***
Хосока нет минут двадцать, от чего Сындэ залез уже во все игры на телефоне Чона, коих было всего три, да и скачал их сам Пак на телефон парня относительно недавно. Он начал раскачиваться на стуле, пока в глаза не бросился листок, валяющийся на столе. На бумажке был написан номер телефона того самого чудака, заставившего весь проход в коридоре коробками с кофе. Сындэ взял листок в руки, думая о том, что вряд ли Хосок оставил его намеренно, скорее всего кинул в спешке и удачно забыл про него. Пак обернулся на дверь, за которой Чон исчез, как он сказал «я быстро в душ и вернусь». Зачем-то Сындэ вбивает номер в телефон, открывая пустующее окно диалога. «Это Хосок…» Дальше напечатать он ничего не успел, так как дверь открылась, а Пак испугался, быстро обернувшись на вошедшего студента. — Ты чего дёргаешься? — Хосок подозрительно сузил глаза, смотря на свой телефон в руках Сындэ. — Ничего, просто ты слишком неожиданно вошёл, — Пак хотел уже стереть сообщение, не оставляя улик, но нечаянно отправил его. Его тело тут же окаменело, а взгляд превратился в стеклянный. — Что ты там делаешь? — Хосок оказался рядом, вынимая телефон из чужих рук. Ушло около минуты, чтобы понять, кому именно было отправлено это сообщение. Оба превратились в статуи, пока не раздался телефонный звонок. Можно было с лёгкостью догадаться, кто пытался дозвониться. — Пиздец, Сындэ. — Пиздец, Сындэ, — проносится в голове Хосока, когда перед ним снова останавливается дорогой автомобиль, который подвозил его до академии в прошлый раз. — Привет, — Ашер, выпорхнул из машины, поправляя полы длинного чёрного пальто. — Я уже и не надеялся, что позвонишь. Думал, зря оставил номер. — И тебе привет, — Хосок пожал протянутую руку, рукопожатие немного затянулось, смущая и без того нервного Чона. Бедный парень до сих пор в шоке от того, что согласился на эту встречу. Единственным якорем, удерживающим его от паники был Сындэ, находившийся неподалёку и следивший за этими двумя. Пак сам в качестве компенсации предложил проследить за встречей, чтобы Хосоку было спокойней. — Зайдём в кофейню, вечером уже совсем холодно, — Ашер скользнул взглядом по кожаной куртке шекана. — Если ты не против. — Я только за, — Хосок улыбнулся, отмечая, что этот парень — один из немногих, кто сначала интересуется мнением Чона прежде, чем тащить его куда-то. — И всё же, — он придержал дверь, пропуская студента первым, заметив некое смущение на лице того от подобного действия. — Почему решил написать мне? Хосок долго думал, что следует ответить, пока Ашер делал заказ. Не скажет же он, что одному придурку стало скучно, а тут забытая бумаженция с его номером попалась под руки. Нужно было выкинуть её в тот же день. Колокольчики над дверьми кофейни зазвенели, привлекая внимание, в заведение зашёл высокий мужчина в солнцезащитных очках. Хосок еле удержался, чтобы не приложиться головой об стол, ведь на улице давно темень. Кто-то явно пересмотрел старых детективов в детстве, Сындэ только газеты с двумя дырками и накладных усов не хватает. — Ну так, — Ашер снова привлёк внимание погрузившегося в свои мысли парня. — Я хотел сказать, что не стоило отправлять мне столько кофе, — Хосок говорил, что первое в голову взбредёт, да это и было частично правдой. — Хватило бы и одного стаканчика. — Ты мог передать мне это в тот же день, — лицо брюнета стало до жути довольным, от вида так мило нервничающего Чона. — Мог, но, — Хосок замялся, поняв, что его подловили. Конечно, если бы у него были некие претензии, стоило сразу же позвонить по номеру, который и был оставлен именно для этого. А этот Ашер не дурак, продумал всё заранее. — Извини, забыли. Не хотел смущать тебя, — брюнет накрыл своей рукой руку Хосока, несильно сжав. Этот жест пустил толпы мурашек по телу Чона, а сам он заметил суровое лицо Сындэ, сидящего через пару столиков от них. Продлилось это недолго, Ашер быстро убрал руку, когда