Зимние розы. Осень

Робб вновь вошел в солярий и обнаружил Дэйенерис, бросающую кипящие взгляды на Кэйтилин, в то время как та выглядела слегка пристыженной. Это вряд ли будет веселый разговор. — Тетя! — позвал Джон, полностью игнорируя бывшую мачеху, войдя в комнату и обняв ее. — Криган просил передать, что он ест всю зелень и хорошо ведет себя с тетей Айлой, и что он победил дядю Эртура своим мечом. Эшара засмеялась. — Старший брат, что за позор! Легендарный рыцарь, Меч Зари, побит его трехлетним племянником. — Он схитрил, — Эртур закатил глаза. — Он и Серена отправили своих лютоволков отвлечь меня. После этого я внушил им, что нужно встречать врагов с честью. Кэйтилин могла только наблюдать за ними, поджав губы: не только Эшара была леди, делая ее детей такой же благородной крови, как и ее собственные, а не полукровки, как когда-то представляла их Кэйтилин, но у них были и лютоволки, которые отмечали их как истинных Старков. Эшара усмехнулась, не представляя, о чем думала бывшая септа. — Я уверена, что они усвоили урок с мудростью, присущей трехлетнему и двухлетней. — Такое нужно прививать с юности, — пожал плечами Эртур. — Где отец? — спросил Джон. — Избегает, — сказала Эшара. — В эти дни он ненавидит лестницы. — Ну. Если бы только Серсею не спровоцировали, — остро сказал Джон, впервые за все время посылая злой взгляд в сторону Кэйтилин. — Ваши Светлости, — сказал Джейме, входя в комнату. Он остановился на месте, увидев Кэйтилин и смерив ее злым взглядом. — Сир Давос просит аудиенции этим утром. Также, лорд Старк закончил с отрядами и идет сюда. — Спасибо, сир Джейме, — сказала Дэни. — Этим утром состоится собрание Военного Совета, так что передайте сиру Давосу прийти к нам до этого. Разве что у сира Эртура есть для тебя задание, до тех пор ты свободен. Эртур отпустил его, так что рыцарь поклонился и покинул комнату, снова бросив на Кэйтилин гневный взгляд. Она наконец больше не могла терпеть. — Вы позволили предателю служить вам? Он убил короля Эйриса! — Да, и сделал это по важной причине, — сказала Дэйенерис. — Он был прощен за это преступление и поклялся в верности дому Таргариен. — И я не вижу, каким образом это касается тебя, — сказал Джон. — Ты не клялась дому Таргариен, и, кроме того, твое безрассудство и самодовольство вызвали большие проблемы для дома Старк — и любая проблема дома Старк — это проблема для дома Таргариен. — Я защищала моего сына! — Хорошая работа, — прошипела Дэни. — Ты едва не добилась смерти своей старшей дочери и младшего сына — по крайней мере, их едва не схватили. Так скажи мне, мне очень интересно, чем ты думала, пока принимала такое мудрое решение. — Я защищала Брана! — возразила Кэйтилин. — Откуда я знала, что Серсея попытается взять их в заложники? — Ты говоришь, что похитила Джейме и Тириона, чтобы защитить Брана — ты не ожидала, что Серсея станет защищать своих братьев? Один из которых, кстати, отец ее детей, — спросила Дэни. — Ты говоришь это так легко, — пробормотала Кэйтилин. — Говорю что? — нахмурилась Дэни. — Они брат и сестра! — объяснила бывшая септа. — Я Таргариен, Кэйтилин, инцест не оскорбляет мои чувства. — Затем Дэни фыркнула. — Не говоря уже о том, я сама счастливо замужем за моим племянником. — Это сейчас неважно, — вмешался Джон. — Отец всегда говорил, что осуждение факта не меняет… — Существования этого факта, — закончил Нед, входя в комнату. — И их отношения не нам судить. — Можно было бы подумать, что королю дозволено судить кого угодно, — прошипела Кэйтилин. — У меня и моей королевы есть лучшие — и куда более важные — дела, чтобы занять наше время. Например, что делать с тобой. Комнату окутала тишина. — Я ваша подданная, Ваша Светлость, и потому должна следовать вашим приказам, — вяло сказала Кэйтилин после молчания. Джон уставился на нее долгим взглядом. Затем он громко фыркнул. — Каждый день, пока я рос, ты наказывала меня за то, над чем у меня никогда не было контроля. Ты оскорбляла меня, ты обижала меня, потому что я был живым