В тревоге всегда есть частичка надежды, что всё обойдётся. В безысходности же нет ничего, кроме самой безысходности Александра Маринина «Городской тариф»
Безжизненные капли серого дождя медленно катятся по стеклу. Их удары звучат мелодично-ритмично, словно пульс уставшего города, который вот-вот перестанет слышаться среди других песен-хаоса. И замрёт он навек, брошенный и холодный (как и этот дождь, обещавший вернуть нас к жизни когда-то давно); и потеряет он свой лик, некогда прекрасный и теперь лишь разрушенный. Брошенный. Оставленный всеми. А где-то далеко цветущий и не знающий всех бед — там, где люди могут быть счастливыми и подлыми. В богатых районах тоже идёт дождь, но он, пожалуй, совсем непохож на этот, что скользит по окнам и оставляет грязные пятна. Их бы стереть, но Синтия лишь отстранённо смотрит на него и видит всю свою жизнь в его движениях. И мир утопает в этом всём, а не в подготовке к опасному рейду, когда их судьба должна решиться. Можно было бы, конечно, обратиться к своим товарищам, но Нокс душой чувствует, что там было бы что-то нечистое. Ведь братство занимается убийствами, заказами и допросами, а они… Они просто как этот дождь: утопают в мире и пытаются выжить, но срываются и падают. Ошибаются и жалеют, но, в отличие от капелек-слёз мира, у них есть ещё шанс всё исправить. Такая паршивая погода продолжается всю неделю. Промозглый дождь барабанит по крышам и окнам — на улицах холодно. В доме клана тоже прохладно. Пусть и отопление греет, однако всё равно ничего не меняется. Всей команде приходится одеваться тепло или накидывать на плечи шерстяные пледы, чтобы не заболеть; хотя в тренировочном зале всегда жарко из-за тренировок, что проводятся регулярно и подолгу для того, чтобы познать искусство боя и отточить своё мастерство в знакомых приёмах. Так продолжается каждый день, пока идёт подготовка к рейду. Кто-то придумывает маскировку или дороги к тем местам, куда они наведаются уже совсем скоро; а кто-то решает, какими путями все будут убегать в случае опасности. Люди действуют слаженно, и это радует Синтию, хотя она себя чувствует не очень хорошо. Может, так влияет мрачная погода на неё? Ведь даже дети не могут поднять ей унылого настроения и помочь избавиться от безысходности в мыслях; а может, это просто волнение, ведь… в любой момент что-то может пойти не так, но выхода не будет. Город словно погружён в непроглядный морок странных чар. И они становятся плотнее, стоит им начать тщательнее продумывать образы и легенды, которые воры расскажут продавцам, чтобы всё было реально, чтобы всё было по-настоящему, чтобы всё-всё стало правдой. Чтобы им вернули, чтобы рассказывали правду, чтобы всё прошло успешно. Конечно, может, будет именно так, и клану Нокс не придётся общаться с угрюмыми и жестокими собратьями. Мелкие кланы их вообще избегают и живут далеко-далеко, занимаясь небольшими рейдами. Именно такими, как планируют и они; за которые платят так мало (и только если удастся сбагрить драгоценности). Жаль, что приходится идти на такие меры, но иначе им придёт конец — либо их загонят в несовершенную ловушку линий, либо истребят другим способом, без борьбы и лишних объяснений. Даже дождь никого не спасает от суровой реальности, хотя его музыка должна успокаивать и дарить гармонию. Но ничего не происходит, не меняется и не превращается в лучшее, будто мир погружается в тихое безумие, отчего становится всё слишком странно. И страшно. Всё слишком-слишком непонятно для Синтии и Василисы, и попытки понять ничего не дают. Остаётся смотреть на капли воды, скользящие по стеклу, и думать о чём-то своём. — Как ты? — спрашивает Королеву Василиса, едва заметно вздыхая. Волнуется за кого-то, переживает. Почти не знает, что делать