The Incantation of the Oak-Priest

       К тому времени, как они забрали свои вещи у Невыразимцев, вырвались из лап Министерства и аппарировали в очаровательное загородное поместье Поттеров — Том был в ярости.        Часть проблемы в том, что Джеймс тактильнее Дамблдора. Гарри, конечно, получил главный удар: Джеймс легонько хлопал его по спине практически каждый раз, когда он говорил, и — Том считал — ерошил ему волосы не менее трех раз, только на выходе из Отдела Тайн и несколько раз похлопывал самого Тома по плечу. Почему взрослые всегда так с ним поступают? Ему не нравилось, когда Дамблдор прикасался к нему, а тут Поттеры, которых он знает всего час!        Каждый раз, когда он встречался взглядом с Лили, у него появлялась куча мыслей, надежд и эмоций. Лили была переполнена неистовым желанием, состраданием, таким сильным, что тому больно видеть его отражение в мысленном взоре.        А еще это история с Дамблдором. Только ее было достаточно, чтобы Том был готов начать сдирать кожу с людей. Господи, прости, но этот человек двуличен. Со всеми этими разговорами о том, чтобы загладить свою вину, Том почти подумал… но нет. За пятьдесят три года Дамблдор ничуть не изменился.        Но в том-то и дело, что даже эта ярость не смогла полностью преодолеть затянувшийся шок от того, что он оказался на пять десятилетий в будущем, оторванным от слабых структур, которые ему удалось возвести на Слизерине. Все, что у него осталось от его времени — это его вещи. Согласно Министерству, Хогвартс хранил все его скудные пожитки, пока он не появится снова. По-видимому, студенты так часто оказывались поглощенными магией времени — из-за временных линий и окружающей магии Запретного леса, по словам Дамблдора, — что в замке была комната, предназначенная для хранения их сундуков. Но все же Том чувствовал, как дрожат ноги, онемевшие от чего-то, что он практически не понимал.        Он пытается скрыть спотыкание, когда Лили ведет его к дому Поттеров, но все равно видит беспокойство в ее глазах и прикусывает губу — лишь бы не захныкать от разочарования. Дамблдор дал ему надежду, точно так же, как две ночи/пятьдесят лет назад, а затем вырвал ее достаточно сильно, чтобы зарядить Тому хлыстом...!        — Добро пожаловать домой! — с энтузиазмом кричит Джеймс, указывая на дом и сад. Мстительные мысли Тома останавливаются, как только он рассмотрел собственность. Он мог бы описать дом как коттедж, учитывая каменную кладку и стиль кровли, но он достаточно огромен, чтобы его можно было более точно описать как особняк. Итак, Поттеры богаты. Невероятно богаты. Как… любопытно.        Розовый сад раскидывается вокруг как минимум половины дома, а цветущая лиана, кажется, получила полную власть над стенами. Из одной из трех труб валил зеленоватый дым. Густая березовая роща подступает со всех сторон, и у Тома покалывает кожу от перспективы исследования, от немых обещаний хоть на мгновение уйти от этих нелепых людей.        — Ух ты! — выдыхает Гарри с нескрываемым благоговением. Он испытывал этот трепет с тех пор, как впервые взял Лили за руку и поднялся на ноги со своей маленькой больничной койки. Тому это совершенно надоело — чудо стекало с него, как с гуся вода. Если бы не то, что он видел в голове Гарри во время их первой стычки, он, возможно, совершенно не обратил бы внимания на тощего маленького мальчика.        Том развлекается целую минуту, пытаясь понять, какой гламур наложило на Поттера ожерелье — оно затуманило его глаза до серого, округлило подбородок и сделало его нос немного более вздернутым. Но когда он продолжал смотреть, странности Гарри Поттера просто накапливались. Где-то между шрамами и вспышками вспомнившегося зеленого, между признанием Гарри Тома и шоком ненависти в его сознании, когда они встречались взглядами, было что-то невыразимое. И Том… Том не мог уйти от этого, каким бы отвратительным оно не было.        Маленькая девочка с блестящими черными глазами и светлым лицом Лили, спотыкаясь, выбежала из сада и буквально рухнула в объятия Джеймса.        — Это новые мальчики, папа?        — Именно!        — Хорошо. А то дом слишком пуст без Лунатика и Бродяги. — Она смотрит прямо на Тома. Он с любопытством «заглядывает» ей в голову, но, к своему удивлению, узнает, что она так же пуста, как и Дамблдора. Его пробное касание соскальзывает с нее, как вода с промасленной крысы, оставляя его в недоумении.        — Даль, ты уже не можешь быть одинока! Генри и Джефф вернулись домой меньше двух дней назад.        «Даль» скалится Тому и прячет лицо в животе Джеймса, чтобы скрыть это. Том никогда в жизни не испытывал такого странного беспокойства перед лицом кого-то, вероятно, лет на пять моложе его. Как это он не смог читать этого ребенка? На секунду он, кажется, несмотря ни на что затосковал по Дамблдору. Возможно, старик позволит тому провести лето у себя, если только Том объяснит, как каждый из Поттеров, кажется, специально создан, чтобы свести его с ума.        Джеймс поворачивается, улыбается Гарри и Тому.        — Малышка скучает по своим дядям — Сириусу и Ремусу. Они только что съехали. Хотели получить собственное жилье, чтобы немного уединиться от некоторых шпионов, — Даль пронзительно хохочет, когда отец начинает ее щекотать.        — Гарри, — Лили обернулась к мальчикам, — это Далия Юфимия. Через год она поступит в Хогвартс. Далия, это Гарри — Гарри Партридж, а это Том Реддл. Я надеюсь ты станешь хорошей соседкой, Даль? Далия обдумывает это безумно серьезно.        — Мне не нравится, как это ожерелье смотрится на тебе, — сообщает она Гарри и срывается с места.        Том ерошит себе волосы, пытаясь скрыть, как ему не по себе. Этот ребенок… она может представлять угрозу.        Прежде, чем он успевает предположить, как десятилетний ребенок сумел устоять перед его попыткой легилименции, два мальчика с грохотом сбегают вниз, срываются с крыльца и нападают на их небольшой «отряд».        — Далия сказала, что у вас двоих будет целый выходной! — вскрикивает рыжеволосый вибрируя от восторга. Тому это сильно напоминает псинку, которую Эйвери тайком пронес в общежитие той осенью. Тварь была милой все десять минут. По крайней мере, до того, как съела все подушки, изрыгнула перья в гостиной и была быстро превращена в ковер Томом. Саймон обижался несколько месяцев.        Другой мальчик держится немного позади брата, оценивая Тома и Гарри своими «прелестными» зелеными глазами Лили.        «Понятно, — думает Том, — это другой Гарри. Генри.»        Как странно — этот новый мальчик выглядит почти точно так же, как Гарри, но они держатся так по-разному, так что Том никогда не смог бы спутать их даже без сероглазой маски Гарри.        — Конечно, Джефф. Нам поручили помочь мальчикам устроиться как можно быстрее, — Джеймс ерошит и без того растрепанные волосы Джеффри.        — Мама с папой говорили нам, что вы двое — путешественники во времени, но не более того, — говорит Генри, вертя в руках очки. — Приятно познакомиться.        Гарри растеряно пожимает руку двойнику. Том мельком отмечает, что Генри по крайней мере на два дюйма выше и гораздо крепче Гарри.        После Гарри своё крепкое рукопожатие получает Том. Он одаривает Генри своей самой обезоруживающей улыбкой и спешно перебивает открывшего рот Гарри.        — Я Том Реддл! А это мой друг, Гарри Партридж. Мы из 1942 года. Только что сдали последние экзамены четвертого курса.        Генри молча осматривает его. У Тома возникает щекочущее живот чувство, что он привлек внимание кого-то излишне проницательного. С Генри и Далией это лето будет намного интереснее, чем с другими детьми в Улле.        — У меня так много вопросов к тебе, — начинает Генри и открывает рот, как будто вправду хочет начать расспрашивать вот прямо сейчас.        Вмешивается смеющаяся Лили, прогоняя их всех на обед. Том попадает в толпу, слушая, как Джеффри умудряется втянуть Гарри в жаркий спор о квиддиче. Очевидно, любимая команда Гарри, «Кэннонс», находится в довольно выигрышном положении. А после того, как Гарри признается, что он начал поддерживать их только с прошлого лета, Джеффри начал подтрунивать над ним по поводу позерства.        Они поворачивают направо и оказываются на кухне, практически поющей магией. Домовой эльф, одетый в остатки цветастой скатерти, что-то напевает себе под нос, работая за плитой. Пространство, похоже, спроектировано не под удобство — под солнечный свет и только под него; широкие окна, выходящие на лес, расположены прямо рядом с круглым восьмиместным столом. Том ежится — некомфортно. Как будто кто-то покопался в его мозгу и собрал по кусочкам его детские представления о том, как может выглядеть дом.        Семья Поттеров усаживается за стол на свои обычные места. Маленькая Далия давно ждала, когда они все войдут и лучезарно улыбнулась Гарри, когда тот сел рядом с ней. Том, в свою очередь, оказывается между Гарри и Джеймсом.        Джефф и Генри тут же начинают болтать о каком-то учителе, о котором Том никогда не слышал, в то время как Далия увлеченно рассказывала Гарри все о двух книззалах Поттеров, которые «застенчивы, поэтому вы не сможете встретиться с ними, пока они не решат, что все в порядке — это может никогда не случиться, как с дядей Ремусом. Линкольн никогда его не любил, и мама сказала, что это из-за особенности дяди Ремуса, но я думаю, что это просто потому, что он так ужасно пердит…»        Том вертит в руках салфетку и стараясь не показывать, что чувствует себя не в своей тарелке. Гарри, может, интересный, но Тому он не очень нравится — он сразу становится глухим и скрытным, и его неприкрытое презрение к Тому раздражает до ужаса. И то, как Поттеры, похоже, уже заявили о нем, как о своем собственном, тоже раздражает Тома. Несмотря на то, что он не принадлежит этому месту или времени, он полагал, что сможет приспособиться быстрее, чем Гарри.        