доказательством того, что так глубоко оскорбляло тебя. Даже после того, как вся твоя низость была раскрыта и тебя отослали за нее, ты осмелилась оскорбить мою дочь под тем же жалким предлогом. И теперь ты кланяешься и улыбаешься, и говоришь, что будешь следовать моим приказам. Ты никогда не уважала меня как человека, а теперь ты хочешь уважать мою корону. Я не виню тебя за отсутствие теплых чувств к моему существованию, когда ты думала, что я был плодом нарушенных клятв моего отца, но я виню тебя за то, как ты обращалась со мной все эти годы. И прежде чем ты спросишь: нет, я не прощу тебя. Потому что если бы ты знала правду, то ты бы обращалась со мной так же — или даже хуже — потому что я бы представлял риск для твоих детей. Но теперь Роберт Баратеон перестал быть проблемой, и ты решила, что я достоин уважения. Мне оно не нужно. Если бы это зависело от меня, я бы предпочел никогда не слышать твое имя, не говоря уже о том, чтобы позволить тебе быть в моем присутствии. — Мне некуда идти, — сказала Кэйтилин слабым голосом. — Это не моя проблема, — ответил Джон. — У меня больше прав находиться здесь, чем у тебя! — отрезала Кэйтилин. — Моя леди и мать была Уэнт! — Я собирался сказать, что это самый большой замок в Вестеросе, до того, как ты меня прервала, — рявкнул он. — Не показывайся мне. — Затем он развернулся и вышел. — Не волнуйся, Кэйтилин, я позабочусь о том, чтобы тебе хватило дров, — сказала Дэни ядовито, заставив ее виновато покраснеть. — В конце концов, здесь довольно холодно. И затем она удалилась вслед за своим мужем, за ней ушел Робб. Сглотнув сухость в горле, Кэйтилин тоже не стала задерживаться — последнее, что ей хотелось, так это быть в одной комнате с ее бывшем мужем и его новой благородной женой. *** Мирцелла прошла через корабль к носу, кусая нижнюю губу от тревоги, и глядя на одинокую фигуру, сидевшую там, на фоне темного неба и новолуния. — Я знаю, что тебе тревожно, — сказала она мягко, подходя ближе, но не сев рядом. Эдрик Шторм вздохнул. — Я бастард человека, который убил отца короля и возглавил Восстание, которое убило отца королевы, и который узурпировал их семейный трон. Не говоря уже о том, как он придумал унизить королеву, вместо того, чтобы выдать ее за лорда. Учитывая, что ты и твой брат не дети Роберта, и я его единственный признанный бастард, вторая по величине угроза их правлению, кроме дяди Ренли. Да, мне тревожно. — Я понимаю. Но я знаю лорда Старка. Он был в ярости после случившегося во время Осады с Элией Мартелл и ее детьми. Кто-то говорит, что он рассорился с Робертом и примирился только из-за скорби по леди Лианне — или, скорее, чтобы защитить короля Джона. Он не позволит навредить тебе только из-за того, чей ты сын. — Ты весьма умна, не так ли? — улыбнулся он. — Я думал, леди положено шить и сидеть на месте с хорошенькой улыбкой. Она засмеялась. — Уверена, некоторые мужчины предпочли бы такую леди. Но в Королевской Гавани не выжить, если не следить за тем, что происходит вокруг тебя. Я говорю о том, что они не навредят тебе. В отличии от Ренли, за то, что отпустил нас. Кстати об этом… Тебе не обязательно было это делать, ты же знаешь это? — Когда ты рождаешься бастардом — и тебя не выдают законным ребенком, как тебя — тебя либо выбрасывают с пути, или ты навсегда считаешься виновным и ответственным за то, что твой отец трахнул женщину, которая не была его женой. Я… Я не могу стоять в стороне, когда кого-то наказывают за то, кто его родители. И ты, ты именно что жертва своей матери. Того, что она пытается сейчас сделать. Дядя Ренли держал бы тебя и Томмена взаперти, чтобы не дать ей напасть на Штормовые земли. Затем, это дикая возможность, но, если бы этот Эйгон Таргариен смог завоевать замок, тогда только боги знают, что он мог бы с тобой сделать… Потому что…. Ну, я сомневаюсь, что Джейме Ланнистер встал бы на сторону Джона и Дэйенерис, если бы не был уверен в безопасности тебя и Томмена. Я… Отпускаю тебя… По крайней мере, ты будешь там, где хочешь быть, с твоим