Tyrone Wells - More
Солнце уже стремительно падало за горизонт, когда Ричи услышал оглушительный звонок в дверь своего дома. — Надо же, на двадцать минут раньше, чем я думал, — сам себе сказал парень, взглянув на часы, и улыбнулся. Пролетев вниз по лестнице, Ричи, спотыкаясь об обувь в прихожей, поспешил открыть дверь. Ручка быстро поддалась, и дверь распахнулась, являя перед собой картину, от которой Ричи тут же рассмеялся. В дверном проеме стоял запыхавшийся и растрепанный Стэн. Мокрые кудри смешно падали ему на лоб, по лицу катилась вода, а в глазах читался невообразимый гнев. Его лицо было перекошено от злости настолько, что Ричи это скорее веселило, чем пугало. — Ну,чо ты встал, как собака мокрая, заходи уже, — Рич хлопнул Стэна по плечу и сделал неопределенный жест в сторону дома. — Я хочу спросить у тебя лишь одно… — Казалось,Стэн набрал в легкие столько воздуха, что сейчас зачитает всего Эминема целиком, — Какого черта ты сообщаешь мне такие новости, а потом, сука, кидаешь трубку и не отвечаешь ни на один звонок??!! Ты вообще понимаешь, что я сразу после работы сорвался к тебе в этот ебучий дождь, хотя отец ждал меня сегодня к ужину??? — На это и был расчет, Стэн, — Ричи подмигнул другу и еще раз пригласил его войти. — Нет уж. Ты прямо здесь и сейчас объяснишь мне, что за чертовщина происходит, и во что ты нас впутал. — Чо, прям здесь? — Именно. — Что ж… — Ричи почесал затылок, слегка наклонив голову, — Хоть и вся эта обстановочка выглядит довольно нелепо, но раз ты так настаиваешь на своем ободряющем душе под дождем… Так уж и быть. Мы с тобой довольно давно играем и пишем музыку, но никуда не двигаемся с мертвой точки. Совсем недавно я думал о том, чтобы начать пробиваться, там… Как-то набирать аудиторию, ну ты понял. И будто прям мысли материализовались, и я увидел объявление о конкурсе сегодня в холле, когда шел с пар. И как-то даже не подумал с тобой обсудить и сразу нас записал… На радостях, так сказать. Ну, а потом понял, что это не телефонный разговор, и хитрым маневром заманил тебя к себе, чтобы все обсудить, потому что сам ты со стопроцентной вероятностью предпочел бы ужин с трагичным концом. Я даже засек время, когда твое разъяренное лицо здесь появится, — после этой фразы лицо Стэна стало еще более недовольным, поэтому Ричи быстро сменил тему, — Ну так что, ты зайдешь или так и будешь столбом стоять? — Я зайду, но только чтобы дать тебе хороший подзатыльник. Но естественно никакого подзатыльника Ричи не получил, а Стэн так замерз под дождем, что был готов даже попридержать все отчитывающие фразы, которые подготовил для друга. Когда мокрое пальто было повешено на вешалку в холле, а все документы аккуратно выложены из портфеля, оба парня в полном молчании и гнетущем напряжении между ними отправились на кухню. — Какой чай будешь? — аккуратно спросил Ричи, опасаясь подтолкнуть друга на разговор, который парень всегда называл «Мама пришла после родительского собрания». Это название подразумевало собой фыркания, убийственный взгляд, ведро сарказма, закатывание глаз, бесконечное недовольство и пугающее умение в каждой фразе найти камень в свой огород. Ричи, правду говоря, уже давно привык даже к этому настроению своего невыносимого друга, но все равно очень не любил такой характер разговора. Но, к сожалению, он не угадал с фразой. — Ну да, как стоит жизненно-важный выбор чая, то можно меня и спросить, спасибо. — Стэн раздраженно закатил глаза, но потом так же грозно прибавил, — черный без сахара. Ричи, усмехнувшись, отвернулся к столешнице и достал банку с черным чаем. Он прекрасно знал, что разгон эмоций его друга был абсолютно сумасшедшим, и его злость довольно быстро сходила на нет, и Стэн остывал, поэтому надо было просто переждать, когда он