***
Замай, проснувшийся около восьми часов утра, увидел сообщение от Димы и сразу же пулей вылетел из дома. Не то чтобы он боялся за Славу, ведь Машнов взрослый мужик, уже переживший одну депрессию. Нет, просто на душе спокойнее, когда точно знаешь, что всё в порядке. А душа за Славку у Андрея болела ой как сильно. Он уже видел, что происходило, когда его друг был в пошатнувшимся состоянии, и видеть это вновь ему не хотелось. Хотелось вытащить, помочь, но не смотреть, как человек загибается и только под конец везти его в психушку. Замай корил себя за то, что в прошлый раз не был со Славой рядом изначально, не подставил плечо, не поддержал как надо. Теперь он понимал, что с Машновым надо буквально жить, чтобы в подобном состоянии он не сошёл с ума окончательно. Поездка в Бишкек рэпера угнетала донельзя, ведь уехать — значит оставить Славу саморазрушаться. Надежда на то, что Эрнесто поможет, теперь улетучивалась так же быстро, как ехал Андрей к дому Гнойного. С чего он вообще взял, что Слава подпустит к себе Ромащенко, чужого человека, чтобы тот влез в его душу и попытался помочь? Зная Машнова достаточно хорошо, чтобы судить о том, подпустит или не подпустит, Замай понял, что сглупил, да ещё и подставил Диму, который, вроде как, помочь хотел. Войдя в парадную, Андрей смотрит на время, а потом быстро поднимается на нужный этаж. — Слава, — зовёт он, и, войдя в незакрытую квартиру, скидывает в прихожей кроссовки. Но его встречает лишь тишина холодных комнат. Мужчина проходит в гостиную и закрывает окно, сквозь зубы матерясь на друга за его забывчивость, а потом заглядывает в комнату Славы. В комнате лишь незаправленная кровать свидетельствует о том, что Гнойный тут был. Был. Андрей идёт на кухню, а с неё быстро возвращается в гостиную, садится на застеленный им ещё с ночи диван и берёт в руки телефон. Отругать Машнова за то, что тот оставил дверь в свою квартиру открытой не получается, потому что на звонок так никто и не ответил. Ни в первый, ни во второй раз и даже не в третий. Замай сначала решает, что Слава вышел в магазин или ещё куда ненадолго, но через минут двадцать тупого ожидания, понимает, что это не так. Опять звонить Славе оказалось идеей бесполезной, потому что трубку тот упорно не брал. Тогда Замай позвонил Вите, но быстро понял, что Гевиксман понятия не имеет, куда запропастился их коллега. Отвечать на вопрос о том, что вчера произошло, Андрей не стал, лишь отмахнулся. От Вани он узнал, что тот уже уехал и также ничего не знает. Мужчина ещё раз двадцать пытался звонить Машнову, обзвонил ещё несколько человек, но всё безрезультатно. В последний момент он вспомнил о сестре Славы, а точнее о том, что где-то у него есть её номер. В телефонной книге номера не оказалось, поэтому Андрей ещё минут десять листал переписку с женщиной и наконец всё-таки его нашёл. Ответили ему довольно быстро. — Даша, привет. Это Андрей Замай. Слушай, ты не знаешь, где Слава? — с ходу выпалил в трубку мужчина. — О, Андрей, привет! Нет, не знаю, а что случилось? Подожди, я выйду в коридор, тут шумно. — Надеюсь, что ничего страшного… — Замай рассказал женщине о том, что произошло вчера, и Даша не на шутку перепугалась. — Слушай, он, наверное, во второй квартире. Помнишь, он ходил туда? Я сейчас не могу поехать, я на работе. Давай скину тебе адрес? — Да-да, конечно. Спасибо. Адрес приходит через полминуты, и Замай сразу же набирает номер такси. Сидя в машине, мужчина гадает только о том, в каком состоянии предстанет перед ним Гнойный. И будет ли шанс вообще поговорить с ним