***
Орион также передал своё сообщение через Растр — для всеобщего обозрения. — Приветствую вас, благородный Зета Прайм, — начал он с экранов по всему Кибертрону. — Я с радостью принимаю ваше приглашение и прибуду в Аякон в день, который вы выберете. Тем не менее, я хотел бы попросить вашего одобрения присутствия еще одного меха: я хочу, чтобы меня сопровождал мой телохранитель Дэдлок; я убежден, что вы сочтёте мое условие разумным, поскольку, хоть наша общая цель — мир, для меня путешествие в другое государство в одиночку неразумно. Ответ Зеты был быстрым и коротким: — Согласен. Орион Пакс и Дэдлок могут пересечь границу. Мы приветствуем вас на наших землях. Остальные приготовления были сделаны так же быстро. Путешествие в Аякон прошло без происшествий — и к тому же довольно одиноко. Зета не предложил им транспорт, разумно предположив, что это может быть расценено как попытка похищения, и поэтому Ориону и Дэдлоку пришлось проделать весь путь от Южного полюса до Северного. Междугороднее шоссе пустовало — несомненно, расчищенное специально для них; прямо на границе к Ориону и Дэдлоку присоединился небольшой «эскорт» — группа охранников (которые, однако, не носили никакого оружия в открытую). Они следовали за послами, как угрюмые призраки, и их угрожающее присутствие устраняло все побуждения к разговору. Когда несколько дней спустя красная точка Аякона замигала на карте в непосредственной близости, Орион провентилировал с облегчением. Как бы ни было сложно, встреча с Праймом всё равно будет лучше, чем унылый мрак поездки. Но когда они приблизились к столице Кибертрона, Орион обнаружил, что недооценил масштаб события. Вдоль всего шоссе собрались боты, чтобы взглянуть на Ориона, и их становилось только больше, когда небольшая компания въехала на окраину Аякона. По сторонам дороги стояли меха из Элитной гвардии, чтобы сдерживать толпу и обеспечивать легкий проход; их высокие прямоугольные щиты с хмурыми красными эмблемами слишком сильно напоминали о резне на С12, и клерк старался не концентрироваться на них. Зета не зашёл так далеко, чтобы поприветствовать их лично, но послал церемониймейстера Сената и некоторых других официальных лиц встретить Ориона недалеко от официальной границы города. Слушая их речи, архивист понял, как много Зета сделал для этих переговоров: с ним обращались как с главой другого государства, а не как с каким-то самонадеянным библиотекарем. Это… заставляло о многом задуматься. [Орион Пакс,] — сообщение Дэдлока пришло по комлинку, — [тут так много ботов… И все они уставились на меня.] — Он старался говорить беззаботно, но в том, как дрожал голос, чувствовалась тревога. Он привык к общественному вниманию, так как повсюду следовал за Орионом, но этого оказалось слишком много. [Всё в порядке, Дэдлок,] — Орион послал ему успокаивающий глиф. — [Мы послы Пяти Свободных городов, поэтому для меха естественно пялиться. В основном они слышали о нас из Аяконской ленты новостей, так что наш долг показать им, что мы не какие-то непостижимые монстры из старых стишков. Мы представители десептиконов: большинство ботов здесь уже давно не видели ни одного живьем.] [О…] — Оптика Дэдлока расширилась. Он выпрямился и гордо расправил плечевые сегменты, явно намереваясь произвести наилучшее впечатление. Приветственные речи закончились, и церемониймейстер пригласил Ориона и его спутника наконец-то войти в «славный город Аякон». Искра клерка затрепетала в грудной, когда он снова перешел в альтмод и поехал вперед. Великолепные здания с округлыми стенами придвинулись ближе, окружая широкий бульвар, но всё ещё оставляя достаточно места; их куполообразные крыши действительно были покрыты золотом, сверкая почти невыносимо ярко под солнцем, на каждом куполе был выгравирован свой узор. Вокруг них дороги, широкие и просторные, как междугородние автомагистрали, поднимались изящными арками одна над другой, украшенные стеклом и золотом, ведущие к чистым площадям с хрустальными садами и античными памятниками. Орион был благодарен, что он ехал в альтмоде, потому что в противном случае все увидели бы, как он поворачивает шлем из стороны в сторону, как зачарованный, пытаясь увидеть как можно больше чудес. Действительно ли он родился среди этого великолепия? В это было трудно поверить; его