***
В их доме пусто. Виолле равнодушно отмечает, что Аман сегодня еще не возвращался: его постель в идеальном порядке, а вещи не тронуты с последнего их ухода. — С тобой кто-то живет? — Шаэлла заинтересованно рассматривает синее покрывало с морским узором, подарок Аману от одного небезызвестного Искателя. — Да, мой друг. — Виолле небрежно зажигает свечи на столе. — Не волнуйся, он не безобразничает. — Раньше там спала мама. — Я помню. — Виолле потянулся за книгой, одиноко ютящейся на каменной полке. И зачем было напоминать? У него не настолько плохая память, чтобы забыть. Он прекрасно помнил, как мама ложилась там спать пораньше, чтобы ночью выйти на патруль. Виолле помнил, как она отправляла их с Шаэллой спать в соседнюю комнатушку, больше похожую на чулан. Помнил, как бунтовал, не желая ложиться засветло. Он как сейчас помнил, как она садилась на постель Шаэллы и пела ту самую колыбельную про черный дождь. Виолле помнил, как, испугавшись, вначале плакала маленькая Шаэлла; помнил мамину улыбку и нежный голос, успокаивающий сестру. Виолле помнил, как она целовала его в лоб на ночь и как порой кричала во сне от кошмаров. Ночью возвращался отец, он заглядывал в их маленькую спальню-чуланчик, проверял, все ли в порядке. Его большая черная тень нависала прямо над спящими детьми, похожая на таинственного монстра. Виолле иногда просыпался от звука его шагов и низкого голоса, о чем-то разговаривающего с мамой. И ночью мама уходила, всегда возвращаясь уже ясным днем. Мама просила не мешать отцу отсыпаться. Виолле и Шаэлла быстро научились вести себя тихо. Виолле читал шепотом сестре те немногие книжки, что были в их доме, учил ее саму читать. Он сочинял для нее сказки, писал и дарил. Шаэлла всегда так радовалась, сумев самостоятельно прочитать написанное. А потом его забрали на обучение в монастырь. И больше не было ни маминой колыбельной, ни папиной тени, ни прочитанных сказок. Если бы не Рита, вернувшись, Виолле попросту сжег бы весь дом. Она помогла ему удержаться: выбросить вещи, при взгляде на которые хотелось выть от тоски, перекрасить стены, передвинуть мебель, превратить чертов чуланчик в кладовку, полную пыльных доспехов и оружия. Виолле сдержался, Виолле смог жить дальше, смог улыбаться и острить. Для него жизнь не закончилась. — Смотри, что мне подарили. — Виолле положил книгу на стол и пододвинул Шаэлле табурет поближе к свету. — «История Лютерийского рыцаря»! — Скучно. — Шаэлла заинтересованно стащила со стола забытый Виолле кусок сушеного мяса. — Ты есть хочешь? — Манипуляции не остались без внимания. — Посиди, сейчас принесу. Шаэлла удивленно шмыгнула носом, наблюдая, как Виолле с шумом зарылся в кладовку, что-то выискивая. Появился он спустя долгих пять минут со странной коробкой в руках. — Я не знал, как это нужно хранить, поэтому упросил знакомую волшебницу наложить заклятие сохранения. — Виолле хищно дернул за край коробки. Картон легко порвался, являя на свет самое натуральное блюдо с целой печеной курицей. — Это волшебная птица, которая не водится в Фейтоне! — торжественно объявил Виолле. — Представляешь, ее мясо даже не нужно замачивать в травах и сушить. — Так не бывает. Она ненастоящая. — Шаэлла настороженно потыкала пальцем в румяный бок. — Попробуй! Она вкусная! — Откуда ты ее взял? — Ну... — Виолле нервно почесал затылок. — Позаимствовал… Считай, мне ее дали в качестве моральной компенсации! Ешь давай! Шаэлла неуверенно отщипнула от курицы кусочек, сунула в рот. Глаза девочки удивленно расширились. — Это точно мясо? Оно такое… — Мягкое и вкусное? — Виолле радостно рассмеялся. — Нравится? Можешь съесть все! Тарелка тут же сдвинулась в сторону Шаэллы. Какое-то время Виолле с умилением наблюдал, как сестра уплетает иноземное лакомство за обе щеки, затем легко уселся на стол, беззаботно качая ногами, и раскрыл книгу, с деловитым видом залистав страницы. — Как тебе история о древней Морайе? Не хочешь? Может, про соляного гиганта? Так, дальше скучный Силлиан со своей скучной войной. О! Может, про Ластрийский лес? Шаэлла снова закатила глаза. — Тебе не угодишь! — Виолле качнул ногой сильнее прежнего. — А мама бы тебя отругала за то, что на столе сидишь! — А тебя за то, что вредничаешь! — Виолле показал сестре язык. — Вот сейчас возьму и буду тебе самую скучную главу читать про то, как король на крестьянке женился! — И она стала принцессой? — Фиалковые глаза заинтересованно заблестели. — Вообще-то королевой! Но это скучно, лучше я почитаю про пиратов. — Хочу про принцессу! — Она скучная! — Это твои пираты скучные! Опять драться будут! Хочу про принцессу! — Беее! — Виолле изобразил тошноту. — Ладно, принцесса так принцесса. Где эта глава? Ух ты, а я думал, они все написаны про Кая. — Что там, что там?! Виолле театрально прокашлялся и хорошо поставленным голосом начал читать, талантливо пародируя голоса персонажей: — Скоро королевский бал. Вы приглашены?***
