Поворот переключателя

            Интерлюдия 4.       Орион пришел в себя привязанным к платформе под потолком, который он не узнал. Его первым побуждением было вскочить, а запястья и лодыжки горели там, где в них впились энергетические кандалы. Взвизгнув, он лёг и попробовал путы — на этот раз более осторожно. К сожалению, они казались довольно надежными.       Оптика меха скользнула по комнате — пустой, неприметной медицинской палате, — когда позади него раздался голос.       — Я вижу, что ты проснулся.       Вздрогнув, Орион повернул шлем, пытаясь разглядеть похитителя, но таинственный бот помог ему, оказавшись в поле зрения. Это оказался старый мех с замысловатым украшением в виде плаща на спине. Он был смутно знаком — Орион, вероятно, видел его раз или два.       — Меня зовут Альфа Трион, — представился бот, выражение лицевой было далеко не враждебным.       А! Вот кто он. Старейший и самый необъяснимый член правящего Совета: странно влиятельный Главный архивариус.       — Пожалуйста, не бойся, — Альфа Трион утешающе похлопал Ориона по манипулятору. — Я не причиню тебе вреда.       — Это, эм… приятно слышать, — Орион не верил ни единому слову из того, что говорил этот мех. — Может быть, тогда ты развяжешь меня? А потом мы поговорим как цивилизованные меха.       Альфа Трион печально покачал шлемом.       — Я боюсь, что это невозможно. Я должен кое-что с тобой сделать, и ты, скорее всего, будешь возражать. Твоё мастерство владения оружием хорошо известно.       — Хорошо, я более чем уверен, что это считается причинением вреда, — хорошо, Орион, продолжай с ним говорить; и думай! Должен быть способ сбежать.       — Напротив, я собираюсь помочь тебе исполнить своё предназначение, как это было предсказано в Завете Праймуса, — и исправить то, что было нарушено. Сама ткань реальности исказилась, и я намерен восстановить порядок.       Вот и все: старый бот — сумасшедший. Орион попал в манипуляторы какого-то фанатика. Он снова осторожно попробовал путы; может быть, если бы он инициировал трансформацию…       И-и-и его Т-шестерня оказалась заблокирована. Просто великолепно.       — Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил он, поспешно подсчитывая возможные варианты.       Оптика Альфа Триона была полна печальной мудрости, когда он склонился над корпусом Ориона.       — Ты не из этого мира, — сказал он, и что-то в его тоне заставило дрожь пробежать по спине Ориона. — Тебе здесь не место. Я хочу вернуть Ориона — моего Ориона — на его законное место, — он повернулся, чтобы взять что-то со стола, когда Орион начал бешено извиваться, пытаясь вырваться. — Но твоя судьба связана с тем же, что и его, — Альфа Трион вернулся, и в его манипуляторах покоился круглый золотой корпус, из которого исходило голубое мерцание. Орион замер, уставившись в шоке: старый бот нёс легендарную Матрицу Лидерства.       Положив манипулятор на грудную броню Ориона, Альфа Трион что-то сделал с его швами, и панели отодвинулись в сторону против его воли. Но тут похититель Ориона остановился.       — Странно, — пробормотал он, касаясь впадины в грудной пленника (что вызвало у Ориона тошноту), — тут пустое пространство… как будто оно создано специально для хранения Матрицы. Хмм… как бы оно ни появилось здесь, это только доказывает мою точку зрения.       Орион качнулся, паника охватила его.       — Подожди! Что ты дела-ааааааешь!!!       Боль пронзила его, когда Альфа Трион вставил золотой шар Матрицы в грудь; казалось, что горячие усики расплавленного металла проросли из реликвии и окутали корпус, проникая под его обшивку, прорастая сквозь топливопроводы, разрывая его изнутри, сжигая, сжигая, сжигая… Орион закричал, извиваясь в кандалах, оптика побелели, а пальцы вцепились в края железной платформы.       