выпустит пар. — Нет, Ричи, я все понимаю, но это реально важный вопрос, а ты буквально не спросил у меня ни мнения, ни буду ли я свободен в это время, ты не обсудил со мной, когда все это будет и где, с чем мы будем выступать, какая песня, кто будет петь, нужна ли группа… Столько важных вопросов, а ты просто вот так бесцеремонно все решил без меня и поставил перед фактом. Так не делается. Ты бы еще за час до конкурса сказал бы. Типо: «Ой, Стэн, а мы тут через часик выступим перед публикой и всякими важными шишками, но ты не парься, кофе не остынет». Спасибо, что я узнал об этом сейчас, и то посреди рабочего дня. Очень удобное время, чтобы узнавать такие важные новости. — Все сказал? — Ричи вскинул бровь, мешая ложечкой чай. — Да. Ну и еще я очень злюсь. — Это я и так понял. Ну а теперь иди сюда пить чай и убирай свою кислую мину. Нам еще о многом надо поговорить, и, если ты конечно не против, я все-таки хочу рассказать тебе о конкурсе. Ричи так спокойно реагировал на ужасные проявления характера Стэна, что удивлял этим всех их общих знакомых. Обычно этот невыносимый скандалист, хоть и не специально, провоцировал на ответную реакцию, а итогом всегда были долгие споры или даже ссоры на абсолютно пустом месте. Ричи же, либо в силу того, что они знают друг друга уже сотню лет, либо в силу своего жизнерадостного и неконфликтного характера, никогда особо не реагировал на эмоциональные вспышки Стэна и с улыбкой слушал его до тех пор, пока тот не остынет. Ведь в отличии от всех их общих знакомых, Ричи единственный знал, во что превратили жизнь Стэна его родители, и парень лишь был удивлен, как Стэн умудрялся так стойко держаться. Поэтому Ричи просто предпочитал слушать и оставаться рядом, а Стэн, хоть и мысленно, но всегда говорил ему спасибо за это. Ведь Ричи был тогда единственным человеком, которого Стэн так безгранично любил.***
В это время в доме Эдди Каспбрака громко хлопнула входная дверь небольшой квартирки. От громкого звука задребезжала хрустальная уточка на тумбе, а прямо под ноги парню упала чья-то черная неопрятная куртка. Парень тут же узнал, чья это вещь, а потому устало прикрыл глаза и гулко выдохнул воздух. Больше всего на свете он надеялся, что еще хотя бы час его сестры не будет дома, но его планы на спокойный вечер с треском развалились. — Бев, я дома! Эдди крикнул это просто так, чтобы предупредить сестру, чтобы убавила звук своей сатанистской музыки, но он совершенно не рассчитывал на какую-то ответную реакцию. Он давно понял, что Беверли всегда будет стараться в упор не замечать его. Эдди оставался солидарен с ее настроем, поэтому контактировал с ней как можно реже, насколько это было возможно при сожительстве в одной комнате. Их комната в принципе была для Эдди странным местом. Темная и жуткая с одной стороны и кислотно-яркая с другой. На всю комнату стоял один магнитофон, оккупированный всецело Беверли, а по бокам стояли кровати, столы, стулья, шкафы и остальная стандартная мебель. Эта комната была такой захламленной, наляпистой и разноцветной, что к концу дня от этого болела голова и хотелось разбить какую-нибудь лампу или чашку о стену, потому что она начинала раздражать. Все равно осколки бы затерялись где-то среди черного барахла Бев, и их было бы незаметно. Эдди было неприятно возвращаться в эту комнату. Хотелось сложить ее раз в пять, закинуть в стиральную машину, и может хоть тогда бы она стала такой, какой была с самого начала. До того момента, когда вся его жизнь пошла под откос и стала такой, какая она есть сейчас, в этой комнате. Нелепая, захламленная и темная. С этими мыслями Эдди распахнул дверь и ему по ушам ударил целый оркестр громкой и страшной музыки. Раздражение начало скатываться клубком где-то внутри, но парень старался как