Призрак

      Очнулся Юнги, как не странно, в обезьяннике. Ну, а что он хотел? Проник на территорию больницы незаконным путём, чуть не разбил, надеюсь не разбил, государственное имущество и напугал бедную старушку, которая и так удручена состоянием её единственного и любимого внука.       В местном обезьяннике ему составили компанию бомжи и нарики, а ещё наш старый знакомый — Вонхо. Он тоже был среди них и, как подслушал в разговоре ментяр Юнги, попал сюда за незаконное проникновение на какой-то государственный объект, ангар или типа того, и был схвачен при проведении каких-то обрядов или… Юнги в этом не разбирается, а спросить ему влом.       Теперь же Шуга, почти протрезвевший, сидит среди всего этого сброда и обдумывает все произошедшее. До зелёных чертей перед глазами он ещё не допился, значит он и вправду видел эту стремную бабку, кучу свечей в палате Чимина и чувствовал эту вонь, которая по всей вероятности исходила от обладательницы чёрной накидки-плаща. Так как заметили его благодаря Миссис Пак, значит кроме них двоих в палате никого не было. И не сложно догадаться, что она и является той самой особой в чёрном и с незабываемым запахом гнили. Только вот зачем ей это? И как доказать что это была она? А вдруг она что-то сделала Чимину? Надо бы что-нибудь придумать…       Мысли Мина прервал знакомый голос по ту сторону решётки. Голос этот принадлежал Мальвине, так нарёк Шуга Тэхёна. Ну, а где Тэхен, там и Кабан — Чонгук, как изволил называть его всё тот же Шуга. Скорее всего, по пьяни Юнги попросил позвонить им, а как настало более-менее приличное время суток, им позвонили и они, наверное, пришли, чтобы вытащить Мина. — Хё-о-он!, — дверь в изоляторе открылась и на почти протрезвевшего, ключевое слово «почти», Юнги с разбегу запрыгнул Тэхён. От неожиданности тот не удержался на ногах и рухнул на спящего позади него бомжа. — Мы так испугались когда нам позвонили!       Тэ ещё долго что-то яро рассказывал Мину, но его мысли были все ещё заняты вчерашней ночью. Он и Тэгуки подписали какие-то бумаги и их благополучно отпустили. — Хён, — начал Гук. — Нам сказали, что ты пролез в больницу ночью и напугал какую-то бабку, это так? — Да, — сухо ответил старший. Они остановились у входа в полицейский участок, где Юнги наконец-то смог закурить. Не то чтобы ему не хватало никотина в лёгких, но так просто думается легче. — Просто ответь, зачем ты полез в больницу в три утра?, — выжидающе скрестил руки Чон, ведь это ему пришлось использовать должность отца, командующего отделом, чтобы вытащить своего нового хёна. — Я пришёл к Чимину, — просто ответил Мин. — Мне кажется, его бабка что-то мутит, — нахмурился он. *** — То есть ты считаешь, что бабушка Пак — ведьма и высасывает из Чимина жизненные силы?, — переспросил Тэхён. Они сидят в кафе, неподалёку от квартиры Юнги, и Тэ никак не хочет верить в то, что рассказал им Мин. Он, конечно же, сказал, что был изрядно пьян (хотя они и так были в курсе), но не настолько, чтобы видеть чертей перед глазами. Чертей, старух-ведьм и Чимина. Хотя Чимина он в последнее время видит везде и всюду. Очень скучает. Но он это ни за что не признает. — Ну, можно и так сказать, — закидывая ногу на ногу, говорит Шуга, попивая обычный человеческий кофе, а не свой ядерный. И этим ему здесь не очень-то и нравиться — не бодрит как то адское месиво без сахара, что он обычно пьёт. — В любом случае, я могу доказать вам это. — И как же?, — бурчит Ким. Он был немного знаком с бабушкой Чимина и мог смело утверждать, что она ничто иное как божий одуванчик, а не страшная ведьма-вампирша, как описал её хён. — Очень просто, — отодвинул свой кофе Юн. — Вчера на его руке был порез. Возможно, не глубокий, но за ночь он точно не заживет.       