Мучение, казалось, длилось вечность, прежде чем наконец прекратилось, и Орион обмяк, системы охлаждения хрипло загудели. Изображение мерцало, пытаясь сбросить настройки, и сквозь туман помех он увидел, как Альфа Трион навис над ним, положив пальцы на Матрицу, его оптика светилась жутким светом и шептала голосом, похожим на отдаленный гром.       «Возвращайся, Оптимус Прайм, возвращайся домой».       И в этот самый момент Орион услышал знакомый звук заряжаемой термоядерной пушки.       — Отойди от него, — скрипучий баритон Мегатрона звенел от едва сдерживаемой ярости, — или я разнесу тебе шлем!       Альфа Трион бесстрашно выпрямился.       — Ты не понимаешь, — сказал он с едва уловимой уверенностью, — ему здесь не место. Он не из этого мира; вы не должны были встретиться…       Тем не менее, его пальцы покинули корпус Ориона, и автобот вздохнул с облегчением.       — Я выгляжу так, будто мне не наплевать? — Не опуская пушку, Мегатрон приблизился к платформе. Он переключил внимание на механизмы кандалов только на секунду, прежде чем отключить их, но когда он снова сосредоточился на своей цели, Альфа Трион исчез.       — Что за…? — Мегатрон оглядел комнату, но Орион зашипел, потирая запястья, и бывший гладиатор решил, что поймать старого бота — меньший приоритет.       — Как ты себя чувствуешь? Что он сделал с тобой? — Он помог Ориону сесть.       — Он… он засунул Матрицу внутрь меня… он… — Орион запнулся, — он сделал меня Праймом.       — Что?! — серый мех отступил назад, пораженный, но затем заметил, что у Ориона изменилась обшивка. Его слегка изменившийся корпус. Его…       Его искровая камера была украшена золотой побрякушкой.       Неловкая тишина заполнила комнату; Орион осторожно коснулся грудной брони, и когда наконец поднял оптику и открыл рот, чтобы что-то сказать, слова застряли в горле: Мегатрон смотрел на синий свет внутри Матрицы, и его лицевая было мрачна.       — Мегатрон? — позвал Орион с несвойственной ему кротостью, — я никогда этого не хотел, ты же знаешь! — И это было почти мольбой, — он сделал меня Праймом для какой-то цели, которую я не могу понять, — он остановился, — Мегатрон…?       — Я слышал, как ты кричал в агонии, — военачальник оторвал взгляд от реликвии, — вот как я нашёл тебя, — некоторое время он ничего не говорил, но когда Орион был готов умолять его продолжать, Мегатрон протянул манипулятор.       — Пошли… давай убираться отсюда.       — Ты… не злишься на меня? — Он знал, как сильно Мегатрон хотел этого титула; Орион был полон решимости помочь получить его — если кто-то и заслуживал того, чтобы править Кибертроном, так это Мегатрон. И на мгновение его охватил страх, что друг и брат возненавидит его за то, что он украл у него Праймовство.       — Я слышал, как ты кричал в агонии, — повторил Мегатрон, — когда тебя привязал к столу сумасшедший старый бот. Если именно так Совет создает своих Праймов — с помощью силы и боли, — то этот титул заслуживает того, чтобы сгореть в Плавильнях вместе с Советом. — Военачальник нахмурился, поле колебалось в волнении, — мы решим, что делать с твоим Праймовством, когда будем в безопасности, — наконец заключил он, — и после того, как медик проведет полное обследование.       Орион не смог сдержать улыбку, когда взял предложенный манипулятор, и ему помогли подняться на серво. 85.       Оптимус Прайм.       Просто думать об этом имени в отношении самого себя было странно. Но теперь все называли его именно так, поскольку новости распространялись быстро (особенно когда их разносили Рамбл и Френзи).       