Виолле стоял на краю общины, наблюдая, как Шаэлла весело, вприпрыжку возвращается в ветхий дом. Она счастлива. Брат накормил ее вкусной курицей, прочитал волшебную сказку о чудесах и даже успел напомнить, как нужно читать. Она сохранит эти воспоминания на долгое время и даже будет сама читать ту книжку про рыцаря, которую Виолле дал ей с собой. Виолле смотрел на эту маленькую родную фигурку и все больше думал о том, что запрет на общение с отреченными связан вовсе не с их опасностью. Обратная дорога прошла как-то странно. Виолле то улыбался и смеялся в голос, припоминая, как хохотала Шаэлла над неудачливым жрецом и как восхищалась самоуверенной арканой. А порой его накрывала полная апатия, а в голове билась одна-единственная мысль о том, что если он снова вернется в пустой дом, то просто не выдержит. И до дома он так и не дошел... Виолле неловко грохнулся на ступеньки, едва не навернувшись в пропасть. На улицах Каллазара царила скорбная тишина, вторящая его больному сердцу, что билось сильнее обычного. В душе царил полный раздрай и хаос. Он должен был уже давно забыть, смириться, отпустить. Виолле старался: старался не приходить лишний раз, не отзываться, не оглядываться. Просто отпустить! По щекам потекли слезы. Этот короткий вечер сломал что-то внутри. Виолле вдруг непримиримо остро почувствовал свое одиночество. Вспомнилось, как еще в монастыре ему сообщили о смерти родителей и одержимости сестры, вспомнилось, как он проплакал всю ночь, закрывшись один в келье. Вспомнилось, как первый раз увидел Шаэллу в общине, как хотел подойти, обнять ее, улыбнуться, сказать, что все будет хорошо. Не будет. Никогда уже не будет. Виолле проходил мимо раз за разом, день за днем не откликался, когда она звала. Постепенно он привык, смирился с глухой тоской внутри, смирился, что больше у него не будет семьи. Сколько лет эта тоска сжирала его изнутри, то утихая, то становясь вовсе невыносимой. Виолле держался, держался, пока сегодня Шаэлла не улыбнулась на прощание… И внутри что-то треснуло, окатило холодной водой понимания. Он снова не сможет с ней заговорить, снова будет не замечать, проходить мимо, снова эти бесконечные дни злой тоски. Чуда не будет. Не в Фейтоне. Виолле весь сжался, запустил пальцы в волосы, едва не выдирая их. По щекам безостановочно текли слезы, из груди рвался глухой вой. Виолле задыхался, весь дрожа от переполняющих эмоций. В груди болело и ныло, а перед глазами все стояла счастливая улыбка сестры. Больше никогда… — Виолле... — На плечо легла теплая ладонь. Виолле вздрогнул, резко поднял голову, глядя на внезапного прерывателя со злостью и отчаянием. — Ты едва не потерял контроль. — Аман нахмурился, от его рук исходил слабый свет, окутывая Виолле точно теплым одеялом. — Это из-за твоей сестры? — Все нормально. — Он отвернулся, нервно вытирая покрасневшие глаза. — Не обращай внимания, я просто расклеился. — Мне жаль. — Голос Амана звучал совсем тихо. — Но времена меняются. Возможно, мы сможем упросить Кальдора разрешить тебе ее навещать. Виолле мрачно хмыкнул. — Знаешь, почему нам запрещено общаться с отреченными? Они уже попали под влияние бездны, им не помочь. Из года в год ты будешь видеть, как твой близкий человек все больше теряет себя, становится неуправляемым демоном. Как думаешь, многие ли выдержат такое испытание? Я знаю, кто-то просто уходит следом, кто-то теряет контроль, поддавшись эмоциям, кто-то ищет выход, становится одержимым идеей. Багрис — живое тому доказательство. В общине умерла его дочь, поэтому Авеста просто запрещает любые контакты с отреченными. Так безопаснее для всех. Но ты все равно бываешь в общине. — Я идиот. — Виолле обреченно уронил голову на руки. — Из тех слабохарактерных идиотов, что не могут поступить правильно. Послышался шорох, рядом на ступеньки присел Аман. Половина широкого плаща легла Виолле на плечи, а теплые руки привлекли юношу к чужой груди. — Я не знаю, как тебе помочь. — Аман ласково поглаживал Виолле по голове, позволяя тихо сопеть себе в шею. — Но я помогу тебе найти решение. Ты ведь все-таки и моя семья тоже. Ты не один. — Спасибо, — прозвучало тихо и искренне.