***
Овца жует руку Тома. Он шипит, чтобы она ушла, но она, кажется, вполне довольна. И продолжает грызть его руку. Он выдыхает струю сердитого парселтанга. Овца поворачивается к нему и смотрит пустыми и чужими глазами. Её рот измазан кровью; Том внезапно понимает, что его рука горит, и овца горит, и… Его глаза распахиваются. Сон отступает, оставляя его с болью в правой руке и надоедливым беспокойством. — Превосходно! Мы надеялись, что ваш мозг не умер, — говорит голос. Из-за боли Том не осмеливается полностью сесть; морщась, он поднимает только голову и видит пару фигур в капюшонах, нависающих над его кроватью. Один наклоняется ближе, и импульс заставляет Тома пытаться отползти назад. Его тело не отвечает. Тихая паника, которая кипела в его голове с тех пор, как ему приснились кровавые, слишком острые зубы этой овцы, поднимается в его горле. Его голова дергается, пока он безуспешно ищет палочку. Паника обостряется, и по мере того, как фигура подбирается ближе, держа в руках планшет для бумаги словно угрозу — Том отпускает себя. Магия стремительно летит из него, оседая в углах комнаты. Пачка бумаг взлетает, превращаясь в стаю темно-черных птиц — они с огромным порывом несутся по комнате, прежде чем вторая фигура взмахивает палочкой и вернет заклинанием их первоначальную форму. — Министр не шутил о силе этого человека, — говорит первая фигура, по-видимому не обращая внимания на нападение. Вторая, безмолвная, фигура подходит к Тому слева и начинает возиться с перевернутым столом с инструментами: мелом, скальпелями, чем-то похожим на руль маггловской машины… Первая фигура вытягивает ритуальный атам из того места, где он застрял в дальней стене, а затем делает запись в своем планшете. — Однако он совершенно не упомянул эмоциональную неустойчивость объекта. Том слышит, как дверь мягко распахивается. Фигуры выпрямляются. — Министр! — кудахчет раздражающий первый. — Как всегда вовремя! Наш первый объект в сознании, и, судя по состоянию его магии, он находится на пути к полному выздоровлению. — А другой объект? — сипит очень знакомый голос. — Все, что мы можем сделать — надеяться, сэр. В его состоянии не произошло никаких изменений… и если он последует нашим прецедентам, он останется в текущем вегетативном состоянии около трех месяцев, прежде чем его магия откажется от него, и мы сможем прекратить этические действия. Том на мгновение борется с фразой «прекратить этические действия», прежде чем его внимание привлекает новый человек, который определенно не является министром Спенсер-Мун. На мужчине респектабельная сине-черная мантия. Его волосы длинные и белые, лицо покрыто морщинами от возраста. Но он не может быть Альбусом Дамблдором. — Здравствуй, Том, — выдыхает мужчина и разум Тома превращается в вертушку. У Дамблдора есть старший брат, но, разумеется, никто в здравом уме не назовет Аберфорта «министром». Человек-не-Дамблдор нежно кладет руку Тому на плечо и улыбается. В его глазах есть что-то странное, что Том не может точно определить. Нет, они вроде такие же яркие и неприступные, как всегда. Никто никогда не улыбался Тому так, как Дамблдор. — Профессор Дамблдор, — шепчет он, встревоженный тем, что его голос становится хриплым и слабым. — Как? Где?.. — Мы в Отделе Тайн, в лаборатории человеческих исследований Сектора Времени. 