Очевидно, он недооценил Гарри «Партриджа». Не важно; скоро Том начнет втираться в доверие к младшим Поттерам, затем постепенно пробиваться к родителям. Знание того, что Гарри — их собственная кровь, всецело против Тома, но четыре года в Хогвартсе научили его всем навыкам, необходимым для очарования взрослого. Возможно, вся эта неразбериха в самом деле большая удача. Том никогда больше не вернется в приют.        С громким треском перед ними появляется блюдо с лепешками, сыром и бобами. Оторванный от своих мыслей, Том резко подпрыгивает и ударяется коленями о твердую нижнюю сторону дубового стола. Он стискивает зубы, удерживаясь от потока проклятий.        Гарри гаденько хихикает. Лили вскрикивает:        — Ох, Том, прости! Я забыла сказать Руку, что вы двое, возможно, не привыкли к эльфам. Мне напомнило… Рук!        Приглушенный хлопающий звук, и на пустом стуле слева от Джеффри появляется эльф. Огромные карие глаза находят Лили и она спешно кланяется — какой-то солдат со стойкой «смирно».        — Рук, это Гарри Партридж и Том Реддл. Отныне они будут жить с нами. Пожалуйста, относись к ним так же, как к детям.        — Конечно, хозяйка, — пищит эльф, с хлопком исчезая хер-знает-куда.        — Рук — прекрасный эльф, — заверят Лили. — Если она тебе когда-нибудь понадобится — она в твоем распоряжении.        — Спасибо, мэм, — отвечает Том, смущаясь и потирая ноющие коленки. Он следует примеру Джеймса и взял себе небольшую сырую лепешку, затем поудобнее хватает ее пальцами и кусает острый конец странного угощения.        — Никогда раньше не ел кесадилью? — Гарри по-прежнему забавляло замешательство Тома. Тот ерзает, чувствуя себя горячо несчастным.        — Я — нет. Это что-то испанское?        — Да. Кажется родом из Мексики… У нас в Хогвартсе такое подавали каждую вторую неделю.        Том оглядывается — проверяет, не подслушал ли кто.        — Нет, у меня его никогда не было, и у тебя тоже, помнишь? Сух паек? Полная маловероятность того, что пищевые тренды из Америки зацепят британских волшебников?        — Верно, — хмурится Гарри, продолжая жевать с чуть большей осторожностью.        — Я хочу услышать все о кесадильях наедине, хорошо? — шипит Том, заинтригованный вообще наличием мексиканского блюда в совершенно точно британском доме волшебников.        Когда боль в коленях перестает пульсировать набатом Том решает, что кесадилья действительно хороша. Джеффри знакомит его и Гарри с острым соусом, который оказывается ужасной идеей — Гарри практически утопает в нем, в то время как нескольких пробных капель достаточно для мгновенно покрасневшего Тома. Далию спешно посылают за стаканом молока.        Они долго говорят о метлах, о занятиях Генри по Чарам, о проделках книззла Линкольна. Генри больше молчит, но Том точно отмечает, как он выстраивает разговор так, чтобы Том и Гарри не чувствовали себя обделенными. Лили, разбирающаяся в магии глубже, чем можно было подумать изначально, начинает нравиться Тому, и он, к своему изумлению, чувствует, что наконец-то может приблизительно понять привлекательность семьи.        Это… это мило. Так, как никогда не было в жизни Тома. Есть что-то особенное в том, чтобы быть рядом с людьми, которые любят друг друга. Вот так, с солнечным светом и смехом, без резкого молчания и властных игр Слизерина.        «Дамблдор, » — с легкой горечью думал он, — «был бы горд.» ***        Как только Гарри заканчивает обедать, Джеффри вскакивает.        — Джефф, — предостерегающе начинает Джеймс.        — Можно-пожалуйста-идти?        — Гуляй, малыш.        Джеффри кидается Гарри на плечи — сплошь веснушки и веселье.        — Ты сказал, что ты Ловец, верно? Ну, и Генри тоже. Хочешь полетать с нами?        Гарри смущенно соглашается и вскоре Генри и Далия уже вылетают из-за стола. Далия кидается к дверям, к метлам, в то время как Генри закатывает глаза и помогает с посудой. Рук, конечно, настаивает, чтобы он немедленно пошел играть. Генри поворачивается и расплывается в лучезарной улыбке, когда встречается взглядом с Гарри.        Внезапный озноб охватывает Гарри, пробегается по шее мурашками. На долю секунды он ощущает странность этого чужого мира, свою изоляцию от всего, что он когда-либо считал правдой. Как странно смотреть на этого мальчика с его лицом и думать о том, что было бы… Возможно, если бы не Волан-де-Морт, и Дурсли, и несчастье, которое было его детством… это мог бы быть он.        