и как быть дальше. — Всё в порядке, если ты об этом, — отмахивается женщина, понимая, из-за чего волнуется её преемница. Видимо, отстранённый взгляд, направленный в окно, и крепко сжатые ладони на пледе, который накинут на плечах, значат для Огневой что-то больше, чем просто жесты раздумья. — Решаю, кого взять в рейд, — тоже вздыхает, когда очередная капля дождя сползает по стеклу как змея. — Ты не пойдешь на него, помнишь? — Из-за Катрея и Авриль? — Не хочу оставлять их и дом без контроля, — уверенно говорит Синтия. — Возьму Маара, может, ещё кого-нибудь… — Хорошо, — соглашается Василиса, не собираясь спорить с наставницей. — Всё готово для похода? Капли воды, стекающие до этого медленно и почти незаметно, ускоряют свой бег и теперь движутся быстро-быстро. Где-то звучат раскаты грома. Где-то слышится крик. Говорят, что дождь очищает землю от всего плохого, стирая грани зла и добра. Но здесь, в этом мире, всё кажется иначе: даже невинные потоки воды с неба вызывают что-то тёмное в душе, словно всё потеряно и безысходно. И тревога застилает глаза… Выхода отсюда нет… Это всё ядовитый бесконечный лабиринт, где каждое испытание — новый удар судьбы. И даже никакой вечный дождь их не спасёт… А он всё капает и капает, создавая мрачную, неповторимую мелодию. Может, это искажённый крик реальности, а может, лишь очередная ложь города, что звучит с каждым вздохом и выдохом так необычно-привычно, что собственный дух пропадает. Но стоит подумать о чём-то сером и унылом, тут же восстанавливается. И так каждый день, когда идёт дождь. Здесь нет ни чётких времён года, ни явных осадков, которые могли бы выдавать тот или иной сезон. Цветы расцветают порой и зимой (вернее тогда, когда она должна быть по логике некоторых абсурдных вещей), а дожди могут идти почти всегда. Но порой бывает и засуха, когда солнце особенно сурово светит. Может, это происходит осенью, а может, и в другое время — этого нельзя понять. — Почти, — неопределённо кивает Нокс. — Думаю, пойдём завтра днём, чтобы спокойно пройтись по всем точкам. Некоторые лавки знают нас, и они согласились слить полную информацию насчёт конкурентов. — Улыбка едва заметно касается её губ, словно этот разговор касается не их будущего, а чего-то хорошего, простого и лёгкого. Василиса, не понимая причины для улыбок, вопросительно смотрит на женщину, будто спрашивая что-то на этот счёт. — Это мелкое дело, но, если их будет много, может, сумма будет приличной. — Теперь всё становится понятным. — Я пока точно этого не знаю, может, что-то и получится. — А что по поводу следователя? — неожиданно спрашивает Василиса Синтию, вдруг вспомнив об их негласном, но очень опасном враге. — Драгоция? — нахмурившись, уточняет у неё Королева. Когда замечает твёрдый кивок, рассуждает дальше: — Вряд ли он последует за нами по пятам, пусть это и является его целью. — А что если он тоже будёт в городе? — Сильнее хмурится девушка и задаёт ещё один вопрос. — Или с кем-то из полиции? — Ты знаешь, что я не хочу рисковать своими людьми, — вздыхает Нокс. — Но ещё ты понимаешь, что если мы не будем заниматься хоть какими-то делами, то сломаем тот покой, что царит в клане. Сидеть без дела будет нашей ошибкой. — Получается, у нас выхода нет? — предполагает Огнева безвыходную ситуацию, чувствуя, как тревога стремительно разрастается в её душе как какой-то паразит. — Нет, — неопределённо качает головой женщина. Её светлые локоны, выбившись из неопрятного пучка, падают по спине неровной волной, меняя образ Королевы. Только что она выглядела по-домашнему, по-родному, словно действительно заботливая мать, которая думает о своей семье. А сейчас… распущенные волосы и горящий взгляд словно подтверждают все догадки, что она — настоящая охотника, хищница, что