а ты не промах

Кагеяма так и остался у Хинаты на ночь. И, конечно, между ними что-то было. Это нельзя назвать ни сексом, ни изнасилованием. Инициативу проявлял только Кагеяма, в то время как Шоё просто притворился безвольной куклой, позволяя делать с собой всё, что душе угодно. А на утро, когда Кагеяма, подарив лёгкий поцелуй в лоб, и прошептав: «жди меня в пятницу», ушёл, Шоё провалялся в истерической судороге, после чего пошёл отводить Нацу в школу. На работу он снова не идёт. Ноги больше не несут, они подгибаются при каждом шаге, земля будто притягивает Хинату к себе. От этого он разваливается в кустах не в силах дойти до дома. По его лицу ползёт проснувшийся после зимы жук, но рыжий не чувствует его, тупо смотря в небо. В голове пусто, и мыслей фактически нет. Он сам не знает, что именно его так сломило, — Кагеяма ли это, а может он сам себя мыслями загнал в ловушку и теперь занимается каким-то моральным мазохизмом, но то, в чём он убеждён точно — разницы между лежание на кровати и лежание на земле нет. Одинаково одиноко. Сколько часов он так пролежал непонятно. Телефон разрывается от звонков — видимо, ребята из пиццерии волнуются, ведь он не отчитался за пропуск. Так и до увольнения недалеко. Несомненно, владельцы ценят его вклад в развитие компании, именно благодаря деньгам Хинаты они смогли подняться со дна и начать работать в плюс. Но это не значит, что ему теперь будут платить за безделье. Но отчего-то сил просто не осталось. На небе сгущаются тучи, начинается весенний дождь, нещадно бьющий всё на своём пути острыми каплями. И единственное, что предпринимает Хината — закрывает глаза. Картина выглядит весьма драматично, но думать о грустном, как и о весёлом, как и вообще о каком либо, не хочется. Хочется только вычеркнуть из жизни Кагеяму, стереть ластиком, но его не берёт ни ластик, ни замазка. Он как клякса от чернил въелся в душу и не оттирается. Встаёт дрожащий от холода и сырости Хината только когда начинает темнеть, когда настаёт время идти за Нацу. Он бредёт под моросящим дождём в сторону школы, отдалённо понимает, что за прогул ему влетит по полной. Но кого это волнует? — Шоё-чан? Хината подпрыгивает от неожиданности, дрожа всем телом теперь уже не от дождя оборачивается, с отдалённым облегчением замечает приближающегося Ойкаву. — Что с тобой, солнце-чан? Больше не светишься. — непринуждённый, но обеспокоенный тон мог бы удивить, но удивляться не хочется. Либо страх, либо пустота. Зачем нужны другие эмоции, если их всё равно растопчет Кагеяма? Волейболист подходит к рыжему, оценивающе разглядывая. — Ты в какую яму ляпнулся? И чего молчишь? Шоё смотрит в ответ какое-то время, чувствует нервный тик в правом глазу и удушающее волнение. А потом разворачивается к школе и просто уходит. Без лишних слов. Молча.

***

Так как Нацу теперь девочка самостоятельная и до школы доходит одна, Шоё сказал ей передать учителям, что он на больничном, а сам из дома ни ногой. Он целыми днями спит, может иногда смотрит телевизор, после снова заваливается спать. Готовку берёт на себя Нацу, но состояние брата её совсем не устраивает. Она не раз пыталась с ним поговорить, спросить, что случилось, причём в достаточно агрессивной форме. В четверг она закатила целый скандал, а тот просто заплакал. Неделя тянется туго, вяло, скучно. Всё вокруг кажется очень пустым. И Хината понимает, что сам себя накручивает, что стоит взглянуть на всё с другой стороны, и можно найти много ярких красок. И всё равно искать не хочется. Из своих мыслей Шоё вылезает только к вечеру пятницы, когда мимолётом замечает в окне Кагеяму. И не просто Кагеяму. А рассерженного Кагеяму. Яростно топающего, озирающегося по сторонам, словно дикий. Хината пятится, пульс бьёт в висках. Он отпрянул от окна и в мгновение ока оказался в комнате Нацу. Та весьма удивлена его появлением, ведь в последнее время Хината выходил из комнаты только до туалета. — Нацу, Та-чан всё ещё зовёт тебя на ночёвку? — хрипло спрашивает рыжий, взгляд его нервно бегает по комнате. Кагеяма представляет собой неумолимую угрозу, безжалостно растаптывающую психику Шоё. А злой Кагеяма это что-то в разы страшнее, что-то, после чего можно и не оклематься. — Зовёт, — глаза загораются, — а что, можно?! — Да. Собирайся. Прямо сейчас. Быстрее. Девочка радостная бежит собираться, а Хината устало опирается на стену. Правильное ли это решение? Кем окажется Та-чан? Кто там будет в его доме? Он же в глаза этого мальчика не видел, существует ли он вообще? Из мыслей его выбивает стук в дверь. Нет, не стук, кто-то просто в неё ломится. И догадаться кто не сложно. — Хината, чёрт тебя дери! Живо открытый дверь! Шоё оседает на пол, хватаясь за волосы. сердце бешено бьётся где-то в горле, живот сводит, в глазах темнеет. В таком состоянии его застаёт готовая Нацу. — Братик? Рыжая задумчиво смотрит сначала на дверь, потом на брата, решительно направляется на стук, но Хината дрожащей рукой хватает её за кофту. — Ты говорила, я могу пойти с тобой? — спрашивает он, боясь услышать ответ. — Ну… Да… Он понимает её неуверенность. Вряд ли семья Та-чан обрадуется, увидев такого полудохлого подростка. Но если он останется, Кагеяма раздерёт его на две части. Выживет ли Шоё вообще? Не загонят ли его в психушку? — Хорошо. Идём через задний двор. Быстрее. Вламываение в дверь становится громче, как и крики: «Что ты за недельный бойкот устроил, идиот бессовестный?!», и, сопровождаемые этими звуками, Хинаты сбегают через задний двор, пролезают под забором. Нацу уверяет, что дойти до Та-чана можно пешком, что они и делают. Шоё идёт очень быстро, волоча неуспевающую Нацу за руку. Он оказывается в довольно знакомом районе, находит в себе силы удивиться, когда понимает, что Та-чан то не бедный. Он замечает неподалёку дом Ойкавы, и сердце начинает грустно завывать. — ХИНАТА! Голос Кагеямы. Голос, чёрт возьми, Кагеямы. И без того уставший Шоё срывается с места, и Нацу тоже приходится бежать. — Где его дом?! — яростно вскрикивает Шоё, заставляя сестру бросить на него испуганный взгляд. — Там… Она подбегает к дому Ойкавы, автоматические ворота открываются перед ней, в то время как Шоё хватают за волосы, дёргают, опрокидывая на землю. — Неблагодарный! Неблагодарный идиот! Придурок! — рычит он, а его руки смыкаются на шее Шоё, перекрывая доступ к дыханию. Хината судорожно раскрывает рот в тщетной попытке глотнуть воздуха, его глаза закатываются, и всё, о чём он сейчас думает — «не разжимай руки, Кагеяма».