***
Они не спали целую ночь, разбираясь не только в сносящей мозг и зрение карте, но и тайной (в основном письменной) документации и списках известных Полищуку членов Начальной Команды УВО и местных старейшин по всей оккупированной территории (то бишь вся карта бывшей ЗУНР). В списке было достаточно много лиц, но он не являлся полным, так как мало кто поверил тому, что у Александра имеются столь хорошие связи с членами украинской семьи. По крайней мере, с тем, кто сейчас еле держится, чтобы не уснуть в сидячей позе перед столом. Александр же чувствовал себя бодрее, чем когда-либо, и потому он не давал Украине уснуть из-за своего длинного рассказа, большую часть которой тот не запомнит. — Полковник Андрій Мельник наразі комендант Крайової Команди, все просто. Він Вам відомий? — спросил Александр, на что украинец сразу же «проснулся». — Так, запитання немає сенсу з таким обсягом інформації, але ж… я повинен це був запитати. — Я навіть обличчя Коновальця не бачив, — сонно пробубнил Украина, подперев подбородок рукой и с опущенными веками смотрел на карту. — Я зрозумів… Як бачимо, тепер Мельник виконує волю Коновальця. Така увага від Голови до Мельника виглядає досить цікавою, особливо коли вони бачилися перед від'їздом. Та й дружина Голови та суджена Мельника – сестри. До того ж Мельник до конференції обіймав ніби «тимчасову» посаду голови Команди у Львові, тому вже було відомо, хто буде заступником Начального Коменданта. — Може й так… Конференцію провели, але що ми маємо на руках? М'яко кажучи, вона відбулася пів року тому, і за цей час мало що могло закріпитися згідно з поставленими планами. На питання щодо співпраці з Петрушевичем після висловів його москвофільських колег вже дано відповідь: ні. І поки Мельник збирає коло себе референторів та назначає нових Окружних комендантів, мені знову потрібно чекати якоїсь нагоди хоча б до чогось приторкнутися? — Це сумно, але сказано влучно, — отвёл взгляд Александр, вновь глянув на списки. — Звісно, спочатку у нас була суто революційна організація, яка швидко зреагувала на польське вторгнення. Ви теж розумієте, що з таким поспіхом навіть референторів призначити не зумієш, а якщо так, то ми не маємо гарантій, що їх на наступний день не заарештують, як сталося з Петром Баковичем. При режимі Петлюри було якось більш яскравих фарб. — Режим Петлюри… тепер ти як справжній галичанин, — слабо ухмыльнулся тот, убрав руку с подбородка. — Зрештою… зв'язки з деякими Окружними та Повітами зірвані поляками: одних заарештували, другі криються перед жандармами, а треті завжди крайні. Наразі наше найголовніше завдання – це продовжувати працювати над організацією всеукраїнського значення. Центр потрібен бути у Львові, а щодо Еберсвельду, Праги, Відня – то вже, як говорить тато, ферувають Головні за Головних. Мій обов'язок – захищати свій народ на цій землі, тому я буду працювати виключно з Крайовою Командою. — Коли вони Вас побачать, то одразу ж відокремлять стілець поряд з полковником. Але ж Ви розумієте, що без досвіду… — Так, цілком розумію натяк… Украинцу через пару месяцев исполниться только-только девятнадцать лет, но то, что он слишком молод и не опытен, его самого оскорбляет. Всё время хочется казаться лучше не только своих сверстников, а и взрослых, что пережили несколько войн подряд. Во всём виновата зависть, которая имеет корни ещё со второй войны 1919 года. Имеется же воля и хитрость, чтобы явиться на сам кипящий огнём и порохом фронт. Имеется же сила, что убить человека хоть голыми руками, но всё это находилось под строгим запретом. Бурлящая в груди гордыня затмевает здоровый разум парня, который осознаёт, для чего были созданы подобные правила, но не хочет этого делать. — Я вже тобі багато разів говорив про твою недисциплінованість. Це твоя єдина негативна риса, що заважає тобі навчатись воєнній справі! Разгневанные слова пронеслись в молодой голове, заставляя ниоткуда взявшемуся стыду разрывать его сердце. Отец не хотел передать своим тоном только свою злость, и страх, как у отца за собственных детей. Если бы Украина тогда бы хоть раз попал под пулю, то у всей семьи снесло бы крышу окончательно. Ему реально не достаёт терпения, которая напрочь убивает в нем всю дисциплинированность. И он не винит своих родителей, которые были поглощены в революционные события, из-за чего их сын позволял себе многое учудить и не понести за это наказание. Кто его наказал бы тогда? Няня? Телохранитель? В том и дело, что у него было слишком свободы, из-за чего он пархал, как птица-самоубийца среди крокодильих болот. С такой самоуверенностью не выстоять перед более сильными противниками, пусть они будут увереннее его хоть в сто раз больше, но у них есть оружие и международное признание. Полищук, заметив, как сонное выражение лица приобрело кислинку, как у лимона, решил сказать следующее: — Як ми потрохи добудовуємо нашу Організацію, так і Ви потрохи набуватиме необхідного досвіду. Головна мета нашої діяльності, — окрім раніше згаданих, — це залишитися непомітними для «деяких» свідків. Украине такие слова прибавили немного сил, но это было не резкое появление мотивации, а обычное удивление. Неужели ему будет позволено совершать нечто на подобии диверсий или погромов? Естественно, что это будет преступлением, но иного способа борьбы парень, как и остальные члены УВО, не видит. Естественно, был вариант вместо «взрывного» УВО выбрать сторону Петрушевича или записаться в местные партии с демократическим/социалистическим уклоном, но за последнюю половину десятилетия, застав Госдуму Империи и всех режимов во время Революции, он полностью в этом разочаровался. Он вынес с этого довольно важный урок: в эти времена всего нужно добиваться силой, ибо даже в той же Великой войне победила сила Антанты, а не перемирие между боевыми действиями или чей-то оккупацией. И когда Антанта признала западноукраинские земли частью Польши, то не остаётся иного выбора. — Є також бажання розвинути політичний напрям Організації… — протянул Александр, пытаясь заинтригрвать украинца, которого изматывают уже собственные мысли. — Це лише моя пропозиція, але якщо ви захочете її вислухати, то розповім, авжеш. — Я зі закритими очима послухаю, добре? — Так, звісно, можете навіть прилягти. Мужчина дал тому волю поспать, и вполне прекрасно понимал, на что Украина намекает. Когда украинец чуть ли не свалился на твёрдую кровать, Александр решил начать свой новый монотонный