официант принёс их заказ. — Как дела в академии? — Нормально, — Хосок делает глоток кофе, пытаясь отвлечься от недавнего прикосновенная. — Усердно учишься или развлекаешься с друзьями? — парень наклонил голову в бок, игнорируя свой напиток, полностью занятый человеком напротив. — Первое точно нет, — Чон не скрывал своё недовольство, вспоминая пары. — Второе… — Он невольно задумался, снова возвращаясь к последнему разговору с Джином. — Тоже не про меня. — Я понял, — Ашер усмехнулся, крутя кружку в руках. — Ты один из тех студентов, мечтающих быстрее всё это закончить. Тебя не привлекает учёба, а одногруппники кажутся несносными дураками, вечно шумящими и создающими видимость весёлой учёбы. Ты не видишь смысла ни в одном ни в другом. — Как ты… — Хосок разинул рот от удивления, как точно он всё описал. Но касалось это не академии, а школы, глубоко пустившей в него корни. Вот и остаётся проецировать уже прошедшее на только происходящее. — У тебя на лице всё написано, — улыбка с его лица спала, а глаза брюнета стали пронзительней. — Одно не могу понять, что тебя так разочаровало? Ты всего лишь на первом курсе. Сколько тебе? Семнадцать? — Восемнадцать, если быть точнее, — Хосок сглотнул, ощутив першение в горле. — Легче сказать, что меня не разочаровывает в этом мире, — он попытался перевести всё в шутку, а Ашер решил подыграть, приподнимая уголки губ. После не было никаких щекотливых тем, разговор струился тонкой нитью. Они говорили о многом, но в то же время ни о чём серьёзном. Хосок переодически бросал взгляд на Сындэ, мирно сидящего неподалёку. Вся ситуация произошла по его ошибке, но Чон на него не злился, присутствие этого человека в помещении дарило спокойствие и уверенность, как какой-нибудь бессмысленный амулет в кармане перед экзаменами, отгонял ненужные тревоги. Кофейня исчерпала своё, поэтому они расплатились и решили немного прогуляться, время позволяло. Кругом было людно, все магазинчики и кафешки были украшены огоньками и новогодними атрибутами. Город готовился к предстоящему празднику, вбирая в себя атмосферу волшебства. Хосок заглядывался на некоторые витрины, вспоминая, как они с матерью ходили по тем же улочкам когда-то, выбирая подарки отцу и совсем крошечной Суён. В куче пакетов обязательно оказывались яблоки в карамели, казавшиеся когда-то такими твёрдыми для молочных зубов мальчика. — Тебе нравится всё это? — Ашер шёл с повёрнутой в сторону Чона головой, не в силах оторваться от красных и жёлтых огней в чёрных глазах. Мило наблюдать, как холодный парень находится в полном восторге от таких детских с какой-то стороны вещей. — Нравится, — Хосок бездумно кивает, перескакивая глазами с одной гирлянды на другую. Где-то сзади медленно шагает Сындэ, спрятав руки в карманы. Ему тепло от таких эмоций Чона, он чувствует, как энергия Хосока мелко подрагивает, но не выплёскивается наружу. Она похожа на изведённого небывалой красотой огромного торта ребёнка, которому запретили к нему прикасаться. Улыбка расплывается на пухлых губах, а тело расслабляется. Сам Сындэ не замечает, как тоже начинает любоваться наведённой красотой. Это далеко забытый детский восторг от эмоций, переживаемых впервые. С возрастом забывается это ощущение под гнётом того, что заседает в голове, с каждым годом это что-то отравляет ядом всё сильнее и сильней, заставляя свернуть с дороги чистого и не испорченного сознания на тропинку, полностью заросшую терновником. Дети умнее взрослых, верно? — Хочешь зайти? — Ашер кивнул на открытую лавочку со всевозможными безделушками, которая привлекла особое внимание шекана. — Было бы здорово, — У Хосока глаза разбегались от пестрых цветов и количества новогодних сувениров, от которых витрины в буквальном смысле ломились. Чон подошёл ближе к отделу с детскими игрушками, пока Ашер разглядывал украшения. Тут было всё, начиная с оленей с золотистыми колокольчиками, заканчивая искусственными