память оставалась пустой. И повсюду вокруг него толпились меха — заполнявшие улицы, свисавшие из окон, летуны, взгромоздившееся на крышах и осветительных столбах. Эта масса гудела и грохотала, обмениваясь комментариями, ни враждебными, ни дружелюбными — по большей части просто любопытными. Главный проспект выходил на обширную площадь, более величественную, чем всё, что архивист видел раньше, и прямо перед ним возвышалось колоссальное, богато украшенное здание, похожее на коронованную голову гиганта, сохранившее традиционные круглые формы аяконцев, но покрытое рельефами и карнизами — Великий Империум, средоточие политической жизни Кибертрона: резиденция Сената и храм Праймов. На отполированных ступенях Великого Империума возвышался Зета, окруженный чиновниками и солдатами. Громоздкий красный мех с сердитой лицевой и острой синей оптикой занял позицию рядом с Праймом — похоже, Орион оказался не единственным, у кого был телохранитель. Солнечный свет играл на тяжелом рыцарском шлеме Зеты, на панелях, выступающих из его спины, как символические лучи, а когда Орион перешёл в основной режим и поднялся по лестнице, Прайм остался неподвижным — статуя строгого, далёкого и величественного бога. Приближаясь к нему снизу, клерк остро ощутил своё хрупкое телосложение и простую внешность — и всё же почему-то это не обескуражило его, а только заставило с гордостью поднять шлем. «Ты не бог», — подумал Орион, без страха глядя в лицевую Зеты. — «Ты такой же простой мех, как и я. И это пугает тебя». — Приветствую тебя, благородный Зета Прайм, — сказал он вслух, положив манипулятор поверх искры. — Я благодарю вас за приглашение и надеюсь, что этот визит будет плодотворным. — Аналогично, Орион Пакс, — Зета слегка наклонил шлем, как будто боялся, что декоративные детали могут перевесить голову. — Я приглашаю вас остановиться в нашем гостеприимном городе, и завтра, когда вы отдохнете, мы обсудим наши дела. — Если это не побеспокоит вас, благородный Зета Прайм, я бы предпочёл немного отдохнуть и начать сегодня, — Орион был не в настроении проводить ночь в Аяконе; это вызывало у него плохое предчувствие. Чем короче пребывание, тем лучше. Архивист предполагал, что Зета будет спорить, но, к удивлению, Прайм сразу же подчинился. — Как пожелаешь, Орион Пакс. Мои слуги проводят вас в подготовленные апартаменты и позаботятся о ваших нуждах. Он повысил голос, чтобы все слышали, — сегодня вечером, на этом самом месте, мы поговорим. 83. Мегатрон оказался прав: Зета сделал их спор публичным зрелищем; по-видимому, он был уверен в своем превосходстве — или у него был план. Орион связался со Скайварпом, когда занял место на ступеньках рядом с Зетой. [Скайварп, ты здесь?] [Да, я на чердаке башни справа от вас], — ответил телепортер. — [Вижу вас чётко и ясно, босс.] Орион поблагодарил его и выключил комлинк. Дэдлок стоял на страже рядом с ним, скрестив манипуляторы за спиной, наблюдая за морем лицевых, заполнивших площадь перед Великим Империумом. Это выглядело так, как будто здесь собрался весь Аякон, оптика красного и синего цветов с редкими включениями желтого, зеленого и фиолетового, направленная на маленького архивиста. Бесчувственные камеры приковали к нему свои взгляды. Он думал, что ему придётся выступить перед Сенатом, но Зета хотел, чтобы весь Кибертрон стал свидетелем. Это заставило спинные магистрали Ориона покрыться мурашками паранойи; что же Прайм запланировал для него? В любом случае, клерк должен был сыграть свою роль так хорошо, как только мог. Это был его шанс привлечь население Аякона и земель Сената на свою сторону — и рассказать им правду о том, кем были автоботы и десептиконы (вопреки видео, которые правительство Зеты транслировало по своим каналам, некоторые из них были отредактированы, некоторые вырваны из контекста, чтобы представить прискорбное зрелище того, как плохо жили повстанцы и насколько жестокими они были). Толпа, отделённая от соперников линией щитов, которые несли охранники, притихла, когда Прайм поднял ладонь. Он поприветствовал зрителей, представил Ориона (вежливо нейтральным тоном) как лидера автоботов и представителя десептиконов, затем кратко описал цель этой встречи. После этого он повернулся к архивисту — и начались дебаты. — Гражданская война опустошает наш любимый