Погрязнув в своих мыслях, Юнги стал бурить взглядом прохожих через большое окно рядом с их столиком, оставив младших переваривать смысл всего им сказанного. Тэхён никак не мог заставить себя хоть на долю процента поверить Юнги, а Чонгук, до этого молчавший весь разговор, неожиданно выдал: — Хорошо, хён. У нас три пары, а потом мы полностью в твоём распоряжении.       На том и порешили. Младшие договорившись о встрече в час, удалились на учёбу, а Мин поперся принимать душ, есть и думать. Думать и тихонечко скучать. ***       Придя домой, Юнги, как и хотел, отправился сначала готовить рамен, а сразу же после принятия пищи, когда он уже собрался идти в ванную комнату, ему позвонили в дверь. Гостей он не ждал, но открыть все же пришлось.       На пороге стояла соседка. Милая девушка студентка, что так сильно засмущалась увидев перед собой полуголого Юна, протараторила что-то про хозяйку квартиры и передала Мину пакет. После чего, так же пряча щечки, удалилась за соседней дверью. В пакете оказалась Юнгиева шапка. И, как было написано в приложенной с ней запиской, парень оставил её вчера ночью в палате Чимина. И ещё, что женщина на него не обижается и просит прощения за шишку на голове и звонок в полицию. По её словам это сделали санитары, которые забирали барахтающееся тельце Мина под аккомпанементы из отборного мата.       Он покрутил вещь в руках и попытался восстановить данный фрагмент в памяти, но откровенно не мог вспомнить надевал ли он её вообще, как и прочее из письма старухи. «Моя? Моя. Ну значит так и было, хер с ней.» Он откинул шапку на самую верхнюю полку и благополучно пошёл принимать водные процедуры. ***       Горячий пар невидимыми линиями танцует над водой, окутывая комнату уютной духотой. Поначалу Юнги хотел принять быстрый душ, но потом резко передумал и набрал себе ванну. Горячую. Самое то, после холодной ночи в кутузке и вечерней попойки в одиночестве. По бледно-голубому кафелю (как ориентация наших героев *бадам-бумс*) стекают одинокие капли, размывая матовое покрытие пара. Чимин любил принимать ванну. Это Юнги понял по наличию множества бомбочек и масел в тумбочке рядом. А ещё он любил рисовать на этом самом матовом кафеле, принимая такую же горячую ванну, как и Мин.       Откуда он это знает? Ответ прост — из фотоальбома. А ещё знает, что любил купаться не один. На некоторых снимках полароида он с Тэхёном или с Чонгуком. Иногда они втроём, но снизу есть подпись о том, что это первый и последний раз, ибо Чимину пришлось чувствовать себя страшненькой подругой на чужом свидании.       На фото он сидел погрузившись в тёмно-бордовую, словно вино, воду и рисовал на кафеле цветы, которые красиво отражались при свете свечей. (Надеюсь вы можете себе это представить) Такой красивый, невероятно. С телом Аполлона, лицом ангела, а нежностью и грацией Венеры. Неотразим. С Пака картины писать, да и только. Но Юнги может и словесно. Каждый раз, когда он вспоминает о младшем, вдохновение резко нарушает всю умиротворенность и хочется творить. Как безумному художнику, изголодавшемуся по своему идеалу.       