рассказ. Его не будут слушать, да и вряд ли запомнят, но так он хотя бы кому-то за долгое время одиночества выскажет свои идеи. — Думаю, що нам потрібно бути незалежною революційно-політичною організацією, яка буде повною протилежністю урядові Петрушевича. Йому довіряти не можна, особливо після його думок щодо нашого полковника. Я не розказував, що я деякий час провів біля кола людей Петрушевича у перший рік після війни? Мабуть, що так. Звісно, що охоронцеві ЗУНР будуть довіряти. Я не пишаюся своїм вчинком, але я зміг знайти письмові свідчення сотника, який писав щось щодо «повного відсунення впливів» полковника, поставленого як завдання від диктатора особисто. Як вчора пам'ятаю, коли праві та ліві при режимі Петлюри сварилися одним з одним. Так ось, тут історія знову повторюється!.. Не прошло и минуты, как Украина напросто вырубился на последних словах об истории. Полищук был рассказчиком ещё две минуты, пока на его отклики не отзывался украинец. Теперь он может сделать самое главное дело, о котором он ещё мечтал глубокой ночью – поесть.***
Когда-то в детстве Украине так и хотелось продержаться до утра, не засыпая. Думая, что таким образом он сумеет уделить большее время обучению, он пытался до рассвета продержаться. Однако его рекорд раньше достигал лишь трёх ночи, и после вялого состояния утром он не желал в дальнейшем повторять подобное. А сейчас он не спал практически полные сутки, из-за чего уснул и проснулся уже тогда, когда солнце опускалось за горизонт. Летом солнце начинается прятаться за горизонтом ещё с семи вечера. Не описать ужаснейшего состояние парня, который проснулся со всеми прелестями проспанного дня: вспотевшее тело, которое из-за твердого матраса чувствовало себя как с пятичасовой пробежки, и украшает этот список головная боль и бессонница в ближайшие несколько часов. Скорее всего, поэтому Полищук не стал тревожить его ранее и позже, ибо Украина провёл ночь в одиночестве, но вновь за списками и картами. Первый «день» во Львове начался уже со сбитого режима сна, и к новому придётся привыкать. Днём и окно открыть страшно, чтобы из проходящих жителей не заметил чернокожего мужчину. Итак понятно, что про дневное передвижение и речи идти не может, так ещё в почти что самом центре бывшей столицы. Выходит, что про «участие» в организации диверсий тоже невозможно подобрать слова. В городе парень, выйдя из любого здания, почувствует на себе тысячи взглядов. Было бы прекрасно бродить по сельским околицам, однако связь с Краевой Командой станет ещё хуже. Для начала стоило бы ознакомиться с командным складом, а уже потом говорить о построении связей. Этим и занимался Полищук, думая об организации встречи нескольких членов Команды и самого Украины. Для начала Александру было необходимо поселить парня в отдалённые от городской толпы окраины, но чтобы он сохранил возможность вернуться туда в удобный момент. Сидеть в этой квартире – словно быть пациентом местной психбольницы. Так и случилось спустя пару дней после приезда, и вновь Украина смог почувствовать полное облегчение в кругу прекраснейшей природы. Но был один большой нюанс: найти такой дом без хозяина или с арендодателем, так ещё в пригороде такого роскошного и «дорогого» для многих города, невозможно. Учитывая, что у Организации не так всё хорошо с финансами, снять дом хотя бы на месяц нет возможности. Украину «приютила» к себе одна немолодая женщина, что является женой одного из знакомых-«коллег» Полищука, который сумел убедить некоторых в присутствии здесь сына УНР и ЗУНР. Этот дом стал местом для первой встречи Украины с некоторыми представителями из УВО, что приехали из других Округов (и всё благодаря тому, что они верили бывшему телохранителю украинской семьи). Среди них был Иван Ревюк – Окружной комендант Львова, остальные же – проверенные годами и Полищуком сотники. Произошло несколько встреч, и главными темами для разговоров (специально с украинцем) было проинформирование парня насчёт нынешнего положения УВО и создания Политической Коллегии, которая всё ещё висит в облаках из-за политической ситуации на этих землях. Первое имело больше воды, нежели той информации, которую парень мог запомнить. Вкратце, всё в процессе. После укрепления Организации во Львове, можно было преступить к восстановлению организационного аппарата по всему краю. Организационная референтура напрягла всех своих участников, включая и самого полк. Мельника, который выехал в Станиславов и Покутье, а труднее всего было соединять нитки воедино на Поделье. Именно последняя территория не внушала Украине, что этот процесс быстрозакончится. Возможно, на это уйдёт ещё один год, а сидеть без дела парень точно не собирается. Поэтому с ним заговорили насчёт Политической Коллегии. Вначале ему прояснили ситуацию с тем, что после распада Междупартийного Совета партии вновь стали конкурировать с друг другом и на политическом, и на идеологическом уровне. Никто не был лучше друг друга: первые – москвофилы, но «не всі такі в уряді ЗУНР», вторые — коммунисты (УСДП), третьи – просто христиане (УХСП), четвёртые – «Україна для українців» (УТНП), а пятые – радикалы (УРП). Две последних хоть немного вызывали симпатию у парня, но тот факт, что они всего лишь партии, не внушала ему полного доверия к их участникам. УВО не является партией, и потому обязана контактировать со всеми политическими партиями. Как-никак, деньги-то нужно откуда-то брать, особенно когда ранее Совет выделял им деньги во время революционного апогея в 1922 году (с численными саботажно-диверсионными актами против местной инфраструктуры, используемую поляками, а также рейды против польских помещиков. У членов УВО не самая лучшая репутация). Организация никогда не будет политическим инструментом, ибо её целью является подготовить украинский народ для своей защиты и борьбы против «колонистов», дав ему реальную, физическую, военную силу, а политические партии – то, на что опирается организация. И видя, что не на кого больше опираться, решено будет создать Коллегию, что объединит в себе членов УВО с разными взглядами (кроме, конечно, москвофильских) и прямыми связями с партиями. И то, что будут они знать, будет знать и сам Украина, чтобы не быть совсем изолированным. Подытоживая всё на последней встрече, парню дали одно задание – ждать. Не смотря на банальщину, из-за своего характера ему будет даваться трудно, особенно когда ему не сказали, сколько времени нужно