Кибертрон, — начал Зета, изображая снисходительное достоинство. — Мы собрались сегодня, чтобы выяснить, почему — и как мы можем это остановить. Мы, законное правительство, боремся за мир и порядок, которые являются основой процветания народа. Пусть Орион Пакс расскажет нам, за что сражается его сторона. «Так вот как это будет», — подумал Орион. — «Вы собираетесь изобразить нас агрессорами. В эту игру могут играть двое.» — Правда, что наша цель иная, — ответил он, и его чистый голос зазвенел в заряженном воздухе. — Хотя мир и порядок являются благородными целями, мы считаем, что процветание, порожденное страданиями ботов, не стоит защищать. «Свобода — это право всех живых существ», — процитировал он, оглядывая толпу, ловя и удерживая взгляды отдельных меха. — И это то, за что мы боремся — свобода для каждого выбирать, как он хочет прожить жизнь. — Ты говоришь словами Мегатрона, — заметил Зета со спокойствием, которое скрывало оскорбление. — Разве у тебя нет собственных? — Слова брата принадлежат мне, так же как и мои слова принадлежат ему, — Орион был невозмутим. — Хотя наши точки зрения могут в некоторых отношениях отличаться, когда речь заходит о действительно значимых вещах, мы придерживаемся одного мнения. У старого сенатора из свиты Зеты, которого уже некоторое время трясло от негодования, кончилось терпение. — Почему мы вообще его слушаем?! — крикнул он, обвиняюще указывая пальцем на Ориона. — Бесстыдный язычник, который раздвигает серво для грязного выскочки низкого происхождения! По толпе пробежал приглушенный ропот, и Зета снова поднял манипулятор. — Пожалуйста, мой друг, — он взял сенатора за манипулятор, — давайте не будем переходить на личности. — Я не понимаю, почему наше происхождение должно иметь значение, — спокойно сказал Орион. — Я был в Каоне, Тарне и Восе, у меня есть друзья среди всех каст — и я всё ещё не вижу причины, по которой я должен считать некоторых из них хуже других. Во всех нас течет энергон, и все мы одинаково способны испытывать счастье или печаль. Ты спрашиваешь, за что мы боремся, Зета Прайм, — Орион снова повернулся к противнику. — И вот что это такое: равные шансы на счастье. — Ты говоришь об абстрактных и неосязаемых вещах, Орион Пакс, — теперь Зета говорил тоном доброго, но разочарованного старейшины, отчитывающего провинившегося спарка. — Но во имя этих мимолетных идеалов вы порождаете хаос и разрушение; вы пытаетесь разрушить систему, которая поддерживала Кибертрон в его величие на протяжении миллионов лет! — Это позволило немногим извлечь выгоду из несчастья многих, — парировал архивист. — Что-то древнее не означает, что оно справедливо или разумно. Кастовая система лишает Кибертрон его самых ярких сокровищ. Я знаю полицейского, который является замечательным художником; разве не грустно, что меха могут никогда не увидеть его работ? — Орион снова повернулся к толпе, обращаясь к ним в первую очередь. — Подумайте об этом! Разве вы не знаете меха, которые могли бы сделать гораздо больше, если бы смогли сменить профессию? Или, может быть, вы и есть эти меха? — Теперь они внимательно слушали, и в некоторых ботах Орион увидел то, что искал: понимание. — Но более того, эта система также лишает ботов счастья, — клерк повернулся к Зете, его голос внезапно наполнился силой, о которой он и не подозревал. — Вы сказали, что я говорил об абстрактных вещах, но это не так. Нация продуктивна только тогда, когда у неё есть надежда, когда каждый бот может поделиться тем, что он может предложить, и когда есть к чему стремиться. Это новый мир, который мы хотим построить! Эта пылкая речь немного взволновала его, в груди бешено запульсировала искра, но эффект, который речь произвела, был очевиден: боты в толпе теперь слушали его всерьез. Зета, однако, не был впечатлен. — Это прекрасные намерения, — вкрадчиво согласился он. — Но ты идешь к ним сквозь смерть и огонь. Я могу поверить, что ты приручил своего так называемого «брата», — он показал открытые ладони в жесте согласия. — Но сможешь ли ты приручить этих некультурных дикарей, которых вы освободили и позволили беспрепятственно бродить по улицам? Сможете ли вы сдержать свои обещания о мире? Ты говоришь о свободе; так что же ты сделаешь с теми, кто не захочет жить на вашем Кибертроне? — Теперь тон