зимними цветами. Лавочку держала немолодая пара, рассказывающая какой-то покупательнице про фотографии, висящие на стене. На одной из них Хосок увидел знакомый ему берег с белым ларьком, в котором вечно продавали фруктовое мороженое. Он вёл взглядом по фотографиям, на которых была рассказана история поездок женатой пары, пока не наткнулся на самый нижний снимок, выглядящий более потрёпано, чем остальные. На фотографии был запечатлён кусок моря с заходящим солнцем, а в самом углу был виден песочный причал с воткнутыми по бокам кривыми веточками. — Это уже больше смахивает на полноценный забор, — мальчик утрамбовывает песок, смачивая его водой из ведёрка. — И пусть, — малыш пыхтит, стараясь выстроить веточки в ровный ряд. — Хочу, чтобы у нашего с тобой причала был огромный забор, тогда никто не посмеет пробраться к нам, — огромная улыбка озаряет пухлое детское личико, а шоколадные глаза искрятся от счастья. У Хосока пульс в ушах, а сердце ухает куда-то вниз. Он ни с чем не сможет перепутать причал, который они так долго строили. И в мыслях не было, что где-то здесь, в Алиеме, в одном из магазинчиков всё это время висела фотография, хранящая эти воспоминания, пока сам Хосок был далеко от сюда и занимался не пойми чем. — Простите, — голос ломается от волнения, но Чон пытается говорить нормально. Пожилая женщина оборачивается, встречаясь с беспокойным взглядом молодого парня. Она широко улыбается, пытаясь подбодрить, будто чувствует, что он волнуется. — От куда у вас эта фотография? — Хосок подходит ближе, пытаясь разглядеть все мельчайшие детали, о которых и сам уже не помнит. — Вы про эту, — женщина удивлена, что кого-то смог привлечь по сути «пустой» снимок, в то время, как все норовили узнать побольше о достопримечательностях на других фотографиях. — Она была сделана моим мужем лет семь назад. — Вы ничего не путаете? — Хосок думал, что женщина может ошибаться, ведь с момента, как он с семьёй покинул Алием прошло десять лет, а причал они строили и то раньше. — Нет, этому снимку не больше семи лет, — сзади прихрамывая подошёл пожилой мужчина с полностью седыми волосами и толстыми очками. — Сам по себе он никакой не особенный. Повесил я его, потому что на протяжении двух лет ходил в соседнее место рыбачить. Каждый раз видел эту песочную постройку и не мог в ум взять, как же её ещё волнами не смыло. А через год, на утро после шторма увидел мальчишку, лепящего на том месте что-то из песка. Тогда и понял, что он каждый раз строил его заново, стоило волнам полностью разрушить причал, — старик замолчал, подходя ближе к стене, смотря на фотографию в упор. — Мне показалось это довольно интригующим, поэтому я взял фотоаппарат и сделал этот снимок. Хотел, чтобы он висел здесь, ведь это было определённо что-то очень важное для кого-то, а незнание подробностей придаёт ему больше загадочности, словно смог запечатлеть целую историю на одной фотографии. Хосок молчал, пытаясь совладать с рвущимися наружу эмоциями. Казалось, что ещё одно слово и он раскрошится на мелкие кусочки прямо здесь. Он думал, что люди преувеличивают в такие моменты, но он абсолютно чувствует боль в грудине, поднимающуюся вверх. Невозможно. Всё это просто невозможно, так не бывает. Зачем он делал это? И если делал, то почему так лучезарно улыбался в первую встречу? Ни разу не показал боль, размеры которой должны были давно разорвать Джина на части. — Он знаком тебе? — старик повернулся, видя перед собой разбитого парня. — Явно знаком. Иначе не обратил бы внимание. Никто за семь лет ни разу не спросил про этот снимок. Кроме тебя. Хосок кивнул, поджав губы. Его подбородок дрожал, доказывая, что старик и правда оказался очевидцем чего-то невероятного. Чего-то, что жило на протяжении десяти лет в постоянном ожидании, с девяносто девяти процентным шансом так и не дождаться. Старик тяжело выдохнул, протягивая руки и снимая булавку, удерживающую фотографию на стене. Он перевернул её, разглядывая что-то на обратной стороне, а затем вложил в руки парня. — Он и в тот день был там, — хозяин лавки похлопал Хосока по плечу, уходя в подсобку. Его жена ободряюще улыбнулась Чону, оставляя того одного, что так необходимо сейчас. На обратной стороне есть подпись карандашом, немного стёртая со временем. 