1995 год. Том чувствует, как ледяной шок распространяется по его телу. Он пытается согнуть парализованные пальцы, но они остаются неподвижными и мерзнут. Как всегда проницательный Дамблдор взмахивает незнакомой палочкой над Томом, прекращая заклинание, удерживавшее его на месте. Том скручивается, воспользовавшись моментом для облегчения собственной подвижности, затем принимает сидячее положение, чтобы лучше продемонстрировать свой праведный гнев. Каким бы старым ни был этот Дамблдор — он все же предал Тома, и это заставляет его магию желать отправиться в новый мстительный круг по маленькой исследовательской комнате. — Я не хочу быть объектом исследования, сэр, — спокойно тянет Том, с облегчением услышав, что его голос стал сильнее. — Обычная процедура для случаев отставания во времени, мой мальчик. Ситуации, подобные твоей, случаются чаще, чем можно было бы ожидать. Особенно в стенах Хогвартса. — Уместно ли с процедурной точки зрения освобождать испытуемых после того, как они были проинформированы о своей ситуации? Том правда пытается забыть о тревожно-возбужденной фигуре в капюшоне с блокнотом — теперь он понимает, что это Невыразимые министерства, — но они, похоже, не могли не ответить на его вопрос. — Мистер Реддл, мы не сможем отпустить Вас, пока мы не проанализируем ваше дело должным образом! Путешествие на пятьдесят три года в будущее является значительным отклонением от данных, которые мы собирали до сих пор. Безмолвный Невыразимец кивает и показывает график, который ничего не значит для Тома, указывая на точку в правом верхнем углу. Том зажимает переносицу и задается вопросом, рассмотрит ли Министерство вопрос о его кормлении. Хотя бы. Дамблдор склоняется к кровати Тома. — Я так рад, что ты вернулся к нам, Том. Я так долго боялся, что ты можешь полностью потеряться… этот страх преследовал меня долгие пять десятилетий. — Его голос достаточно тихий, чтобы его не услышали Невыразимцы. — Спасибо, сэр, — шепчет Том, не сумев скрыть дрожь в голосе. — Ты можешь стоять? Том пытается, а тонкая сила Дамблдора удерживает его. Невыразимец издает что-то вроде кряхтения каждый раз, когда Том двигается, но, похоже, уважает авторитет Дамблдора и не смеется в голос. Снова выпрямившись, Том наконец рассматривает свою раненую правую руку. Это как странное произведение искусства, эти шрамы; нить для вышивания обвивалась вокруг его костей, и розовая, и белая, и рваная. Как будто его рука была прекрасной стеклянной скульптурой, которую ударили молотком по ладони, разбили и плохо склеили, так что трещины все еще были видны. Он осторожно прикасается к свежему шраму левой рукой. Как это странно. Дамблдор наблюдает за своим бывшим учеником с какой-то грустной нежностью, от которой Тому становится неуютно. — Значит, Вы министр? — Том слышит, как он говорит, будто издалека. — Должно быть, пятьдесят три года были странными. — Невыразимцы Спэвин и Фоли, я должен попросить минутку уединения, — бросает Дамблдор через плечо, и фигуры в капюшонах мчатся, как тени, в залу за дверью. Дамблдор подводит Тома к его месту на кровати и садится рядом с ним. — Если позволишь, я буду рад рассказать тебе о состоянии нашего мира. Дамблдор рассказывает Тому, что после его встречи с зеленоглазым мальчиком за пределами Комнаты, война против Гриндевальда бушевала еще три года. Дамблдор наконец пришел в себя — Темного Лорда нужно было остановить. Он возглавил отряд британских волшебников на континент в поддержку Союзного Волшебного Фронта. Гриндевальд, уже доведенный до отчаяния участием Америки в его войне, согласился поставить все на карту на дуэли с Дамблдором. Дамблдор выиграл, хотя он и не рассказал Тому о дуэли. После победы в войне Волшебную Британию охватила новая эра мира. Дамблдору предложили место министра, но он отказался в пользу остаться в Хогвартсе в качестве директора вместо старого Диппета. Однако после семи лет в Хогвартсе он, наконец, принял вызов Визенгамота и сел в кресло министра. — Какая жалость, — вздыхает Дамблдор. — Как министр, я должен одеваться так… консервативно. — Ах, — говорит Том, не совсем слыша. Получается, что тот у власти тридцать три года. Теперь он смотрит на Дамблдора в ином свете. — И все это время был мир? — Более менее. — Есть у кого-нибудь… — Том