желает добиться своих целей. Именно такой её всегда видят члены клана: смелой, невероятной и милой. Но в какой-то момент всё изменится — откроется ещё одна сторона её личности, которую словно покрывают шрамы; бушующий огонь во взгляде, уверенность в каждом слове и почти незаметная сталь в голосе. Будто хочет подчинить, будто хочет заставить поверить; будто хочет скрыть собственные изъяны за статусом и обещанием спасти это всё. Будто душу собственную не сжигает агония страха, а шрам на щеке не обжигает дыхание призрака, очередной лжи и фальши забытого огня. — Понимаешь… то, что происходит сейчас, похоже на пожар, где огонь обычно бушует настолько сильно, что ты можешь сгореть, если вовремя не укротить его. — Василиса ничего не понимает из сказанного, хотя истина донельзя проста. И Синтия поясняет это преемнице чуть подробнее: — То есть если мы не изменим, что происходит сейчас, то потеряем гораздо больше. Молчат несколько минут. Ищут ответ в мыслях, но даже там всё слишком сложно. И надо что-то другое придумать или предпринять, чтобы понять смысл этой игры. — Помнишь самые первые законы клана? — спрашивает у юной особы Королева, едва слышно вздыхая, ёжится от холода — плед не помогает. Ничуть. И даже объятия никто не подарит — горечь обжигает сердце непоправимо. — Не потеряй себя, — на автомате отвечает ей Огнежар. — Не позволяй сиянию внутри пропасть. Не позволяй себе потухнуть, — заканчивает небольшую проверку Огнева и добавляет что-то от себя, так кажется ей правильнее: — Никогда. — Никогда — это самая большая ложь в мире, Василиса, — тут же поправляет её Синтия. — Запомни. И всегда, когда будешь вспоминать это, знай, что оно тоже подобно неуправляемому огню, но уже в сердце. И от этого гораздо хуже, чем от всего остального; ведь, если сердце сгорит как искалеченный жизнью мотылёк у свечи, это действительно будет концом. Иногда люди как бы живы, но внутри мертвы. И слово «никогда» живёт по тому же принципу — пустые обещания и сплошная ложь, как этот серый безжизненный дождь; как этот проклятый город. Как даже кровавые розы, что когда-то цвели здесь… Когда Синтия заканчивает свою речь про «никогда», вздыхает так горько, что кажется, и она была им отравлена когда-то давно. Но сейчас Нокс больше не верит, не ждёт и не любит, а живёт дальше, пусть и вынося сложности судеб и непонятных вихрей этого города. Всё было в прошлом, но не сейчас, когда у Королевы есть многое, что позволяет ей забыть и отпустить. Понять и простить. Идти дальше и никогда-никогда не оглядываться, несмотря на сомнения и тревоги, которые мешают и вовсе не пытаются помочь бежать дальше. Навязывают мысли остаться, не уходить, не раз разочаровать друг друга, не покидать свой дом… Но Синтия игнорирует это всё и, отвернувшись от своей преемницы, вновь смотрит в окно, будто там есть что-то новое или такое, что могло бы ей подсказать, как быть дальше. Найдут ли они завтра нужную вещь, или их ждёт очередной провал? Может, да, а может, всё будет совсем иначе. По-прежнему дождь стучит по окнам, словно что-то шепча, однако это не ответ, не ценные знания. Просто ничего. В очередной раз это «ничего» ничуть не лучше, чем «никогда». Оба прописаны отчаянием, безысходностью и тревогой, которые не пропускают ни душу, ни мысли. Печальный вздох вырывается у воровок почти одновременно, будто они думают о чём-то в одну и ту же секунду. Или всё действительно так и есть, просто не вслух, просто беззвучно и безмолвно, словно всё так и должно быть. Только вот бушующий огонь опровергает все надежды и попытки успокоиться. Не дать разрушиться ни себе, ни тому хрупкому карточному домику, что носит название «семья». Но они точно знают, что справятся со всем этим; иначе бы не были семьей, иначе