себя сдерживать. Но он достаточно взрослый, чтобы понимать ситуацию. Желая побыстрее закончить процесс, он может его резко прервать и не дать шанса на вторую попытку. А сейчас, пока он ещё молодой, нужно натренировать своё тело до солдатского идеала. Возможно, стоит сказать огромное спасибо своему отцу, который ради того, чтобы его сын был подобием Гетьманщины, каждый день уделял внимание совместным «разминкам» с Украиной. Помнится, как он, будучи в шестилетнем возрасте, оделся в подобие казацкого костюма, попытался поднять настоящую дедовскую саблю, как чуть не лишился ноги. С одной стороны, идея максимально глупая, но с другой стороны сам Гетьманщина дал ему оружие. — Це він ще мою рушницю не бачив. Чи, може, йому дати самопал? — говорил тогда Сечь, смотря, как его внук пытается поднять саблю. — Йому тільки шість років, батьку! — возмущался ЗУНР. Как раз во время утренних тренировок Украина вспоминал о своём детстве: о моментах гордости, придающие силы, а то и полнейшего стыда, наоборот, отнимающие. Последнее, о чём он думал перед тем, как остановиться, так это середина лета 1919 года, когда его отец попал в плен. Всё могло бы сложиться намного лучше для украинской семьи и всей Украины, если парень не подверг себя опасности и не пошёл прямо на фронт. Иногда голову заполоняют мысли о том, что во всём случившемся виноват только он. Воображение создаёт альтернативные картины того, что могло бы быть, если он что-то не сделал. Возможно, вся семья была бы вместе, или же Польша выдал бы УНР россиянам, как и ЗУНР. Кто знает, была бы победа Украины… или же это предначертано судьбой в виде него самого? Затем появляются мысли о том, что он вовсе не виноват ни в чём, а может, в коем-то роде поступил правильно. Наступает дилемма, которая происходит в его голове, не давая ему вновь сделать отжим, а заставляет сидеть на полу, обвив свои колени. Но ссору в голове Украины прервёт хозяйка дома, что решила проверить своего вмиг затихшего сожителя. — Не відволікаю? — спросила она, появившись из-за стены. — Та ні, пані Гелено… навпаки, допомогли прийти до тями, — ответил парень, потерев пальцами больную макушку. — Зчаста наші думи бувають тяжкими за будь-яку контрабанду, що потрапляє до рук Організації, — Елена пребывала до недавних пор в хорошем расположении духа, и поэтому хочет поделиться своим беззаботным настроением с Украиной. — Якщо це не таємниця, то що Вас так засмутило? На таке кам'яне обличчя усі вуглекопи позбігаються. — Дякую за таку увагу, але Ви не зобов'язані так піклуватися про мене. Украине не хочется делиться всеми своими переживаниями с людьми. Кем он тогда выставит себя, если будет ныть в каждую вышиванку? В это время нет места для вывержения чувств — вёдер и колодцев не хватит на всех. Парень должен вселять в каждого надежду и придавать партизанам внеземную силу на дальнейшую борьбу за родину, и поэтому нужно контролировать свои выскакивающие эмоции. Хотя он так и не понял, как Елена догадалась по его пустому взгляду о том, что у него в груди неистовая буря. — Хіба Ви не знаєте, що Ви – людина? — продолжила хозяйка, заставляя своей нежной улыбкой молодое сердце растаять. — Муки у нас єдині, змучені очі – однакові, змордовані горем – усі ми. Заборонено одне – мовчати. — Людина… Не людина, але й не нелюд. Мій ладунок із сім'єю покатилися у саме пекло, поки я запрягав коней. Чи повинен я жалітися на невгамовного коня або повинен визнати свою провину? Женщина решила промолчать, но не могла не сказать это: — Відповідають за наше сьогодення не Ви, і навіть не Ваші батьки. Винні ті, хто вважають нас Малопольщею та Малоросією, а за крихкі помилки – бувші українські режими. Усе для Вас природно: долю для себе вирішує нарід, а Ви лише є їхнім лицем. Ось я думаю, кого репрезентує такий мужній смаглявий хлопець. Мабуть, саме жахіття для Польскі! И вновь кто-то повторяет мысли Украины, который приходил к таким выводам не один раз, но всё равно возвращался на первоначальную точку своего внутреннего конфликта – должен ли он нести ответственность за действия своих родителей, когда за ними стоят несколько правительств, ненавидящих друг друга за «неправильную» идеологию. Да и негоже ему выискивать каждую ошибку УНР или ЗУНР, чтобы оправдать себя такого хорошего. — Дивлюся на Вас, а в очах одразу ж Гетьман наш хизується на Вашому обличчі, — с восхищением вздохнула Елена. — Теж був вибір: або Варшава, або Москві. Куди йому ще було діватися? Чи винен він з Хмельницьким? Чи можна зрозуміти його становище за зняти з нього провину, котрій чотириста років? Або йому взагалі увесь час відчувати провину перед своїм батьком? — Але… Русь йому не батько. — Справді? Дивно… Ось це новина. Украина тихо рассмеялся, что позволило ему отвлечься от недавних гнетущих мыслей. Они вновь придут в скором времени, но сейчас можно немного поразмыслить над мудро сказанными словами Елены. Конечно, с такими знаниями ей далеко не в педагоги, но она подняла довольно острый вопрос насчёт жизни Гетманщины. Очень трудно прийти к истине, ибо с каждым гетманом менялся и сам дед, а во времена Левобережной и Правобережной Украины (после Андрусовского перемирия) он стал кошевым-государством и был наравне с кошевым атаманом Запорожской Сечи. Поэтому его можно называть двумя именами: и Гетманщина, и Запорожская Сечь/Сечь, ибо он не собирался в то время выбирать между одним гетманом, вновь подстраиваясь под королей или царей. Лишь во времена Дорошенка и Мазепы он вновь возвращался к своему титулу, а после проигрышей вновь отправлялся на юг. Многие считают, что он бежал от проблем и вместо того, чтобы драться на саблях со всеми против всех (т.е. и с поляками, и с татарами, и с россиянами), он мог выбрать одну сторону или магическим образом (как настоящий ведьмак) в один миг объединить потерянные земли. Если поменять личности, то эти наводящиеся на «зраду» вопросы можно приписать ко всем странам всех времён, и выходит, что одни люди не виноваты в своих бедах. — Діду… У дитинстві ми багато бачилися, я виріс на його історіях, а його поради допомогли мені уникнути багатьох дитячих помилок. Не вистачає його мудрості, ех… Сподіваюсь, що він не в'язень «тюрми народів». — Маємо надію також до інших членів Вашої родини. Русь хоч і не кревний прабатько, але душею завжди був поряд з усією Україною. — Після більшовицького вторгення у нього навіть роботи нема, бо він був Божим патріархом. Дай той самий Бог, щоб йому вберегли його тисячолітнє життя. — Амінь… Хоч наша Галичина поряд з Вами – завжди прийде по допомогу. — В сенсі? — пришёл в смятение украинец, не понимая, к чему упоминание про Галицко-Волынское княжество. А хотя… — Я ж про його служіння у храмі св. Климента Папи, як Верховний Божий архієпископ. Чи Ви не… Вам когда-то приходило осознание того, насколько Вы всё это время были глупы, что не могли вспомнить о своём дальнем родственнике, который мог решить девяносто процентов ваших проблем? Это не ощущение, а огромное желание раскрошить свой тупоголовый череп об плитку кухни или бетонную стену, которая вряд ли выдержит вашу непробиваемость. Как можно было забыть о Галиции?! — Який я бевзень… Та хай мене качка копне, йолопа міднолобого, курва! — Не лайтеся у моїй хаті!***