проверяет, плотно ли закрыта дверь, и понижает голос. — Кто-нибудь открыто носил Мантию после Гриндевальда? Глаза Дамблдора кажутся странными в окружающем свете камеры содержания Тома. На мгновение ему кажется, что они вовсе не синие, а скорее… Он моргает, и иллюзия исчезает. — Где бы ни была мантия — фактически обе мантии — они не заявляют о себе. Том чувствует себя слабым. Ему нужно заполучить в свои только что покрытые шрамами руки книги по Современной Истории. — Через мгновение я оставлю тебя, ты заслужил отдых, — говорит Дамблдор. — Но я думаю, что было бы лучше, если бы мы сначала поговорили с другим пациентом. Одним движением Дамблдор поднимается на ноги и наколдовывает Тому элегантную трость. Том ковыляет вслед за наставником, следуя за ним в коридор с полированными гранями, стенами. Если бы не сила тяжести и форма дверного косяка, думает Том, он не смог бы отличить пол от потолка. Света нет, но Том все еще прекрасно видит. Дамблдор, как будто чувствуя его очарованность, посылает ему веселую улыбку через очки-полумесяцы, прежде чем провести его по коридору к двери, идентичной той, из которой они только что вышли. Невыразимцы ждут внутри, нависая во всей своей красе с капюшонами над кроватью, похожей на кровать Тома, но вокруг нее нацарапаны круги рун — и, как понимает Том, пол и стены тоже оклеены обоями. «Запрет» — читает он, — и «тишина», и «не прикасаться». Руны странные. — Ты знаешь этого ребенка? — спрашивает Дамблдор, и Том заставляет себя посмотреть на мальчика, похожего на труп, лежащего на кровати. «Закончить все этично», — думает он. Это мог быть он. Он мог быть мертв. — Я его не знаю, — Том сглатывает. — Но я видел его раньше. Он знал меня. Он назвал мое имя. — Мы уверены, что он из этого времени. 1995. Понимаешь, есть мальчик того же возраста, посещающий Хогвартс, который имеет поразительное сходство с ним, но по некоторым… физическим показателям он отличается. Дамблдор поправляет челку мальчика, обнажив зазубренный белый шрам. Глаза Тома блуждают, ловя правую руку мальчика. Те же шрамы от осколков стекла на его собственной руке ярко выделяются и на руке мальчика. — Так что, он тайный близнец ученика Хогвартса? Это не имеет смысла. Более шумный Невыразимец самодовольно прочищает горло. — Это четвертый зарегистрированный случай скачка реальности за последние семь столетий. Мы считаем, что этот ребенок — версия Генри Поттера из временной шкалы, отдельной от нашей. Том подходит к кровати мальчика. — И никто из этих других… прыгающих по реальности… не проснулся? — Считалось, что их души теряются в прыжке между мирами. — Есть ли заклинания, чтобы проверить это? — Рука Тома парит над рукой мальчика. Двойные зеркала — оба фрагментированы, оба разбиты. — Изобрели только в прошлом веке, после того, как прошли все три предыдущих объекта. Мы проверили этого, и у него есть душа. Это… нерегулярно, конечно, но есть. Том прикасается своей сломанной правой рукой к тыльной стороне покрытой шрамами ладони мальчика. Глаза мальчика, зеленые, как смерть, распахиваются. Болтливый Невыразимец крякает с животной радостью. Партнер делает нетерпеливые заметки в планшете. А Том… Том смотрит.***
Гарри просыпается и видит Тома Реддла — только не снова! — нависшего над ним, как мстительный скелет, с его бледным костлявым лицом и гнилыми темными глазами. Гарри вспоминает, как думал, что Дневник-Реддл был очень красив, но в простой больничной мантии, с растрепанными волосами и синяками под глазами от недосыпания, этот Реддл намного менее привлекателен. Гарри хочется бы, чтобы он перестал так пялиться, убийственно и заинтригованно. Как будто Гарри был самым невозможным между ними двумя. За Реддлом стоят две фигуры в капюшонах. Ужасная волна страха охватывает Гарри — возможно, неделя после