23. 05. На память о морском мальчике. Хосок прикрывает глаза, прижимая фотографию к груди. Вокруг суматоха, шумят машины, гремит звон колоколов, оповещая о полуночи, а внутри него тишина. Сегодня третье декабря, и сегодня Ким Сокджин смог забрать его сердце во второй раз. Впервые он это сделал восемнадцатого августа, пятнадцать лет назад. — Что-нибудь присмотрел? — Ашер подошёл сзади, пытаясь разузнать, что так могло привлечь Чона. — Нет, ничего не хочется, — Хосок взял себя в руки, пряча снимок во внутренний карман кожаной куртки. Он прокашлялся, прогоняя першение в горле и перевёл взгляд на другую сторону улицы, где рядом с печатью стоял Сындэ. — А ты выбрал что-то? Ашер запахнул пальто, отрицательно покачав головой. Хосок посмотрел на него, не понимая, как тут оказался. Не в том смысле, что на него неожиданно обрушились провалы в памяти, его пугает, что всю дорогу он занимается тем, чем не должен. Ему бы сейчас перейти дорогу и отправить Пака спать, у того пары рано утром, а он тут торчит с Хосоком. Или вообще… Нужно идти к Джину. — Мне бы в академию вернуться, уже поздно, — Хосок делает извиняющееся лицо, смотря на то, как парень понимающе качает головой. — Давай довезу, — брюнет кивает в сторону, где оставил машину. Если подумать, то они и не заметили, как ушли довольно далеко вниз по улице. До машины они шли молча, каждый думал о своём и всем было комфортно. Хосоку вдруг стало интересно, за что Юнги так невзлюбил этого человека. Несомненно, каждый будет держать обиду на того, кто пытается проявлять знаки внимания его девушке, но во всей этой истории есть ещё одна большая деталь, режущая глаза — сам Юнги, поцеловавший Чона. То есть, Марте нельзя общаться с другим парнем в то время, как её парень целуется с другими парнями. И часто ли Юнги так делает? В один момент захотелось отвесить этому агеллу подзатыльник за такие выкрутасы. — Пришли, — Ашер разблокировал двери в то время, как Хосок полностью погрузился в размышления. — Всё в порядке? — Да, отлично, — шекан подошёл ближе к машине, поворачивая голову в сторону Сындэ. Тот махнул рукой, на что Хосок незаметно кивнул, давая понять, что Пак может возвращаться обратно, раз тут уже делать нечего. Пока Чон смотрел за тем, как Сындэ незаметно исчез, Ашер подошёл совсем вплотную, наклоняясь вперёд. Хосок уже хотел было отпрянуть, но почувствовал, как на шее что-то появилось. — Тебе идёт, — парень застегнул застёжку, поправляя аккуратный кулон в виде красного анемона. — Когда ты успел? — Чон не мог оторвать глаз от цветка, переливающегося алыми оттенками. — Пока ты разговаривал с той пожилой парой в магазине, — Ашер поправил цветок, любуясь создаваемым контрастом с белой кожей. — Он будто создан для тебя, — парень наклонился, что бы рассмотреть поближе, но сделать ему этого не дали. Хосок не успел звука издать, как брюнета отшвырнули на капот машины, а сверху над ним нависла фигура, угрожающе поднимая руку. — А тебе на месте не сидится, — парень замахивается и бьет лежащего на машине Ашера в лицо. Кровь тут же окрашивает левую половину лица, брызгая на холодный металл. — Понять не могу, — брюнет щурится, так как кровь из рассечённой брови затекает в глаз. — Как так нашего золотого мальчика воспитали, что он возомнил, будто все люди в этом городе принадлежат ему? А, Юнги? — Тебе пора заткнуться, — Мин чуть ли не рычит в лицо Ашера, хватая его за полы пальто. — Ты что творишь? — Хосок отталкивает закипающего Юнги от парня, помогая тому подняться. — Совсем с ума сошёл? — А ты его защищать собрался? — ярость