У всех есть личный интерес

Говард давно перестал следить за временем. В индейском племени не было ни часов, ни привычного календаря. Индейцы не придавали значения двенадцати месяцам, не отмечали праздники, к которым Говард привык с самого детства. — Сегодня Убывающая луна, — тихо сказала Мэй. Они сидели на низкой скамейке вдали от огней индейского поселения и смотрели на затянутое тучами небо. В последнее время темнота наступала быстрее, звёзд почти не было видно, холодало. Говард переживал, что Мэй вновь заболеет. Обнимал её, старался всегда брать с собой одеяло и привезённые Кэссиди грелки. Укутывал и заботился, как только мог. Порой даже в ущерб себе. — Сегодня наверняка Рождество, — ответил Говард, мечтательно вглядываясь вдаль. Где-то там, за линией горизонта, американские семьи сидят за праздничным столом и дарят друг другу подарки. У них есть камин, тёплая кровать и горячая ванная. Им не приходится охотиться и переезжать с места на место за редеющими стадами бизонов. У них есть лекарства. — Нет, думаю, оно завтра, — возразила Мэй, крепче сжав его руку. Говард усмехнулся и коснулся её живота, обнимая. Он ещё ни разу не замечал шевеления, хотя Мэй утверждала, что чувствует присутствие ребёнка. Говард переживал, что так она его успокаивает. Когда Кэссиди привёз лекарство, старуха Сиху предупредила его, что ребёнок может не выжить. После её слов Говарду то и дело снились кошмары: о плачущей Мэй, о родившимся раньше срока ребёнке и даже о Кэссиди, который винил Говарда в том, что случилось. Не появись он в жизни Мэй, она была бы здорова. — Здесь холодно, нам лучше вернуться, — забеспокоился Говард. Как бы он ни любил проводить время наедине, сидеть вдали от костра было опасно. — Я тепло одета: ты завернул меня в два одеяла и эти противные шерстяные ботинки. Мне жарко. — Но воздух холодный. У тебя может заболеть горло. — Меня тошнит от запаха костра. Дай мне подышать лесом. Говард обиженно замолчал. Рядом с Мэй он и сам чувствовал себя ребёнком. Беспомощным, ничего не понимающим, лезущим под руку. Девушка принимала его помощь с улыбкой, но никогда не прислушивалась к нему так, как ко всем «взрослым». — Мне кажется, это будет мальчик, — нарушила тишину Мэй. Успевший погрузиться в свои мысли Говард не сразу осознал сказанное. — Сиху говорит, что его рождение выпадает на полнолуние. И он будет волком. Говард не смог сдержать смешок. — Оборотнем, что ли? — вспомнил он одну из книжек, которую ему давала почитать Рози. — Нет же. Ребёнок, который рождается с началом весны, имеет родство с волком. Он олицетворяет любовь. Говард был наслышан о подобном. Индейцы были теми ещё выдумщиками. Один только убеждённый в родственных связях со своей птицей Муэта чего стоил. — А если он родится раньше? — уточнил он у замечтавшейся девушки. Старуха Сиху с недавних пор то и дело твердила, что им стоит готовиться к родам уже сейчас. Мэй слишком медленно набирала вес, болела — всё это не могло пройти бесследно. — Будет выдрой или гусём. — Уж лучше волком… — Ты судишь по силе животного, но на самом деле всё не так. Выдры очень умные и талантливые, а гуси — упрямые и настойчивые. Каким бы ни был ребёнок, он возьмёт лучшие качества своего родного животного. Говард не стал спорить. Он не верил в подобную связь и переживал лишь о том, как Мэй перенесёт роды. В последнее время он всё чаще думал об этом. Старуха Сиху утверждала, что смерть ребёнка повлияет и на мать. Оба могут умереть. Говард не хотел это слушать. Каждый раз, когда они с Кэссиди приходили к старухе за советом по помощи Мэй, та начинала запугивать их печальным исходом. Говард и подумать не мог, что в рождении детей может возникнуть так много сложностей. Он не видел, как рожает сестра, но знал, что соседская собака родила аж девять щенков, и все они остались живы. В его представлении о женщинах те всегда рожали быстро, безболезненно и сразу становились счастливыми. Никто не рассказывал ему ни о частых случаях смерти, ни о том, как сложно ухаживать за беременной девушкой, когда ты сам чувствуешь себя ребёнком. Чем больше он узнавал, тем сложнее становилось сдерживать себя от желания напиться и умереть самому. — Ты уже думал об имени? — спросила Мэй. Говард положил голову ей на плечо, взял за руку, переплетая их пальцы. — Я боюсь давать ему имя. — Я тоже. — Но нам нужно будет что-то придумать. Обещай, что… — Мэй вдруг запнулась. Говард почувствовал, как напряглось её тело. — Обещай, что назовёшь его именем твоих предков. Не хочу, чтобы над ним издевались. В горле будто что-то застряло. Говард всё никак не мог поверить в услышанное. Мэй говорила так, словно уже смирилась со смертью. — Ты сама назовёшь его так, как захочешь, — ответил он, изо всех сил стараясь звучать уверенно. — Никто не станет над ним издеваться. Если нужно, мы уедем так далеко, что никто не сможет найти нас. Какое-то время Мэй молчала. Говард очень боялся, что она начнёт плакать — это происходило всё чаще. Мэй то и дело болела и понимала, что так не должно быть. Даже не слыша все те ужасы, которые высказывала старуха Сиху, девушка чувствовала неладное. — Сиху сказала, что я должна быть сильной, — еле слышно прошептала Мэй. Говард поднял голову и посмотрел на её лицо. Глаза были красными. И как он не почувствовал, что она давно уже плачет? — Но я не могу. В прошлый раз мне было так плохо, что я испугалась, что потеряю его. Если он… если он умрёт, я себя не прощу. Говард молча обнял её и позволил как следует выплакаться. Желание спорить и говорить, что никто не умрёт, пропало ещё после первых подобных попыток. К счастью, Кэссиди провёл с ним беседу и объяснил, как следует оказывать поддержку расстроенным девушкам. — Всё будет хорошо, — всё же сказал он, когда Мэй немного успокоилась. — Сиху сказала, что ты идёшь на поправку, а это многого стоит. Старуха слишком часто драматизирует. Порой у меня складывается ощущение, что она имеет связи с теми сбрендившими пророками из больших городов, которые кричат про конец света. Только представь её с табличкой на шее и ржавой банкой в руках. Мэй едва слышно усмехнулась. Говард с облегчением выдохнул и погладил её по волосам. — Мы уедем отсюда, — повторил он, желая успокоить их обоих, — и не поедем туда. Я найду место, где нам будет хорошо. Обещаю. Мэй кивнула и удобно устроилась у него на плече.