того, как он побывал на кладбище была всего лишь сном — Волан-де-Морт поймал его, каким-то образом оживил дневник — эти фигуры могли быть Пожирателями Смерти, замаскированными темнотой, а не масками. Гарри пытается вскочить, чтобы достать палочку, но оказывается обездвиженным. — Черт, — выдыхает Реддл, отступая на шаг — Гарри полагает, что что-то в его выражении лица встревожило его. «Хорошо,» — думает он на мгновение, прежде чем вся его умственная энергия внезапно переходит в полный шок - Лорд Волан-де-Морт совершенно по-маггловски ругается. Затем Гарри замечает Дамблдора, одетого в профессиональную одежду и практичную шляпу, пока за его плечами Пожиратели Смерти. В конце концов его все равно разбивает именно шляпа… Дамблдор никогда бы не стал носить такое скучное и, откровенно говоря, маггловское. Гарри закрывает глаза и пытается дышать, закрываясь от всего этого. Проходит минута, затем: — Мистер Реддл ушел, чтобы перекусить и вздремнуть. Невыразимка Спэвин все еще здесь, чтобы присматривать за тобой, но Невыразимец Фоли ушел с Томом. Поговори с нами, мой мальчик. Что случилось? Гарри открывает глаза. Дамблдор все еще одет в приглушенные цвета и выглядит презентабельно, но он может с этим справиться. Тома Реддла больше нет, и это вовсе не Пожиратели Смерти, а просто загадочные служащие Министерства. Ладно. — При всем уважении, сэр, я уже рассказал Вам все о том, что произошло на кладбище… Если Министерству нужны мои показания — не могут ли они просто получить их от Вас? Дамблдор кажется ошарашенным. — Начнем с самого начала, пожалуйста. Мне не нужно знать о… кладбище. Гарри закрыл рот, нахмурившись. Что вообще… — Как тебя зовут? Дамблдор никогда не казался Гарри жестоким шутником. Это какой-то протокол сотрясения мозга, которым Дадли начал дразнить его всякий раз, когда бил Гарри по голове? Сколько пальцев я держу? Нет. Давай попробуем попроще. Насколько мертвы твои родители? Может, Гарри ударился головой. Это сделало бы все это более понятным. — Гарри Джеймс Поттер. — Хорошо. А твоих родителей? — Джеймс Поттер и Лили Поттер. — Сегодняшняя дата? — Июнь… 26 июня. 1995. — Твой статус крови? — Э-э… полукровка. — Последнее, что ты помнишь? Гарри слегка расслабляется. Это очень похоже на протокол сотрясения мозга — настоящий протокол сотрясения мозга, а не на то дерьмо, которое Дадли подобрал во время борьбы. — Меня не было после комендантского часа, — выдыхает Гарри, проверяя, не выглядит ли Дамблдор рассерженным. Нет. — Просто гулял по замку. Понимаете, чтобы попрощаться, прежде чем мне придется вернуться к Дурслям на лето. Я увидел дверь, которую никогда раньше не видел, — даже на карте Мародеров, — и мне стало любопытно. Поэтому я ее открыл. Дамблдор наклоняется вперед, в его глазах такая напряженность, которую Гарри никогда раньше не видел. — Что ты видел? — Лес. Том Реддл. Он тоже увидел меня… Он выглядел рассерженным, но потом ему захотелось пожать мне руку. Я взял его за руку, но он сжал ее так сильно, что я испугался, что на ней будет синяк. Я отступил из комнаты с лесом — но леса уже не было — и все взорвалось. — Это была комната на седьмом этаже? — В замешательстве, Гарри кивает. — Хорошо. Итак, кто такие Дурсли, мистер Поттер? — Мои тетя и дядя. Я живу с ними, — ну вот сейчас Гарри злится — его голова в порядке, и он не хочет говорить о своей семье. — Почему ты не живешь с Лили и Джеймсом? — Потому что чертов Волан-де-Морт убил их тринадцать лет назад, — рявкает Гарри. — Слушайте, нет у меня никакого сотрясения, к чему весь этот допрос? — Спэвин, у тебя под рукой есть Веритасирум? — бросает Дамблдор, глядя сквозь Гарри. В его глазах такой лед, что Гарри едва его узнает. Невыразимка в тени кудахчет. — Думала Вы никогда не спросите! Они вводят зелье с помощью шприца в его