Словно почувствовав его мысли, Джеффри протяжно, по-собачьи скулит:        — Идем лета-ать!        Реддл моргает.        — Я не летаю.        Джеймс смеется и хлопает по спинке стула, на котором сидит Реддл.        — Теперь летаешь! Боюсь, это обязательное условие для того, чтобы быть Поттером. Мы все летаем!        Генри торжественно кивает. Гарри зачарованно наблюдает, как на его щеке появляется мягкая ямочка — Генри из-за всех сил старается не рассмеяться. А у него есть ямочки? Какие еще причуды собственного лица он упускает в зеркале?        Реддл секунду мнется, кадык тревожно подпрыгивает.        — Ладно, — наконец сдается он, вскидывая голову с надменностью, напомнившей Гарри Малфоя.        — Отлично, — отвечает Генри с каким-то чужим, расчетливым видом. У Гарри тоже расчетливый взгляд? Он надеется, что если это и так, то не так очевидно, как у Генри.        На заднем дворе Далия вручает каждому метлу.        — Это выглядит ужасно быстро, — мямлит Гарри так, будто он никогда раньше не видел Нимбус 2000 — старается играть роль. — Какие у нее характеристики? Я думаю, что за последние пятьдесят лет в производстве метел было много улучшений.        Он аккуратно поднимает глаза на Тома — ему слегка кивают, одобряя.        Генри, кажется, пришел в дикий восторге от того, что он попал на роль рассказчика о метлах. Гарри начинает задумываться о том, что Генри — это не другой он, а скорее переодетая и любящая квиддич Гермиона и облегченно вздыхает, когда Далии становится скучно и она взмывает под небо на одной из метел.        — Держись в границах купола, сопля! — кричит Генри, и с Джеффом под боком бросается вслед за сестрой.        Пронзительный смех эхом разносится над лесом, и Гарри чувствует глубокую тоску, тянущую его за грудину. У «него» были братья и сестры. Если это сон — он хочет извлечь из него все, пока не откроет глаза.        Он перекидывает ногу через метлу и кладет на нее покрытую свежими шрамами руку. Гарри собирается оттолкнуться, лишь мельком оглядывается на Реддла. И оказывается то же самое чувство тоски отражается и на его лице, когда он смотрит в небо. Метла волочится по траве рядом с ним.        Мерзопакостное сочувствие к будущему убийце почему-то заставляет его спрыгнуть с метлы и повернуться к Реддлу.        — С метлой так не обращаются, — буркает он и с силой прикусывает язык. О холоден к Реддлу, — должен быть холоден — когда ему приходится общаться с ним, но ему кажется до боли неправильным быть жестоким к кому-либо перед лицом робкой радости, которую человек чувствует. — Я имею в виду… ты идешь? Я уверен, что Генри поймает тебя, если ты упадешь. Эти вещи ускоряются намного быстрее, чем ускорение из-за гравитации, и…        Глаза Реддла такие же темные и испытующие, как у Снейпа в плохой день. Гарри отворачивается, не совсем понимая, чего хочет от него Реддл.        — Я не летаю.        — Ты уже говорил это. А потом ты передумал. Значит, ты собираешься вернуться в дом?        — Нет. Я просто-?        Волосы у Реддла просто ужасные. Похоже, кто-то подстриг его в армейском стиле, коротко и угловато, а потом оставил обрастать, пока волосы не упали ему на лоб ужасными прыгучими кудрями. Он проводит по ним рукой, выглядя немного дико.        Гарри сгибает правую руку, чувствуя, как натягивается новая паутина шрамов, и вздыхает.        — Тогда не бери в голову, — вновь буркает он. — Я объясню.        Он вскакивает на метлу так быстро — Реддл вздрагивает. Затем исчезает, паря над деревьями вместе с другими Поттерами.        — Не сегодня, — кричит он, перекрывая свист ветра в ушах. — У него болит рука, и его все еще немного тошнит от… э-э… прыжка во времени.        Они летают часами, играя в Квиддич два-на-два без обруча — в котором почти каждую минуту Джеффри кричит «новое правило!». А когда они устают от этого — выбирают пятнашки, а потом просто скачки. Генри довольно хорош, но он не мог получить такое же ускорение, как Гарри; у Джеффа потенциал Загонщика; и маленькая Далия напоминала Гарри о себе в воздухе — безрассудна и стремительна, хотя она пока не совсем понимает, как работать с другими в команде. Реддл находит где-то книгу и сидит с ней, свернувшись калачиком под деревом, наблюдая.        Когда приходит время возвращаться на землю и ужинать, Джеймс решает забрать их по воздуху. Джеффри умудряется втянуть его в гонку, и он отвлекается достаточно долго, чтобы Лили тоже подошла. В конце концов семье требуется целый час, чтобы вернуться на землю.        