Мы расстанемся в тени цветущих деревьев. Дважды

Начало осени все еще отдавало особенной духотой, но вечерами, когда сгущались сумерки, и становилось легче дышать, Хёнджин и Ёнбок проводили время вдвоем, в объятиях друг друга. Несмотря на то, что им было запрещено иметь отношения, они отреклись от правил и устоев собственной страны, не волнуясь о том, что за их спинами шепчутся. - Как такое возможно? – Спрашивал Хёнджин, прижимаясь к груди возлюбленного. – Чтобы мы нашли любовь и счастье… друг в друге? - Среди сотни молодых девушек я выбрал того, кто во сто крат лучше, - отвечал Ли. Он прижимал обнаженного Хёнджина к себе и желал лишь одного: не выпускать его больше. Беречь его так, словно это было самым великим сокровищем на свете. - А ты правда меня любишь, Ёнбок? - А тебе требуются доказательства? - Нет. Просто будь со мной. Вытирай мои слезы, когда я плачу. Улыбайся, когда я счастлив. Гневайся, когда я раздражен. И дари мне свою любовь каждый раз, когда я вхожу в твои покои. Ёнбок закрыл за собой дверь. Задвинул бумажные окна. Оставил лишь несколько свечей на столе, дабы создать интимную обстановку. На маленьком котацу стояла курильница с особенными благовониями – розмарином, лавандой и цветами розового дерева. Терпкий аромат распространялся по комнате, обволакивая собой легкие тех, кто находился в помещении. Ёнбок подошел к кровати, на которой лежал Хёнджин, и склонился над ним. Заглянул юноше в глаза. Сколько еще раз он потеряет себя в нем! Сколько будет утопать в его невероятной красоте, в его голубых глазах, в приоткрытых губах… И почему Хёнджин всегда сомневается в себе? Почему ему всегда кажется, что он недостаточно хорош, и что его красота уступает женской? - Я хочу овладевать тобой до самой зари, - глубоким шепотом своего бархатного голоса произнес Ёнбок. – Выдержишь? - Ты не разрешал мне принимать поражение, помнишь? – Вздернув подбородок вверх, слегка высокомерно произнес Хёнджин. Ли усмехнулся: тот принимает вызов. Распахивая нижние одежды Хвана, Ли, накрывая юношу своим телом, целовал каждый сантиметр его кожи на белоснежной груди. Проводил влажным кончиком языка по острым ключицам, посасывая тончайшую кожу, обволакивавшую кость, и нежно оставлял влажный поцелуй на впадинке пониже кадыка. И ровной вереницей из легких прикосновений губами Ёнбок постепенно спускался к выступавшим ребрам Хвана. Его тело было произведением искусства – с четкими рельефами, особенным шармом и несвойственной мужчине худобой. Несмотря на свою стройность, Хёнджин всегда был сильным и физически не уступал ни одному воину клана, поэтому в его мужественности никто и не сомневался. Ёнбок задержался около крохотного отверстия – то особенное место, соединявшее младенца с матерью еще в утробе. Пальцами он очертил пупок, слегка надавливая на него, проникая внутрь. В глазах Хвана взорвались звезды – мириадами крохотных точек. Потолок комнаты, приглушенного синего цвета служил ему космической гладью, и, каждый раз, когда Ёнбок проделывал с ним подобное, тысячи серебристых звезд взрывались у него в глазах, отпечатываясь сверху, на потолке. Енбок прикусил выпиравшую тазовую кость, и жадно затянул белоснежную кожу в себя. - А-ах, - выдохнул Хёнджин, не способный игнорировать остроту ощущений. Следом за одной костью последовала следующая, с правой стороны. И вновь Ли вырвал у Хёнджина рваный стон. Широко разводя стройные ноги Хёнджина, с поцелуями Ёнбок спускался к тому, что было между ними. Очертив острым язычком круг вокруг полового органа Хвана, юноша взял в ладонь постепенно твердеющий член, который слегка пульсировал при каждом прикосновении. Очаровательная нежно-розовая головка вышла из края плоти, и из крохотной дырочки сочилась прозрачная жидкость. Хёнджин нервно потянул воздух, когда Ёнбок с нежностью, на которую был способен, прикоснулся губами к головке, причмокивая. - Ты всегда делаешь это так, как будто держишь его впервые. - А ты всегда реагируешь так, словно у нас это в первый раз. Вбирая губами головку, Ёнбок потягивал