Киев, УССР. Софиевский собор. Летний день подходит к концу, и за старым мутным окном кельи скрывающееся солнце одарило Землю своим блеклооранжевым свечением. За письменным столом сидел Русь, что при свете множеств свеч вокруг читал одну новейшую для себя книгу. Это был третий по счёту из восьми томов авторства Михаила Грушевского – «Історія України-Руси». Вроде бы ты пережил те события, что описываются в более шестистах страниц, но так намного интереснее не только читать, но и изучать свою же жизнь. Русь живёт на этой Земле более тысячи лет и за это время он многое успел позабыть, в то время как в данной монографии описывается всё до мелочей, будто историк родился в то время и мигом пропустил столетия, чтобы показать всему миру свои работы. В некоторых моментах Русь соглашался со сказанным, вспоминая и даже ностальгируя по некоторым моментам из тёмного прошлого. Это невозможно читать без улыбки. Значение нескольких слов даже сам Русь позабыл и вспоминал благодаря заметкам, при этом осознавая, насколько сильно он изменился за эти века. Он будто читал про другое государство, чьими глазами лишь переживал значимые для себя моменты. К сожалению, память у стран не настолько блистательная, чтобы запоминать каждое событие. Бессмертный мозг тоже не может хранить в себе столько информации, что сидит на уровне содержания школьного учебника. И лишь с недавним развитием истории, как полноценной науки, мужчина может углубиться в своё же прошлое: где-то восхититься собой, где-то даже удивиться, а можно и вовсе словить стыд, зная, что произойдёт после необдуманной им войны. Этим вечером он планировал посвятить себя монографии, но его прервал стук в дверь, что напугал его. Разве кому-то есть до него дело? Ещё в 1921 году с Москвы решили оставить Русь при служении в резиденции киевских митрополитов при автокефалии украинской православной церкви, и после этого его не должны были и пальцем трогать. Русь для них – часть «общей истории трёх славянских народов», и поэтому является в неком роде исторической достопримечательностью. Но решил его потревожить не какой-то НКВДшник или фанатические пролетарские атеисты, а сам Киев – его давний друг и столица. Конечно, столица его времён и УНР, а для Республики – простой культурный центр. Почётное звание столицы перебрал на себя Харьков, который не особо привык к своим новым обязанностям. У Киева появилось намного больше свободного времени, которое он сейчас хочет уделить небольшой беседе со своим давним государем… если это можно будет назвать беседой. На мгновенье Русь подумал про себя, что к нему пришёл живой мертвец, ибо убитое состояние старого друга его потрясло. Не успел Божий патриарх и поприветствовать его, как Киев, подойдя к его столу, упал перед ним на колени. Неужели он настолько измучен, что позволил себе такое сотворить на глазах самой Руси? — Киє, друже мій, чого ти?! — взволновался мужчина, развернувшись к упавшему. — Не можу більше це терпіти! Це ж якесь божевілля! Безумство! Ніби всі посказилися! — чуть ли не ревел город. — Що вже здарилося у твоєму житті? Боляче на тебе такого зочити. У Киева собственные мысли чуть ли не сводят его с ума, будто из него, повидавшего ад, сами бесы хотят выбраться. Это не понять Руси, что стал ещё дальше от политики, в то время как городу приходиться окунуться в «коммунистический мир» по целую голову. Раньше времена были не лучше сегодняшних, а тут спустя несколько лет он не выдержал. Теперь и само государство начинает беспокоится за то, что происходит за стенами монастыря. — Я не можу дивитися людям в обличчя! — ответил город, подняв голову на Русь. — У них усе добре – «государство» все вирішує, а їм хоч би що! Та я вже не говорю за селюків, яким навіть вибору не дають та забирають землю, якщо занадто щасливі – я про городян, українську інтелігенцію! Спочатку еміграції, а зараз – «когда-то активные петлюровцы»! Ось, що пишуть про Грушевського! — До чого Петлюра до божевілля? — Та не в Отаманові справа! Люди! Не українці, а саме люди, яких я бачу та чую на своїй землі. Хоч би один заговорив українською! — Біблію легше зрозуміти, ніж твої бідкання. — О, княже, якби Ви хоч бачили, що коїться навкруги! Що Вам відомо про коренізацію? Абсурд! — Що в цьому паскудного? Як тільки з'явилися сини Гетьмана, то ти одразу ж з руської митрополії став українським містом, згодом – столечній України. А зараз ти опираєшься своєму ж благу? — Яке там благо, княже?! Я знаю, що Москва хоче! Чи не я єдиний був на з'їзді, коли приймали рішення під час обговорення національних моментів? Коли я побачив того шайтана татарського, то одразу Наполеона згадав! — А Харків? Там тільки столиці можуть бути присутні. — Скажіть це ще Петербургу, та і я культурна столиця Республіки. — Киє, я тебе вислухаю, ано, будь ласкавий, встань. — Не можу! Як відьмак той забрав мої життєві сили! Чому ніхто не бачить цей самоочевидний обман?! Щоб свою утопію нав'язати безтурботним робітникам та довірливим селянам, вони готові пропагувати свій пролетаріат через мою солов'іну мову! Не рідну, але мою! — Нарід не дурний… — Так діти теж не дурні! Ось чому вони на освіті помішані, як бджоли на єдиній квітці – змалку хочуть промити мізки. Це ніби фільм жахів! Гірше за німецького Носферату! Уся їхня коренізація – спосіб увійти в довіру люду. І у цей час навіть та наша єдина правильна та з «правдивою правдою» КПУ дивиться на ту українізацію, як на гімно! Не можу уявити, що сталося з Харьковом; як він може мовчати, коли Квірінґ та Лебідь плюють з партійної гори на українізацію. Лучше на русском для них балакать! Братские народы! — Тихо-тихо, а то хтось почує твою протестацію – взагалі посаду заберуть. — Нехай! Мене вже Харків замінив! — Киев на эмоциях соизволил встать. — Теперь Харків – столиця «нової» України! А я хто? «Істерічка» та «петлюровець», бо підтримую українізацію не як спосіб людям череп вирівнювати, а розповсюджувати українське із справжньою метою українізації! П'ятсот років роблю одне й те саме! П'ятсот і без упину! Спочатку королі, царі, імператори, а теперь вожді! Коли, скажіть, українська стане не офіційною, а рідною та «привілейованою» мовою?! Киев, тяжело вздыхая после кинутых от злости слов, ждал ответа от собеседника. Но Русь молчал, стараясь подобрать более разумный ответ на такой выброс эмоций. Он его не осуждал, не признавал во всём правым, но понимал, что у города всё накипело. Русь никогда не держался за власть – он пытался сохранить то, что осталось от собственного государства, а правил в то время, когда этносов ни у одного тогдашнего государства не было. У него, как и у многих, было племенное государство, и он понимает строй только своей страны, где есть князь, дружина, духовенство и подданные. То, что происходит в современном мире, ему трудно понять, да и желания нет. Киев же был другим. Он не держава, которая правила определённый период и затем исчезла с карт навсегда. Мужчина рождён городом, с почётом звавшимся столицей двух государств. У него нет права вести себя, как Русь – он обязан тысячелетиями, а то и миллионами лет служить, каждый день и без выходных. Настоящая рутина и кошмар любого бессмертного. Долгое время он считал себя русином, даже когда появился Гетманщина. Всё время твердил, что он принадлежит только Руси и является его культурным достоянием, и потому не должен забывать свои истоки. И вот, когда родились двойняшки УНР и ЗУНР, он впервые мог осознать, кем он является теперь. Времена, когда он был столицей Руси, давно прошли, и вся культура от племенного государства передаётся новому национальному. Киев должен заботиться не о себе, а о новом народе и нации, которые творились на его слепых глазах. И видя, что они пережили самое смертельное для народов – ассимиляцию, — Киев нашёл новый смысл жизни. Всё, что он хранил и защищал от чужих пятьсот лет, на самом деле является частичкой украинцев, которых он не видел за призмой русскоязычных городских колонистов. — Я розумію твій гнів. Він нависає наді мною, як дим після лісної дибольської пожежі, — говорил Русь. — Усі українці знают про твій завзятий характер, твою жагу до українства. Хоч ти далеко не українець від роду, хах, але усі народності якось з'явилися на світ. Згадай, що ми – історія, і повинні розуміти, що все циклічно. Війни, хороби, смерті – природно для людей, і створення ще одних націй – також само. Якщо ти мнімаєш з себе українця, то нехай – ніхто тобі не некгує, а українці тъчію для тебе не зупиняться на своєму шляху. І вже ні для кого не таємниця, що за Збручем – ваша доля. Слова поддержки от своего наставника смогли потушить огонь, что бушевал в груди города. Этого ему как раз и не хватало. Но только поэтому он наведался к Божьему патриарху. Быть понятым в такое время очень трудно, особенно когда за лишнее слово тебя ждёт серьёзный разговор с НКВД. — Ми наказані це пережити, а для цього знадобляться терпіння та акуратність. Давай ти не будеш таким речним, щоб не здавалося, що ти перевищуєш повноваження. Займайся українізацією, бо це набагато краще, ніж сидіти та чути російську ще частіше. — Можливо, Ви говорите правильні речі, але це робиться заради ідеології… Хоча, нехай хоч лояльність до українства буде. Вже не я столиця, тому можу допомогти у розповсюдженні хоча б літератури, заснуванню бібліотек. — Добра справа, Киє. Якщо, як ти наменив, когось біси дратують через українську, то Ви на правильному шляху. Повір, якщо тут був би Галичина, то твій Квірінґ літав би по усьому Харкову.***
«Як це Ви не знали про Галичину? Хто сказав, що у церкві? Ми думали, що він у Станиславові», «Так Галичина не на Волині?», «Князівство не у Києві, де головний собор греко-католицької церкви?», «Прадід не у Польщі зараз? Чи я помиляюся?» — много вопросов, но ответов для Украины так и не нашлось. Кто-то говорит про церковь, другие – то, что Галичина в Польше вместе с Речью Посполитой (почему-то), третьи – в УССР, а четвёртые и понятия не имеют, куда запропастился Галичина. Польша ничего не говорил про наставника ЗУНР, и очень плохо, что украинец не успел его спросить. Если окажется, что он на западноукраинских землях, то считайте, что Украина вертел на себе фортуну. Ему необходимо найти княжество, чтобы узнать, может ли он ему помочь. Если окажется, что он служит при церкви, то Украина сможет обрести себе хотя бы свою крышу над головой, а также место для встреч с членами организации без лишней слежки. Судя по рассказам ЗУНР о своём учителе, тот далёк от постов и церковных традиций, и поэтому он сможет простить небольшие грешки младшего. Парень так уверен в том, что Галичина на стороне украинской семьи из-за того, что ещё в прошлом веке Княжество, выбирая между ЗУНР и молодым Польшей, выбрал первого, а значит сразу же признал его наследником наследника своих знаний и культуры. Вряд ли Княжество сможет отказать его сыну в помощи. И для начала стоило бы его найти. В церкви св. Климента Папы его не было обнаружено, как и в других церквях в Округе. Неудивительно, что такое задание взяла на себя УВО, которая изучила чуть ли не каждую свободную щель в городе. На это ушло несколько месяцев, аж пока не достигло начало октября. И нет, по-прежнему не нашли никаких зацепок. Дело в обещании, данное Украиной своему брату. Как-бы не была велика цена его словам, парень не может всё в один миг бросить и покинуть город без всяких объяснений. Но если он предаст доверие своего брата, то их отношения могут навсегда пошатнуться. Дети слишком ранимые, и любая ошибка со стороны старших способна оставить на них боль от обиды на всю жизнь. Украина должен быть особо аккуратным по отношению к своему брату. Единственные, кому можно довериться из всех знакомых Украины, это семья Бандер и Александр Полищук. На первых положено обязательство присматривать за младшим украинцем, а на второго – влить старшего в скором будущем в ряды Организации. Вроде бы всё просто, но долгая разлука между братьями невыносимо тяжёлая абсолютно для всех. Парень скучает по тем бессмысленным играм с братом, в которых тот при победе скакал от счастья по всему полу, а при проигрыше мило