***
Это ужасно, это просто отвратительно, это… Пятна поползли по лицу. Он не должен дать и намёка на свою истинную личность. Нагайна не проболтается — парень ей симпатизировал, она его жалела. Жалость бесила его. Языки шептали внутри его головы, говорили завершить начатое, рассеивая мутную завесу на шраме. Гарри вспомнил, что его голова была оторвана в его сне именно в этом месте. Пятна переливались на свету как рыбья чешуя. Изначальный загорелый цвет кожи постепенно сменялся в них на молочный, при этом отсвечивая перламутром. Это просто… катастрофа. Они знают, что он не его брат, ему нет смысла притворятся, но старые отчие шрамы и синяки жгли самую его грудь, непонятным чувством разворачиваясь там экспансивными пулями (Гарри видел их в каком-то маггловском сериале, который Чарли так любит смотреть почти на полную громкость). Если они узнают, что он тоже Поттер, отец и его брат, и мать, любимая мама, единственная, кто хоть как-то заботился о юноше — все они умрут, умрут страшной смертью, потому что они пошли не просто против закона, они пошли против морали, они зашли за грань допустимого. Такое не прощается. Его лицо в зеркале улыбалось, как бы говоря, что он не сможет ничего сделать. Хоть он и ненавидит свою семью, они всё же его семья, и они умрут после пары круцио в какой-нибудь крысячьей яме, как бы говоря, что и он тоже уйдет вместе с ними, что все страдания, которые он испытывает сейчас, ничто в сравнении с тем, что его убьёт. Отражение говорило и говорило, и говорило, и зеркало стало мелко трескаться, от краёв сходясь к центру мелкими трещинками, похожими на чешую. В каждом осколочке отражалось его лицо, испещрённое пятнами, с синяками под глазами, расплывчатым шрамом на шее, этими водянистыми фальшивыми глазами. Это не он, он не мог стать таким, он не мог… Отражение усмехнулось, разбивая зеркало, закрываясь чёрным пятном. Гарри хотелось рвать и метать, он хотел вновь пойти разбить что-то на кухне, он хотел изрезать свои подушки из несомненно дорогого шёлка с несомненно дорогим пухом внутри, он хотел уничтожить все запасы рыбы, которые точно где-то были, он хотел разрушать. Он понимал, что это не его желания. Это не он. Не он. Ему скорее всего придётся заплатить за разбитое зеркало. Ему придётся начать варить зелья помощнее. Он нигде не ударился вчера, а тело всё равно покрылось множеством синяков. Скоро одна лишь попытка встать с постели, пошевелить рукой, моргнуть будут рассыпать по нему синяки. Он становится хрупким. Если вдруг опять произойдет что-то, от чего прольется его кровь (опять), он просто не сможет её остановить. Становление более хрупким почти равно смерти от чего угодно: иммунитет умирает, свертываемость крови становится все слабее, его мышцы и органы перестают функционировать так, как надо. Он не чувствует голода уже четыре дня. Он сидит на зельях, но это точно не то, чем стоит заменять полноценное питание. У него, правда, не было и этого, но хоть что-то, впитавшее в себя солнечный свет, проходило через его глотку. Гарри склонился над раковиной. Белый фарфор контрастировал с чёрной плиткой. Том почти не бывает в этой купальне, у него есть своя на первом этаже, так что парень более чем уверен, что сможет выйти незамеченным отсюда в лабораторию, однако… В дверь постучали. Голос Тома за ней немного приглушился. — Чарльз? Я могу войти? Гарри не матерится, но короткая мысль «Пиздец!» билась в его голове. Будь его голова монитором, слово бы огромными красными буквами шло по нему бегущей строкой. — Я выйду сейчас сам, Лорд Марволо! Том и забыл, что попросил мальчишку называть его так. Они, оказывается, так редко разговаривали. Поттер вышел из купальни, и Том почти поперхнулся воздухом. Мужчина не увидел его лица, закрытого капюшоном, опущенного к полу, лишь незакрытые толстовкой ладони. Пятнистые, покрытые чернеющими и желтеющими синяками. Это выглядит ужасно. — Я и Северус собираемся уехать в Россию на неопределённое время, а после побыть какое-то время в Лондоне. Я хотел спросить… Не хочешь ли ты поехать с нами? Первым порывом Гарри было резко сказать «нет!» и убежать чинить беспорядок во имя беспорядка. — Лорд Марволо, я так понимаю, эта поездка будет политической миссией, не так ли? Такой властный мужчина, как Вы, вряд ли поедет туда по незначительным делам. Я чувствую, что моя персона будет Вам только мешаться, поэтому я мог бы, например, остаться здесь. Вальяжная речь казалась Тому жалкой: голос «Чарльза» постоянно тонально скакал и дрожал. — Я рассматривал этот вариант, и я не могу тебя оставить. Ты просто разрушишь это поместье. — Могу дать клятву, что не сделаю этого. Тем более, мне послышалось, или Вы всё же дали мне выбор? Или