почти искусство

мы всем любим звать других предателями и лжецами, хотя каждый из нас являлся таким. хоть раз все предавали. но мы играем в жертву и страдаем от невзаимной любви. любви (???) а можно ли назвать это любовью? любовь - это счастье, то, что тебя заряжает и даёт силы, а не то, что истощает тебя и заставляет страдать; "страдать от любви" - звучит нелепо и глупо, даже смешно, романтизировано до тошного, будто нам по 13. это не любовь, это болезненная привязанность, зависимость, даже, когда ты не можешь без неё, она без тебя, но и вместе вы не существуете - выживаете. ревность-слезы-боль. психические расстройства в придачу, и, впрочем, совершенно ничего нового, все привычно, и это грустно. болезненная влюбленность, болезненная привязанность, зависимость, одним словом - болезнь. и в своей болезни ты обвинишь предателя и безжалостную мразь, торжественно представляя ее именно таким именем перед знакомыми и друзьями. ты не в силах признать, что у тебя ломка, и что ты сам - настоящий предатель.

***

я знала, что она опять где-то задерживается. я ждала битых два часа. казалось - ещё больше, до бесконечности много, и меня уже ломало от беспокойства и сковавшей бессонницы, хотя завтра нам записывать песню. машина сбила, в обморок упала, изнасиловали, убили... сосульки, в конце концов, разделили голову на две половинки - так забавно, верно? с ней могло случиться всё. но лучше бы со мной. "когда ты сможешь приехать?" - Дима. "скорее всего, завтра утром." я небрежно кидаю телефон в угол дивана - его не жаль, а могла бы мою серебряную девочку - уже скучая по этой несносной девке. позвонить ей? это заранее глупо, она ненавидела, когда ее беспокоят, даже я - казалось бы, любовь всей ее жизни, и меня она тоже ругала за это. рыба. ебаная рыба. вся подгорает - проклятый самим богом и посланный как наказание нашему союзу продукт. я ее треплю из стороны в сторону от злобы, глотая ком слез, и всё жду, когда же она уже сгорит, чтоб не мучилась. я знаю, что то, что сделаю, убьет ее и меня одновременно. но Оля убивала меня своей любовью, я не могла такое банально потянуть, такое обилие чувств. и Дима подгонял меня. он ни черта не знал про наши отношения - жаль, что он совсем ничего не знает про любовь и теплые чувства - и торопил меня, мол, "быстрее покидай группу и переезжай". наверное, это было правильно. мама всегда мне говорила, что женская любовь - самая сильная. любовь матери, бабушки, дочки, любовь девушки - самое чистое, искреннее чувство, самое теплое и нежное, и ни один скупой мужчина не способен любить так, как любит женщина. а права ли она? если две женщины любят друг друга, они вдвоем могут выиграть войну против целой орды злых и чертсвых. слишком сильно. я не справляюсь. то, что я сделаю, вернётся мне бумерангом, так устроена жизнь, вернётся и больно ударит по затылку. замок с невыносимым скрипом открывается, и я кидаюсь к проходу, чтобы ее обнять. от Оли сильно пахло вином, но она улыбалась и вела себя, как обычно. -пила? - слегка строго интересуюсь я, пока она загадочно ухмыляется в ответ на мою строгость. -нет, мам, совсем чуть-чуть! - подыгрывает она и проходит к столу изящно, подобно настоящей серебряной кошке, сбрасывая по пути каблуки и раскидывая их по углам квартиры. ее щеки красные от мороза, но она, наверное, этого не чувствует, ведь алкоголь согревает, как твердили мне одноклассники и друзья со двора всю мою сознательную жизнь. правда это или нет - загадка. она облегчённо припадает затылком к стенке, безумно сексуально вздыхая. я молча дожариваю рыбу, уже отрекшись от мысли ее спалить к хуям собачьим. -ты такая красивая, Лен, ты бы знала... - она скользит колготками по полу и обхватывает мою спину сзади, пробираясь холодными руками под шорты. - ты бы знала, ты бы знала, какая ты у меня красивая. ты, наверное, не знаешь. да и как ты можешь знать? вот я тебе скажу. она целует меня в шею - вся совершенно холодная - и шепчет нежно, но так уверенно, будто я буду ее всегда: -ты очень красивая. -в честь чего пили? -мы пару бокалов потушили с Максом, пока текст дописывали. да его и дописывать не пришлось, все как-то само с первого раза написалось. говорит, что я талант... да, Оль, ты талант. если бы ты знала, как я любила твои стихи - боже! я любила всю нежность в них, ту искренность, и даже в нелепом "угаре" или "маме Любе" я видела твою любовь и вдохновение. -Оль, я ухожу. -куда это ты собралась? - она пробирается длинными