бы не шли всё время рука об руку; иначе бы не достигли своих небес и сейчас бы не падали с их вершин. Иначе бы всё, что у них есть, возможно, осталось бы под семи замками и где-то далеко. Иначе бы их огонь давно потух, сияние души погасло, а мотыльки бы воспели радостные оды. Но ничего из этого не происходит: мотыльки сгорают и превращаются в пепел, а клан Королевы готовится к рейду, понимая, какая это ответственность. Синтия тем временем смотрит на дождь и думает о дальнейшей жизни, о планах и правилах игры на выживание, а Василиса потерянно и нервно, как призрак, ходит по комнате, пока её не останавливает несколько слов. — Мы справимся, — говорит Нокс тоном, с которым не хочется спорить. Не оборачивается на девушку, хотя хочет посмотреть ей в глаза и увидеть уверенность. Но боится раскрыть то, что у неё плещется в зелёных омутах лугов: печаль и боль, разочарование и страх. — Мы найдем что-то ценное, а потом сбагрим это за хорошую сумму. Преемница Королевы кивает неуверенно и почему-то решает уйти из комнаты. В спортзал, желательно, хотя там никого нет. Можно выплеснуть ту бурю чувств внутри или просто знаться делом, не пустым, а хорошим. И выходит поспешно из кабинета, вздыхая и поражаясь уверенности Синтии в их будущем и делах.***
В глубине души я всегда уверен, что могу добиться успеха там, где другие терпели неудачу Артур Конан Дойл «Обряд дома Месгрейвов»
Примечания: Для настроения этой части рекомендую прослушивать Gothic Venus Yulia Monastyrenko Дождь прекращает стучать только ближе к туманному невесёлому утру, когда уже кажется, что спасения точно не сыскать нигде: ни в уцелевших, но покосившихся кирпичных домах, ни в даже небоскрёбах, что пронзают небо в богатых районах, словно пытаясь доказать высшему пространству, что бремя земли важнее, чем свобода, которая есть у небосвода. А может, всё именно так и есть? Просто наивные и глупые люди вообще ни о чём не догадываются, ступая по грязным лужам и исчезая в их всплесках. Когда последние холодные капли падают на землю, тучи рассеиваются светлым пористым полотном по всему небосводу, но всё же не пропуская раннего солнца, что пыталось пару раз пробиться к земле; будто вся печаль и горечь этого места не позволяют ему это сделать. И всё утопает в серости нового дня. Пусть дождь и заканчивается, но после него остаётся неприятная тягучая влажность в воздухе. Ею пропитывается вся верхняя одежда, делаясь тяжёлой и неприятной для ношения. Однако у Синтии и её напарника нет выбора — в любом случае нужно закончить рейд, посетив все запланированные места. Почему утром? В это время полиция слишком устаёт от ночного дежурства и отсыпается в офисах; а значит, риск встретить кого-то из закона ниже, чем обычно. Правда, не исключено, что это возможно, поэтому ворам остаётся только ходить по теневой части улицы и скрывать лица — не за капюшонами в этот раз, а просто смотря по сторонам. Дороги эти давно известны, и Нокс может не опасаться, что они пойдут куда-то не туда. Хотя нужные лавочки можно всё же пропустить, однако к ним всегда можно вернуться и закончить поиски интересной и дорогой находкой. Бр-р-р-р. Плохая погода ничуть не улучшает настроения воров, наоборот, безнадёжно портит его и затемняет тревогами, сомнениями. Кажется, внутреннее тепло пропадает в холоде улиц и запутанных объяснениях собственной ничтожности. Кажется, всё проходит хорошо: дорога домой замаскирована; никто за ними не следит, не ступает по пятам и не дышит в спину. Счастье-то какое, что они временного находятся в безопасности, пусть и без очевидной защиты в виде орудия или тщательной маскировки лиц (специально сделанные линзы-хамелеоны, замазанные веснушки или шрам, отсутствие символов клана и уложенные нестандартно