У всех есть личный интерес

Сидя под растянутым на деревьях брезентом, Говард с тоской вспоминал тёплые вечера в гостиницах Монро и Камдена. Несколько месяцев они провели в городах, но теперь за пределами разделяющей миры Миссисипи даже встреча с живым человеком показалась бы ему чудом. Здесь было пусто. Чудовищно пусто и невероятно красиво. Бескрайние равнины, густые лесные полосы и изредка встречающиеся волнистые холмики — в дикой местности витал дух свободы. Говард видел, как лицо друга озарила улыбка, стоило им отъехать от последнего людского пристанища, видел, как тот радуется каждому листочку и наконец-то ничего не боится. Он был счастлив за него и одновременно испытывал тягость. Прощаться с индейцем, ставшим ему самым близким товарищем, он не хотел. Но чем дальше они уходили, тем яснее становилось то, что перейти реку — это далеко не самое сложное, с чем они столкнулись в последнее время. Впереди их ждали Великие равнины. Отсутствие торговых лавок, салунов и даже дорог — всё это стало огромной проблемой. У них не было ориентиров, они не понимали, ходят они кругами или идут прямо. Иногда пустырь простирался на многие мили вперёд, и тогда горизонт превращался в идеально ровную, разделяющую небо и землю линию. Еда и вода, которой они запаслись в Камдене, заканчивались слишком быстро, лошади уставали от жары, отказывались идти в одном темпе. Из-за сна на твёрдой поверхности у Говарда болела спина; ноги, уставшие и от езды в седле, и от постоянных пеших прогулок, покрылись мозолями и маленькими ранками. Ещё до переправы через реку он думал о том, что их путешествие окажется не таким уж захватывающим, как они с другом успели нафантазировать, но мог ли он подумать, что всё будет настолько плохо? Наверное, да. Идти по бездорожью, не имея представления о том, что ждёт впереди… это никак не могло закончиться чем-то хорошим. Дождь давно перестал стучать по листьям величественных многовековых деревьев, но изредка всё же накрапывал. Кэссиди и Муэты не было уже больше часа — они отправились добывать пропитание, потому что из еды в их сумках осталось только печенье. Кэссиди надеялся подстрелить парочку уток, Муэта — насобирать грибов и ягод. Говарда оставили стеречь лагерь и лошадей, что было весьма скучным и нервным занятием. Неприятные мысли так и лезли в голову, не давая покоя ни на минуту. Читать не получалось, спать не хотелось. Хоть ветер и угомонился, из-за резкого перепада температур сидеть без костра в середине дня было холодновато. Когда он в очередной раз встал размять ноги, стало немного веселее. Лошади тут же оторвали носы от земли и уставились на него, будто ожидая седловки. Говард усмехнулся, подошёл к вороной кобыле, которую они с Муэтой ласково именовали Толстушкой, и погладил её по мокрому от росы носу. Лошадь громко фыркнула, приняла из его рук ставшее каменным печенье и шумно пережевала. Говард обошёл лагерь несколько раз, задумчиво подёргал влажные иголки пушистой ели и вернулся «под крышу». Снова присев на бревно, он тяжело вздохнул. Взгляд вдруг зацепился за раскрытую сумку, из которой торчал забытый Кэссиди кисет. Говард уже давно хотел попробовать покурить трубку, но очень боялся гнева наставника и довольно неприятных последствий. Кэссиди всегда прятал от него табак и даже выпивку, а на любопытные взгляды совершенно серьёзно грозил пальцем и напоминал, что до подобного Говард ещё не дорос. Не было никаких сомнений, что наставник разозлится, прознав о подобном поступке — то же говорил Муэта, когда пару дней назад Говард с хитрой ухмылкой кивнул в сторону оставленного на бревне кисета. Друг на такие эксперименты идти отказывался и, кажется, и правда не хотел. Он искренне не понимал, зачем Говарду понадобилось рисковать доверием наставника, чтобы попробовать какую-то гадость, и утверждал, что риск того не стоит. Рид тщетно пытался объяснить ему, что это всё ради интереса и хоть какого-то веселья, но Муэта продолжал занудствовать и упираться. В итоге Говард оставил попытки уломать его. Сейчас, без