Он провёл довольно много времени перед зеркалом, изучая новую фигуру. Если бы ему нужно было описать это одним словом, он бы использовал «царственный»; но Орион Пакс был чем угодно, только не этим! Он чувствовал себя неловко и неуклюже, спотыкаясь о внезапно ставшие слишком длинными серво и случайно помяв хрупкий планшет с новообретенной силой в массивных манипуляторах. Теперь он стал такого же роста, как Мегатрон, и лишь немного худощавого телосложения. Это нервировало; этот корпус — большой, могучий, защищенный толстой броней — больше подходил для воина. Он больше не чувствовал себя библиотекарем…       Может быть, потому, что он не мог быть им. Теперь он был Праймом.       И каждую секунду он чувствовал их — десятки голодных оптик, прикованных к нему, любопытные и благоговейные взгляды, тихое бормотание на грани слышимости. И Оптимус ускорил шаг, стремясь скрыться от них; теперь он был благодарен за мод, за маску — к счастью, Матрица сохранила ее, и теперь он носил ее большую часть времени в качестве некоторой формы защиты. Меха будет нехорошо видеть ужас и смущение на лицевой своего лидера.       К счастью, был, по крайней мере, один мех, чье отношение не изменилось.       — Поздравляю, ты в полном здравии, — Рэтчет отошел от смотровой платформы и пренебрежительно махнул манипулятором. — Матрица, похоже, полностью интегрирована в твой корпус, но я не обнаружил никакого инопланетного влияния на твои системы. Всё, что я могу сказать, это то, что он имеет какую-то связь с твоей искрой, но природу этой связи тебе предстоит выяснить. Я врач, а не спиритуалист.       — Спасибо, — тихо сказал Оптимус, вставая. Теперь он возвышался над Рэтчетом, но, похоже, старого медика это не смущало.       — Успокойся, парень, — медик похлопал его по манипулятору, и, хотя выражение лицевой было серьезным, в нем скользило то же грубое одобрение, которое Оптимус помнил с их первой встречи в Родионе. — Итак, у тебя новый корпус; ничего такого. Попробуй отнестись к этому как к апгрейду, одному из тех, что делает негодник Нокаут. Что касается реакции ботов… первоначальное удивление скоро пройдет, и они привыкнут к твоему новому «я».       — Да, но мне интересно, смогу ли я к этому привыкнуть, — Прайм уставился на ужасно большие манипуляторы, как будто они принадлежали кому-то другому, — я имею в виду… новый корпус — это прекрасно, но с ним связан целый груз ответственности.       — Так и есть, — согласился Рэтчет, и его обычно хмурый взгляд стал печальным.       Когда Оптимус вышел из медотсека, перед ним предстал Дэдлок, сидящей на полу возле двери и читающий. Увидев подопечного, молодой мех вскочил на ноги, и бывшему архивисту еще раз напомнили, насколько он стал крупнее: навершия телохранителя не поднимались выше его ключицы. Это он должен присматривать за Дэдлоком, а не наоборот, прошептал тихий голос в голове, и Матрица запульсировала синхронно с искрой.       — Что ты читаешь? — спросил Оптимус, отчасти чтобы отвлечься, отчасти искренне заинтересованный.       Дэдлок заерзал.       — «Зов Праймуса», — пробормотал он наконец, — все говорят о божьей воле и чудесах, а я ничего об этом не знаю… Я всегда думал, что Праймус — это сказка.       — А теперь ты знаешь?       — Я не уверен, — признался Дэдлок, — но я надеюсь, что пойму это, когда закончу книгу. Я имею в виду… я видел, как небесный свет преобразил тебя, — его голос поднялся до тех приподнятых нот, которые Оптимус слышал повсюду, но сразу же потерял свою интенсивность, — прости, я знаю, тебе тяжело… я не хочу ставить тебя в неловкое положение. Я выброшу эту книгу, если ты…       Оптимус прекратил болтовню, положив манипулятор на его плечевой сегмент.       — Все в порядке, — сказал он, убирая маску, чтобы показать искреннюю улыбку, — читай, что хочешь, меня это не оскорбляет. Ты не должен слепо следовать за другими, когда пытаешься решить, во что верить.       Желтая оптика телохранителя наполнилась таким благоговением и благодарностью, что Оптимус действительно почувствовал себя неловко. Что бы он ни сказал, парень воспринимал это как святую истину. И это совершенно новый вид ответственности.       В первый же день они с Мегатроном заперлись в тактической комнате, чтобы найти правильный курс действий в соответствии с новыми условиями — и слушали, что говорят простые меха на улицах и в кантинах Каона. Лазорник и Буззсау летали по приказу Саундвейва, слушая и записывая, а Оптимус и Мегатрон прослушивали один аудиофайл за другим.       — Ты это видел? — воскликнул один взволнованный голос. — Праймус выбрал Ориона Пакса нашим Праймом! Это значит, что он на нашей стороне, это значит, что мы правы!       «Я лично думаю, что это шлак», — говорил мех с сильным хелексийским акцентом в другой аудиозаписи. — «Я не верю в Праймуса.»       «Ты что, тупой? Разве ты не видел, как шлакова Матрица преобразила его?»       «Почему, шлак раздери, был выбран Орион Пакс?» — проворчал другой невидимый оратор. — «Лорд Мегатрон сделал гораздо больше! Он должен быть Праймом.»       «Нет, он не должен», — возразил грубый голос. — «Нам вообще не нужен Прайм. Праймы — шавки Сената, лорд Мегатрон сам так говорит».       «Это были ложные Праймы! А Оптимус Прайм — настоящий», — утверждал третий бот.       — Я думаю, этого достаточно, — Мегатрон кивнул Лазорнику, и кассета остановила запись. — Мы сталкиваемся с опасностью того, что наши войска могут расколоться. Я полагаю, очевидно, что мы должны сделать.       — Для меня это не очевидно.       Мегатрон вздохнул, рассеянно поглаживая голову Лазорника, в то время как он щебетал от удовольствия.       — Мы должны принимать во внимание общие убеждения меха и не допускать роста розни.       — Я помню, как ты утверждал, что религия — это иллюзия, созданная для того, чтобы помешать нам думать самостоятельно, — Оптимус сплел пальцы вместе. — Я бы не хотел, чтобы ты лгал и отказывался от своих убеждений.       Мегатрон нахмурился.       — Это политика. На карту поставлены гораздо более важные вещи — например, единство нашего народа. Я не отступлюсь от своих убеждений, и я всё ещё не верю в Праймуса; я не видел, как он поднялся снизу и даровал тебе Матрицу. Но то, что я действительно видел, это… чудо, — он стиснул денты, как будто это слово причиняло ему физическую боль. — И я собираюсь этим воспользоваться.       И вот они предстали перед своими последователями, площадь казалась еще более переполненной, чем та, что была в Аяконе. Оптимус злобно кусал губы под маской, но сохранял невозмутимый вид.       — Вы все видели, что произошло, граждане свободного Кибертрона, — начал Мегатрон. — Из наших рядов был выбран Прайм — настоящий Прайм, тот, который был назначен сенаторами не для того, чтобы благословлять их мошенничество и притеснения, а тот, кто восстал против их воли. Носитель Матрицы стоит среди нас — и, как бы неожиданно это ни было, это знак надежды. Старой линейке Праймов брошен вызов самим Кибертроном! По крайней мере, в этом мы больше не обманываемся, — он взял Оптимуса за манипулятор и поднял его. — Узрите Оптимуса Прайма, моего названого брата, лидера автоботов!       Последовавший за этим рев экстатической экзальтации мог пошатнуть сами основы Каона. 86.       