ее в себя, лаская языком уздечку, и даже проникая в крошечное отверстие, наполняя его собственной слюной. А после, сжимая губами, он вновь выпускал то, что успел пустить. Вскоре его каждое проникновение становилось глубже, и вскоре Хёнджин ощутил, как его плоть прикасается к горлу Ёнбока. - Ах, ах, ах! – Выкрикивал Хван, подаваясь вперед – навстречу тому, как опускался Ли. Он выдыхал, постанывал и не был способен противостоять тому сладострастию, коим его наполнял любимый человек. Губы Ли обхватывали член во всю глубину, мягким захватом проникая по стволу, и задерживаясь у основания. В очередной раз, когда Ёнбок насадился на член Хёнджина, тот больше не смог выдержать. Его виски слегка пульсировали, сердце колотилось в груди, словно сумасшедшее, дыхание застыло на несколько мгновений. От его сознания до нижней части туловища пробежались сладкие волны томления, и, вырвавшись наружу, он изливал собственное семя в горло тому, кого так отчаянно любил. - Я люблю тебя, люблю тебя, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ! – Шепот срывался на крик, а крик надломился, и полностью был заглушен тогда, когда Ёнбок, высосав всю сперму из органа Хёнджина, накрыл младшего своими губами. С поцелуем он передавал ему то, что успел получить, разделяя ночную трапезу с Хваном. - А теперь ты позволишь мне быть не таким нежным? – Спросил Ёнбок, когда они, насытившись, слегка отстранились друг от друга. - Ты можешь делать со мной все, что угодно, - улыбнулся Хван, притягивая главнокомандующего к себе. ……………… Что есть добро? В этом мире это понятие определяет победитель. Минхо, скрестив руки на груди, молча наблюдал за тем, как вдали, у берега озера голубых лотосов милуются два юноши: его родной брат, предводитель клана воинов, защищавших самого императора, и Хёнджин, друг детства, а также бравый и закаленный в боях воин. Они совершенно не стеснялись прилюдно проявлять свои чувства. Минхо были чужды подобные вещи, и как бы он ни любил собственного брата, подобного допускать он был не намерен. Сколько раз он наблюдал за ними, невидимой тенью ступая, скрываясь, словно вор? И каждый раз, глядя на происходящее, ему становилось не по себе: то, что творили эти двое, было неестественным и грязным. Он множество раз говорил с братом о том, что нельзя допускать подобной вольности. «А что, если остальные юноши в клане начнут поступать… так? Ты хочешь, чтобы армия императора выглядела, словно… словно…» Он хотел сказать что-то вроде «грязный и непорочный», но, когда Ёнбок смотрел на него пронзительным взглядом, слова застревали у младшего в горле. С Хёнджином было иначе. Как только Минхо заговаривал о брате, тот словно сбегал в чертоги разума, покидая сознание, и бесконечно предаваясь мечтам. Минхо не мог повлиять на друга, что бы он ни говорил – все его слова были проигнорированы. «Хотя бы постыдились… этого… Остальным в клане не обязательно знать, чем вы занимаетесь, когда запираетесь в покоях…» Хёнджин лишь таинственно улыбался, и как только Минхо представлял, чем они занимаются – а подсознание часто рисовало ему картины их страстных прикосновений, хотелось разбежаться и прыгнуть со скалы. Что он может сделать? Как повлияет на тех, кого считал всегда самыми близкими людьми? С одной стороны – Ёнбок всегда хорошо к нему относился, и никогда у них не было особенных противоречий, а с другой стороны – его чистота как наставника и главнокомандующего клана была теперь под сомнением. И сколько еще времени потребуется, чтобы остальные не подняли бунт? «Я обязан что-то предпринять…» ……… Император Ким восседал на своем роскошном троне, высокомерно глядя на присутствующих в зале. Сегодня был особенный праздник: с началом осени в клане было принято воспевать песни началу жатвы и работе полям. Традиционно считалось, что, если не принести дары богам плодородия, они разгневаются и весной не прорастет ни зернышка. Начиналось празднование с тронного зала, далее, облачившись в особенные одежды для призыва милости богов, он, со своим войском, босой – так обязывал обычай - со специальной курильницей, должен был обойти всю столицу, и остановиться у жертвенного алтаря. После того, как император, снесши смирение, обойдет всю столицу, он должен был начать обряд Взывания богам. Около алтаря собирались крестьяне, чиновники и прочая знать – все они уравнивались перед богами. А после того, как Взывание подходило к своему завершению, император раздавал угощения всем пришедшим, и в городе начинались песни и пляски, а при дворе устраивали пир. - Ваше святейшество, - один из чиновников выступил вперед, - церемония должна начаться прямо сейчас! Император усмехнулся. Его черные, словно вороново крыло, волосы, были гладко причесаны и аккуратно уложены, на лбу красовалась лента с печатью клана. Помимо его одежды, на нем была императорская мантия, а на шее висела печать из золота – символ власти. Когда-то, как только Ким Сынмин взошел на трон, на его лице была добродушная улыбка, а глаза были чисты. Но власть меняет. Она одаривает свободой действий, наделяет правом вершить судьбы других, но также уничтожает душу, и все светлое, что ей присуще. Те, кто во главе – они должны нести ответственность за других, но как правило, способны на обман так же легко, как сделать глоток воздуха. С тех пор прошло достаточно времени, и та доброта, на которую когда-то был способен молодой император, окончательно исчезла. Его улыбка сменилась оскалом. Проходя мимо своих доблестных воинов, специально взращенного для того, чтобы всегда стоять у груди короля, защищая его, император на миг задержался около Хёнджина. Облаченный в красные боевые одежды клана, светловолосый и голубоглазый юноша не мог не привлечь внимания. Император едва заметно улыбнулся, и прошел дальше. По толпе прошелся шепоток – слухи о нетрадиционных вкусах воина Хван Хёнджина расползлись уже очень давно, и тот факт, что сам император обратил на него внимание, не мог остаться незамеченным. Процессия прошла как положено – ступая босыми ногами по земле, так шел император Ким Сынмин. Он держался прямо, взгляд его был направлен вперед, а на лице читалась гордыня. Он шел так, словно ступал по лепесткам роз. И даже тогда, когда под его ступни попадал мелкий камень, он не реагировал. Как и подобает тому, кто стоит во главе государства. Вскоре после того, когда началось жертвоприношение, босые ступни императора шли по крови. Кровь была повсюду – и лилась она от подножия алтаря. В тот день было зарезано около сотни специально отобранных прелестных ягнят – символ непорочности и смирения. Когда убиение несчастных животных подошло к своему логическому завершению, император отправился снова во дворец – и когда он ступал босыми ногами, на земле отпечатывались красные следы. Он шел, горделиво глядя впереди себя, с его пальцев стекала кровь, мантия алела от кровавых пятен. Но он шел, не проронив ни слова, и по его лицу невозможно было понять, что император сейчас чувствовал. Его бравые воины, окружив императора для защиты от внезапного нападения, шли рядом, и даже им, закаленным в боях и битвах, было не по себе от вида главы государства. Когда начался пир, Ким Сынмин сменил свой наряд на чистую одежду, предварительно искупавшись. Когда он вышел из купальни, вода окрасилась в красный оттенок. Весь вечер он наблюдал за теми, кто сидел в тронном зале – каждый со своим столом, томившийся от всевозможных яств. Чиновники то и дело выкрикивали слова благодарности императору за то, что он умилостивил богов и желали ему процветания и долголетия. Когда вечер подошел к концу, и император отправился в свои покои, напоследок он шепнул своему слуге: - Приведи мне того воина, с белыми волосами и голубыми глазами. В мои покои. Немедленно. ……………… *Наше время* - Вечер в хату, я могу прижаться к вашим округлостям? – Хёнджин ощутил, как руки Минхо обвились вокруг его талии. Он улыбнулся этому: младшему нравится до одури, когда его парень позволяет себе подобные вещи. Руки Минхо выглядят слегка неухоженными, ногти всегда коротко острижены, а кое-где кожа