это была его иллюзия? Я, кстати, потом заплачу за зеркало. — Я просто беспокоюсь за дом и… за тебя тоже. Всё хорошо? — Да, всё… нормально. Парень ответил слишком быстро, чтобы его убедить. Том уверен: его «нормально» очень сильно отличается от «нормально» других людей. — Ты уверен? Скажи это, глядя мне в глаза, иначе я просто тебе не поверю. Удивительно, но он поднял лицо. Лучше бы он этого не делал. — Всё нормально. Плоть и кожа будто взбунтовались. Синяки появлялись и исчезали, как и переливы цветов. Левый глаз был гораздо темнее правого, он был неогранённым изумрудом. Том слишком был заворожен этим и пропустил момент, когда парень просто сбежал в свою комнату, запираясь на замок. Том посмотрел на магические нити. Слабые защитные заклинания тухли почти сразу же, как были наложены. Их было много разных, но на двери осталась лишь обычная Протекта, не дающая открывать дверь, и то ненадолго. Ему было жаль. К сожалению, Том ничего не может сделать. Он заглянул в купальню, чтобы посмотреть, что произошло с зеркалом. К его удивлению, с ним всё было нормально.***
Это был импульсивный, мать его, порыв, и он расплатится за это своей жизнью. Гарри уверен, он найдёт его дело, насколько бы глубоко оно не было погребено под деньгами и угрозами Джеймса. Он даже не подумал, что Реддл слишком отвлёкся, чтобы что-то запомнить. Истерика давила на горло, стало тяжело дышать. Он чувствовал, как всё и сразу сдавило его со всех сторон. Он не успел ничего приготовить. Грудная клетка сжалась, заставив весь воздух выйти с хрипом и скрипом. Всё его существо бунтовало против неправильного ритуала, хотело скинуть эту оболочку с костей, мышц, кожи, волос и глаз. Он ослеп еще на первых секундах этой пытки. Левая рука, парализованная на какое-то время раньше, парализовалась снова. Он не может кричать, лишь хрипеть, и молиться, как когда-то советовал ему отец, запирая его в подвале во время приезда гостей. Он бы отправил что-нибудь, кого-нибудь, что угодно, если бы палочка была под рукой. Почти падая, не видя, куда он идет, он шарился дрожащей рукой по столу, лежа на полу. Белая жижа лилась из его рта — магия Чарли. Лишь попадая на пол она испарялась, но Гарри буквально перекачали ей. Отец убьет его. Он убивает его прямо сейчас. Лишь только он наконец почувствовал древко, и правая рука отнялась. Она безвольно осталась на столе, и пока под весом собственного тела Гарри съезжал со стола, плечо выгнулось и хрустнуло, закидывая руку куда-то назад. Как рыба, он открывал и закрывал рот, пытаясь выдавить хоть что-то, что спасет его жизнь. Палочка ничего не могла сделать для него. Рука лишь немного толкнула её, и та по инерции покатилась куда-то ближе к стене. Гарри даже не мог создать магический выброс, что-то будто просто перекрыло всё, закоротило. Заложило уши, и он утерял слух. Он не видел, не мог, не чувствовал, он постепенно отправлялся в пучину смерти, которую одновременно так желал и так не хотел видеть. Ноги перестали двигаться. Его сильно приложило об пол, скула хрустнула, расцветая кровавым синяком. Гарри так страшно, он не хочет умирать, не хочет гибнуть, ему всего 16, он просто хочет домой, он просто хочет жить, он просто хочет… Всё замерло. Все остановилось. Ядро вдруг издало хлопок и рассыпалось. С мысленной просьбой о спасении, он ушёл из мира. Том тогда был внизу, думая о его лице. Перекошенное страхом, как обычно. Так странно было видеть уверенность и кокетство в светлом глазе и неприкрытое ничем желание сбежать в тёмном. Он только попросил чай, как вдруг что-то будто разбилось об его ментальные щиты. И ещё раз. И ещё. Том лишь немного отпустил их, получая панические отголоски чьей-то истерики. Он опустил ещё немного, и его почти смыло в чужом страхе, настолько липком, что по коже прошлись мурашки. Эти пара слов, сплавленные в одно, без единой паузы, почти крича проходились в сознании чьим-то голосом. Том ясно узнал в них захлебывающееся «помогите», хриплое «спасите меня», отчаянное «пожалуйста». Постоянно повторяемое «я не хочу умирать». Лишь только его прошило жутким осознанием, и он вскочил, несясь через коридоры, тихий хруст почти оглушил его. Он замер посреди зала на втором этаже. До чужой комнаты оставалось пара метров. Транслируемые слова резко прекратили появляться в его мозгу и мыслях. Том думает, что он не готов открыть дверь. Он подходит ровно к ней и протягивает руку к ручке. Том думает, что он не хочет видеть ужас за ней. Он поворачивает механизм, который легко щёлкает, и легко приоткрывает щель. Том думает, что нужно действовать решительнее. Он быстро, нараспашку, открывает дверь и жалеет о своём решении, когда видит состояние комнаты и состояние её владельца.