пальцами все дальше и дальше. -из группы и от тебя тоже. прости... я слышу, как ее сердце забилось чаще, пока мое вообще забыло о своем предназначении. бьётся, но не в такт, а вдребезги, и этот звон остаётся в ушах прочно и, наверное, навсегда. тишина. я знаю, что такое кричащая тишина. смешно, не правда ли? громкая, устрашающая тишина. когда в ушах звенит от давящего одиночества и молчания, ты перестаешь даже дышать, и отсутствие таких привычных и естественных телу вздохов в пустой темной комнате душит ещё больше. страх, наверное? да, я просто боюсь. я подошла к зеркалу, пока она бренным телом рухнула на стул. если оно разобьётся от натиска всего того, что есть во мне и беспощадно давит, то пусть она пройдется по осколкам. пусть знает, что мне не менее больно. -почему? сказать правду или промолчать? а бумеранг уже стучится, ударяется о макушку, причиняя такую же боль, что причинила ей я пару минут полной тишины назад. -это не любовь, это зависимость. мне сложно. прости... -"прости"? - она вмиг протрезвела, - за такое не просят прощения. -а что делают? она достает сигарету из моей пачки, с абсолютно спокойным видом поджигая - хотя кричала, что бросила, - и максимально равнодушно шепча: -если ты уходишь, то уходи. ключи оставь на зеркале. и я ушла. мне все помнится, как мы снимали "маму Любу". Господи прости! она стоит до невозможного красивая перед зеркалами - они стали казаться такими пустыми и неинтересными в отсутствии ее отражения - и смеётся. на ней красное платьишко в цветах. колхоз, бабкино тряпье, и она хохочет, то задирая подол, то опуская. -чего ты хохочешь? -мы будем в этом сниматься, Лен, нас в этом тряпье увидит вся страна... Оля даже представить не может, как она в нем красива. ей это даже не может присниться. а я могу представить, и мне это присниться, а могу и не представлять - я все вижу собственными глазами, не слепая, хотя поспорила бы с последним, с ней ты станешь не только слепой к этому миру, но и глухой, и немой... и тупой влюбленной. Серябкина отлучается. меня дико мучила жара. ее заменил Максим. они что-то разговаривали с Настей, вроде, он учил ее надувать презервативы, а я совершенно не умела ими пользоваться, и это подтвердит в будущем факт рождения моей дочери, не то что надувать. -белые трусы на всех? у всех белые? - странно порой слышать подобные фразы от продюсера. мы с Настей киваем, а Фадеев крутится-вертится из стороны в сторону, ища глазами третью серебряную девочку. -а Серябкина где? у нее тоже белые? -да. какой-то черт дёрнул меня это сказануть, но от уже сказанного не отрекаются; Настя фыркает, Максим недовольно хмурится, а я смущённо прячусь под тетрадкой, которой только что махала в попытке не умереть от духоты. -кому как не тебе знать! - видно, его это позабавило, но он такой человек, что виду не подаст. - смотри, не ляпни что-нибудь подобное при людях. и тоже большая странность. мы целуемся, раздеваемся на камеру и на сцене. мы были как тату - раскованные подростки, влюбленные безумцы, но нельзя было сказать лишнего. вдруг кто-то поймет... дружба. действительно, было очень сложно играть дружбу. очень. после того, как я ушла, мы записывали песню. "я тебя не отдам". отдала. пять лет как отдала. я пришла в центр, и сотни глаз работников - операторов, звукорежиссёров, стилистов - были направлены на меня одну. изучали меня, как музейный экспонат. и это было понятно. видимо, слушок об уходе прошёлся невероятно быстро. она сидела в углу, прижатая комочком, и дрожащими руками перебирала листы. Даша пыталась записать хотя бы строчку, а Максим Александрович пытался сделать из этого что-то красивое. я сажусь поодаль, вижу, она ненакрашенная. я заплаканная. она невыспавшаяся... -помнишь, припев твой? мы предпочли не остаться друзьями. я отреклась от этого статуса, а есть ли в нем толк? -да. Оля со второго раза записывает свои куплеты и срочно убегает на улицу. весь воздух пропитан ее печалью, оттого сердце жмется и ищет приют в остатках моего тела, но ему там нет места. хочется блевать этим сердцем. я не могла записать припев с десятка раз. -я останусь одна? Максим Александрович спокойно кивнул и покинул студию, лишь шепнув напоследок угрозу, которая показалась бы другим советом: -зря ты ушла. покоя тебе не будет, я тебе обещаю. я сидела совсем одна. потерянная, заблудившаяся, нервно била пальцем по микрофону, всё-таки спев несчастный припев. "ты скоро, родная?" - Дима. "да. забери меня, пожалуйста..."