неподвижную руку, а не через рот. Укол болит даже сквозь паралич. На мгновение Гарри думает, что он может бороться с зельем, как с проклятием Империус, но он так устал, и туман умышленного повиновения, который вызывает Веритасерум, так опьяняет. Гарри рассказывает им о своем детстве, о Волан-де-Морте, о Квиррелле и Сириусе и о пародии на Святочный бал. Он рассказывает им о дневнике, василиске, ужасном зале, запертом глубоко под школой. Когда зелье, наконец, перестает действовать, Гарри обнаруживает, что его горло пересохло от всего этого. Дамблдор очень тих. — Я не понимаю, сэр, — хрипит Гарри. — Вы были здесь… — Мистер Поттер, — начинает Дамблдор, — я боюсь, что Вы стали несчастной жертвой редкой формы того, что Департамент Тайн называет сдвигом во времени. Сегодня 28 июня 1995 года, но ни один Темный Лорд не ступал на британскую землю более века. Джеймс и Лили Поттер живы, а Том Реддл пропал без вести пятьдесят три года назад. — Мои родители живы? — это все, что Гарри мог придумать и сказать. И последний лед в глазах Дамблдора тает. — Я уверен, что они будут в восторге от встречи с тобой, Гарри… Невыразимка пискнула. — Министр, это противоречит всем нашим правилам! Для Вас это ничего не значит? — взгляд Гарри следует по пальцу в перчатке, к ряду совершенно неразборчивых рун, нарисованных под потолком. — Эти правила предназначены для путешественников в прошлое из будущего в непрерывной временной шкале. Мы вызываем их только потому, что у нас нет правил для путешественников из иной временной шкалы. Кроме того, мы говорим о Лили и Джеймсе. Если мы не можем доверять этим двоим - нам всем действительно конец. Гарри измучен и совершенно сбит с толку. Ему кажется, что его руку хвостом раздробил венгерский хвосторог, и некоторые значения слов Дамблдора начинают осознаваться. Но все это ничто по сравнению с яркой радостью, которую он испытывает от перспективы знакомство с его родителями. Ему снова одиннадцать, он сидит в пыли и смотрит на призрачную семью. — Мистер Поттер, — говорит Дамблдор настолько серьезно, что Гарри чувствует, что он немного приходит в себя, отбрасывая свои фантазии. — Во время сканирования мы обнаружили нечто странное, о чем вам следует знать. Согласны ли Вы, что полуразумный магический паразит привязан к Вашей душе? — Бля, — выдыхает Гарри, слишком поздно прикусив язык. — Что это хотя бы значит? Я не… Дерьмо… Дамблдор мягко улыбается. Гарри полагает, что это его способ сказать, что он не возражает против ненормативной лексики. — Вы хотите, чтобы его убрали? — Да, я думаю? Что это такое? Магический паразит звучит… плохо. Очень плохо. Дамблдор долго смотрит ему в глаза. «Вот оно что,» — думает Гарри. «Вот что кажется неприятным в его глазах. Они не искрятся, как раньше. Странно...» — Теперь оставим тебя отдыхать, Гарри. Мы обсудим твою душу позже, — улыбается Дамблдор. — Будь храбрым, малыш. Невыразимка, казавшаяся такой счастливой от перспективы накормить Гарри Веритасерумом, задерживается у его постели. Чем ниже капюшон, тем лучше видна женщина с желтыми глазами и перьями, растущими там, где у большинства людей волосы. — Вы хотите, чтобы я усыпила Вас, мистер Поттер? Теперь, когда он видит ее лицо, она кажется добрее. — Да, пожалуйста. Странная маленькая комната Министерства растворяется в пепельном пейзаже снов, когда Гарри позволяет заклинанию Спэвин наконец унести его в царство сна.***