в агелле начинает клокотать с новой силой от вида придерживающего этого ублюдка Чона. — Конечно! — Хосок чертыхнулся, поворачиваясь к Юнги. — Какого хрена ты вообще делаешь? Мин бросается вперёд, отдирая руку шекана от Ашера и утягивает его на себя, загораживая. — Я тебя позже найду, — он упирает указательный палец в солнечное сплетение брюнета и силой утаскивает Хосока за собой. — Какая больная собака тебя укусила? — шекан вырывает запястье из стальной хватки, когда они оказываются на территории академии. — Кто позволил тебе так себя вести? — Это я тебя должен спросить, — Юнги резко разворачивается, почувствовав отсутсвие телесного контакта. Ему бы на самом деле сейчас продышаться, успокоиться, чтобы дров не наломать, но когда он это делал, особенно после того, как застал чёртового Чона, обжимающегося с тем мудаком у переулка. Как знал, не зря решил искать его в городе. — Всем позволяешь себя трогать или целовать? — Что? — Хосок поперхнулся от слов Юнги, поняв, что агеллу не то показалось в темноте. Вдруг захотелось оправдаться перед этим идиотом. — Мы не… — А если я скажу, что хочу тебя? — Юнги приблизился, выплёвывая ядовитые слова прямо в лицо. — Ляжешь под меня? Хосоку показалось, что это не Ашеру прилетело по лицу на той улочке, а ему. Слышать такое в свой адрес от человека, столько времени твердившего ему, что именно ему можно довериться, что это он сможет вытащить Чона из долбаной петли, равносильно тому дерьму, которое он пережил в Сеуле. Опять это происходит. — Под кого угодно, — Хосок попытался оттолкнуть Мина, но бесполезно. — Только не под тебя. — Не беси меня ещё больше, — Юнги схватил пытающегося уйти шекана, удерживая на месте. — Ты даже представить не можешь, как я зол сейчас. — Сука, — Хосок знает, что так нельзя, обещал себе так больше не делать, но обида требует утешения, а это лучший из всех возможных сейчас вариантов. Юнги с неверием прикасается к щеке, наливающейся красным. Глаза от боли защипали, а он до сих пор не верит, что Хосок только что смог его ударить. Вся пелена, застилающая до этого глаза исчезла, открывая перед собой Чона, смотрящего на него без какой-либо эмоции на лице. С таким он прежде не сталкивался. От этого становится не по себе, хочется видеть злость, обиду, что угодно, а не бетонную стену перед собой и лишь долю разочарования в глазах. Хуже и быть не может. — Ещё хоть раз подойдёшь ко мне, я обращусь в педсовет, чтобы эту проблему решали уже на другом уровне, — Хосок сглотнул, пытаясь придать голосу большее равнодушие. — Зря я тебе поверил тогда. Шекан сорвался с места, уносясь в сторону общежития, чтобы не дать слабину прямо на месте, уж не перед Юнги точно он позволит себе расклеиться. Трясущиеся руки отыскивают пачку сигарет в кармане и Хосок закуривает прямо на ходу, не боясь, что его тут заметят. — И не такое было, просто не делай ошибок в следующий раз, — говорит сам себе, выпуская дым из лёгких. Противное желание нажраться какой-то дряни импульсом вспыхивает в голове, проверяя стержень Хосока на прочность. Под сердцем горит фотография, а на шее подпрыгивает алый цветок при каждом шаге. Многое сегодня произошло, многое, из-за чего хочется остаться тут на целую вечность и одновременно с этим смотаться к чёртовой матери обратно. Слишком для него, Хосок просто ошибся тогда летом, подумав, что слишком сильный для всего этого. Чует сердце, что Алием сломает его полностью, раз когда-то не смог. Здесь много тех, кто сможет это сделать, а в Сеуле такого не будет, в Сеуле Суён, там дом и мать, которая давно ждёт встречи с детьми. Нужно просто немного потерпеть и всё обязательно наладится. Юнги присаживается на корточки, закрывая голову руками. «Ляжешь под меня?» — сказанное чужим голосом, не его, от этого агелл морщится, сжимая зубы до неприятного скрежета. Охото кожу стянуть, лишь бы избавиться от этой грязи. Как он вообще позволил себе это сказать? Он бы