Зеты сочился сладостью. — Отправишь ли ты их в вечное изгнание из родного мира, как ты изгнал из домов жителей тех городов, которые вы захватили? Или, может быть, десептиконы убьют их всех? Орион колебался, не произнося ни слова. Прайм прижал его к стене. Он хотел, чтобы клерк взял на себя ответственность за все действия автоботов и десептиконов. И действительно, что они будут делать с теми, кто отказывается жить под их властью, кто решит бороться до конца? На данный момент товарищи Ориона были сопротивлением; но если бы роли поменялись…? Не имея на уме готового ответа, архивист решил сказать то, что его искра сочла правильным. — Свобода — это право всех живых существ, — медленно повторил он. — Мы вместе найдем решение — такое, которое исключит возможность угнетения. И включают в себя неоспоримую опасность терроризма и партизанской войны. О, Мегатрон будет в ярости… — Граждане Кибертрона, вы слышали Ориона Пакса! — торжествующе провозгласил Зета. — Он обещает нам мир от имени своих собратьев-повстанцев! Ты поклянёшься в этом на священной Матрице Лидерства? Это был план Зеты с самого начала. Он всё ещё был полон решимости разорвать отношения между Орионом и Мегатроном — заставив его поклясться в том, что Мегатрон никогда не одобрит, поручиться за всех десептиконов и автоботов одинаково и гарантировать то, что он не мог контролировать, — тем самым доказав, что он лжец, если (или, скорее, когда) он потерпит неудачу. Но теперь пути назад не было. И Ориону нужно было быть готовым отстаивать то, во что он верил. — Да, — сухо ответил он. — Я так и сделаю. Зета, очевидно, ожидал этого; оптика победно блеснула в прорезях шлема, и он подал короткий сигнал. Как будто он только этого и ждал, священник, несущий реликвию, вышел из Великого Империума и остановился перед архивистом. — Положи манипулятор на Матрицу, — церемонно сказал Зета, — и пусть Праймус будет свидетелем твоей клятвы. Орион перевёл взгляд с Прайма на Матрицу. Внутри круглого золотого корпуса, покрытого надписями на примал вернакуларе, таком древнем, что даже его программы испытывали проблемы с ним, сверкал голубой кристалл неизвестного происхождения. Подавив желание прикусить губу, архивист поднял манипулятор и положил его на золотой металл. Матрица запульсировала под ладонью, как живая искра. Орион увидел, как священник вздрогнул, уставившись на артефакт, а затем вспышка синего света на мгновение ослепила архивиста. Священник ахнул и отпрянул, оставив Ориона ловить Матрицу — и она загудела и засияла в его манипуляторе, всё ярче и ярче, пока он больше не мог видеть ничего, кроме синего света. Свет окружил его, затопляя, оставляя слепым и глухим — а потом пришла боль. Жгучая, мучительная боль пронзила, сосредоточившись в груди; Орион открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука. Беспомощный, оглушенный, подавленный силой, которая овладела им, он мог только биться в конвульсиях агонии, чувствуя, как конечности скручиваются, обшивка рвется, корпус скручивается в муках, которые он не мог понять. Но на пике своих мук он услышал слова в процессоре, резонирующие во всем существе, как огромный колокол: «Умерший и рожденный заново, переделанный светом Праймуса; восстань, Оптимус Прайм!» А потом — наконец — боль утихла и свет погас. Когда визуальные сенсоры Ориона снова заработали, первое, что он увидел, были его собственные манипуляторы, упирающиеся в пол. Все еще ошеломленный, он, шатаясь, поднялся на серво, колени дрожали. Он чувствовал себя странно; земля была дальше, чем он помнил, и серво казались… незнакомыми. Моргнув, Орион заметил, что его грудные пластины были открыты — и над его искровой камерой лежала золотая оболочка Матрицы, встроенная в его корпус. Под изумленным взглядом Ориона механизмы зашипели и панели закрылись, скрыв Матрицу внутри. Над площадью повисла мёртвая тишина. Подняв оптику, он увидел собравшихся меха — все неподвижные, как огромная скульптурная группа, с разинутыми ртами, охранники так же ошеломлены, как и зрители. А потом мех в первом ряду задрожал и закричал: — Носитель Матрицы! Истинный Прайм был избран! — Он упал на колени, протянув манипуляторы к Ориону в ревностном восторге. Это послужило проломом в плотине. В сердцевине толпы родился могучий звук, единодушное рычание