Гарри приходит в себя с внезапным ощущением Энервейта. На одном дыхании он чувствует, как магия, которая удерживала его тело в окаменелости, рассеивается, давая ему возможность методично размять суставы пальцев, позвоночник, шею и пальцы ног. Реддл вернулся. Он с ужасом смотрит на пальцы Гарри. Дамблдор, похожий на череп, стоящий рядом с Реддлом, кажется очарованным. Тихий Невыразимый с радостью строчит в своем блокноте, без сомнения, записывая ритуал пробуждения Гарри. Он также хрустит запястьями, специально для них. — Что с моей рукой? — хрипит он, бросая взгляд на почти заживший узор шрамов, покрывающий его правую руку. — Не думаю, что у меня было такое раньше. — Мы думаем, что это побочный эффект вызванной той мощной магией времени. Том здесь тоже был отмечен. — Дамблдор неуловимо подталкивает Реддла, побуждая его поднять так же искалеченное предплечье. — А теперь вернемся к делу! — Невыразимка Спэвин, закрывавшая лицо плащом, выходит и встает рядом со своим молчаливым партнером. Она хлопает в явном восторге, наполняя Гарри глубоким, извивающимся страхом. — Время бумажной работы и ограничений! Дамблдор сияет. — Не могу дождаться. Но сначала могу я предложить пригласить Лили и Джеймса? Тихий Невыразимец настойчиво указывает на одну из рун, на этот раз на полу. Реддл хмурится, прищурившись, глядя в землю. — Это что-то говорит о китовых органах? — Отличный перевод, Том! Но нет, Невыразимец Фоли указывает те символы немного правее, которые служат ключом к этому третьему руническому кругу. Мы обнаружили, что комбинация… — Не время для разговоров, Министр. Мистер Поттер, если Вы подпишетесь здесь, мы все сможем двинуться… Гарри берет документ, который предлагает ему Спэвин, все еще ломая голову над «китовыми органами» и отчаянно пытаясь выбраться из этой душной комнаты. В период между Веритасерумом и будущей работой Реддла в качестве Темного Лорда он никому не доверяет в своем окружении. Выводя свою подпись, Гарри решает следовать совету из книги фальшивого Муди и проявлять постоянную бдительность, пока ему не удастся выбраться из этого беспорядка. Да, никто в этом предполагаемом другом графике времени не станет его переживать, только не снова… — Превосходно! — кричит Спэвин, вырывая контракт у Гарри. — У нас есть юридическое согласие на использование Печати! Все готовы? Когда они снова парализуют Гарри, убирают волосы, взлохмаченные на затылке, и вдавливают что-то невероятно горячее в кожу, Гарри понимает, что совершил ошибку. Мгновение спустя его ударяет запах горящей плоти, и Гарри чувствует, как его мысли замедляются до недоверчивого ползания. Он провел на этой планете более четырнадцати лет. Как он до сих пор не осознал, насколько он чудовищно глуп? К нему подходит тихий Фоли. Он не озвучивает свои заклинания, но Гарри чувствует, как его поврежденный затылок срастается, а боль превращается в прохладное онемение. Он пытается сказать «спасибо», но понимает, что паралич заблокировал ему голову и рот. Через мгновение Дамблдор бормочет то, что Гарри считает противодействием Петрификусу Тоталусу. Гарри обнаруживает, что смотрит в глаза такому же безэмоциональному Реддлу. Его лицо теперь немного раскраснелось, но он по-прежнему становится все более жутким каждый раз, когда Гарри встречает его. Гарри очень осторожно тянется к себе за шею. — Какого?.. — Простая Немая Печать, — лениво перебивает Спэвин. — Она есть у каждого в Отделе. Это то, что дало нам имя — просто не дает нам раскрыть внутриведомственные секреты кому-либо, кто не в отделе. Тот же бренд применяется и к людям, которые ускользнули из будущего — это способ сохранить временную шкалу. Она надевает капюшон на Гарри. — Однако то, что мы не хотели причинить вам вред, не означает, что вы должны добровольно подписывать обязывающие контракты. Призрак довольной улыбки касается губ Реддла. Гарри ненавидит его каждой клеткой своего тела. Дамблдор грубо врывается в фантазии Гарри об убийстве. — Внутриведомственные секреты включают большинство деталей вашего, э… домашнего измерения, я полагаю, мы могли бы это назвать. — О, Вы читали те маггловские научно-фантастические книги, которые я Вам дала, Министр? Дамблдор