Муэты, совсем недавно унятое любопытство вновь взыграло в нём. Кэссиди ведь не узнает? Обычно наставник уходил на несколько часов и появлялся на горизонте довольно шумно — лошади точно его услышат. Да и табак по крупинкам Кэссиди никогда не пересчитывал, а трубку хоть и держал в идеальной чистоте, но от одного раза всё равно ведь ничего не загрязнится. Рассудив, что план не так уж и плох, а делать ему всё равно нечего Говард наклонился и легко подхватил желанную вещицу. Как всем этим пользоваться, он знал — слишком уж часто приходилось наблюдать за наставником. Взяв из тканевого мешочка немного рассыпчатого табака, он аккуратно запихнул его в трубку, чуть помял светлым деревянным тампером и засыпал табак снова. Спичек у Кэссиди осталось не так уж и много — большинство уходило на то, чтобы распалить костёр. Говард неловко засунул кончик трубки в рот, взялся за мундштук, боясь обжечь пальцы, и зажёг спичку. Наставник всегда распаливал трубку даже чересчур бережно, и Говард по началу честно пытался это сделать. Удача покинула его уже тогда, когда первую же спичку затушил слабый порыв ветра. Не отчаявшись, он развернулся и зажёг вторую. Одновременно тянуть в себя ещё не появившийся дым и кругами водить спичкой внутри чаши оказалось той ещё задачкой. Несколько раз ему приходилось откашливаться, ещё парочка спичек ушла из-за того, что он всё же обжёгся. Когда трубка наконец приняла вид, походящий на то, чего от неё добивался Кэссиди, Говард вздохнул с облегчением. И почти сразу же заныл от досады, заметив, что края чаши из тёмно-коричневых превратились в ужасающе чёрные. Говард пробовал отскрести грязь ногтями, но понял, что прежний вид трубке уже не вернуть. Она обуглилась, и теперь Кэссиди точно узнает о том, что её брали. Ему конец. Может выбросить? Кэссиди подумает, что потерял её сам и не будет злиться. Курение ведь плохо влияет на здоровье — так Рози говорила, а она всегда права. Возможно, Говард прямо сейчас совершает благое дело и спасает наставника от верной смерти. Нет, как-то это слишком. То, что трубка обуглилась, ещё не делает её нерабочей. Она целая, её можно курить. Изменился только внешний вид. Но как же теперь признаться в том, что натворил? Кэссиди ни за что не оставит этот проступок без внимания. Без очень, очень болезненного внимания, которого Говард совсем не хотел. Нужно выбросить. Кэссиди выживет и без трубки, а потом Говард заработает денег и сам купит ему новую в качестве извинений. Мысленно согласившись с самим собой, Говард всё же решил докурить. Затяжки получались то слишком слабые, то такие, что трубка нагревалась до состояния, когда держать её становилось трудновато. С кашлем удалось справиться довольно быстро, но вот жжение на языке и кончиках пальцев после очередной особенно сильной затяжки, заставило уронить трубку в грязь. Она тут же потухла, угодив в мягкую от недавнего дождя землю. Табак высыпался, в чашу затекла грязная вода. Говард поднял её и спешно запихал обратно в кисет, не желая больше издеваться над дорогой наставнику вещицей. Что-то похожее на совесть тут же заговорило в голове его же голосом, но Говард только отмахнулся и, застегнув кисет, швырнул его в ближайшие кусты. Язык неприятно щипало, горький привкус всё никак не хотел уходить изо рта. Говард выпил немного воды, но и это не помогло избавиться от неприятных ощущений. Ещё и запах такой… Кэссиди точно всё поймёт. От этого никуда не деться. Ему даже стало немного стыдно. Ради забавы испортить то, что наставник берёг и лелеял долгие годы — проступок серьёзный. С каждой минутой наедине со своими мыслями он всё ближе подбирался к тому, что не осилит эту тайну. Вот чего ему не сиделось? Зачем вообще притронулся? Может, положить трубку под копыта Мёрфи? Не будет же Кэссиди ругаться на коня. Да и если она развалится, высмотреть черноту будет уже не так просто. Кэссиди подумает, что выронил кисет, когда спешивался, и не будет так сильно переживать из-за потери. Нет, так будет только хуже. Лучше пусть остаётся в