можно сильнее держать себя в руках. — Я же просил не врубать свою идиотскую музыку так громко, Бев! Пусть играет, но в твоих, черт возьми, наушниках. Эдди подошел к дряхлому магнитофону сестры и убавил громкость песни. Кажется играла песня Slayer – «Raining blood», но для него вся музыка, которую включала Бев, была посланником сатаны, призванным уничтожить человечество. Впрочем, как и сама Беверли. Он знал ее с двенадцати лет, когда она в первый раз пришла сюда уже с чемоданами и намерением отобрать у новоиспеченного брата половину комнаты. И все семь лет, которые он прожил с Бев, она была пугающе тихой, мрачной, часто была где-то в себе и совершенно не хотела с ним говорить. Эдди казалось, что она родилась в своем темном старом свитере, черных рваных джинсах, с подводкой на глазах и в руках с ее обклеенной стикерами бас гитарой. Лишь ее ярко рыжие волосы, похожие на вечернее летнее солнце, очень выбивались из этого образа, словно одна потерянная звезда в черном небе с надвигающимися тучами. Эдди часто спрашивал ее, что с ней не так, о ее жизни, о ее интересах кроме страшной музыки, которую она слушает с первого появления здесь… Ничего. Беверли ничего не рассказывала, предпочитая просто игнорировать любые вопросы. Вскоре Эдди бросил попытки с ней поладить и просто погрузился в себя так же, как она. Ведь в тот момент он и сам пережил то, чего боялся всю свою недолгую жизнь. Беверли недоброжелательно подняла на Эдди подведенные глаза в немом вопросе, какого черта он убавил громкость. — Я искренне не понимаю, как эти оры вообще можно слушать. — А как можно слушать музыку, где и музыки то нет, а только сгенерированный компьютером бит с одной строчкой на всю песню, — буркнула Бев, и это было вообще первое, что она сказала Эдди за весь день. — Ого, наш пещерный тролль умеет говорить, с ума сойти. Вот тебе бы и писать тексты для электроники, как раз в день по слову и наскребешь. А вообще, электроника это… — Эдди хотел было начать отстаивать перед сестрой свой любимый музыкальный жанр, но Бев бесцеремонно его перебила. — Слушай, ты так много говоришь, что аж раздражает. Займись своими делами и не лезь ко мне и моей музыке. Беверли встала с кровати и рывком повернула колесико громкости вперед. — Терпеть тебя не могу, почему ты хоть раз не можешь быть хоть чуточку добрее? — Потому что я хочу слушать музыку, а не тебя. Эдди огорченно поджал губы, после чего отвернулся к своей половине их комнаты, чтобы взять наушники и снова притвориться, что Бев в этой комнате нет. А она видимо уже давно сделала тоже самое. Песня закончилась, но после секундной тишины началась новая, которая была еще страшнее предыдущей. — Это Iron Maiden – «Run to the Hills».Вслушайся в текст, может тогда узнаешь, что в музыке есть смысл, который хочется расслышать, - она сказала это, даже не взглянув на брата, будто бы не ему, и от этого стало еще неприятнее. Эдди разражено уставился на нее, борясь с желанием сказать ей что-то обидное, сказать, что ненавидит ее всем сердцем и жалеет, что она вообще появилась в его жизни. Он просто не мог сказать ей это и совершенно не знал почему. Может потому, что Эдди чувствовал, что в истории Бев до их знакомства есть что-то страшное и грустное, и что она не может быть такой мрачной сукой просто так. Бить по ранам сестры – это последнее, чего Эдди хотел, поэтому он привык просто терпеть ее выходки, что давалось с трудом. Парень сбросил свои наушники с шеи на кровать, рывком поднялся со стула и громко сказал ей, перекрикивая музыку: — Кстати, если тебе интересно, я устроился на работу. Собеседование прошло хорошо, поэтому скоро я заработаю денег и съеду нахуй отсюда в общежитие при университете, и постараюсь вообще больше сюда не возвращаться. — Вот и славненько, — Бев