загадочно улыбается. Выражение его лица кажется тусклым, учитывая новую странную пустоту его глаз. — Гарри, я считаю, что теперь мы можем пригласить Лили и Джеймса внутрь. Я предложил им выходной, чтобы они могли встретиться с тобой. — Они здесь работают, сэр? — Джеймс — восходящая звезда среди авроров. А твоя мама работает в Архитектурных Чарах. Оба великолепны и оба имеют прочные рабочие отношения с Отделом Тайн. Спэвин тревожно кудахает. — Мы до сих пор не выполнили квалификационные требования альфа-два и тета для того, чтобы объект подвергался воздействию внешнего мира. Я встречалась со своими начальниками, и в этом случае мы, возможно, обходим большую часть обычных процедур, но мы не потерпим такого конкретного искажения правил, о нет… — Джеймс и Лили уже достаточно осведомлены об этом деле, поэтому эти две меры для них совершенно не важны. Возможно, даже лучше, если они будут в комнате, когда мы будем объяснять наши следующие шаги мистеру Поттеру. Фоли, похоже согласный с Дамблдором, подходит к двери и открывает ее. Гарри изгибается, следя за их движением — дыхание перехватывает, когда двое взрослых входят внутрь. Они выглядят намного старше, чем ожидал Гарри. В его сознании они навсегда остались фотографиями радостных двадцатилетних людей, охваченных той любовью, которая заканчивает войны. Лицо этой Лили залито смехом под ярко-тигровым взрывом ее волос — она подстригла их достаточно коротко, чтобы они едва касались ее плеч, но, кажется, они все еще заполняют комнату. Джеймс поседел на висках и отрастил хорошо подстриженную бороду. Может быть, это из-за растительности на лице, но глядя на него, у Гарри не возникает того же ощущения, что он смотрит в зеркало, как на старых фотографиях Джеймса. — Милый Мерлин, — шепчет Лили, оглядывая комнату. — Он мальчик, а не бомба; разве большинство этих рун не перебор? — Вообще он вроде как бомба. Нашей задачей было обезвредить его, — говорит Спэвин, словно надуваясь под плащом. — Эээ, как всегда, спасибо, Фоли-? — Джеймс кивает безмолвному Невыразимцу, огибая маленькую размолвку Лили и Спэвин, чтобы он мог встать на колени рядом с Гарри. — Не могу поверить, насколько ты похож на Генри. Он прочистил горло и улыбнулся Гарри той улыбкой, в которой он увидел свою собственную. — Как ты, приятель? Я знаю, что это, наверное, слишком много, и я знаю, что мы не совсем те родители, которых ты знал, но Министр согласился позволить нам предоставить тебе дом, если ты этого хочешь. Гарри чувствует, как в горле застревает комок. Он часто моргает и чувствует, как по его лицу катится слеза. Джеймс выглядит несколько озадаченным плачем. Он транслирует S.O.S. Лили, но Спэвин перехватывает. — Я вижу, что в нашем отчете упущены некоторые важные детали. Мои извинения, мистер и миссис Поттер! Гарри остался сиротой в возрасте одного года! Полный анализ его показаний в рамках Веритасерума еще не завершен, но он страдал от жестокого обращения в раннем детстве и, вероятно, испытывает некоторый комплекс вокруг… семьи. Рассерженный, Гарри вытирает слезу краем больничной рубашки. — У меня нет комплекса. И я бы не охарактеризовал обращение с Дурслями, как «жестокое обращение», просто… я не знаю, пренебрежение? Спэвин игнорирует его. — Я рекомендую ему начать посещать целителя разума, чтобы проработать все это. — Я убью Петунью, — лицо Лили бледнеет. Гарри задается вопросом, почему никто никогда не удосужился рассказать ему, какой она была страшной. Какая она устрашающая. Гарри обнаруживает, что снова плачет — к своему ужасу. Джеймс сидит на кровати рядом с ним, обвивает грубой рукой за плечи и держит его. Это… утешительно. Никто никогда не делал для него чего-то подобного, так привычно любовно. Настоящему сыну Джеймса — Генри — лучше знать, как ему повезло. Джеймс