никогда в жизни не допустил этого, так почему сейчас смог? Рука зарывается в холодную землю, покрытую слоем снега, ломая ногти. Сегодня он проебался как никогда. Если раньше в любой ситуации он знал, что стоит делать, то сейчас перед глазами белый фон, а счётчик путей решения всего этого стоит на отметке ноль. Снег под руками начинает таять, а кожа по всему телу краснеет. Пламя, сидящее в парне беснуется, наказывая своего хозяина. Юнги был прав тогда, огню может понравиться человек. И он очень не любит, когда у него пытаются этого человека отобрать. Юнги ни разу не соврал, сказал, правду, но каким способом. Обставил всё так, дал понять Хосоку, что тот в его глазах не лучше обычной подстилки. Заставил верить в это человека, который заслужил этого меньше всего, да и сам абсолютно далеко держится от всех вещей, так или иначе связанных с любовью или обычным сексом. На счёт последнего Юнги не уверен, но ему очень бы хотелось, чтобы его догадки оказались правдой. — Ничтожество, — Мин ударяется головой об землю, царапая кожу, но не замечает этого. Ему противно от того, что даже в такой момент думает об этом. Если его тело не сожжёт этой ночью себя же, то мысли в голове сделают это потом. Медленнее и со вкусом.***
— Кушать будешь? — женщина средних лет заглянула в комнату, где на кровати лежал её сын рядом со стопкой нетронутой домашней одежды. — Почему не переодеваешься? Джин повернул голову в сторону матери, отрываясь от разглядывания потолка в своей комнате, который, к слову, так и не изменился с детства, всё в этой комнате оставалось прежним. Он не хотел что-либо менять. — Дорогой, у тебя все в порядке? — женщина аккуратно присела рядом с сыном, поглаживая того по мягким пушистым волосам, доставшимся ему от неё же. Мать переживала, что Джин приехал слишком подавленный в свой день рождения, закрывшись у себя в комнате с самого утра. Вместо ответа парень положил голову на чужие колени, тут же почувствовав мягкие поглаживания по голове и плечу. Неугомонное сердце возвращало свой привычнгой ритм в родных руках, а детское ощущение защищённости вернулось обратно на этот самый миг. — Он вернулся, мам, — слова, уготованные для хорошей новости звучали слишком сломано. — Вернулся обратно, сюда. Но не ко мне. Это правда, даже если Хосок рядом, причиной, по которой он вернулся — был не Джин. И спустя столько месяцев он набрался смелости поделиться этим. Набрался смелости принять. Шатен почувствовал, как мать обняла его, не видя горькой улыбки на её губах. Она всё знала и понимала. Понимала, почему её восьмилетний сын замкнулся, не подпуская никого близко к себе, будто храня всего себя для кого-то, знала, что в пятнадцать так себя не ведут, не отталкивают всех подряд, пытающихся получить симпатию и, конечно же, по друзьям так не убиваются, так не ждут и не помнят. — Мой маленький мальчик, — женщина со всей материнской любовью поцеловала сына в макушку, не переставая перебирать его волосы. — Иногда случается так, что предназначенный тебе человек не всегда может быть с тобой, — она заглянула в глаза сына, что так внимательно её слушал. — Но я верю, что хотя бы в одной из всех существующих вселенных это случится и две души наконец найдут покой в объятиях друг друга. Женщина осмотрела комнату сына, не тронутую с годами, в углу так и осталась стопка детских рассказов, которые она читала ему на ночь. Но в двери уже не забежит озорной мальчуган без парочки передних зубов и не расскажет с детским восторгом о новом друге, который так ему полюбился. Сейчас мальчик лежит и ищет утешение, свыкаясь с мыслью, что не в этот раз. — Совсем не будет предательством, если ты вручишь своё сердце другому. Особенно, если сам хочешь этого. — Но как же… — Джин сжал в кулак мамину юбку, сдерживая рвущийся всхлип. — Держи, береги его для меня, обещаешь? — Хосок вложил в руки Киму кораблик. — Конечно я буду его беречь! — Джин обрадовался