кустах. Может оказаться, что Кэссиди вообще о ней не вспомнит до следующего привала. Там соврать уже будет гораздо проще — нужно будет всего лишь помолчать и сделать удивлённый вид. Кэссиди ничего не заподозрит. Лошади вдруг вскинули головы и уставились вдаль. Говард сразу же понял, что наставник и друг возвращаются, и очень расстроился, что не успел окончательно смириться с содеянным в одиночестве. Кэссиди притащил всего одну толстую утку, но Муэта компенсировал это полным мешком грибов. — Успел заскучать? — Кэссиди потрепал его по голове, проходя мимо, на что Говард обиженно фыркнул. Бросив утку на валяющееся на земле седло, мужчина прошёлся по лагерю. — Холодно же, ты почему костёр не разжёг? Опять не получилось? — Всё же мокрое. — А когда я тебе про спрятанный в мешке хворост говорил, ты чем слушал? Муэта, доставай керосин, будем и дрова жечь, на утку одного хвороста не хватит. В процессе подготовки костра Говард решил не участвовать. Муэта вручил ему мешочек грибов, в котором при лучшем рассмотрении оказалось куда больше ягод. Говард молча перебирал их, старательно делая вид, что ничего не произошло. — А это что такое? — как гром среди ясного неба прозвучал голос Кэссиди. Говард замер и настороженно посмотрел на наставника. Тот отряхивал от грязи найденный на земле тампер. — Выпал что ли? Когда мужчина полез в сумку, Говард сразу понял — вот конец и настал. Под ногами наставника он разглядел ещё несколько сгоревших спичек и даже следы табака. Он ведь забыл замести следы! Так переволновался, что даже об этом не подумал. — Говард, ты не видел мою трубку? — явно что-то осознав, поинтересовался Кэссиди. Его взгляд ещё не метал молнии, но уже был ощутимо догадливым. Виноватый вид вкупе с несвойственной ему тишиной выдавали юношу с головой. — Точно помню, что она лежала в этой сумке. — Значит, там и лежит. — Нет, не лежит. — Может, потерял? Кэссиди недоверчиво хмыкнул и осмотрелся по сторонам. Пока он проверял остальные сумки и седло, Говард сидел в напряжении. Муэта смотрел на него с подозрением, но уточнять не решался. — Нет, я точно оставлял её в этой сумке, — сделал вывод Кэссиди. Говард резко убрал ногу, которой потянулся было замести улики. — Я всегда её там оставляю. — Может, выронил по дороге? — осторожно подкинул идею Говард. Кэссиди долго смотрел на него с подозрением, и юноша почувствовал, что вот-вот сдастся. — Ты совершенно не умеешь притворяться, — заметил Кэссиди, подходя ближе. — Где? — Я ничего не брал. — Неужели? А я-то думал, чего это ты так присматриваешься в последнее время. Что я тебе по этому поводу говорил? Мои слова для тебя — пустой звук? — Нет! И почему сразу я?! Ты сам потерял, а на меня спихиваешь! Мужчина вздохнул и, будто поверив, ещё раз осмотрел первую сумку. Когда его взгляд всё же зацепился за парочку чёрных спичек, Говард обречённо застонал. — Где? — спокойно повторил Кэссиди и, проследив за мимолётным взглядом на кусты, пошёл туда широким шагом. Говард наблюдал за ним с опаской и, как мог, игнорировал недоумение Муэты. — Ты всё же стащил его трубку? — поинтересовался индеец так, будто не мог поверить во что-то настолько бессмысленное. Говард не ответил. — На что ты вообще надеялся? — На покурить, — буркнул Рид и окончательно сник, стоило наставнику вернуться с выпачканным в грязи кисетом. — Вставай, — голосом не терпящим возражений сказал ему Кэссиди. Говард не двинулся с места. Только сейчас он осознал, что именно натворил. Избавляться от трубки было ужасным решением. Эгоистичным и подлым. — Вставай, говорю. Не испытывай моё терпение. — Я же только попробовал… — А в кусты выбросил зачем? — Кэссиди вытащил трубку и тщательно рассмотрел её. Говард молчал, пока наставник точно так же скрёб ногтями по обугленным краям и наружной стороне чаши. Очень хотелось позорно расплакаться, чтобы его пожалели, но он понимал, что таким способом ничего не добьётся. — Впрочем, я и сам вижу. Спичку неровно держал? Тут аккуратность нужна и особое мастерство. И почему в чаше вода, уронил? — Она