Джеффри вцепляется в Гарри с абсолютным обожанием, рассказывая родителям о том, какой Гарри талантливый, и что он, возможно, даже лучше Генри, и Хогвартс не узнает, что его поразило. Делает все то, что вгоняет в краску самого Гарри, но Генри, кажется, вправду думает, что это смешно. Может быть, воспитание любящими взрослыми смягчило характер Генри, потому что Гарри не может представить, как можно не обидеться на незнакомца, который ворвался и завоевал любовь его младшего брата.        Реддл плетется за группой, все еще уткнувшись носом в книгу. «Современная магическая энциклопедия: 1950-59», сообщает корешок.        Рук подает на ужин пиццу в честь второго вечера лета и появления в семье двух новых детей. По предложению Генри они едят в гостиной, на втором этаже. Они с Далией начинают зажигательную и грязную игру в «Плюй-камни», пока Лили наблюдает, а Джеффри проигрывает Джеймсу игру за игрой в одну из своих настолок два на два.        — А потом я тип бросил квоффл в Генри, — кричит Джефф, широко жестикулируя и натыкаясь на Реддла, который свирепо смотрит на него исподлобья, пока тот не отступает. — Кхм. Да. И тут налетает Гарри! И он был как бы позади меня, но потом, — вжик! Он хватает квоффл! А потом я лечу за ним, но он делает этот финт, и — бац! Гол! Только я не засчитал, потому что угол наклона Солнца был неправильным. Но в любом случае, папа, он действительно хорош.        — Особенно учитывая, что он впервые сел на современную метлу.        Гарри виновато чешет нос.        — Как только я привык к дополнительному ускорению и прокладке, это было довольно легко.        Джеймс плутовато ухмыляется и Гарри узнает это лицо по фотографиям.        — Я видел тебя там, малыш. Ты рожден для этого.        Гарри слышал вариации одного и того же комплимента тысячу раз, но это первый раз, когда он что-то значит. Он принимается за пиццу — скрывает смущенный восторг.        Джефф занят тем, что собирает войско, чтобы вернуться на улицу для еще одного часа веселья, прежде чем летнее солнце, наконец, сядет, когда Лили жестом указывает на Гарри и Реддла.        — Давайте устроим вас в ваших комнатах, а?        Реддл кладет бумажную салфетку в свою книгу в качестве закладки и буквально раскладывается, когда встает из укромного угла дивана, в котором все это время натурально прятался.        — Конечно, миссис Поттер.        Лили ведет их наверх, где у Поттеров аж четыре спальни.        — Мальчики спят здесь. Мы сказали Генри, когда ему исполнилось восемь, что он может переехать в гостевую комнату, но они с Джеффом решили, что предпочитают жить в одной комнате. Очень разные дети, эти двое, но они просто обожают друг друга. Рядом с ними комната Даль.        Дверь в комнату Далии закрыта, но Гарри видит полный беспорядок в комнате Генри и Джеффа. Приятно было сознавать, что, независимо от времени и реальности, Гарри все равно остается неряхой.        — Эта комната слева — гостевая, а справа — комната Ремуса и Сириуса. Мы с Джеймсом подумывали предложить вам выбор: жить вместе или раздельно. — Гарри открывает рот, чтобы сказать «раздельно», но Лили поднимает палец. — Предупреждаю, старые школьные друзья Джеймса занимались сексом в этой комнате. Часто.        Гарри со стуком поднимает с пола челюсть. Он начал понимать, что «отставание во времени», возможно, и до него доходит.        Лили солнечно улыбается.        — Кроме того… Мы с Джеймсом предпочли бы, чтобы у нас была хотя бы гостевая. У детей есть еще два почетных дяди, кроме тех, что жили с нами, так что у нас много гостей.        Гарри бросает взгляд на Реддла. Реддл выглядит чересчур задумчивым, и Гарри в десятый раз за день встревожен тем, насколько не-змеиное его дурацкое лицо. Это должно быть незаконно для суперзлодеев — быть такими. Гарри неохотно кивает.        — Мы можем жить вместе, миссис Поттер, это не проблема, — мурлыкает Реддл.        — Спасибо за понимание, мальчики, — вздыхает Лили с чересчур широкой улыбкой. — Я оставлю тебя устраиваться, Том. Гарри, можно тебя на минутку?        — Конечно, — кивает Гарри, отводя взгляд от сочувственной физиономии Реддла.        Он следует за яркой вспышкой волос Лили вниз, и они поворачивают налево перед гостиной в, кажется, хозяйскую спальню. Лили садится на кровать, а Гарри устраивается рядом с ней.        Лили молча смотрит на него. Гарри беспокойно вертит в руках волшебный кулон, жалея, что никто не догадался подарить ему зеркало.        — Отчет, который Невыразимцы дали Джеймсу и мне, чтобы подготовить нас к вашей ситуации прискорбно неадекватен, — шепчет она наконец. — Мне нужно, чтобы ты кое-что дорассказал. Ты говоришь, что воспитывался в семье Дурслей?        Гарри сглатывает.        — Да, тетя Петунья, дядя Вернон и мой кузен Дадли. Они не любили меня — они не любили магию.        — Они что-то с тобой делали? — Гарри не смотрит на нее, но в голосе Лили отчетливо слышится сдержанный гнев, в котором он узнает сестру своего собственного темперамента.        — Они не… я… они просто не обращались со мной как с ребенком. Наверное, я был больше похож на собаку? Ну, меньше, чем собака. Я не могу представить, чтобы они когда-нибудь заставляли свою собаку работать в саду.        Он опасливо поднимает взгляд на Лили, затем снова отводит его, чувствуя, как слова вырываются из него лишь частично контролируемым потоком.        — Я десять лет спал в чулане под лестницей, и хотя готовил сам, в наказание меня ограничивали в еде. За то, когда я был «ненормальным». Я имею в виду за время, когда происходили выбросы. А Дадли и его друзья били меня, когда им становилось скучно — случалось довольно часто. Но после того, как мне исполнилось одиннадцать, мне больше не пришлось жить с ними… разве что летом. Так что все в порядке. А теперь я здесь, так что…        Лицо Лили покрывается веснушками, как ракушки на корпусе корабля. Теми, что невозможно передать через фотографии. Гарри жалеет, что не унаследовал их, как Джефф и Далия. Прямо сейчас они резко выделяются на ее бледном лице оранжевыми звездами. — Как долго ты жил с этими людьми, Гарри?        — Мне был всего год, когда вы с папой умерли. И так, почти четырнадцать лет. За десять лет до того, как я поступил в Хогвартс, и тогда было только лето, так что все было в порядке. Достаточно долго, чтобы они были единственной семьей, которую я мог вспомнить. Самое раннее, что я помню… — Гарри прикусывает язык. Лили не нужно знать, что он помнит обрывки той ночи, что его единственное воспоминание о ее голосе — это крик.        — Как мы умерли, любовь моя?        Гарри открывает рот, чтобы ответить, но клеймо на затылке начинает неприятно греть, и он понимает, не может выдавить из себя ни слова.        — Печать тебе не позволяет? Именно этого я и ожидала… — Лили перебрасывает волосы через плечо, оголяет шею и поворачивается к мальчишке спиной, показывая ему грубый красный шрам от ожога на затылке. — Архитектура Чар достаточно тесно сотрудничает с Отделом Тайн, так что мы все рано или поздно получили их Печать. Я знаю, как они работают и не хуже других. Предполагаю нас убил Темный Лорд вашей реальности? В отчете упоминалось, по крайней мере, что у вас есть Темный Лорд. Главное расхождение между нашими двумя мирами состояло в том, что ваш попал в войну Света и Тьмы, которая просто… никогда не случалась здесь.        Гарри хмурится, все еще потирая клеймо.        — После того, как Гриндевальд потерпел поражение, был просто… мир?        — Годы после его смерти были довольно нестабильными, — по крайней мере в Британии — но после того, как Дамблдор занял пост Министра, все остыло. Дамблдор, кажется, умеет обращаться со старыми семьями. Довольно забавно…        — Может быть, именно это и отличало мою временную шкалу. Дамблдор никогда-?        Печать заставляет его заткнуться.        — Он остался в Хогвартсе? — предполагает Лили.        Гарри нетерпеливо кивает.        — Я уже говорила тебе, что научилась понимать, что люди пытаются сказать через эти печати, — вздыхает Лили с улыбкой. Должно быть, именно от нее у Генри появились ямочки на щеках, догадывается Гарри. — Остальные вопросы я приберегу для Невыразимцев. Тебе надо лечь и разобраться со своей «квартирной» ситуацией с Томом.        Гарри замолкает, облизывая губы.        — Дамблдор упоминал, что у вас могут быть неприятности, — вздыхает Лили. — Но я не потерплю этого в своем доме, ясно? Сейчас он просто ребенок, даже если вы знали его как шестидесятилетнего. Если уж на то пошло, поладьте с ним, чтобы он продолжал вашу легенду, хорошо?        — Не знаю, смогу ли я это сделать… — хрипло буркает Гарри.        — Сможешь, — отрезает женщина. — Если ты хоть немного похож на моего Генри, то можешь подружиться и с камнем, если уж очень постараешься. Не думаю, что тебе будет трудно очаровать своего соседа.        — Я не твой сын, — признается он, склонив голову, и слова, как стекло, режут горло. — У меня не было друзей, пока я не сел в Хогвартс-Экспресс четыре года назад. И даже если бы я мог очаровать камни или… ну? Том Реддл, — «чудовище, которое нужно усыпить, как бешеного волка», — я не хочу быть другом…        …с человеком, который убил тебя, убил Седрика и разрушил все мои шансы быть похожим на Генри — быть хорошим, любимым и «очаровательным». Гарри, наконец, привыкает к ощущению яростной пульсации Печати.        Лили наблюдает за ним, склонив голову набок.        — Конечно ты мой сын. Посмотри на себя, у тебя мой характер! Но даже если бы это было не так — мы с Джеймсом поклялись сегодня утром, прежде чем принять тебя. Вы находитесь под нашей защитой с этого момента и до того дня, когда вам исполнится семнадцать. Том тоже. По закону вы оба Поттеры. Это означает, однако, что если вы не можете относиться к тому с уважением, мне придется найти для вас другое жилье.        Он встречает ее незнакомые, печально-зеленые глаза.        — Я сделаю все, что в моих силах.        В какой-то момент он встал; теперь она тоже встает и обнимает его.        — Я люблю тебя, ясно? Неважно, знаю ли я тебя день или всю жизнь. Ты все еще мой сын. Просто помни: что бы он ни сделал, что бы он не значил для тебя — ничего этого больше не существует.        Интересно, много ли она знает? То, как она говорит… возможно, Дамблдор рассказал ей. Возможно, она знает, что сама является доказательством гибели Волан-де-Морта. Шрамы, врезающиеся в правую ладонь Гарри, зудят. Он чувствовует себя в свободном падении, оторванным от метлы; твердая почва где-то там, под ним — если только он сможет сказать, где путь наверх. ***        Весь этот полет после пятидесяти часов неподвижности так измотал Гарри, что он засыпает еще до того, как солнце село, едва успев пожелать Реддлу «спокойной ночи».        Он просыпается в мягком сером свете раннего утра. Кто-то, должно быть, уложил его, но он все еще был одет в тот же джемпер Уизли и старые джинсы с последнего дня семестра. Он горько надеется, что Генри найдет какую-нибудь одежду для него.        Гостевая спальня Поттеров была больше, чем вторая спальня Дадли, где Гарри спал у Дурслей. Две односпальные кровати с изголовьями у левой стены оставляли достаточно места для пары комодов, письменного стола и ковра с узором из листьев. Реддл спит на ближайшей к окну кровати, спиной к Гарри.        Как можно тише Гарри хватает палочку и выскальзывает в коридор. Дом стоит, молчаливый и тяжелый, на рассвете. Он крадется вниз, на кухню.        — Мастер Партридж! Доброе утро. — Гарри вздрагивает, когда Рук появляется перед ним, опускаясь в поклоне.        Он запоздало понимает, что она обращается к нему. Он с улыбкой кланяется в ответ.        — Доброе утро, Рук.        Рук сияет от щенячьего восторга.        — Мастер Партридж будет что-нибудь на завтрак?        — Э-э, да, это было бы здорово. Может быть, я просто съем несколько яиц на тосте с тыквенным соком?        Маленькая эльфийка только начинает вытаскивать хлеб, когда Гарри слышит скрип половицы и, обернувшись, видит спускающегося по лестнице Реддла. Он хмурится и потихоньку ползет к столу.        — А мастер Реддл тоже хотел бы яичницу на тосте с тыквенным соком? — щебечет Рук.        Реддл зевает и пытается пригладить волосы.        — Да, пожалуйста, — он садится рядом с Гарри. Поттер помнит уговор с Лили и не шарахается как от чумы, так, как на самом деле хочется.        — Значит ты тоже рано встаешь? — спрашивает мальчишка, когда неловкость молчания, наконец, преодолевает неловкость вовлечения Тома Реддла в светскую беседу.        — Просто чутко сплю. Я просыпаюсь всякий раз, когда это делают мои соседи по комнате, — он глушит очередной зевок рукавом простой серой пижамы. — Если это твое обычное расписание — мне придется начать ложиться спать пораньше. — Моя команда по квиддичу всегда тренировалась рано утром, и я, э-э, тоже встаю рано летом. Извини.        — В любом случае, утром я буду более продуктивен, это пойдет мне на пользу.        Затем, к облегчению Гарри, они надолго замолкают. Он смотрит в окно, на березовый лес за летним полем, гадая, не живут ли там единороги. Он ловит на себе пристальный взгляд Реддла, полный любопытства и ужасной мягкости. Темный Лорд в пижаме. Кто бы мог подумать.        А потом Рук заканчивает с едой, и Гарри встает чтобы взять немного острого соуса, и внезапная тяжесть всего этого давит на него — он вдруг думает о Роне и о том, может ли он насладиться острым соусом. В Хогвартсе никогда не предлагали то, что лежало в маленькой вращающейся корзинке для приправ, но Рону слишком явно нравилось острое карри, которое эльфы предлагали в последнюю пятницу каждого месяца.        Гарри думает о Г. А. В. Н. Э., о Гермионе и о том, как бы ей хотелось поговорить с Рук и узнать, как она живет в доме Поттеров. Он протыкает желток вилкой и пытается представить, что протыкает глаз Реддла этой самой вилкой. Стратегия неплохо работала; пока Гарри за глотком тыквенного сока не пришло в голову, что если есть альтернативный Гарри — должны быть и альтернативные Рон и Гермиона. Может быть, Рунил и Гермигранда, болтающиеся по Гриффиндору с Генри, а не с Гарри.        Прежде чем Гарри смог по-настоящему обдумать эту мысль и решить, в ужасе он или в восторге от этой идеи, ему приходиться иметь дело с тыквенным соком, который он пролил на грудь, и ликованием на бледном лице Реддла.        