неожиданному подарку и начал крутить игрушку в руках. — Тише, — мать обняла его крепче, не давая развалиться на части. — Всё в порядке, отпусти это. Значит, сама судьба уготовила тебе человека, в котором ты нуждаешься сейчас чуточку больше, чем в нём. Больше, чем в Хосоке. Но как же причал? За дверью слышится мелодия звонка, но никто ему не открывает. Мимо проходящие студенты косо посматривали на парня, что уже около часа выжидает не понятно чего у чужой комнаты. Хосок снова набирает выученный наизусть номер, прислонившись лбом к прохладной поверхности. Ответа не следует, а лежащий в руке конверт сминается сильнее под пальцами. Последние два дня разжигают в Чоне странное чувство тревоги, забивает в поры ощущение, что он чего-то ждёт. День сменяется днём, а у Хосока каждый из них валится в груду остальных таких же. Мысли о неправильности происходящего начали чаще возникать в воспалённом мозгу. Настоящее время кажется коротким, а в последующем он вернётся туда, от куда начал. Ведь так и будет, осталось совсем чуть-чуть. Хосок аккуратно подложил конверт под серый коврик у двери и ушёл прочь, теребя в руках зажигалку. Снег сегодня шёл необычайно сильно, кое-где уже появились сугробы, а каждый шаг сопровождался характерным звуком. Скоро должны появиться первые косо построенные снеговики с веточками вместо рук. Чон внимательно осмотрел свои покрасневшие пальцы с поболевшими со временем шрамами, полученными на работе. — А как же ты? — мальчик наблюдал за тем, как Чон продевает его маленькие пальчики в специальные деления. — Мне не холодно — брюнет закончил свои манипуляции и принялся лепить снежок из снега, который в дальнейшем превратится в большой ком. Воспоминания дарят тепло и уничтожают одновременно. В голове не укладывается, как всего за десять лет можно превратить собственную жизнь в настоящий кошмар, когда от жизни уже не осталось ожиданий, кроме одного. Если бы не мама, Суён и… На глаза попадается Тэхён, говорящий с кем-то по телефону. Ноги сами останавливаются, а Хосок просто смотрит, ждёт, пока агелл договорит. За какие-то пять минут он понимает, что собирается совершить огромный шаг, который не сделал бы раньше никогда в жизни. Не из-за определенных причин, а просто потому, что не задумывался об этом. Техён убирает мобильник в карман и замечает Хосока, смотрящего на него в упор. Ким мог подумать, что парень здесь не с самыми благими намерениями, исходя из последних событий, но шекан выглядит довольно спокойно, а весь его вид не предвещает ничего плохого. — Планы есть на вечер? — Чон заговорил первым, заметив смятение на лице третьекурсника. — Планы? — Тэхён переспросил, не понимая, что от него хотят. — Ну планы, дела, — Хосок почесал затылок, обдумывая, что такого сложного он мог спросить. — Ты свободен? Тэхён округлил глаза и утвердительно кивнул, до сих пор с осторожностью смотря на Чона. — Теперь есть, — Хосок тяжело вздохнул, собираясь с мыслями. Если бы ему раньше сказали, что он сейчас собирается делать, то он сам же проломил себе череп чем-нибудь тяжелым. — У Джина сегодня… — Не надо, — Тэхён перебил его. В глазах тут же отобразилась вся тяжесть, сидевшая лавиной внутри долгое время, спусковым крючком для которой является одно имя. — Послушай, — Хосока уже раздражает это хождение вокруг да около, если никто из них не может засунуть свою гордость куда подальше, то он это сделает сам. — У Джина день Рождение сегодня. Тэхён встрепенулся, навострив уши, хоть и не должен. — Надеюсь, мозгов хватит, чтобы понять, что надо сделать, — шекан достал сигарету и поднёс зажигалку под пристальный взгляд Кима. — Зачем сказал? — Тэхён пытался быть серьёзным, сдерживая переживания. — Дверь с ковриком, — Хосок развернулся, не собираясь продолжать этот разговор. — Она там единственная такая, — говорил, отойдя уже на несколько шагов. — Спасибо, — Тэхён понял, что ответа не получит, но улыбки сдержать всё равно не