слишком горячая стала, — тихо признался Говард. Кэссиди покачал головой. — Дурень, — беззлобно заключил он. Говард поднял на него обиженный взгляд. — Ещё и язык обжёг небось? Ну-ка покажи. Юноша увернулся, но Кэссиди всё равно сумел ухватить его за подбородок. Послушно открыв рот, Говард стерпел очередное ворчание о глупости и губительной тяге ко всему запрещённому. Первая слеза предательски скатилась по его щеке, и Рид разозлился на себя ещё больше. — И как ты теперь есть собрался? — поинтересовался наставник. Голос его снова приобрёл строгие нотки, и Говард понял, что перерыв на волнение и заботу закончился. — Это как курить надо было, чтобы так выжечь? — Не так уж и болит, — буркнул юноша и тут же пожалел об этом. — Ничего, кое-что другое сейчас заболит, как следует, — с этими словами Кэссиди помог ему подняться. Говард не упирался — понимал, что это бессмысленно, но шёл всё равно нехотя. Кэссиди довёл его до ближайшего поваленного дерева — до того, за которое были привязаны лошади. Они остановились с другой стороны и отошли чуть в сторону, чтобы любопытный Мёрфи вдруг не пришёл на помощь. Говард бросил взгляд на оставшегося под брезентом Муэту, который, к счастью, был слишком занят разведением костра и совсем не обращал внимания на происходящее. — Штаны вниз, — скомандовал Кэссиди, подталкивая его ближе к дереву. То было немного шершавым, но время и явно изголодавшиеся лоси успели очистить его от самой колючей части коры. — Давай живее, нечего теперь пути к отступлению высматривать. Раньше надо было думать. — Ничего я не высматриваю, — пробубнил Говард и нехотя расстегнул штаны. Кэссиди уже вытащил ремень и ждал. — Рози не любила, когда ты курил. Я, может, только лучше сделал. — То есть ты у нас воплощение благодетели? — мужчина невесело усмехнулся и, заметив очередную заминку, снова подтолкнул его вперёд. — А сам тогда зачем курил? Что-то не складывается. Говард промолчал. Согнувшись над толстым стволом и устроившись поудобнее, насколько это позволяла ситуация, в которой он оказался, он принялся ждать. Первый раз Кэссиди стегнул его не так уж и сильно. Говард только дёрнулся от неожиданности и опустил голову, надеясь, что всё закончится быстро. Не закончилось. Каждый удар был одинаков по силе. То, что сначала казалось ерундой, уже через несколько минут приносило такие яркие ощущения, что Говард не выдержал и потянулся назад руками. Кэссиди терпеливо оттолкнул их, переждал демонстративно несчастный вой и продолжил опускать ремень уже сильнее. Когда количество ударов перевалило за привычную скромную отметку, юноша заголосил: — Ай! Хватит, я понял! — Что ты там понял? Куда пополз?! — Кэссиди вовремя ухватил бочком уходящего от него Говарда за шкирку и вернул на место одновременно с тяжёлым шлепком. Рид громко взвыл и уткнулся лицом в сгиб локтя. — Понял он. А надо было раньше понять, чтобы вот такого вот не было. Кэссиди стегнул его чуть ниже, заставляя подскочить и вновь прикрыться руками. На лёгкое похлопывание петлёй Говард никак не отреагировал. — Сейчас сорву какую-нибудь ветку… — угрожающе начал Кэссиди. Звучал он вполне серьёзно, так что Говарду ничего не оставалось, кроме как убрать руки и в очередной раз подскочить. Задницу и так пекло — узнавать, что с ней станет от хлёсткой ветки, совсем не хотелось. — Я тебе новую куплю-ю! — попытался сгладить углы Говард. Слёзы уже текли ручьём, но он ничего не мог с ними поделать. — Ещё лучше. Чё-ё… у-у, чёрную! Чтобы ничего не ви-видно было! — А говорил, что что-то там понял, — покачал головой Кэссиди. Говарду даже не нужно было оборачиваться, чтобы угадать выражение его лица. Ремень продолжал противно свистеть в воздухе, после чего хлопал так, что Говард довольно быстро оставил все попытки хоть что-то объяснить. Когда порка закончилась, ему наконец удалось расслабиться. Мышцы затекли от неудобной позы, с задницы будто слезла вся кожа. Теперь жжение на языке не казалось проблемой. — Марш помогать Муэте, — сказал Кэссиди, игнорируя не прекращающиеся рыдания. Говарду