Всякий раз, когда Мегатрон читал старые легенды, он всегда думал, что это просто легенды. Прайм избранный Матрицей, — метафора, одна из многих, чтобы затуманить умы меха и поддержать правящую касту. Сенат назначал Прайма, как бы просто это ни было; он не был особенным, он не был вестником какой-то высшей силы. Он был коррумпированным, лживым политиком, который использовал веру как щит, чтобы прикрыть собственный грязный бизнес. Избранный Богом Прайм был мифом.       И все же теперь этот миф ходил рядом с ним, знакомый, осязаемый и ужасно реальный, и Мегатрон не был уверен, что с этим делать.       В каждом опубликованном тексте он писал об обветшалой линии Праймов, о том, как её следует снести и оставить ржаветь на заднем дворе истории, отбросив в сторону, как и подобает мешающему устаревшему институту. Но что он мог сказать сейчас, когда рядом с ним стоял Прайм, которого он знал, который не был эгоистичным или жуликоватым…       Того, который действительно напоминал героя из старых легенд.       Тем не менее, идея о том, что бог выберет для них лидера, делала саму суть искры Мегатрона мятежной. Где был этот «бог», когда страдали его дети? Почему он бросил их на произвол прихотей хозяев только для того, чтобы сейчас появиться и решить, кто должен ими руководить?       Нет, ни Праймус, ни какое-либо другое божество не имели никакого отношения к войне и политике. Боты Кибертрона предоставлены сами себе, и никто, кроме них, не мог выковать их судьбу. Это было то, во что Мегатрон решил верить, и это помогло ему продвинуться так далеко. Что касается Матрицы… Он понятия не имел, как она работает и какова её истинная цель. Она указала на меха, которого сочла достойным быть лидером, и тем самым по-королевски запорола планы Зеты; это всё, что имело значение.       И, если быть откровенным… Мегатрону пришлось согласиться с выбором Матрицы. Орион был достоин — больше, чем сам осознавал. Хотя теперь его звали Оптимус… и выглядел он странно.       Мегатрону пришлось знакомиться с новым корпусом с нуля в уединении их тускло освещенной кварты — прослеживая его магистрали кончиками пальцев, запоминать просветы в броне и чувствительные места, учиться играть на нём так, как он играл на гибком корпусе скромного архивиста. И в обшивке, соединениях и проводке не было божественности: чем больше Мегатрон исследовал, тем больше он видел, что Оптимус Прайм ничем не отличался от любого другого меха — и он мог быть таким же растерянным, взволнованным и эмоциональным.       — Мы… мы не должны этого делать, — сказал он, ерзая на сиденье, когда манипуляторы бывшего гладиатора двинулись дальше вниз по брюшным пластинам.       — Правда? — военачальник замурлыкал в аудио, склонившись над ним сзади. — А почему бы и нет?       — Прайм должен сохранять свою — ааа! Добродетель! Чтобы оставаться чистым!       — Иди и скажи это Зете и его ночным посетителям, за которыми так любят охотиться папарацци, — Мегатрон подул на антенну Оптимуса, заставив вздрогнуть. — И ты уже открыл мне искру, так что я сомневаюсь, что небольшой коннект что-то кардинально изменит.       — Богохульный подонок.       — Так и есть, — согласился серый мех, но Оптимус не сопротивлялся, когда его толкнули на платформу. Он также не сопротивлялся, когда стройные бедра были широко раздвинуты, а панель приглашающе откинулась, но тут Мегатрон остановился, подняв оптограни.       — Он совершенно новый, — военачальник провел манипулятором по чистым, нетронутым контурам порта и крышке, скрывающей коннектор. — Настолько, что почти сияет.       Прайм застонал, закрыв лицевую обеими манипуляторами.       — Прекрати говорить такие вещи, Праймус милостивый!       — Но это правда! — Мегатрон посмотрел на Оптимуса находясь между серво, хитро ухмыльнувшись. — По-видимому, Праймус или Матрица, или кто бы ни проапгрейдил твой корпус, не имеют ничего против того, чтобы ты коннектился, иначе они не стали бы утруждать себя предоставлением этого, — его палец умело потёр порт, углубляясь внутрь ровно настолько, чтобы коснуться сенсорных узлов, расположенных на окантовке.       Бедра бывшего архивиста дернулись, и Мегатрон тихо рассмеялся.       — Интересно, что бы сказали все те меха, которые смотрели, как ты вознесся на главной площади Аякона, если бы увидели тебя таким, — он наклонился ближе, чтобы одним длинным движением лизнуть быстро нагревающееся отверстие. — Если бы они увидели, что их благословенный Прайм осквернен… как там выразился тот сенатор? Грязный выскочка низкого происхождения? — Он страстно поцеловал порт и двинулся вверх, к крышке, скрывающей коннектор. Мощный двигатель Оптимуса набирал обороты, посылая вибрации по всему корпусу, и поле теперь было гораздо более агрессивным, омывая Мегатрона и сражаясь с его полем. Независимо от того, насколько смущённым или ограниченным чувствовал себя бывший архивист, он позволил коннектору встать, и военачальник продолжал уделять ему внимание. Прайм или не Прайм, брат остался таким же отзывчивым, как всегда, и заставлять его терять контроль над удовольствием было тем, от чего бывший гладиатор никогда не уставал.

***

      Они вместе погрузились в перезарядку, счастливые и удовлетворенные (хотя Оптимус жаловался на необходимость снова откалибровать порт, что ему не совсем понравилось, «в отличие от некоторых извращенцев»), но спокойствие длилось недолго: посреди ночи Мегатрон проснулся от громкого крика.       Оптимус метался на платформе, оптика была закрыта, и серый мех тут же схватил его за плечевые сегменты и встряхнул — может быть, слишком резко, но по какой-то причине пронзительные крики брата выбили его из колеи, как ничто другое. К счастью, этого оказалось достаточно: оптика бывшего архивиста включилась, и он рывком принял сидячее положение, схватившись за грудную броню дрожащими манипуляторами.       — Что это было? Ночной кошмар? — У Ориона Пакса это случалось нечасто, но опыт общения с Матрицей был непрост…       Оптимус моргнул, сбитый с толку, и посмотрел на Мегатрона так, словно только что заметил.       — Д-да… Кошмар, — наконец сумел произнести он. — Это было… я почувствовал боль. Невероятная боль, которая текла из грудной брони вниз по корпусу… Прямо как тогда, когда я получил Матрицу.       Ах, значит, он угадал правильно.       — Ты рассказывал мне, что это было мучительно, — Мегатрон нежно погладил его по манипулятору. — Неудивительно, что после этого тебе снятся кошмары.       — Но это было ещё не всё, — оптика Оптимуса остекленела, как будто он не совсем расслышал друга. — Там был… Голос. В этом сне я думал, что должен знать этот голос, но теперь я не могу его вспомнить. Он резонировал в процессоре, отдаленный и в то же время ужасно ясный и громкий. Он говорил… «Возвращайся домой», — Прайм вздрогнул и обнял колени, теперь больше, чем когда-либо, напоминая испуганного архивиста. — Он звал меня… «Возвращайся, Оптимус Прайм, возвращайся домой».       — Это был просто сон, — Мегатрон притянул его ближе, манипуляторы привычно крепко сжали плечевые сегменты Оптимуса. — Ты дома, и тебе не нужно никуда идти, если ты этого не хочешь.       — Да… Ты прав, — Оптимус вжался в объятия, ища утешения в защитной хватке, но, несмотря на уютное тепло, которое медленно просачивалось в корпус, сердцевина искры все еще была наполнена холодным страхом, эти непостижимые слова звенели в процессоре.       Возвращайся, Оптимус Прайм, возвращайся домой