отцом. — Спасибо тебе. Ты знал, что рискуешь, помогая нам, и теперь тебе приходиться направляться в неизвестность из-за этого. Я просто думаю… — Ее оборвала горящая стрела, внезапно воткнувшаяся в палубу, едва не попав в моряка. — Иди вниз, — рявкнул Эдрик, встав и достав меч. — Откуда она…? — начала Мирцелла. — На нас напали, — прошипел он, встревожившись. — Иди вниз, разбуди брата и запритесь в каюте. Держи лук при себе. — Эдрик! — воскликнула она, бросаясь к нему как раз вовремя, чтобы оттолкнуть его от наемника. Он быстро пришел в себя, вскочив на ноги, меч наготове, отражая удары противника. Мирцелла сидела на полу с мгновение, в шоке, пока он снова не выкрикнул ее имя, и тогда она кинулась действовать, едва не спотыкаясь о свои юбки, побежав по лестнице вниз. — Арья права, платья иногда глупость! — пробормотала она, оправляясь. — Томмен! — позвала она, врываясь в каюту. Ее брат сидел на кровати, широко распахнув глаза. — Что происходит? — На нас напали, — сказала она, — давай, — она едва не утащила его в свою каюту и бросилась к сундуку, начиная толкать его к двери. Томмен принялся помогать ей, но он был слишком тяжелым. — А что у нас тут? — спросил мужчина, протолкнувшись внутрь. Он медленно улыбнулся, узнав их обоих. — Золотые волосы, изумрудные глаза. Вы можете быть только львиным отродьем. — Серебряные волосы и фиолетовые глаза, ты можешь быть только предполагаемым Эйгоном Таргариеном, — сказала Мирцелла, сердце колотилось у нее в горле, но она не смогла удержаться. Ее лук был так близко! — А ты с характером, — сказал Эйгон, улыбаясь еще шире. Его глаза опасно сверкнули. — Битва скоро будет выиграна, посмотрим, как твой характер переживет это. Дак! — позвал он. — Ваша Светлость, — ответил мужчина, появившись за его спиной. — Забери эти двух на наш корабль. Запри Томмена в камере, но думаю, леди Мирцелла предпочтет остаться в моей каюте. — Никогда! — воскликнула она, от отчаянья швырнув в них кинжалом. Застигнутый врасплох, Эйгон не успел отшатнуться, и лезвие оставило рану на его щеке. Он коснулся ее, уставившись на кровь на пальцах. Затем он поднял взгляд, закипев от гнева. — Знаешь, я намеревался быть галантным рыцарем, но похоже, ты предпочитаешь жестокость. Не нужно быть нежным, Дак, — рявкнул он. Томмен был слишком ошеломлен, без возражений следуя за вторым стражем, который схватил его за руку. Но Мирцелла сопротивлялась на каждом шагу, пинаясь и махая руками в его хватке, и Дак перекинул ее на плечо и начал подниматься по лестнице. Когда он был на второй ступени, ее дерганье заставило его потерять равновесие, и они оба упали на спины. Задыхаясь от выбитого из легких воздуха, она все же вскочила на ноги и побежала по узкому коридору к другой лестнице. Но Дак не сдался так просто и встал мгновение спустя после нее, побежал за ней и легко поймал, а затем сильно ударил ее в голову изголовьем меча. Она обмякла в его руках, не без сознания, но слишком дезориентированная, чтобы дальше сопротивляться. Мир вокруг кружился, и она видела лишь вспышки. Сталь громко сталкивалась о сталь, люди кричали, и она ощутила океанский бриз на лице, где–то дальним уголком сознания осознавая, что они должно быть уже на палубе. Она услышала, как ее зовут по имени, но не могла отозваться, ее конечности были слишком тяжелыми, а ее челюсть слишком устала, чтобы работать. Звон стали стал ближе, слишком близко, и внезапно она ощутила, как падает, свободная и легкая. Но только на мгновение. Внезапно она ударилась о холодную и твердую, и мокрую поверхность, и затем… Она не могла дышать. Повисла тишина, тишина, отрезавшая приглушенные звуки наверху, и она продолжила падать, медленно, но неотвратимо, ее юбки трепетали вокруг, а зрение стало еще более размытым. Но затем ее обняли сильные руки и начали тянуть ее вверх. Было холодно, слишком холодно. И она не понимала, почему она не может дышать? Но затем странный свист в ее голове стал еще громче, и она перестала замечать вообще все. *** Зажатый между двумя