стало только обиднее, раньше он никогда так не плакал, а наставник и бровью не повёл. — И на воду холодную не налегай, а то простудишься. Лечить твой язык здесь нечем, кто же знал, что ты такое вытворишь? Придётся терпеть. Говард не ответил. Бросив на мужчину обиженный взгляд, он подтянул штаны, вытер рукавом слёзы и, как мог, в спешке добрался до лагеря. Муэта обеспокоенным его состоянием не выглядел — до тех пор, пока не увидел заплаканное лицо. Друг окинул его изучающим взглядом и явно собирался что-то спросить. — Всё в порядке, — сердито опередил его Говард. Повернувшись к костру, он продолжил утирать слёзы и мысленно ругать себя за то, что почему-то не может успокоиться. — Что, так сильно влетело? — боязливо уточнил Муэта, но ответа не получил. Говард знал, что друг и сам всё прекрасно слышал, если ещё и не видел. Отвечать на вопрос не было смысла. Рид шмыгнул носом и сделал вид, что ничего не услышал. Присев на корточки, он поднял рухнувшую под весом чайника ветку. Костёр Муэта запалил, но вот как следует установить держатель у него до сих пор не выходило. — Я же говорил, не стоило этого делать, — продолжил Муэта, явно не зная, что ещё можно сказать. Говард тоже не знал. — Заткнись. Не обратив внимания на грубость, Муэта продолжил заниматься своими делами. Говард пристроил чайник, убедился, что тот не рухнет и обернулся, выискивая взглядом наставника. Тот всё ещё был далеко. Лошади обступили его, словно стог сена, и явно что-то требовали. Говард отвернулся, сосредоточенно хмурясь над костром. То, что Кэссиди расстроен его поступком, он уже понял. Ему и самому было не по себе от того, что такая глупая шалость закончилась настолько печально. Чувство вины никуда не ушло и поедало его изнутри, несмотря на ощутимые последствия. Впервые за долгое время ему очень хотелось извиниться. Но в то же время ему было обидно. И за свой поступок, и за то, что Кэссиди выпорол его слишком строго. Хотелось, чтобы наставник сам подошёл мириться. Чтобы пожалел его и сказал, что больше не злится. Этого всегда не хватало. Иногда в словах Кэссиди, конечно, имелось что-то похожее на извинения, но чаще всего Говард не считал это чем-то значимым. Наставник говорил это как бы между прочим, но совсем не так, как этого хотел Говард. Кэссиди никогда не успокаивал его сразу же после наказания — всегда тянул время и ждал непонятно чего. Говарду не всегда было это нужно, но когда наступал момент, Кэссиди не было рядом. — Он не злится, — вырвал его из мыслей Муэта. Скорее всего, его напугал опечаленный вид. — Ты просто его обидел. — Чем? — Тем, что сделал такую глупость. Говард недоверчиво фыркнул. А то он не знал. — И тем, что так грубо избавился от улик, — задумчиво добавил индеец. — Ты зачем трубку выкинул? — Я её испортил. — Так признался бы, а то только больше получил. — Мог бы вообще не получать, — Говард попробовал присесть на бревно, но тут же передумал. — Забыл про спички. — Думаешь, Кэссиди бы ничего не узнал? Я сразу запах почувствовал. Наверное, он тоже. На сваленные в кучу сумки вдруг приземлилась насквозь вымокшая Джиби. Муэта поприветствовал её щелчком языка, но птицу больше заинтересовала пойманная Кэссиди утка. То ли ястреб не прочь был полакомиться сырым мясом, то ли был огорчён чужой смертью — Говард не понял. — Попроси прощения, — предложил Муэта, будто прочитав его мысли. — Станет легче. Говард ничего не ответил. Просить прощения он никогда не любил, да и не умел. Пару раз извинялся, конечно, но то было совсем неискренне и в большинстве случаев за компанию. В такие моменты слова не складывались в предложения, язык будто прилипал к нёбу, а желание развернуться и дать дёру с каждой секундой становилось практически непреодолимым. Нет, не сможет он извиниться. Даже тогда, когда искренне этого желает. — Я не могу, — тихо признался он, глядя на друга так, будто тот мог решить проблему за него. — Не обязательно говорить прямо, — посоветовал индеец. — Скажи, что ты не хотел, чтобы всё так получилось. Что тебе жаль. Он