Это будет долгий день. У Гарри даже нет сменной одежды. ***        Дети Поттеров — и Джеймс — спускаются вниз в поисках завтрака примерно в то же время, когда Том начинает думать, что готов к обеду.        «Склонности ранних пташек не проявляются генетически,» — помечает он в дневнике. Том работает над списком вещей, которые, как ему кажется, он знает о Гарри Поттере/Партридже. «Высокий болевой порог,» вещает список «и осиротевший в младенчестве», и «чертовски хорошо летает на метле» и дюжина других вещей, которые, по мнению Тома, могли помочь разгадать тайну Гарри.        Лили уже несколько часов не спала — они с Гарри сидели наверху, болтали о чем-то. Том, чувствуя себя довольно покинутым, остается на кухне, где он попеременно читал какой-то исторический фолиант и работал над списком. В какой-то момент прошлой ночью он понял, что его ментальные зонды не работают на Гарри, поэтому старомодная детективная работа — единственное, что ему могло помочь. Том начал думать, — совсем немного — что он, возможно, теряет связь с Магией Разума, что путешествия во времени каким-то образом уничтожили его природный дар к этому искусству. Дело в том, что он все еще мог читать эмоции Гарри, все еще мог чувствовать призрачные отпечатки его мыслей. Оставалось только то, что Клеймо Министерства на шее Гарри могло просто блокировать Легилименцию Тома.        Далия, с другой стороны — ну… Том не мог придумать, что с ней делать. Его крошечное, умное слепое пятно. Он вроде как смирился с тем, что на какое-то время упустил ее тайну. Открытие ее секретов казалось гораздо менее личным, чем секретов Гарри.        Поттеры с наслаждением копошатся с каким-то пудингом, который приготовила для них Рук. На мгновение Джеймс вываливается из толпы своих детей, опускаясь рядом с Томом и протягивает ему тарелку.        — Доброе утро, малыш, — говорит Джеймс. — Полагаю, ты не видел Гарри? Я подумал, что мог бы отвести его в Косой и захватить кое-что необходимое.        Том открывает рот, но его тут же перебивают.        — А вообще. Может ты тоже хочешь пойти? Я куплю тебе все, что ты захочешь, и ты начнешь с самого начала.        — Кхм, спасибо, мистер Поттер, но я думаю, что подожду, пока школьные списки не выйдут через месяц или два, — Том сегодня хотел сходить в рощу и он действительно не мог тратить свое время на то, чтобы смотреть, как Гарри пускает слюни на гоночные метлы или что-то еще в Косом. — Гарри и Лили, кажется, в саду.        — Зови меня просто Джеймс, малыш. Не нужно никакой формальной херни! — Джеймс стучит по столу. — Эй, Генри! Можете с друзьями посидеть с Томом? Он останется дома на весь день.        Генри оборачивается с вилкой во рту.        — Конефно! — кричит он, с энтузиазмом разбрызгивая ошметки пудинга. Он прожевывает и сглатывает, затем широко, зубасто улыбается — улыбка напоминает Тому Лили. — Вчера вечером я отправил им сову. Они не могут дождаться встречи с вами!        Том ковыряет принятый пудинг — клубничный, очень вкусный — и старается выглядеть невозмутимым и будто вовсе не боялся друзей Генри.        За несколько минут Джеймсу удается превосходно выстроить войска. Тому говорили, что этот человек — аврор, но он все равно впечатлен.        Все Поттеры послушно садятся за стол — за исключением Лили, которая, к неудовольствию бедной Рук, усаживается именно на кухонный стол. Крошки не падают, хотя у Джеффри особенно ужасные манеры.       Том делает Джеймсу комплимент по поводу клубники в пудинге, которую, по-видимому, принесли из сада, когда из камина с громким свистом и вспышкой зелени выходит высокий, хорошо одетый мужчина. Мгновение спустя, менее высокий, менее хорошо одетый человек следует за ним, стряхивая пепел с плаща.       Джеймс вскакивает на ноги и обнимает мужчин.        — Сириус! Ремус! Наконец-то! Вот, сядьте и познакомьтесь с Гарри и Томом.        Том встает и пожимает каждому руку, отмечая длинный чистокровный нос Сириуса и тонкие шрамы, пересекающие лицо и шею Ремуса. Лили наколдовывает еще один стул для Сириуса, пока он вручает хозяйке букет ромашек, но он так и остается неиспользованным, поскольку Джефф решает, что должен есть, сидя на коленях Сириуса, независимо от того, четырнадцать ему лет или нет.        Получившийся ужас из еще большего количества пудинга, криков и выражения оцепенелой радости Гарри — это слишком для бедного Тома. Он тихонько сидит, во второй раз завтракает, мечтательно планируя прогулку в лес.        А потом Джеймс уводит Гарри и двух мужчин в Косой, а Лили уходит наверх, рассеянно оставляя за собой дорожку из лепестков. Том остается на милость трех младших Поттеров.