противниками, Эдрик Шторм остолбенел, когда увидел высокого, крупного мужчину с неопрятной бородой, тащившего на себе Мирцеллу. Она не сражалась, просто лежала, словно девица, которая ждала спасения. Его сердце замерло, потому что он знал, что она должно быть без сознания. Иначе она ни за что не лежала бы вот так молча, пока ее несли на вражеский корабль. Он быстро справился со своим противником и пересек палубу к тому, кто нес ее. Дак тут же выхватил меч, отвечая на удар. Это было не самое разумное решение, признал Эдрик, когда в их битве он толкнул его назад, Дак потерял равновесия, и Мирцелла упала за борт. — Нет! — воскликнул он, паника охватила его, и он воспользовался шоком врага, чтобы закончить дуэль. — Ты только что напал на моего королевского гвардейца, — сказал Эйгон, ступив на палубу, поморщившись, когда он увидел, как Дак стонет от боли. — Иди за ней, Эдрик! — позвал Деван. — Я прикрою тебя! Он подошел ближе, меч наготове, еще трое кинулись защищать лжекороля. Но у Эдрика не было времени спорить, он бросил свой меч на палубе и нырнул в воду возле Мирцеллы. Он паниковал, вес одежды тянул вниз, пока он в панике рыскал взглядом вокруг. Затем он увидел их, золотые волосы, сияющие на фоне темноты моря, медленно уходящие вниз, ее юбки надутые колоколом. Он подплыл к ней так быстро, как мог, и ему хотелось застонать, когда он начал тянуть ее вверх. Ее собственная тяжелая одежда тянула вниз. Как будто целую жизнь спустя он наконец вырвался на поверхность, задыхаясь от усилий. — Мирцелла! Мирцелла, ты меня слышишь? — Но она лишь лежала на нем, на ее лбу была тень. — Блять! Хорошо, нам надо… — Он поднял взгляд на корабль, и его сердце упало. Они не только были слишком далеко от корабля — должно быть, он плыл по диагонали, или может океан оттолкнул их — но там было слишком много огня, чтобы вернуться на него безопасно. Он выглядел так, как будто затонет в любой момент. К тому же, даже если бы не пожар, разве можно было вернуться на корабль, полный их врагов? Эдрик снова выругался. Он умел плавать, это правда, но не настолько хорошо. К тому же, они оказались в Заливе Разбитых Кораблей, и даже если это был не открытый океан, течение был слишком сильным, чтобы он мог долго поддерживать на плаву себя и Мирцеллу, и их тяжелую одежду. — Нам всего лишь нужно найти сушу. Или камень. Или проклятое бревно. Она была неподвижна в его руках, и он испугался еще сильнее — она слишком наглоталась воды? Что говорили люди об утоплении, когда они были на озере? Неуверенный, он сделал то, что пришло ему в голову: он стукнул по ее спине, где были легкие. Она дернулась, но осталась неподвижной. Он снова ударил, и она жестко прокашлялась, и на мгновение он ощутил облегчение, что ее легкие сумели избавиться от воды. Но его облегчение не прожило долго в свете их положения. У него ушли все силы, просто чтобы держаться на поверхности, и он понятия не имел, в какой стороне ближайший берег или скалы. Но он должен был попытаться. Сдаться означало, что он и Мирцелла умрут — в побеге от нескольких, побежденные морем. Как мои бабушка с дедушкой, подумал Эдрик, поглощенные бухтой Разбитых Кораблей… Он оглянулся, но кроме пылающего столба, в который превратился их корабль, они были окружены темнотой. Вдохнув так глубоко, как мог, он начал плыть в противоположном направлении, умоляя богов, что бы они привели его к земле. Но течение было слишком сильным. Как будто чем больше он плыл, тем дальше был от спасения. Или может быть, они были слишком далеко от земли, или может быть, он выбрал неправильное направление. Его ноги начали сдавать, руки уже онемели, он не знал, как удержать Мирцеллу, и вдруг, внезапно, он услышал голоса. — Эдрик, это ты? — Я вижу светлые волосы, должно быть Мирцелла! — Кто-нибудь, поднимите их! У Эдрика не было сил даже на то, чтобы заинтересоваться, чьи это были голоса, друзей или врагов, не говоря уже о том, чтобы волноваться об этом. Сквозь туман в глазах он увидел прямо перед собой лодку в волнах и швырнул Мирцеллу