сказала это, не отрываясь от какой-то книги, но Эдди уже не рассмотрел, что было у нее в руках, потому что стремительно вылетел из комнаты в гостиную, подальше от сестры. Но, как только он это сделал и поднял голову, захотел вернуться обратно. В гостиной на большом диване развалилась его мать. — Привет, Эддичка, как день? — Женщина натянуто улыбнулась сыну и вытянула голову, повернув слегка боком. Это был намек на поцелуй в щеку. — Нормально, мам, — Эдди мелкими шагами подошел к матери и оставил на щеке невесомый поцелуй, тут же желая скривиться, — Я устроился на работу. — Надо же… И куда же ты устроился? — В кофейню неподалеку. Там хорошо платят, поэтому я накоплю на университет и… — И пойдешь учиться профессии, где тебя ничего не ждет. Да, сто раз уже слышала, Эдди. Накопишь, отучишься, разочаруешься в жизни и прибежишь плакаться к мамочке, что судьба тебя обидела, и все рассказы об известности и славе оказались сказочками для наивных кудрявых детишек. Мечты – это хорошо, сынок, но оставь их для своих рассказиков и сюжетиков, а поступать надо туда, где есть деньги и будущее. — Но у меня есть будущее, мам… — Конечно есть, Эддичка, твое хорошее будущее будет, если ты поступишь в медицинский университет, с которым я тебе помогу, отучишься, будешь лучше следить за своим здоровьем, заведешь семью, детей, будешь хорошим отцом, который может обеспечить своих детей и жену, а не как твой идиот папаша… Просто вспомни, каким неудачником он стал. Ты хочешь пойти по его стопам, Эдди? Не выбирай себе плохой пример для подражания. Пообщайся лучше со своим новым отцом насчет работы стоматологом. Он может пристроить тебя куда-то после учебы, еще не поздно. — Мистер Марш мне не отец, мам, я уже просил… — Одна и та же песня, Эдди, не хочу больше ничего слышать. Ты можешь идти, я тебя предупредила. Уже в который раз… Эдди просто кивнул. Кивнул, внутренне борясь с желанием сжечь этот дом целиком. И ему даже не было бы жаль, потому что единственный луч света, который был в его жизни, ушел из этого дома уже давно, и для Эдди тут больше не осталось ничего родного. Только стены, которые когда-то были домом, а сейчас просто являются клеткой, из которой нет выхода. Здесь некуда было деться от гнетущего осознания, что в этом доме без него было бы лучше. Мистер Марш бы спокойно выдохнул, если бы узнал, что чужого ребенка тут больше нет, мать бы сначала трезвонила по пять раз в секунду, а потом бы забыла о нем навсегда, а Беверли… У нее бы появилась еще одна стена для плакатов, еще время, чтобы послушать музыку, и не было бы раздражающего сводного братца, который много разговаривает. Он бы поступил в тот университет, о котором грезит ночами, и остался бы для своей семьи победителем. Победителем, потому что его семья – это один единственный человек, который мог его понять. Все остальные же просто сожители.***
Стэн и Ричи сами не заметили, как с чая плавно перешли на сидр. Разговор затянулся настолько, что Стэн решил совсем не ехать домой и остаться у друга, что не составляло большого труда, так как дома у Ричи был уже целый шкафчик, где лежали всякие вещи Стэна, его пижама, зубная щетка и остальное барахло. Натянутый разговор о конкурсе перерос в детальное обсуждение их творчества, разговор по душам и смешные шуточки. Так случалось всегда, потому что они просто не могли долго не разговаривать. Где-то на фоне заиграла песня The Beatles – «Hello, Goodbye», а Ричи тут же начал задорно подпевать заедающий припев. Стэн же, пока Ричи танцевал и разливал новую порцию сидра по стаканчикам, осмысливал всю информацию о конкурсе, которую услышал сегодня от друга. По сути, ничего такого необычного в условиях не было. Конкурс должен был проходить в апреле, что будет уже через полгода, будут номинации