поймёт. — Не поверит. — С чего ты взял? Говард отвернулся. Объяснять то, что он не хочет подходить к наставнику первым, не хотелось. — Иди, — подтолкнул его Муэта. — Потом передумаешь, так что лучше решаться побыстрее. Давай. Говард помотал головой. Надежда на то, что Кэссиди придёт мириться, была чересчур слабой. Всё это загоняло его в тупик, и он понятия не имел, что делать дальше. Прошло чуть больше десяти минут. Кэссиди так и не вернулся. Говард видел, что наставник полирует трубку, и от этого ему становилось только хуже. — Ничего страшного не случится, — снова попробовал Муэта. — Тебе полегчает. — Нет. — Ты споришь только ради того, чтобы спорить? — Нет. Муэта фыркнул. За это время он успел подготовить утку к финальному этапу. Говард не хотел ему помогать, хоть и чувствовал, что Кэссиди опять его отчитает. — Иди, — повторил индеец, толкнув его в спину. — Он же тебя ждёт. — Не ждёт. — Ждёт. При мне он разговаривать не будет. Говард вздохнул, но после очередного толчка в спину всё же двинулся в верном направлении. Несколько раз он остановился и обернулся, столкнувшись взглядом с кивающим в одобрении другом. Упрямство и осознание того, что только он сам сможет это закончить, боролись в нём, не переставая. Кэссиди сидел на поваленном дереве, вычищенная до блеска, но всё ещё кажущаяся грязной трубка лежала рядом с ним на платке. Говард замер в нерешительности и наблюдал за ним исподлобья. — Что-то надумал? — удивлённо спросил мужчина. Выглядел он неважно. Будто даже болезненно. Говарду от этого зрелища стало только хуже. — Я не хотел её выбрасывать, — едва слышно пробормотал он. — Мне просто было интересно. — Я знаю. Повисшая тишина напрягала обоих, но сказать что-то ещё было сложно. Говард обнял себя руками и смотрел исключительно вниз. — Я бы всего лишь попробовал и вернул на место, — снова попробовал он. Кэссиди не смотрел на него, но так было даже легче. — Не знаю, почему выбросил. — Ты не хотел меня расстроить, я понимаю. — Но ты расстроился только больше… — И ты тоже. Видишь, такие поступки ни к чему хорошему не приводят. В следующий раз лучше признайся, я не стану ругать тебя больше, чем следует. Наказание ты получил за курение и обман. То, что ты обжёгся и испортил трубку… это ты уже сам себя наказал. Говард всё же оторвал взгляд от земли. Кэссиди смотрел куда-то в сторону. — Не переживай, — успокоил мужчина. В его голосе не было сомнений, но Говард всё равно не поверил. — Все мы тут на нервах, не хватало ещё из-за таких мелочей волноваться. Трубка — это последнее, о чем я сейчас думаю. А язык твой заживёт за неделю, поверь мне. Говард слабо кивнул. Вся его решительность вдруг исчезла, не оставив и следа. Продолжать эту тему ему не хотелось. — Мы заблудились, да? — спросил он, в надежде сменить тему. Кэссиди бы ни за что в этом не признался — они с Муэтой уже давно это заметили. — Да, заблудились, но я думаю, мы на верном пути. Заночуем здесь, а с рассветом двинемся на север — так точно выйдем из леса, вопрос только, как скоро. Говард кивнул. Спрашивать что-то ещё он не решился. Чужое отчаяние, кажется, даже можно было потрогать. — Вам двоим не стоит брать это в голову, — неожиданно продолжил Кэссиди. — Я тут взрослый — это моя проблема. Вы делайте то, что я прошу — это всё, что необходимо. Я вижу, как вам тяжело, но мы и не думали, что будет легко, верно? Мы выкарабкаемся. Говард снова кивнул. От этих слов ему стало только страшнее, но показывать это он не хотел. — Иди помоги Муэте с уткой, — попросил мужчина. — Я скоро приду и проверю. Вернувшись к костру, Говард понял, что разговор принёс ему только больше страданий. Такая смена настроения наставника пугала его больше всего, и он понятия не имел, что делать дальше. — Так быстро поговорили? — удивился Муэта. — Что он сказал? — Что мы заблудились. Индеец явно не ожидал такого ответа. Говард не мог не заметить его испуг. — Давай уже приготовим эту утку, — сменил тему он и, не дожидаясь ответной реакции, выхватил птицу у уже подобравшейся к ней Джиби.