прерывает допрос Лили Спэвин о «секретных» подробностях детства Гарри. — Когда мы сможем вытащить ребенка из этого места? Гарри обнаруживает, что его отвлекает Реддл, который все еще прячется в углу. Рука Дамблдора лежит на его плече, чтобы утешить или сдержать. Лицо Реддла стало более человечным. Гарри знает, что он способен на это, но все же это было за гранью понимания. Что это? Ревность? Это вообще возможно? Лили, кажется, сильно напугала Спэвин, которая хотела ответить на опасения Джеймса. — Гарри должен соблюдать разделы альфа-два и тета постановления о сохранении временной шкалы против вневременных угроз. — Хорошо. И что это значит? По настойчивому жесту Спэвин Фоли подскакивает к ней, услужливо поднимая простой кулон. — Требование альфа-два: маскировка! Объект не должен распознаваться кем-либо так как, то что мы называем «временным клоном», или новая версия человека, уже присутствует в этом времени. Генри и Гарри обладают достаточно разными фенотипами, чтобы их можно было различить, но они все еще генетические близнецы. Это ожерелье зачаровано, чтобы наложить на носителя Чары Гламура. Фоли сейчас продемонстрирует! Фоли накидывает кулон на их капюшон. В темной бездне его лица нет видимых изменений. — Превосходно! Как видите, довольно эффективно. Гарри счастливчик; этого продукта не будет на рынке как минимум еще год. — Спэвин очень громко щелкает пальцами. Фоли возвращает кулон, который Спэвин надевает на шею Гарри. Гарри тычет пальцем в лицо, но он не чувствует никакой разницы. Реддл смотрит на него. Гарри смотрит в сторону. — Теперь все, что нам нужно — это прикрытие. Сам Совет Времени решил, что Вы будете изображать из себя одноклассника Тома Реддла, который путешествовал с ним во времени! Ваша новая фамилия — Партридж, и Вы последний оставшийся член политически неважной семьи, которая вымерла около пятидесятых годов. Звучит неплохо? Это не так, но Гарри все равно молча кивает, перебирая кулон маскировки. Лили хрустит костяшками пальцев. — Итак, мы разобрались. Какое требование тета? Фоли торжественно протягивает ей лист толстого пергамента. Лили, хмурясь, перечитывает его. — Три встречи в год? Почему? — Исследование! — Спэвин радостно хлопает в ладоши. — Здесь мы уже многому научились, Гарри. Не так много, как мы получаем от путешественников из нашего собственного графика будущего, но… Ее капюшон на мгновение поворачивается, указывая на Дамблдора и Реддла. — Определенно достаточно информации, чтобы направлять Министерство в ближайшие годы. Джеймс улыбается Гарри. — Что ты об этом думаешь, олененок? Три встречи в год с Невыразимыми? — Э-э, да, конечно. — А Том? — Голос Лили звучит очень нежно, как будто она разговаривает с диким животным. — Я так понимаю, что ты оказался в затруднительном положении, как и наш Гарри. Министр Дамблдор спрашивает, можем ли мы открыть для тебя наш дом, если тебе больше некуда идти. Для нас было бы искренним удовольствием принять тебя в нашу семью. Реддл открывает рот, затем смотрит на Дамблдора и умолкает. Гарри задается вопросом, может ли Джеймс почувствовать, насколько напряжены собственные плечи Гарри. — Спасибо, Лили, — мягко улыбается Дамблдор. — Я думаю, что это будет отличная договоренность для всех сторон. Реддл кривит губу, и на мгновение Гарри беспокоится за безопасность Дамблдора. — Конечно, сэр, — чеканит он потом Поттерам, — было бы честью принять Ваше предложение. Он расплывается в обаятельной улыбке, которую Гарри помнит со второго курса. — Тогда я полагаю, что все в порядке, — радостно кудахтает Спэвин, стирая руны, окружающие Гарри. — Увидимся через два месяца, мистер Партридж! Мы посмотрим на этого паразита, предложим вам еще Веритасерума и отлично проведем время. Поздравляем с родителями! Не обижайте Тома! А теперь до свидания!