смог. Он отдёрнул куртку и быстрым шагом направился к чужому общежитию. — Не знаю, — сделав очередную затяжку, Хосок остановился у сугроба. Немного помявшись, он присел и принялся лепить небольшой снеговик голыми руками и зажатой между зубами сигаретой, дым от которой переодически попадал в глаза, от чего те слезились. Первым в этом году будет его снеговик. Джин не собирался возвращаться в общежитие так поздно, но мать с отцом никак не отпускали его, и он бы остался, если бы не оставленный телефон в комнате. Он уже почти зашёл во внутрь, но дверь захлопнули обратно прямо перед носом, а его самого развернули за плечи, прислонив к ней спиной. Перед ним стоял Тэхён с хлопьями снега на волосах, почти сливающимися между собой по цвету теперь. Сердце ухнуло куда-то вниз, шекан никак не ожидал увидеть его сегодня. — Привет, — агелл не знал, что именно планирует делать, поэтому смог выдавить из себя только тупое приветствие. Джин тут же нахмурился, вспомнив, как Ким говорил ему проваливать. — Очень не логично с твоей стороны так делать, после того, как сам же сказал больше не подходить к тебе, — шатен скрестил руки на груди, всем своим видом показывая недовольство. Только видом. — Я хотел поздравить тебя, — Тэхён прикинулся, что его ни чуть не задели только что сказанные слова, потому что становится очень стыдно и больно. — И сказать ещё кое-что. Джин весь вытянулся от того, что этот агелл от куда-то узнал о его дне рождении. Под грудиной приятно заныло, а сам он в нетерпении ждал продолжения. Тэхён собрался, настраиваясь на самый огромной по масштабам проёб в своей жизни, но не сделать его он может, ведь отказаться от этого так же сложно, как и сказать, что… — Ты мне нравишься, — Ким тут же прикусил щёку до крови, потому что страшно. У Джина ноги стали ватными, да и признание кажется иллюзией. Его мозг вполне мог отрегулировать работу энергии и предоставить шекану желаемое за действительное. Всё не складно как-то, сам Тэхён не так давно даже видеть его не хотел, а тут на тебе. — Извини меня за мои слова тогда, я в себе запутался. Думал, справлюсь сам со всем этим, но не смог, — Тэхён замолчал на секунду, всматриваясь в шоколадные глаза. — Не смог взять и отказаться от тебя. Но тебе не стоит переживать из-за этого, я не собираюсь специально лезть или преследовать. Мне просто нужно время, чтобы всё это утихло. Подумал, что будет честно рассказать всё тебе. — Утихло? — Джин окаменел, выдернув из всего контекста именно одно слово. — Я устал долбиться в твою дверь, — у Тэхёна приподнялись уголки губ, что шло в разрез с его словами. — Она с самого начала была открыта, — Джин замотал головой, надеясь переубедить парня. — Нужно было просто толкнуть её. Лицо Тэхёна нахмурилось, загружая полученную информацию, всё не могло быть так легко, ведь он уже столько всякого дерьма себе напридумывал. — Это значит, что… — Значит то, о чём ты подумал, — но именно сейчас Джин сомневается в мозговой деятельности Кима, у того лицо, будто он не может пример у доски решить. — А я много о чём успел подумать, — Тэхён сглотнул, бегая глазами по красивым чертам лица. — И о чём же? — Джин усмехнулся, откидывая голову назад. — О том, что терпеть тебе меня теперь всю оставшуюся жизнь, и не только эту, — Тэхён обнял лицо шекана ладонями. Видимо, так и должно быть. Жизнь всегда уготавливает самые значимые для Джина события именно в этот день. Пока это всё ещё сложно, но он обещал оставить груз, висящий на нём всё это время в своей детской комнате со всеми игрушками и книжками. Сердце будет метаться от тоски, но они справятся. Пора отпустить двух мальчиков с берега и встретиться лицом к лицу с настоящими Хосоком и Джином, потерявшими десять лет. Десять лет разлуки, борьбы, и ломающей кости привязанности. Они ушли и их больше не вернуть. — Я всегда буду выбирать тебя. И спустя тысячу лет, когда изменится весь мир, мой выбор останется тем же.