в нескольких жанрах, выступать можно как с группой или дуэтом, так и сольно. На конкурс будут приглашены важные в индустрии люди, и, при удачном стечении обстоятельств, один из них станет их менеджером. У мечты наконец-то появился шанс сбыться, амбиции, накапливаемые годами, могут вырваться наружу… Это все казалось сном, ведь за последние года Стэн уже потерял надежду на то, что вообще живет, а не существует. — О чем думаешь? — Ричи летящей походкой подошел к Стэну. — О том, что хотел бы поменять пластинку. Поставь что-нибудь потяжелее. — Нет-нет-нет, я готов на многое, но менять пластинку Beatles я не буду. Стэн усмехнулся, потому что даже не собирался менять музыку, а просто хотел в очередной раз увидеть это испуганное лицо Ричи. Его всегда забавляло, как друг был готов стерпеть многое, но только не смену пластинки его любимой группы до того, как она закончится. Стэн иногда даже шутил над другом, что он родился не в то время, потому что его эпатажные яркие наряды, кудрявая черная шевелюра, похожая на облако, музыкальный вкус – все веяло духом совершенно другой эпохи, которую сейчас многие даже не хотели понимать и воспринимать. Рич для многих казался слишком странным, слишком жизнерадостным, слишком ярким… И совершенно непонятно, как поладившим со Стэном, который предпочитал тяжелую музыку, темные цвета в одежде и мрачные текста для песен. Они были разными, но дополняли друг друга, показывали друг другу что-то совершенно новое. Стэн обожал коллекцию пластинок Ричи, восхищался его бесконечной любовью к разной музыке и умением быть собой везде и всегда. Ведь самому ему приходилось вести двойную жизнь, пряча перед семьей себя настоящего. — Слушай, Ричи… А ты думал, в каком жанре мы будем выступать? Просто мне кажется, что наши представления в этом плане разойдутся. Стэн задумчиво почесал затылок, совершенно не представляя, как они с Ричи придут к соглашению в жанре. Они оба были меломанами и не были категоричны в каком-то жанре. Часто бывало так, что они начинали музыкальные посиделки, наигрывая Queen и Lynyrd Skynyrd, потом Ричи доставал свой чудо-синтезатор, из которого тут же раздавались мотивы песен ABBA, потом Стэн наигрывал на гитаре более тяжелые вступления нескольких песен, в которых Ричи сразу же узнавал The Offspring, Three Days Grace или NOFX, ну а закончится все могло песнями Эда Ширана, под которые немедленно хотелось оказаться у костра и жарить зефирки. Музыка была их страстью, и совершенно не имело значения, какая это музыка. Просто в какой-то момент она стала домом для обоих, и теперь, когда Стэн узнал о конкурсе, им предстояло решить, какую из комнат этого дома выбрать. — Пока я ждал твоего появления здесь, я думал об этом. И я понял, что мне все равно, какую музыку мы будем играть. Главное сделать это от души, чтобы прочувствовать каждое слово и ноту, и донести эти чувства всем. А какой будет жанр… Я думаю ты уже знаешь ответ на этот вопрос, в твоих глазах уже миллион лет это написано, — Ричи рассмеялся, толкая друга в плечо. — Ты хочешь сказать… ты не против? — Стэн поднял удивленный взгляд на Ричи, а тот быстро кивнул. — Мы будем играть хард рок, и у меня уже есть сотня идей, как все устроить. Давай зажжем этот гребанный конкурс! Ричи поднял руку в жесте «дай пять, чувак!», но вместо этого получил крепкие объятия и тихое «Я люблю тебя, Рич». Парень усмехнулся, а потом обнял его в ответ, мысленно помечая, что сегодня начался их путь к давней мечте. К чему приведет этот путь? Да черт его знает, Ричи даже не допускает такой мысли, потому что никогда не задумывается о чем-то дальше одного дня. Просто он в один момент понимает, что пока у него есть эти крепкие объятия и его лучший друг, то ему не страшен никакой исход. — Я тоже люблю тебя, чувак.