в нее, желая, что у него хватило энергии на то, чтобы быть нежным. Он вцепился в борт лодки, пытаясь заставить свои немые руки поднять себя, но затем его начали тащить. — Давай же приятель, я держу тебя. — Марик… Ты… Мирцелла… — Я о ней позаботился, теперь давай с тобой, — сказал Марик, затягивая Эдрика на лодку. — Давай, мы все, поднимайте нас, — крикнул он вверх. Эдрик сел, дрожа на лодке, пока их поднимали. — Я видел корабль в огне… Как…? — Предлагаемый Таргариен был так уверен в своей победе, что приказал своим людям поджечь корабль. Мы забрали все лодки, что могли, и спустили их на воду. — Мы не выживем в заливе на лодках, Марик, — пробормотал он, его мозг все еще был перегружен, чтобы осознать, что их поднимают на корабль. — А нам и не придется. Дейл и я начали искать тебя, он видел, как ты прыгнул. Нас спас корабль. — Чей? И где Деван? — Пока его не видел, — ответил Марик, и в его тоне была тяжесть. Они добрались до палубы, и Дейл стоял там с несколькими моряками. Он потянулся к Мирцелле, пока моряки помогли Эдрику перепрыгнуть через борт. — Если бы кто-то сказал мне, что я буду спасать жизни дочери Серсеи и сына Роберта вскоре после спасения сына Рэйегара от отравления, я бы назвал их безумцами. Эдрик поднял взгляд, чтобы увидеть, кто говорил. Он очевидно был дорнийцем, его внешность и акцент не оставляли сомнений, как и его одежда. — Спасибо, мой лорд, — сказал он, его голос дрожал от холода и тающего адреналина. — Ваша Светлость, — пришел моряк, встревожив их — на палубе было слишком темно, чтобы что-то видеть, ведь не горел ни один фонарь. — Вашу дочь так и не нашли. Оберин сухо сглотнул. — Направляемся к месту встречи. Она будет там ждать нас. — Ваша Светлость, леди Обара может… — Моя дочь не беспомощная девица. Мы знали, что будут сражения и хаос, вот почему мы установили точку встречи. Их корабль на нашем пути был неожиданностью, которую мы не предугадали, но это в любом случае было к добру. Проложи курс, леди Обара будет ждать нас там. Моряк кивнул и поклонился, и ушел. Оберин сжал зубы, пытаясь не позволить тревоге поглотить себя. — Сарелла выбралась? — спросил Дейл. Принц резко повернулся к нему. — Что? — Леди Сарелла, ваша дочь, Ваша Светлость, — сказал Марик. — Она плыла с моим отцом — он направлялся домой, на Мыс Гнева, а она собиралась добраться до дорнийской границы, когда прибыло послание короля, что ей нельзя ехать в Солнечное Копье. Мой отец развернулся на север после того, как забрал нас, и она осталась на нашем корабле, вместо того, чтобы отправиться вместе с отцом на Остров Блаженных. Оберин ощутил панику, какой прежде не испытывал, которая поглотила его душу и сердце — Сарелла и Обара, обе его дочери в опасности. — Сарелла лучше всех знает, как вытащить себя из дурной ситуации. — Он снова сглотнул сухость в горле. — Она выбралась, я знаю. Он ушел в каюту, и его шаги были тяжелыми и твердыми.  — Идем, Эдрик, нужно найти тебе и Мирцелле сухую одежду, а то вас продует, — сказал Дейл. — Я останусь и помогу с поисками и спасением, — сказал Марик. *** Порез на его щеке пульсировал, что только ухудшало настроение Эйгона. Он едва не прыгал от радости, когда его разведчики донесли весть об отчаливающем от Штормового Предела корабле — если бы они захватили корабль, то у них был бы путь в замок, так что им не пришлось бы завоевывать Грифонье Гнездо и становиться базой там. Это здорово сэкономило бы и силы, и время. Он приказал погасить все фонари и источники света, чтобы их не увидели, довольный тем, что новолуние поможет им спрятаться. И затем они захватили корабль… Не найти баратеоновского оленя было разочаровывающе, до тех пор, пока он не вошел в каюту и не нашел внутри двух ланнистерских бастардов. Он не думал, что когда-нибудь улыбался так широко. Даже когда его отец сказал ему, что он законный король Семи королевств. Но затем ланнистерская девчонка решила строптивиться. Он снова коснулся щеки, уставившись на себя в зеркало, и сжав губы в тонкую линию. Исход ночи был