шершавая, но, черт подери, что эти руки с ним вытворяют… - Можешь тронуть меня везде, где только захочется… - Бля, я наелся! – Чанбин встал из-за стола. Когда он проснулся ночью попить воды, то после увиденного уже не мог уснуть. Бора сперва не понимала, отчего ее парень такой нервный, но, увидев, как поглядывает Бинни в сторону своих друзей, сразу обо всем догадалась. - Ты же не завтракал, - возмутилась девушка, вставая из-за стола и поспешно покидая кухню. Хёнджин и Минхо остались одни. Им внезапно стало безразлично на то, что происходит с остальными. Как бы Чанбин ни относился к своему другу и его нетрадиционной ориентации, ему было сложно принять тот факт, что они с Минхо вместе и теперь могут заниматься тем же, чем занимаются гетеросексуальные парочки. - Чанбин не одобряет наших отношений? – Спросил Минхо. Его острый подбородок лег Хвану на плечо, и тот погладил своего парня по щеке. Вот они, любимые прикосновения – его тело мгновенно отзывалось на то, что между ними происходит: по телу юноши прошел холодок, легкая дрожь, а сердце забилось в ускоренном ритме. - Бинни не одобряет тот факт, какие девушки тебе нравятся, - рассмеялся Хён. - Какие еще девушки? - Ну… с членом? – Хёнджин весело хихикнул, поворачиваясь к своему парню лицом. Он взглянул старшему в глаза: кухня наполнялась великолепным солнечным светом, подчеркивая глубину глаз парня. Все, чего Хёнджин боялся сейчас больше всего – это потеряться, раствориться в Минхо. Казалось бы, они вместе совсем недолго, но его жизнь уже не представлялась без этого парня. Он любил его таким, какой он есть: с его частой отрешенностью, задумчивостью, любил даже то, что тот любит просто помолчать – при этом Хван никогда не чувствовал, что он должен что-то обязательно говорить. С ним не было неловкости. С ним всегда было комфортно, словно так и должно быть. С ним Хёнджин обрел свой собственный дом, место, в котором он чувствовал себя нужным. Они много проводили времени вдвоем. Наслаждались осенним теплом, мягким солнцем, которое было безопасно для чувствительной неестественно белой кожи Хёнджина. Они не стыдились собственных чувств: даже на улице предпочитали держаться за руки. Однажды, когда они зашли в автобус, Минхо сел у окна на одиночное место, а Хёнджин на свободное двойное. Больше свободных мест не оказалось. Минхо протянул свою ладонь, и Хёнджин, заметив это, улыбнулся, словно всем своим видом спрашивая, он это серьезно? Он протянул руку в ответ, их ладони соединились, пальцы переплелись. Так они и ехали остаток пути, вместе, не желая рассоединяться ни на мгновение. Их собственный мир заключался друг в друге, и остальным вход туда был запрещен. ……… Джексон Ван взглянул на молодого человека, сидевшего перед ним в кресле: его внешность бросалась в глаза, словно то и дело призывала к себе, запрещая отвлекаться на что-либо еще. Сколько в мире таких людей, с подобным заболеванием? И, казалось, этот парень мог бы загнуться, спрятаться от мира, не вынести общественного давления, но он вырос во всем этом дерьме и расцвел в прекрасный цветок. Распустился там, где расти ему было не положено. - Слишком молод, чтобы работать в моем агентстве, - заключил Джексон. Его строгий костюм из собственной коллекции сидел на нем слишком идеально: подчеркивая его широкие плечи и изящную линию талии. - Тогда почему я здесь? Письма с отказом было бы достаточно, - ответил Хёнджин. - А кто сказал, что я собирался отказывать? – Одна бровь Вана взмыла вверх. Хёнджин не смог сдержать широкой улыбки. Для него эта работа многое значила. Попасть в такую большую компанию, и работать у дизайнера, известного за пределами Кореи, принадлежать к его модельному агентству – казалось, это была конечная цель Хвана. Все, к чему он стремился столь долгое время. - Ты можешь изучить контракт, я даю тебе сутки на размышления. Если подпишешь бумаги, приступишь к работе немедленно, - деловитым тоном произнес Джексон Ван. – Должен признаться, работы будет много, и если ты в ближайшие несколько лет планировал