дулся и обвинял в жульничестве. Возможно, его брат нарисовал ему много рисунков, ибо перед отъездом он много раз хвастался своими умениями рисовать пейзажи. Нельзя назвать шедевром, но даже любая поделка из каштанов и засохших палок дерева будет для старшего полноценным шедевром фантазии. Украина даже не осознаёт, что такое воспитание из-за собственного детства, когда родители оценивали его творчество дико объективно. Было больно маленьким ушам слышать, что его скворечник из кривых палок прикрепленных при помощи узлов верёвок не будет интересен птицам и уж лучше «зачекати, коли довбешку в руці зможеш тримати». Вот так и ждал он, так и не желая вновь вспоминать о творчестве. Только литература была ему интересна, ибо она была частью деятельности родителей. Парень, уезжая во Львов, даже прихватил с собой один из рисунков брата. Естественно, что он не будет брать компрометирующую бумажку с рисунком всей украинской семьи, включая их младшего посреди творения. Украина взял самый последний: на нём изображён вид на Старый Угринов, разрисованный одним простым карандашом. Хоть смахивает на авангардный стиль, но ребёнок смог передать даже тени на рисунке, и это сносит старшему крышу. Тот внёс в этот рисунок очень много сил, чтобы брат им восхитился. Что же, у него это получилось. Парень ещё долго бы рассматривал детское творение, если бы не ворвавшийся к нему Александр. — А можна ще тихіше, щоб я від ляку бахнув пістолею?! — возмутился украинец, складывая бумагу пополам. — Вибачте, але ми знайшли інформацію щодо перебування Князівства! Теперь всё, что Украина хотел высказать неожиданному гостю в лицо, вмиг пропало из головы. Полезно приходить в плохую пору с добрыми вестями. — Тепер ми точно знаємо, де він? — Майже так. Вчора сталася наша диверсія у Городку Яґайлонському на державну поліцію. Враховуючи дані нашої розвідки, у відділі на той час був заступник одного вартового Польщі. Обшукавши весь відділ, наші люди знайшли його пошту с наказом від Самодержця про перевезення Галицького Князівства зі Львову до Кракова у ніч з неділі на понеділок. До цього додавалася адреса поточного перебування Галичини. — І де він? — Знаходиться чи то у хостелі, чи то у повноцінному готелі Під трьома неграми. — Добре, і що нам… Зачекай, як називається? — Ми так називаємо цей готель, насправді там була якась німецька назва. У ХІХ столітті там був бордель, тому й називають «під трьома муринами» чи нег… — Та-а-ак… тепер львів'яни з мене знущаються. Я буду їм як у Житомирі – рідний. — Але я не пам'ятаю, чи працює там все ще той бордель. Мабуть, там звичайний хостел під управлінням або німця, або єврея. З ними ми можемо ще поговорити, а якщо поляк, то лише силою. — Галичину все одно охороняють польські вартові, тим паче у самому центрі міста. Нам потрібна тиша та спокій. Не треба влаштовувати диверсії – мені достатньо через вікно до нього дістатися на поговорити наодинці, бо якщо Галичина не прибуде у Краків, то піднімуть тривогу. — Ваша правда, пане. Серед прихильників Організації є не тільки партизани чи селяни, а й місцева інтелігенція та підприємництво. Мабуть, ви знайомі с доктором Донцовим? — Дмитром Донцовим? Пам'ятаю, що з хліборобів. Як він нам допоможе? — У нього були колись зв'язки з полковником Коновальцем. По тому, що Донцов вільно працює в польській періодиці, то, напевно, у них не склалася співпраця. Він був згоден нам допомогти, якщо ми не привернемо до нього увагу. — Я спитав «як?». — Галичину планують вивезти формально у неділю, тому у нас є ще три дні, щоб підготуватися. Донцова заселять сьогодні ж, і протягом цих днів він буде нашим агентом у готелі. Він дізнається про кожен час чергування варти. Номер кімнати Галичини у нас вже є – це третій поверх, тому потрібно позбавитися охорони, якщо вона буде по усій будівлі. — І як це ти собі уявляєш? Ми на них спустимо голодних повій? Спровокуємо зіграти у бридж? Створимо таємну поножовщину? — Якщо ще щось придумаєте, то буду готовий вислухати. Насправді ідея з повіями досить непогана – хоча б відвернуть від нас увагу. — Повії, ляхи, негри та Галичина – і всі в одному місці та в ту саму годину. Звучить як окрема збірка Нечуя-Левицького.***
Перед тем, как начать прям-таки специальную операцию по освобождению Галиции от польской охраны, Дмитрий Донцов хотел лично увидеться с Украиной. У него и вправду не было желания сотрудничать с УВО, но он не смел отказываться от помощи сыну УНР и ЗУНР из личных соображений. Удостоверившись, что его не обманывают, он пошёл на риск и поселился в отеле «Виктория», которым заправляет дочка некогда богатого иудея Соломона Фридмана Гизель Юпитер. Назначенный на дело сотник Кирилл Натоленко отказался попытаться переговорить с владелицей, чтобы та в удобном для себя случае не выдала все планы полякам. По данным Донцова, огромное количество охраны наблюдается именно днём, когда их более двадцати человек, включая и охрану всех возможных входов и выходов. Ночью же остаются только дежурные, что контролируют пути на каждом этаже. На третьем, где находится Галичина, комнату под его номером сторожат два охранника, и вечером именно они несут ему ужин. Всю информацию редактор передавал при помощи одного ближайшего магазина, где продавец передавал письменные данные прямо в руки Натоленко. Их благополучно сжигали после того, как все диверсанты были оповещены. Подобную схему УВО использует очень давно и, как видно, она работает. И про рядом работающий бордель не стоит забывать, на которого польские охранники положили свой глаз. Естественно, что нельзя уклоняться от службы ради развлечений, но партизаны явно не против помочь им расслабиться. Благодаря небольшому финансированию от «кое-каких высоких лиц» у них достаточно финансов, чтобы нанять несколько барышень, которые смогут дополнительно содрать денег с уставших солдат. Как говорится, на войне все средства хороши. Под вечер должно было начаться исполнение плана. Украине пришлось дожидаться целых девяти вечера, когда на улице было достаточно темно, чтобы он не «светился» чёрной кожей. Место встречи был почти достроенный, но находящийся в процессе с XIV века Ансамбль Армянского собора. Так как они находятся в ярчайшем центре Львова, то Украине в сопровождении Полищука пришлось добираться до места на машине. Одет он не хуже Джека Потрошителя: одежда такая же тёмная, что даже его голые руки могут казаться одетыми в перчатки, а воротник кажется намного выше