положительным: они поймали Томмена, мальчишку, которого Ланнистеры хотели усадить марионеткой на трон. Но его королевская гвардия была тяжело ранена, и девчонка была потеряна в море. Что ж, на заложника меньше. — Ваша Светлость, — поприветствовал его Халдон, войдя внутрь. — Мальчишка заперт, как вы и приказали. Узник в камере, но я думаю, что он скоро истечет кровью. — Тогда сначала поговорю с ним. Из того, что мы видели, я не думаю, что нам нужно волноваться, что Томмен попытается что-то сделать, — решил Эйгон, вставая. — Где лорд Коннингтон? — Подсчитывает потери, Ваша Светлость. Ваш царственный дядя пока не найден. Эйгон поморщился. Последнее, что ему нужно, так это проблема с Дорном и вторым его дядей только потому, что Оберин пропал в бою. Не говоря уже о том, что его дочь-бастард будет нестерпима. Ну, еще более нестерпима, чем обычно. Он прошел к темнице и нашел внутри человека в углу, привалившегося к стене со стрелой в плече. — Выглядит неприятно, — сказал Эйгон, взяв скамьи и сев перед мужчиной. — Я могу позвать целителя. — Было бы хорошо, — согласился Деван. — Но это зависит от того, насколько полезным ты будешь, — улыбнулся Эйгон. — Для начала, мне кажется, что тебе стоило бы склониться перед своим королем. — Ну, со всем уважением, но я что-то не вижу перед собой моего короля. Улыбка Эйгона пропала. — Тогда кто твой король? Этот жалкий шут, подделка? Деван с трудом вдохнул — это был один из его последних вдохов. В этом он был уверен. Но его отец научил его чести, и честью было не менять королей, когда это было удобно. — Я служу королю Джону и королеве Дэйенерис из дома Таргариен, Первых Их Имени… Остаток предложения утонул в стоне, когда Эйгон в ярости ударил его по лицу. — Мой младший брат пытается украсть титул, который не принадлежит ему по перворожденности. Как первый сын нашего отца, я законный король Семи королевств. — Как забавна жизнь, — нервно рассмеявшись, сказал Деван. — Ты словно преследуешь меня. Я сбежал с Драконьего Камня во время твоего нападения, но ты все же поймал меня. — Так это ты вывез бастардов из Драконьего Камня? Ты служил Станнису! И ты привез их в Штормовой Предел. Но ты… Ты увозил их из Штормового Предела. — Как я и говорил, жизнь бывает иронична. — Хватит смеяться! — воскликнул Эйгон. — Ренли действительно встал на сторону моего брата и тети? — Не знаю, и мне нет дела. — Тогда почему ты вывез их из Штормового Предела? Я сомневаюсь, что Ренли отпустил их, они были его единственной страховкой против Ланнистеров. — Мирцелла вежливо попросила, — сказал Деван. Его голова начала кружиться, и он знал, что кровопотеря скоро его прикончит. Его родители будут опустошены. — Куда ты вез их? — настойчиво спросил Эйгон. — Я могу сделать остаток твоей жизни довольно болезненным. Или очень удобным, зависит от тебя. Тебе просто нужно перестать упрямиться. Деван без тени радости рассмеялся. — А настоящий Драконий Король понимает разницу между упрямством и честью. — Я драконий король! — рявкнул Эйгон. — Ты не дракон, — фыркнул Деван. — Ты приказал поджечь корабли только после того, как ушел оттуда. Настоящий дракон не бежит от огня. Королева пробудила драконов, лишь войдя в огонь. — Это чушь, — закатил глаза Эйгон. — Настоящий Таргариен не горит, — закашлялся Деван. — Тебе стоило подумать об этом до того, как притворяться драконом. Эйгон ощутил, как загорается гневом, но он лишился шанса ответить, когда Деван обмяк и медленно соскользнул на пол. Стеклянные, пустые глаза смотрели сквозь него. — Бросьте его в океан, — приказал Эйгон, чувствуя горький привкус во рту. — Но сначала найдите лорда Коннингтона и пошлите его в мою каюту! — воскликнул он и, топая, ушел. Его кровь ревела, наполненная яростью, и он хлопнул дверь за собой, наплевав на стоявшего снаружи стража. Он несколько раз глубоко вздохнул, пока его внимание не привлекла одна из свечей. Он взял ее и поставил на стол, сев на стул и глядя на дрожащее пламя. — Я дракон, — пробормотал он. — Я Эйгон из дома Таргариен. Он поднял