обзавестись семьей и детьми, тогда не стоит начинать работать здесь. - О, поверьте, дети мне точно не грозят, - ответил Хёнджин, загадочно улыбнувшись. «Уж явно не с моей ориентацией» - Что ж, контракт оставишь у моей помощницы, - произнес господин Ван. Дверь в кабинет открылась, и без стука в помещение вошел молодой юноша, такой же прекрасный, как и Джексон. Он подошел к краю стола, за которым сидел Ван, и, сев на столешницу, кокетливо покачнул ножкой. Господин Ван и ухом не повел, он совершенно спокойно реагировал на беспринципность молодого человека. Тот, в свою очередь, прикоснулся к галстуку Джексона, и затянул его потуже. - Они все моложе и моложе, - задумчиво произнес незнакомец, быстро рассмотрев Хёнджина, на мгновение задержавшись взглядом на его лице. - Этот – исключение, - ответил Джексон. Его рука легла на бедро второго, и этот жест был таким естественным, без тени стеснения, словно Хёнджина здесь вовсе не было. - Помнишь, что я ревнивый? – Спросил молодой человек. - Тебе не о чем беспокоиться, - ответил Ван, - из всех моделей мира меня интересует только собственный муж. - Может, докажешь? Незнакомец склонился над Ваном, и пусть Хёнджин не мог увидеть то, чем они сейчас занимались, но он понял, что эти двое целовались. Прямо здесь, сейчас, при нем! - Я, пожалуй, пойду, - отклоняясь, смущенно произнес Хёнджин. Его уши горели от стыда – сам не зная почему, он вдруг начал смущаться того, что его глаза только что увидели. На самом деле, было немного странно увидеть то, что два взрослых мужчины совершенно не стесняются показывать свои чувства при других. Джексон Ван – публичная личность, влиятельный человек в сфере моды, и после того, как он совершил каминг-аут, совершенно не заботился о личном пространстве тех, кто находился рядом. И его муж, похоже, тоже. Взяв в руки мобильный телефон, Хёнджин набрал номер Минхо, чтобы поделиться великолепной новостью со своим парнем. Он как раз вышел из здания главного офиса агентства Ван. В телефонной трубке послышались гудки. - Алло?.. Тихий спокойный голос, в котором всегда ощущалось тепло. Хёнджин знал, что услышь он этот тембр в любое время суток, года – и что бы в его жизни ни происходило, все невзгоды – они исчезали. - У меня замечательная новость! Знаешь, я… Легкий ветер ласково взъерошил ему волосы, распушил ресницы, и от того Хёнджину пришлось их закрыть ладонью. До его ушей донесся знакомый шепот – мягкий баритон, который пусть он никогда не слышал, но отчетливо помнил. Голос из далекого прошлого, теперь казавшийся сном. Сердце забилось в груди так быстро, насколько это было возможно, делая дыхание сбивчивым. «Найди меня в тени цветущих деревьев, любовь моя…» Боль пронзила голову Хёнджина так, словно он схватил пулю в висок. Покачнувшись, он не удержал равновесия и упал, подавшись немного вперед. Ладони его вспотели, в висках стучало, а глаза застилала белая пелена. Внезапно он учуял явный аромат цветов, обычно этот запах разносился по городу, когда цвели деревья, весной. Но откуда им взяться сейчас, осенью? Открывая глаза, Хёнджин прикрылся рукой, почему-то обычный дневной свет слепил его сейчас. Оглядевшись по сторонам, Хёнджин увидел городские насаждения из деревьев, выросшие в один ряд. Внимательно присмотревшись, Хён разглядел там… …Он стоял, к Хёнджину спиной. Такой же статный, что и прежде: высокий, со стройной фигурой. В глазах у Хёна мелькали вспышки света – на какую-то долю секунды ему почудилось, что человек впереди был облачен в красные боевые одежды их клана. Сделав несколько шагов к незнакомцу, Хёнджин словно утратил самого себя. Мобильный телефон, что он по-прежнему сжимал в своей руке, был брошен в карман, и голос Минхо проигнорирован. Обретая уверенность, Хёнджин направился к тому, кто был впереди. Незнакомец не шелохнулся, и даже тогда, когда рука Хёна легла ему на плечо, он лишь слегка повел головой, оборачиваясь. Полные прекрасные губы, темные шоколадные глаза, россыпь веснушек на лице. До боли знакомое выражение лица… - Ёнбок?..