из-за его лица – только красный лоб и волосы выдают из него капельку чего-то светлого, хоть и спрятанную под шляпу. Ему и двадцати нет, но он достаточно высок, чтобы его посчитали за уже взрослого статного мужчину, а длинное пальто только придаёт ему рост. Парень давно ждал этого момента, когда ему придётся ходить каждый день словно на похороны, чтобы скрыться ото всех. И спасибо полякам, что собрались отправлять Галицию в холодный октябрь, когда многие начинают носить шарфы. Летом так вообще нужно будет залезть на дно. Украина приехал без лишнего шума, как и предполагалось. Спрятавшись за стройматериалами, они закрепили план действий. Четверо должны будут пойти в бордель и сразу снять «проверенных» проституток. Собравшись отдохнуть, они пойдут в отель, чтобы снять номера, пока девушки, знающие это место как самих себя, обследуют здание а поисках охранников. Здесь не будет важно то, сумеют ли они их увести за собой или просто привлечь внимание – нужно только отвлечь их, так как необходим доступ к лестницам. Четверо агентов сядут сыграть в бридж, спровоцировав охрану на игру. Она не является азартной, а утолить досуг спустя часы дежурства хочется. В случае согласия или отказа они смогут отвлечь внимание в главном зале. Когда одна из нанятых женщин проберётся к запасному выходу, то она откроет путь для Украины и будет эдакой проводницей, пока они не дойдут до самой сложной части плана – отвлечения охраны около номера. Они будут самыми непоколебимыми. Для этого нужно было заранее подготовиться, что партизаны и сделали: когда в номер Галиции подавали обед, от одного из гостей, что сегодня вечером будет бронировать с агентами номера, подложил записку под салфетку. — Яку ще цидулку? — резко прервал сотника Украина. — У ній те, що якщо Галичина згоден зустрітися з тобою, то нехай накаже вартовим принести йому вечерю о пів на десяту, щоб вони пішли, а Ви змогли проникнути до нього, — объяснил Александр. — Ви зможете вийти, коли Галичину відвезуть ніччю, бо лише тоді поляки покинуть готель, — обратился к украинцу Натоленко. — О дев'ятій наші колеги вже пішли до «Вікторії», тому діємо. Началось. Всё шло настолько прекрасно, что стало не по себе от того, что на пути не было ни одной преграды. Польская охрана в главном зале сразу же купилась на бридж, да так, что даже Полищуку удалось войти в ресторан без их ведома. Проститутки с лёгкостью проникли на лестничные площадки. На втором этаже обнаружили двух гулящих польских полицейских, которых сразу же смогли приворожить и отойти с ними в другой конец этажа. Одна из девушек, которой расчистили дорогу подруги, пошла открывать запасной выход Украине. Минутная стрелка приближалась к шести часам. — Занадто ідеально… — промолвил украинец, поднимаясь по лестнице. — Тихіше, тут навіть через стіни чутно, — предупредила девушка, не отрывая глаз от чернокожего парня. — Авеліна – мій псевдонім, насправді мене звати Настя. — Дуже приємно, — вежливо сказал тот. Наступил этот час. Хоть и не было наручных часов, но неспешный топот охранников дал об этом знать. Затаившись, они пропустили их, а затем Украина поспешил к номеру. Он выделялся среди всех тем, что был только прикрытым. Если Галиция куда-то отошёл, то ничего страшного – парень подождёт его прямо в номере и найдёт где себя спрятать. Момент, которого он ждал днями и волновался целые сутки, от чего острейшая боль в накипевшей голове давала о себе знать. Не было времени даже на покашлять перед разговором – на кону уже секунды. Украина распахнул дверь. Напротив него было кресло, но в ней был отнюдь не Галичина. Хуже. Намного. — Cóż, spójrz kto tu jest! — раздался насмешливый голос Польши, что вместо Галиции сидел в номере и на котором сидела распутная женщина. — A już myślałam, że nie zobaczę tu murzyni. Всё прошло идеально… но явно не для украинцев. От крика, доносящегося из самой души Украины, готовы были треснуть сами хрусталики, которые испытывали невыносимую боль при виде поляка. Перед ним будто была Медуза Горгона, что медленно превращала тело украинца в камень. А Польша так и продолжает сидеть, испепеляя само сердце своей ухмылкой. Ему очень весело от того, что всё случилось именно так, как он и планировал. Но даже за улыбкой прячется пока что контролируемый гнев, который он хочет красиво смести на молодого парня. — Zostaw nas samych, — приказал поляк, похлопав женщину по оголённому бедру. Послушавшись, она мигом покинула помещение, напоследок одарив Украину своим язвительным взглядом. Не верится, что его таким способом смогли обмануть. Очень много вопросов к разведке, которая будто настолько была углублена поисками Галиции, что не заметили такую важную персону перед своим носом. — Проходи, глупец, — перешёл на латынь Польша, вальяжно расположившись на кресле. Пути назад нет. Если тот специально вынес это кресло на середину номера, то он готовился к этой встрече. Явно на случай побега прибережены солдаты, а поднимать шум для прессы не стоит. Нельзя для людей запомниться тем, что ты проник в отель, как грабитель или диверсант. Когда парень, войдя, закрыл за собой дверь, Польша встал с кресла и, не отрывая глаз от «гостя», начал: — Я ведь надеялся, что среди всей своей высокомерной семейки ты окажешься намного умнее, но ты меня разочаровал, — отвёл взгляд на пол поляк, скрывая свой фальшь. — О морали тебе не ведомо, и я не твой отец, чтобы воспитывать тебя. Кому ты нужен? Тем террористам? Естественно, им нужны такие пустоголовые кадры. Сейчас польётся целый водопад оскорблений, на которых Украина никак не отреагирует. Ни обида, ни злость не овладеет его разумом сейчас. Это не из-за беспокойства за своих коллег, которым вновь угрожает тюремная камера. Кто сейчас перед ним? Враг, который смеет критиковать украинца за то, что он пытался связаться со своей семьёй. Польша с самого начала предугадал, что с этим непоседой будут огромные хлопоты. Украинцу кажется, что тот слишком самонадеянный, раз уж у того проскользнула мысль, что парень примет поражение или после этого случая вмиг бросит дело всей своей жизни. Он имеет полное право не воспринимать сказанное Самодержцем всерьёз, ибо есть один главный контраргумент – будущая Украина в обличии человека сейчас стоит перед ним. — Ты, наверное, готов сейчас вцепиться в меня своими когтями, пытаясь узнать, как у меня так получилось всё провернуть против тебя и твоей бандитской шайки, — Польша начал подходить к парню. — Ты даже не можешь представить сумму всех моих потраченных марок и средств, которые я вложил в собственную разведку, чтобы подавить каждого сельского таракана. Одни, умницы, сбежали с кухни давно, а кто-то решил возомнить себя крысой. Ты теперь их новый предводитель? Хотя как такому сопляку Мельник позволил занять своё удобное место. Знал ведь, что тебя нельзя оставлять одного, но твоё содержание сильно ударило бы по экономике всего государства. — Какая сильная речь такого же мужчины, — прервал того своим сарказмом Украина.***