волосы не могут полностью уберечь от рассекречивания)! Впрочем, лучше думать о том, что всё-всё будет хорошо, чем готовиться к поражению и делать всё для этого. Ведь надежда и вера зачастую меняют судьбу, поэтому надо верить в лучшее. И когда-нибудь именно так и будет… Воры, устало вздыхая, идут дальше по городу и ещё сильнее ощущают неприятное чувство — одежда противно прилипает к телу и сковывает движения, будто лишает эфемерной свободы, пытается помешать замыслам и заставить вернуться домой. Но они не будут собой, если остановятся сейчас и заставят пожалеть себя потом. Нет. Синтия и Маар твёрдо держат свой путь, достигая первой лавки за час после выхода из дома. На самом деле она находится не так далеко от их логова, но ведь они путали свои пути, даже если за ними никто не следит — лучше перестраховаться и замести следы, как жертва пред охотником. Хотя здесь, в этом магазинчике, можно расслабиться на некоторое время, ведь его владелец знает их не один год и иногда помогал с мелкими задания, тем самым устраняя конкурентов. В лавке антиквариата из-за рубежа не очень много людей — видимо, из-за дождя никто не приходит в это уютное место. Несколько ламп на потолке, бра на стенах светят приглушённым светом. Где-то звучит старинная красивая песня — наверное, работает проигрыватель, спрятанный среди стеллажей и ваз с засохшими цветами. Синтия, глядя на них, бледнеет, но тут же берёт под контроль свои чувства и замечает пожилого продавца, сидящего в кресле-качалке. Странно. Пусть здесь нет людей, всё равно чуждо оставлять ценные хрупкие вещи без присмотра. Подозрительно. Пусть сейчас на улицах сыро и грязно и Маар где-то далеко (в соседнем магазине редкого фарфора богатого города), всё равно это слишком. Неужели что-то случилось? А может, всё-таки нет, и эта музыка, звучащая повсюду, просто понемногу сводит их с ума и делает безвольными марионетками? Хотя нет, скорее здесь мотив всей их опасной жизни авантюристов и странников бездны. Просто ещё один печальный мотив, разверзающий тишину вздохов и далекого спокойствия. — Здравствуй, — приветствует Нокс владельца магазина, едва заметно кивая головой. — Есть что-то интересное в плане заказов? — Никак нет, Королева, — отрицательно качает головой мужчина. — Не поверишь, но многие лавочки были закрыты из-за краж, которые участились… Где-то даже брали воров за кражи, — вздыхает. — Кто-то говорил из ваших, что были убийства и серьёзные облавы. — Звучит ещё один печальный вздох. И музыка играет подходящая: грустная, протяжная и тягучая, словно мед; но он какой-то испорченный и вовсе не вкусный. — Последнее… это ведь про тебя? — Да, — неопределённо качает головой Синтия, размышляя и хмурясь. — Ты думаешь, кто-то стремится подобраться к моему клану, убирая мелких сошек, убирая нашу конкуренцию, устраивая ловушки? Это ведь всё может быть частью плана, — озвучивает свои мысли она, а собеседник, которой мог её понять, ведь когда-то тоже имел свой клан, но тот распался давно, тихо отвечает ей: — Не знаю, Королева, не знаю. У меня ничего нет, прости. — И всё равно спасибо, — искренне улыбается женщина. Её сомнения начинают оправдываться, а вот тревога не желает исчезать ни на миг. — Будьте осторожны. Храни вас небо. В ответ на благословение продавец лишь кивает и вновь отрекается от этого мира, погружаясь в прослушивание музыки. Она то стихает, то вновь появляется и окружает всё пространство таинственной мелодией. Синтия едва заметно усмехается и неслышно покидает сначала залу, а потом и этот магазин вообще. На улице ничего не меняется, за исключением того, что перед витриной стоит рассеянный и зевающий Броннер. Кажется, он вот-вот заснет здесь, на холодной улице, и Нокс решает его разбудить, говоря строгим