пробуждающегося могучего левиафана, и хотя отдельные реакции разнились, казалось, что он все еще принадлежит одному существу. Некоторые боты опустились на колени и начали петь молитвы, некоторые ахнули в знак отрицания и повернулись к соседям, некоторые попытались подойти ближе, чтобы посмотреть, в то время как охранники забыли их удерживать. И повсюду среди неразборчивого шума раздавались одиночные восклицания «Прайм!» и «Истинный носитель Матрицы!». Ошеломленный, Орион повернулся, чтобы посмотреть на Зету — и замер. Кулаки Прайма были крепко сжаты, корпус дрожал, а оптика светилась чистой, неподдельной ненавистью. — Стреляйте в него! — закричал Зета высоким срывающимся голосом. — Стреляйте в самозванца! Охранники обменялись нерешительными взглядами и начали поднимать оружие; Дэдлок бросился вперед, чтобы прикрыть Ориона корпусом — но в следующее мгновение Скайварп появился между ними, схватив за манипуляторы, и они исчезли в фиолетовой вспышке. 84. Обратный путь в Каон не оставил Ориону много времени, чтобы подумать о том, что произошло: это была последовательность коротких прыжков, неопределенный промежуток потерянного равновесия и пурпурный поток вне времени и пространства. Когда, наконец, они появились на пороге командного центра в Каоне, вестибулярные датчики Ориона сыграли с ним злую шутку, настаивая на том, что он находится в невесомости, а топливный бак посылал предупреждения о неминуемой очистке. К счастью, ему удалось успокоить внутренности. Но затем осознание того, что Матрица сделала с ним, обрушилось, и Орион снова почувствовал тошноту. Дэдлок удержал его, когда он схватился за грудную и живот, мучительно осознавая, что внутри него находится посторонний предмет. Именно тогда он заметил, как боты уставились на него. Сторожа у входа, боты, заполнившие площадь, где располагался большой общий экран, — о Праймус, они видели все! Зета показал это по всей планете! Орион бросил затравленный взгляд вниз по лестнице и отступил назад, к воротам Ратуши. — Дэдлок, — прошептал он, — я… Останусь здесь. — И, вырвавшись из объятий сбитого с толку телохранителя, он убежал в здание, уже слыша, как Скайварп с воодушевлением начинает отвечать на вопросы. Орион бросился вверх по лестнице, отпрыгивая от меха, которых он встречал (что большую часть времени пугало их до безумия), движимый чем-то, чему он не мог дать названия. Он хотел… Он нуждался… Он побежал искать убежища у бота, который всегда был его защитником. [Мегатрон?] — отправил он комм, паника подступила к горлу и душила. — [Где ты?] Последовала короткая пауза, прежде чем пришел ответ. [В тактической комнате. Я отослал всех прочь.] Мегатрон больше ничего не сказал, все последствия и невысказанные слова нависли над Орионом, как ядовитое облако.***
Военачальник действительно ждал его в одиночестве. Двери закрылись за Орионом с зловещим лязгом, отрезая их от внешнего мира, и он вздрогнул, искра сжалась в предчувствии. Оптика Мегатрона была жесткой и неумолимой. — Так, — наконец произнес он. — Прайм. Я полагаю, что теперь я должен поклониться вам? Это прозвучало как удар хлыста, и Орион съежился. — Мегатрон… — Мы намеревались очистить Кибертрон от этой порочной монархии, и ты возвращаетесь из Аякона как один из них. — Это был несчастный случай, ты сам это видел. Я никогда этого не хотел, это произошло внезапно… Мегатрон, это все еще я! — взмолился Орион, шагнув к другу, но остановился, прежде чем тот успел протянуть манипулятор. Ему больше не нужно было поднимать шлем, чтобы увидеть лицевую Мегатрона; теперь они были одного роста. — Откуда мне это знать? — недоверие в тоне брата причинило боль. Каждое слово причиняло боль. Орион надеялся найти утешение, но нашел только отказ. — Почему… Почему ты так легко отворачиваешься от меня? — Голос Ориона дрогнул. — Я дал тебе шанс после того, как ты сжег Каон; я поверил тебе! Разве я не заслуживаю немного веры от тебя в ответ?! Мегатрон поморщился, но покачал шлемом. — Разве ты не видел себя? — спросил он, и печаль, с которой это было сказано, несколько успокоила негодование Ориона. — Я видел, как мой любимый друг, мой брат превратился в символ всего, что меня возмущает и то что я ненавижу. Я видел Ориона… как они говорят? «Умершего и родившегося заново?» — лицевая Мегатрона исказилась в