руку над свечой, сжав зубы от боли, когда пламя начало жечь его ладонь. Я дракон, повторял он мысленно, как мантру. Но боль лишь росла вместе с ожогом. — Эйгон, ты просил… О! Добрые боги, что ты делаешь?! — воскликнул Коннингтон, бросившись внутрь. Эйгон отдернул руку, наконец не в состоянии терпеть боль. — Я пошлю за Халдоном… — Нет, — приказал король. — Таргариены не горят. Он так сказал. Почему я горю? — Кто это сказал? — Это ложь? — Эйгон… — Отец! Это ложь? Скажи мне! — Я ж… Твой отец не… То есть…. Рэйегар, он… Он однажды тоже так сделал, и свеча не обожгла его. — Тогда почему огонь обжигает меня? — Эйгон уже плакал от боли — физической и эмоциональной. — Может быть… Таргариены женились на Таргариенах, чтобы сохранять чистоту крови. Может быть, женившись на Мартелл… — У Мартеллов тоже есть таргариенская кровь. — Это было несколько поколений назад, — сказал Коннингтон, с тревогой гадая, что еще можно сделать. — Сын, тебе нужно обработать твою руку. Мы можем заявить, что это боевая рана. — Моя тетя сказала, что в моей крови нет магии. Ее дракон даже не посмотрел на меня. Он сказал, что она разбудила яйца, войдя в огонь. Почему я не могу справиться с одной свечой? — Сын, кто наполнил твою голову такой бессмыслицей? — Коннингтон схватил горшочек с медом и поставил стул рядом с молодым человеком. — Я не знаю, кто он. Он сказал, что служит моей тете и младшему брату. — Если он вез Мирцеллу и Томмена к ним, это значит, что Ренли… — Он сказал, что не знает. Видимо, это был план Мирцеллы сбежать из Штормового Предела. Где дядя Оберин? Коннингтон поджал губы. — Не видел его — ни его, ни его дочь, ни его людей. — Я сомневаюсь, что это совпадение, — пробормотал Эйгон, зашипев, когда Джон налил мед в его ладонь. — Вновь предан членом семьи. — Мне жаль, сын. Но сейчас… У нас есть Томмен. Быть может, нам стоит изменить наши планы. — И с чего бы мне менять планы? — Мы хотели завоевать Штормовой Предел, чтобы получить Штормовые земли и детей Ланнистеров. У нас есть Томмен, Мирцелла скорее всего мертва. Штормовые земли не выстоят, им придется заключить альянс. — Именно, отец. И нам нужно, чтобы этот альянс был с нами. Если мы встанем у их ворот… — Они увидят нас как воинственных врагов, сын. Что может заставить их послать за помощью твоего младшего брата и тети, и тогда они прилетят на своих чудовищах. Нам лучше всего вернуться на Драконий Камень, обезопасить Томмена — и таким образом наш туз против Ланнистеров — и попробовать начать переговоры с Ренли. Он знает, что потерял по крайней мере одно преимущество, которое у него было. — Это значит сдаться, — сказал Эйгон сквозь зубы. — Не сдаться, а изменить стратегию. — Мне больно, отец. — Я понимаю, сын. Или вино, или маковое молочко, не думаю, что можно что-то еще сделать. — У Мартеллов дальнее родство, но по крайней мере, хоть какая-то кровь Таргариенов. Потому что если ты говоришь о браке вне семьи… Лианна Старк происходит из дома, который никогда не был связан с драконами прежде. Мой брат еще меньший Таргариен, чем я, так как он… — Из того, что мы слышали об этих лютоволках и о том, как они связаны со Старками, они должны обладать какой-то магической связью, которой Мартеллы не связаны ни с какими созданиями. — Так Рэйегар Таргариен отказался от меня в пользу лучшего сына, — прошипел Эйгон. — Как мило со стороны папочки. — Эйгон, твой отец умер еще до того, как твой брат появился на свет. — Но он предпочел Лианну Старк моей матери! Или как ты думаешь они поженились, как она вообще забеременела? — Ты же слышал сира Эртура: твой отец никогда от тебя не отказывался. — Ты мне отец больше, чем когда-либо был Рэйегар Таргариен. Он отказался от моей матери, меня, моей сестры, обменяв все на приключение, и за это умер. Наш дом потерял все из-за его интрижки! — Рэйегар был сентиментальным, сын, он был эмоциональным мечтателем. Брак с Элией был по расчету, брак из чувства долга. Но волчица заставила его повернуть голову к ней в Харренхолле. Она очаровала его, заставила