голосом: — Что у тебя? — Как оценщик, могу сказать, что в этой лавке есть только ценный чайник, — ещё раз зевнув, отвечает парень. — Но его увезут куда-то сегодня вечером. Мы не успеем перехватить его. — Печально, — вздыхает грустно Королева. — Идём дальше, может, там нам повезёт больше… В богатых районах есть много улиц, где торгуют всем, чем душе угодно: и машинами, и статуэтками из золота или бронзы, и фарфором, и всякой редкой чертовщиной, что в других районах стоит как чья-то жизнь. А здесь, в скромных лавочках и магазинчиках, это может быть ценной информацией, планами врагов или просто обещанием не трогать. Последнее просят только те, кто знают клан Королевы и её саму; а кто-то просто новичок в этом деле и ещё ничего не знает ни о величественной женщине, что управляет кланом и держится на вершине славы даже тогда, когда всё плохо, ни о её замыслах. Печально, ведь зачастую они могут касаться не только простых вещей, как ограбление или забота о детях, но и хитрых, изощрённых ходов по достижению своих планов. А сейчас у неё есть одна-единственная цель — выбрать заказ и наконец-то заняться делом, дабы прокормить свою семью и не потерять того, что появилось у них с годами тренировок, неожиданных приключений и невероятных авантюр. Иногда это стоит лунных бриллиантов, а иногда и бо́льшей цены, но тогда… всё было иначе, не так, как сейчас. Благо, всё уже хорошо. И почти прекрасно, однако мерзкая грязная погода всё же портит боевой настрой, но не желание бороться и сдаваться перед судьбой. Мест, которые они посещают за этот день, было много. Где-то люди толпились, как мухи на еду, а где-то нет никого, кроме призраков прошлого и пауков в тени на потолке. Где-то находиться уютно и приятно, ведь там пахнет цветами и забытым детством, а где-то, наоборот, воняет гнилью и ложью. В такие магазины Синтия и Маар не заходят, чувствуя, что там им не только не рады, но и атмосфера ничуть не лучше, чем в заброшенных зданиях. Каждый владелец тоже уникален — кто-то стоит и смотрит на них серым злым волком, а кто-то, наоборот, улыбается и приветственно жмёт руки, не подозревая, кем на самом деле являются его гости. Впрочем, им это и не надо — лучше расскажите, какие необычности здесь есть; может, это будет именно то, что мы ищем? Или всё-таки нет, и очередной магазин остаётся позади, как и очередная лужа на полулицы, как и усталая выцветшая трава на одном из бордюров. Её почти никто не замечает, кроме двух воров, что вздыхают. Скорее тоже устало, чем разочарованно. Им предлагали дела, интересные предложения, но отчего-то это всё было не то, что им нужно: где-то ценник неправильный, что-то сложно будет отдать, что-то ничего не стоит, но это «что-то» всё равно хотят продать. Бессмысленно. Тленно и безобразно. Но даже среди сломанного и поддельного искусства есть настоящие жемчужины, правда, их Синтия не хочет брать тоже. Интуиция уже сейчас кричит о том, что надо чуть-чуть подождать, и всё будет. Однако времени для этого «чуть-чуть» почти не остаётся. Впрочем, всё, что отвергает она, задумчиво кивая своим мыслям-сомнениям, записывает Маар и запоминает. Вдруг что-то поменяется или решения Королевы примут другой окрас, и им придется заниматься этими мелкими ограблениями. Так хотя бы будет информация, благодаря которой можно будет выстроить дальнейший план, чтобы всё-всё было хорошо. Вроде бы сейчас проходит без проблем: их ниоткуда не выгоняют, а, наоборот, вежливо кивают и внимательно слушают просьбы. Иногда профессионалам действительно приходится задавать вопросы про какие-то мелочи, пока напарник разыскивает действительно интересную вещицу. Может, картинка известного художника прошлого столетия придётся закупщикам по душе? Или, может, серебряный единорог? Синтия