гримасе, и поле взорвалось вспышкой противоречивых эмоций, ударив Ориона в полную силу. — Я не уверен насчет этой части «рождённый заново», — пробормотал он, опуская оптику. — Я не уверен, что ты не двойник с лицевой Ориона. — Тогда посмотри сам, — настаивал бывший архивист, отчаяние придавало ему сил. — Загляни в мою искру, как я когда-то заглядывал в твою. И если ты обнаружишь, что я действительно превратился во что-то отвратительное… — Орион подошел ближе, заставляя Мегатрона снова поднять на него взгляд, и закончил с безжалостной ясностью, — делай со мной, что хочешь. Камера искры открылась, и Орион замер, стоя неподвижно ожидая решения Мегатрона. Военачальник изучал Матрицу в течение нескольких кликов, поле снова плотно облегало корпус, лицевая была непроницаема — но затем броня на груди тоже скользнула в сторону. Это слияние не принесло Ориону никакого удовольствия — в нем было слишком много страха, слишком много неуверенности и гнева — с обеих сторон. И между ними было третье присутствие; Орион с тревогой почувствовал, как щупальца энергии Матрицы протянулись к Мегатрону — но они ничего не делали, только слегка коснулись его искры и отступили. Однако в остальном Матрица оставалась бесстрастной, и единственным вторжением, которое ощущал Орион, был разум Мегатрона, вторгающийся в его разум, обыскивающий, лихорадочно осматривающий каждый уголок, страх и возмущение, шли следом, — но эти эмоции были направлены не на Ориона, а скорее на кого-то или что-то, что осмелилось запятнать его. Однако вскоре все это обострение прекратилось, Орион наполнился знакомым чувством удовлетворения и безопасности; ярость Мегатрона утихла, и вместо опасений снова появилось доверие — с оттенком глубокого облегчения и извинения. Это не принесло перезагрузку, разделенный ужас и смятение истощили их до эмоционального изнеможения, но в данный момент в этом не было необходимости; правда была единственной вещью, которая имела значение. Когда они отсоединились, Орион почувствовал себя ясным и очищенным, как небо после бури. Он все еще был самим собой. Его приняли. — Ты сможешь жить с Праймом? — спросил он, поглаживая Мегатрона по щеке, как обычно делал после интерфейса. — Я полагаю, что у меня нет выбора, — усмехнулся военачальник, хотя это прозвучало немного горько. — Теперь это ты, я и это золотое заблуждение в твоей грудной. — Это «заблуждение» — самая священная реликвия на Кибертроне, — Орион мог только беспомощно улыбнуться. — И я только что украл его у Зеты. Представь, через что он сейчас прошел. — Да, хреново быть им… — Мегатрон замолчал на мгновение. — Она говорила со мной, знаешь ли. — Она…? — Матрица. Когда мы соединились… Она показала мне какой-то глиф, но я не смог его прочитать. — Глиф? — Орион отпустил друга и немного отступил назад, все заботы уступили место горячему любопытству. — Ты можешь вспомнить? — Он достал датапад из подпространства. — Конечно. Как-будто это было заклеймено в моем сознании. — Мегатрон взял стилус и начал рисовать. Когда он закончил, Орион схватил планшет с почти голодным выражением лицевой и некоторое время изучал его. — Я никогда раньше не видел этого символа… Он очень древний, даже архаичный — я бы сказал, такой же древний, как символ «Прайм». — Он провел стилусом по некоторым линиям. — Этот компонент означает «благородный, высокий, величественный»; этот, вероятно, имеет какое-то отношение к битве… Нет, я не могу это прочесть, — заключил он, откладывая планшет; его лицевая светилась решимостью. — Но я смогу! Я уверен, что где-то должны быть упоминания об этом, и если бы только я мог попасть в Аяконский архив… Его монолог был прерван смехом Мегатрона. — Теперь я действительно вижу, что это все еще ты, брат, — военачальник блеснул оптикой. — Ничто не может помешать твоему стремлению к знаниям — даже восхождение к Праймусу. — Я бы ударил тебя этим датападом, если бы не мое восхождение к Праймусу. — Кстати, об этом… Как нам теперь тебя называть? Орион Прайм? — Мегатрон наклонил шлем, словно примеряя это имя. Бывший архивист сжал датапад, его почти забытое замешательство вернулось. — Матрица назвала меня Оптимусом, — тихо сказал он. — Тогда Оптимус Прайм, — Мегатрон на мгновение задумался, но затем его губы изогнулись в улыбке. — Это звучит не так уж плохо.