пэтти приготовила потрясающую яичницу с беконом и овощами. Обговариваем масштабы работы и разбираем кому что по силе. А я больше не чувствую себя одинокой, с упоением наблюдая за тем, как Джастин ухаживает за сестрёнкой и бесконечно намазывает ей тосты сливовым джемом.       Работа начинает кипеть. Джастин прибивает полки и устанавливает крепления для картин. Пэтти возится с хрустальной посудой. Я разбираю оставшиеся коробки, раскладывая всё по новым шкафам и полочкам. — Пэтти, я тут нашла ещё одну коробку с посудой, — кричу я с коридора на кухню и закрываю коробку обратно. — Сейчас принесу.       Получается с трудом, но мне всё же удаётся сделать пару шагов, пока я не пересекаюсь с кареглазым в коридоре. — Алекса, не таскай тяжести, — он легко перехватывает у меня с рук коробку и легко чмокает в висок, уходя на кухню.       А я едва держусь на ногах от такого жеста, так и стоя столбом посреди коридора.       На удивление, мы справляемся к наступлению темноты и теперь, сидя на диване в гостиной, наслаждаемся проделанной работой. Даже не верится, что ещё с утра здесь бы чёрт голову сломал.       И без того уютная квартира сейчас стала настоящим обителем для такой бренной души, как моя. Несмотря на усталость, я ни разу не пожалела, что вызвалась помочь. Мне приятно осознавать, что моя рука тоже была приложена к обустройству места, где меня так легко и тепло приняли.       Поблагодарив за содействие в наведении порядка, Патриция вскоре оставляет нас наедине, уходя в свою спальню. Джастин мягко поправляет выпавшую из небрежного высокого пучка прядку волос и наклоняется ближе, мягко шепнув на ушко: — Пойдем на площадь?       И я соглашаюсь, несмотря на усталость, ненависть к этому глупому празднику… Несмотря ни на что, позволяю ему надеть на себя шапку и укутать в шарф. На улице пушистыми хлопьями мягко падает снег, засыпая и без того заснеженную Прагу, пока Джастин беззастенчиво обнимает меня за плечи, прижимая к себе ближе. — Спасибо за помощь, Алекса, — улыбка на его лице кажется не спадает весь день. — Всегда пожалуйста, Джастин, — в ответ говорю я, сильнее прижимаясь к его теплому боку. — А вы откуда переехали?       Хотелось узнать о нём больше, ведь по сути нормально мы никогда и не разговаривали. Как-то не приходилось из-за постоянных разборок. Мы говорили либо ни о чём, либо выясняли отношения. Третьего не дано. — Я всё это время жил в Америке, а мама — в посёлке, не далеко от Праги. Полгода назад она тяжело заболела. Отказали почки. Она была в тяжелом состоянии, но чудом удалось найти донора и провести пересадку. Мне на этот период просто необходимо было находиться рядом с ней, я конечно забрал её в Америку. Но ей там никогда не нравилось, и тогда она взяла с меня слово, что мы обязательно переедем в Прагу, если ей удастся одолеть болезнь. И ей удалось, а мы переехали, — русоволосый рассказывал историю переезда с каким-то облегчением, радостью.       Он был на грани потери, и это было то самое общее, то самое одинаковое. И он с этим справился, хотя скорее всего первое время тоже разбивал руки в кровь и ходил чернее грозовой тучи. Он знал, как это, знал не понаслышке, поэтому так легко пустил меня под свой зонтик. Он хотел помочь… — А ты — настоящая чешка? — он не хочет говорить о грустном, я тоже не хочу. — Мама была чешкой, а папа — англичанин. Мама училась в Великобритании, там познакомилась с отцом, обзавелась мужем и утащила его к себе на родину. Ей не нравились местные погоды и вечная сырость. Я родилась уже после возвращения. Так что, территориально я — абсолютная чешка, а по смешению кровей — лишь наполовину, — смотрю в его добрые, тёплые глаза, а в них отражаются огоньки гирлянд. — А ты — чех? — У нас оказывается очень похожие истории. Мама — чешка, а папа был родом из Финляндии, но почти всю жизнь прожил в Америке. Мама соответственно рядом с ним. Но он рано покинул нас, а мама, возненавидев Вашингтон, вернулась в родительский дом. Она буквально проклинала этот город за то, что там стала вдовой. В родном селе ей было легче. Всё-таки, совсем ещё кроха Софи на руках, а тут бабушка, дедушка, другая обстановка. Так ей было легче оправиться, — в конце рассказа он щёлкает меня по носу. — Так что, территориально я — американец, а по смеси крови — лишь наполовину чех, совсем как ты.       Мы останавливаемся, смотря друг на друга, и я замечаю, как в его взгляде перемигиваются нотки озорства. — Jste připraveni se bránit před sněhovými koulemi, slečno Brightová? (Вы готовы защищаться от снежных снарядов, мисс Брайт?) — чешский с его уст льётся легко и непринуждённо.       Но до меня доходит слишком поздно, когда он уже вовсю закидывает меня снежками. Детские забавы приносят исключительную радость, и я охотно встречаю атаку Джастина чередой смачных снежков, летящих в его спину. Мы убегаем друг от друга со звонким смехом, перекидываясь снежными комками. Так продолжается пока мы оба не падаем, поскользнувшись.       Я неуклюже сваливаюсь прямо на него, сталкиваясь с его обжигающим дыханием порозовевшей от холода щекой, и, поддавшись какому-то неведомому порыву, чмокаю его в губы. Он улыбается ещё шире, демонстрируя красивую улыбку во все 32, но не спешит как-либо на это ответить, поцеловать в ответ, ближе, глубже. Но я не расстраиваюсь, пусть всё идёт своим чередом. Мне не хочется торопить события, торопить жизнь…       Староместская площадь встречает нас сотнями разноцветных огней, запахом хвои и горячего глинтвейна. Рождественская музыка, смех и Джастин под боком, что тихо напевает мне на ушко играющую отовсюду песню. Нас захлёстывает праздничной суетой и все предрассудки словно растворяются в пропитанном новогодним настроением, морозном воздухе.       Джастин таскает меня по всевозможным сувенирным лавкам, купив мне пару безделушек на память. Мы пьем какао с зефирками и пряничным человечком в прикуску. И всё хорошо… Правда, хорошо.       Не такое уж и дурацкое Рождество, что ли?..