Шуга закрывает глаза и представляет свой идол. Пак Чимин действительно идол. На него можно молиться, за него можно убить и убиться самому. Недосягаемый. Но до боли желанный. Эти округлые бедра, тонкая талия, длинные ноги и подтянутые ягодицы. Боже, да что же это такое? Это лицо античного божества и мягкие нежные руки, каждое прикосновение которых, обжигает покруче кипятка. Температура повышается, а возбуждение тугим узлом завязывается в низу живота, заставляя Юнги глубоко вдохнуть и уйти под воду.       Лицо обжигает горячей водой, но грудь жжет сильнее от прикосновений. Таких нежных и аккуратных, осторожных. Мин плавно выдыхает и открывает глаза, чуть не поперхнувшись воздухом. Он видит Чимина, точнее его руки и тело, что покоятся на Миновой груди. Выныривая, Юнги сталкивается с омутами своего божества. Чайными омутами и невероятными губам, которые безбожно медленно тянутся к собственным, накрывая.       Так блаженно чувствовать вкус этих губ на кончике языка, сминать своими, покусывать, пробуя на натуральность происходящего, в ответ получать сладкое тягучее мычание партнёра и маленькие ладошки на своих плечах.       Тёплая персиковая кожа струиться под пальцами Юнги, словно бархат. Тепло и ответные прикосновения тел, заводят парней. — Если это сон, то я хочу в нем умереть… — шепчет Юнги хриплым от возбуждения голосом, покрывая шею Чимина поцелуями. — Возможно… — стонет Пак, прижимаясь к твердому члену хёна своей попкой. — Я тоже уже ни в чем не уверен…       Вода уже давно расплескалась по всему полу, но им абсолютно похуй. Мин берет парня под бедра и вылезает из ванны. Странно, но он весит, как обычный человек, под пятьдесят килограмм точно. — Что будет, если я перенесу тебя в спальню?, — спрашивает вновь Шуга, сминая мягкие бедра. — Ты исчезнешь, как и всегда? — Я не знаю… Юн-юнги… попробуй…       Прижав парня к себе, как нечто самое ценное в своей жизни, Юнги шагнул из ванной, боязливо закрывая глаза и вжимаясь в теплую грудь. Не переставая чувствовать пальцы в волосах и тяжесть на руках, он несёт своё маленькое чудо на кровать, собирая спиной все углы.       Он укладывает парня на кровать и дарит извинительный поцелуй в щёчку. Чимин выгибается, вжимаясь в старшего, мечтая ощутить долгожданную разрядку. У него уже коленки дрожат от желания и переполняющего счастья. Пак сейчас с ним. Со своим Юнги. Он чувствует его. И Мин его. И приятнее ничего на свете нет. Хотя нет, есть. Юнги поднимает ногу парня и закидывает себе её на плечо, наклоняясь к промежности любимого. Аккуратный член дрожит от перевозбуждения и сочится прозрачной жидкостью. Плоть дергается от горячего дыхания партнёра и Юнги криво усмехается, сам будучи на пределе. — Ох-х… Юнги-и!, — взвизгивает парен, когда хён накрывает его головку горячими губами. Затем выпускает изо рта под протяжный стон и поцелуями переходит по стволу к сжимающейся дырочке.       Чимин снова почти что кричит, чувствуя горячий язык внутри себя. Он подобного ещё не испытывал. Никогда и ни с кем. Никого ещё так сильно не любил, как Мин Юнги. Он бы продал нахрен свою душу, только бы не становиться снова призраком, как бы парадоксально это не звучало. У Пака перед глазами вселенная. Нет. Две невъебически большие черные дыры с лисьим прищуром, и зефирные губы, отдающие горчинкой на кончике языка, из-за вредной привычки владельца. — А теперь потерпи, малыш, — шепчет Мин и ловит губами возмущённый полукрик-полустон.       В Паке невозможно горячо и узко, Юнги и сам рычит, тихо, медленно толкаясь в податливое тело любимого. Чимин кричит, стонет и плачет от спектра эмоций. Юнги оставляет поцелуи-метки и синие отметины на мягких бедрах. — Я люблю тебя, Юнги-хён. — Я никогда тебя не отпущу, малыш.       И они падают в бездну безумия…       Вместе.