не знает, за какую вещицу дадут много денег, и ограничивается лишь коротким, ничего не значащим кивком очередному продавцу. Пусть поймет, что он лишь тратит своё время, и уйдёт в тень — они сами разуберутся. Или нет, ведь юный механик-оценщик уже выходит из магазина и придерживает дверь; мол, поспеши, Королева. И она, устало вздохнув, выходит отсюда спешным шагом и останавливается лишь у края дома. Он сер и уныл, как это всё. Жаль, что ничего нельзя исправить, ничего нельзя отменить или найти свободу от этих стен и барьеров. Здесь могли бы петь птицы, играть счастливые дети, а не рыскать опасные преступники и голодные обезумевшие люди. Обычно они находятся в пределах бедных районов, но сегодня почему-то здесь бродят, как неуспокоенные призраки. Странно. Сегодня всё слишком странно. И даже те, кто идёт по этой улице. Нокс она кажется смутно знакомой. Может, когда-то давно она и была на ней, а может, и нет. Сейчас Синтии всё равно, отчего она отступает назад и хочет идти в противоположную сторону, в следующий магазин; но что-то её останавливает. Взгляд привлекают люди, которые кажутся совсем уж плохими. Ходячие мертвецы, почти гниющие трупы без воли. Сломанные зомби. Безликие тени собственного прошлого, что пострадали от этого мира. Синтия отворачивается от них и отходит в тень здания, где стоит Маар. Он напрягся всем телом, будто готовясь защищать Королеву. Но только от чего?.. И звучит сумасшедший смех. Душу он раздирает, попадает стрелой отравленной в сердце, и не забудется навек. Эти люди не принадлежат клану. Они, по сути, никто здесь, никто и там. Но полиции, что воинственно приближается к ним, кажется, плевать. Королева с замиранием сердца уже догадывается, что будет дальше. Вот за пару шагов законники достигают несчастных и валят на холодную мёртвую землю. Смеются. Бьют. Унижают. И уничтожают тех, кто слабее. Тех, кто живёт не в этих элитных домах и районах, а где-то там, на краю ничтожного мира. И невиданным способ огонь разжигают. Горят сильно истощённые тела живых трупов. Правда, дух в ту же секунду их покидает, как звучит их крик. Предсмертный. Безумный. А полицейские смеются-смеются и замолкают, глядя на торжество из крови и пепла. Им плевать на представление вокруг — рваные вздохи, тяжёлые шаги и чьи-то крики — плевать. А Синтия и Маар… всё так же стоят в тени, ведь сейчас бессильны пред судьбой-законом, как дети малые. Ведь они тоже не могут никого спасти: ни потушить огонь, ни вдохнуть даже нормально — всё тело сводит от ужаса. И не убежать, привлекая внимания, и не закрыть глаза — боязно. Ещё и за безжалостным врагом следить надо, чтобы самим не попасться и не сгореть. Было бы глупо, бессмысленно и весьма нелепо, но им, полицейским, кажется плевать на всё: на крик жертв, на возмущённо-жалостные взгляды прохожих, которые ничем-ничем не могут помочь — разве что прошептать бескровными губами молитву небу и уйти подальше от сюда. Тоже боятся пострадать, умереть и сгореть навсегда; не вернуться домой и не продолжить свою серую пепельную никчёмную жизнь. А им, вечно храбрым и дерзким ворам, становится не на шутку страшно. Так, что кровь, кажется, застывает в один миг, а крик, звучащий рядом, не просто отражается от стен, но продолжает свою неистовую агонию где-то там: в сердце, в душе, в голове. Чужая боль затмевает собственную от прокушенной случайно губы. Пусть всё самое страшное уже случилось, их не отпускает это странное состояние, что граничит с безумием отчаяния. Вот-вот по щекам могут потечь слёзы, и они не будут слабостью. Ведь в этот момент умирают не только люди-звёзды, но и нечто хорошее в этом городе, что утопает в злом пепле и в бурлящей крови-огне. Ведь на месте несчастных случайных жертв мог бы быть любой…