забыть о долге и его ответственности. Если бы я был на Драконьем Камне, когда он решил уехать… Я бы сумел внушить ему разум. Но меня там не было, только Эртур — и Эртур может быть великим рыцарем, но он всегда позволял твоему отцу делать все, чего он пожелает, не обращая внимания на долг и приличия. — Хватит его защищать и рассказывать, что он был мечтателем, и что другим приходилось уговаривать его вести себя разумно. Он предпочел последовать за волчицей, он предпочел отказаться от моей матери, меня и сестры, он предпочел дать повод для Восстания. Это его вина. Коннингтон вздохнул. Эйгон был прав. К тому же, теперь он взрослый, ему не нужно слушать, как один родитель оправдывает другого. Если бы только Рэйегар не побежал за Лианной Старк… Если бы только ее брат не начал угрожать принцу прямо перед Безумным Королем… Если бы. — К тому же, мне интересно, где мой дядя. Почему он меня предал? — Ну, тебе было бы сложно найти более высокомерного, самолюбивого и безбашенного человека, чем Оберин Мартелл во всем Вестеросе. То есть, Тайвин Ланнистер был политиком и стратегом, пусть его амбиции и были жалкими. Но Оберин…. Он думает, что может творить, что пожелает, как будто он не всего лишь младший брат правителя не самого могущественного королевства. — Он принц, — заметил Эйгон. — Потому что дорнийцы спрятались в своих пещерах, горах, под песком, от драконов, так что они решили, что считаются непобежденными. Они нашли короля, который был достаточно слабым, чтобы прогнуться, и смирились с принадлежностью к Семи королевствам. — Дело, — вмешался Эйгон, зная, как его отец относился к дорнийцам, — в том, что мы потеряли дорнийцев, которые были единственной армией, на которую можно было с уверенностью рассчитывать. Золотых Мечей недостаточно, отец. Тем более, что у них есть драконы. — Пошли письмо в Солнечное Копье и скажи Дорану, что из-за бури вы с Оберином разделились в море. Потому что поверь мне: Доран не имеет и понятия о последнем предательстве его брата. И он не повернется к тебе спиной, сын, он слишком хотел увидеть твою мать на троне. — Он фыркнул. — Никто не хотел брака между Рэйегаром и Элией больше, чем Доран Мартелл. Он настаивал, что прошло слишком много времени после того, как Таргариены признавали, что Дорн был единственным королевством, что осталось непокоренным Завоевателем. — Я позову его младшего сына к себе в оруженосцы. Жаль, что его дочь уже замужем. — Эйгон поджал губы и прошипел от боли, пошевелив рукой. — Возможно, если… Из того, что я сумел узнать, ее второй ребенок станет наследником Железнолесья, чтобы оставить его независимым от Солнечного Копья. Если ее муж согласится, мы можем с помощью Верховного Септона разрешить их брак, так что он сможет снова жениться и завести ребенка, который унаследует его дом, пока первенец получит Солнечное Копье. Тогда я смогу жениться на Арианне и получить поддержку Дорна. — Это хорошая мысль, сын. Но прежде чем делать это нужно все-таки попробовать настаивать на узах крови. Придержи свой брак для другого альянса. — Возможно. — Эйгон был недоволен. — Но какого другого альянса? Я даже думать не буду о том, чтобы жениться на дочери Станниса — брак с Баратеоном, это абсурд. У Ланнистеров нет дочери, которую они могут предложить, а Мирцелла была бастардом до того, как утонула. Старки и Тиреллы не могут рассматриваться, как и Талли и Аррены… Насколько я знаю, лорд Гнезда — слабый мальчишка, так что Долина отпадает. Никаких вариантов со стороны Риверрана, тем более, что наследник — заложник Ланнистеров. Больше никаких альянсов и рассматривать не приходится. Он застонал от боли, заставив Коннингтона встать и принести к столу флягу с вином. — Тебе нужно поспать, сын. Это получше любых зелий от боли, что тебе могут найти целители. Мы поговорим утром. — Проложи курс обратно к Драконьему Камню, отец, — сказал Эйгон, осушив кубок. — Я доверяю тебе и принимаю твой совет. Коннингтон улыбнулся, взъерошил волосы сына — как не делал много лет — и вышел из каюты.