Ресторан, два этажа ниже. Вечерняя жизнь прям кипела во Львове, раз уж рестораны центра были заполнены толпами людей. Ощущение, что в этом отеле устроили огромный праздник с танцами, живой музыкой и потрясающими блюдами. Полищук, опираясь об стенку, наблюдал за человеческим счастьем в зале и ожидал каких-либо новостей. Их долго не было, потому он решил что-нибудь себе заказать. Такой возможности удостоен не каждый, да и почему бы не расслабить свои мышцы, когда план проходит успешно. Александру будет достаточно одного бокала эля. Он подошёл к барной стойке, за которой бармен всё это время разговаривал с посетителями и жильцами на украинском. Сделав заказ, он решил немного разговорить работника, дабы не заскучать. — Говорять, що тут ніби високопосадовець відпочиває, — сказал Полищук, ожидая свой заказ. Бармен промолчал, но пожал плечами. Это не значит, что он не знает. Возможно, это намёк на кое-какое предложение за приличную сумму. На столе оказалось ещё пару марок, и на это бармен лишь кивнул головой, однако, не забрал. Слишком упёртый человек. Ради своего же интереса, Александр протянул ещё и бармен соизволил всё тайком забрать при помощи полотенца. Поставив перед Полищуком бокал, он, наклонившись к нему поближе, неспеша наливал пиво. — У шістдесятому номері відпочиває наше Галицьке Князівство, — пробормотал тот. — Он як! — притворился удивлённым Александр. — Така персона тут зупинилася. — Та й не сама, — резко продолжил бармен. — у супроводі не тільки польської варти, але й Самодержця. Вже третій день виконуємо ляські забаганки. Пока вокруг всё поглощал шум и музыка, вокруг Полищука всё затихло, а бармен, долив эля, вернулся к своей работе. Ему будто стрельнули прямо в грудь, отчего он не мог долго поправиться после услышанного. Он настолько озадачен, что хотелось обвинить того во лжи, но кто станет выдумывать нечто подобное? Александр ранее никогда не пробовал выпить пиво за один заход, но в этот день он решил переступить через самого себя пять раз. После этого он немедленно покинул ресторан и пошёл искать агентов, которых в главном зале не оказалось. Вместо них он увидел других охранников, что до этого дежурили возле номера Галиции. — Obywatelu, musisz nas śledzić, — обратился к Полищуку один из телохранителей. — Nie opieraj się.***
— Порой хорошо то, что Вы думаете о том, что моя полиция настолько глупа, что поведётся на проституток или азартные игры, — продолжал свою тираду Польша. — Хотя Вы сами повелись на почту от заместителя моего телохранителя, будто он должен приносить чертежи техники в полицейский участок. Скажи хоть что-нибудь на это! — Нет, — грубо отрезал Украина. — О, хоть на секунду передохнуть дал! А когда эти секунды станут часами? Днями? Месяцами? Ты можешь угомонится хоть на пару дней, пока я восстанавливаю наши общие земли после войн? — Можно было не нападать, и тогда бы ты не граничил с любимым российским соседом. — Ты слишком переоцениваешь силу своего папочки, которого хватило буквально на месяц. Все труды Княжества ради этого недоумка пошли насмарку, как и ваша государственность. Её невозможно построить, ибо вы слишком глупы, чтобы не грызться с друг другом. Вас нужно держать на поводке, как бешеных псов, которых спустят на татар или россиян. Удивительно, что на этих словах Польша неожиданно прервался, ибо даже у украинца появились мысли о том, за что тот сможет ещё зацепиться. — И раз уж мы вспомнили про Княжество… — более тихо вымолвил поляк, почему-то поклонившись. Это он так перед Украиной? Или перед кем? — Годі уже, — донёсся голос сзади парня. Развернувшись, парень увидел перед собой до боли знакомого мужчину, которого видал в далёком детстве, но запомнил его золотому льву, что гордо красовался и на гербе ЗУНР, и на лице такого же грозного мужчины, но с синей гривой до плеч. Сзади него, опираясь плечом об дверной проём, оказался Галицко-Волынское Княжество – наставник его папы и никто иной, как отец Львова. — Князівство! — воскликнул украинец и, сохраняя вежливость, преклонился перед Галицией. По виду старшего не скажешь, что он безумно рад видеть хоть кого-либо здесь: ни украинца, ни поляка, а последнего, если честно, ещё больше. Украина толком не говорил с Княжеством, но уже сейчас, когда он повзрослел и может понимать эмоции прямо стоящих к нему людей, ощущает себя словно перед лесным пожаром. Тот способен нагнетать саму душу простым своим присутствием, а его недовольство в зелёных глазах лишь сильнее прожигает кожу младшего, словно святая вода – вампира. — Вы в моих данных по-прежнему сомневаетесь? — обратился Польша к галичанину. — Я сказал годі, — Галиция всегда любил добавлять в латынь польский (из-за кое-кого) и украинский. — Подводи к концу свою річ. — И правда, в это время детям и пустоголовым необходимо быть в постели, ибо они оба крепко спят, — продолжил Самодержец. — Я не могу за тобой бегать, как хозяин за разбушевашимся петухом. Но мясо нужно нарезать. Многоуважаемый и весьма любезный человек в лице Галиции согласился со мной сотрудничать, чтобы решить проблему в виде тебя. Возможно, служба при церкви научит тебя любить ближнего своего, а не содействовать порче его имущества. Услышав, что Галиция берёт Украину под свою опеку, тот снова развернулся к Княжеству, который и зрачком глаза не дрогнул при виде него. Ощущение, что тот вряд ли сам согласился на подобное предложение, если не послушался приказа. Как всегда, Украина хотел только лучшего для себя, семьи и народа, но в итоге его перехитрили. — Це мы слышим от самого облаженного человека в свете? Я не в театрі, — закатил глаза галичанин, а затем глянул украинцу в сами зрачки. — У нас буде дуже серйозна розмова, хлопче. Возможно, это будет самым жестоким наказанием от Польши. Даже ЗУНР моментами говорил, что он хотел бы затеряться где-нибудь в Альпах, чтобы не выслушивать лекции от Галиции. И порой они были не через слова, а через силу.