в ближайшее время? Поездка оказалась недолгой, и вскоре Андрей уже стоял перед домом, где мог быть сейчас Слава. В семнадцатую квартиру он звонить специально не стал, потому что, если Машнов действительно там, была вероятность, что он просто не откроет. Перезвонив в несколько квартир и предлагая людям пиццу, мужчина всё-таки попал в подъезд и быстро взлетел на третий этаж по ступенькам. И как только взлетел, сразу же понял, что Машнов здесь. Из крайней квартиры доносился знакомый голос, но надрывный и кричащий. Замай прижался ухом к железной двери и попытался разобрать слова, которые выкрикивал Слава. «Нет, это не похоже на музыку» — орал Гнойный, и Андрею показалось, что тот в какой-то истерической агонии мечется по квартире. Мужчина начинает стучать, а потом, когда Слава затихает, но к двери не подходит, неистово барабанить. — Слава, открой дверь, или я нахуй вышибу её к чёртовой матери! — рычит Замай и слышит щелчок замка. Слава показывается на пороге и красными глазами шокировано смотрит на Андрея. Губы у него мелко подрагивают, но так, что это можно заметить, только хорошо присмотревшись, что у Хана и получается. — Ты нормальный? — это единственное, что приходит в голову. — Не очень, если честно, — отвечает Машнов и хмурится. — Ты что тут делаешь? — Так, — Андрей, не раздумывая, хватает друга за плечи и заталкивает в квартиру, тут же заходя следом и несдержанно хлопая дверью. — Андрей, блять! — возмущённо дёргается Гнойный, но тут же оказывается прижатым к стене. — Во-первых, — почти задыхаясь, начинает Замай, сверкая глазами, — я не собираюсь разговаривать с тобой в подъезде. Во-вторых, ты вообще башкой своей думаешь? Я приезжаю — квартира твоя нараспашку открыта! Не могу дозвониться до тебя никакими, блять, способами. Набираю всех подряд, потому что не ебу, где ты и жив ли вообще! Думаешь, мне тут нравится белкой скакать по всему городу с утра пораньше? Думаешь, мне нравится получать сообщения от Димы с просьбой приехать, потому что ты не в адеквате — чуть не разбил ему ебало? Если снова сорвало крышу, не думай, что справишься в одиночку. Мы проходили это два месяца назад. А если думаешь, что всё заебись, то спешу тебя огорчить, — Андрей угрожающе понижает голос почти до шипения и начинает выплёвывать слова толчками. — Я видел, что было вчера. Я видел, какой ты был. У меня вся куртка в твоих ёбаных слезах… — Андрей, — тихо перебивает его Слава, — я умираю. — Чего, блять? — опешил Замай. — Я умираю в душе. Я умираю морально. Я умру физически скоро. Мне пиздец как ебано. Ты извини, просто сейчас все эти проблемы с открытой дверью и… В общем, ничто. Я просто увидел Сашу, и это конец. — Да не неси ты хуйни! Не умрёшь, а ляжешь в больницу, и я буду рядом. Не дадим тебе сдохнуть. Ты потом поймёшь, что… — мужчина осёкся. — Пойму, что всё хуйня? Что Сашенька всего этого не стоит? Замай, — Машнов пристально посмотрел в глаза другу и взял его за предплечья, убирая с себя чужие руки. — Я готов умереть за всё это. Понимаешь? — Понимаю, — Замай кивнул и опустил голову, прикрыв глаза. Ему сделалось вдруг очень тревожно, и какая-то безнадёжность поселилась внутри. Слава пальцами коснулся подбородка мужчины, заставляя взглянуть в лицо, и сделал жалкую попытку растянуть губы в улыбке, на что Андрей лишь горько усмехнулся. — Пригласишь на банку пива или хотя бы чай? — Пива нету, чая тоже. Квартира-то пустая. Но здесь есть Саша, то есть… — Слава замялся. — …то, что от неё осталось. Это целый музей, это моя святая святых на данный момент — вся эта квартира. Пойдём. Андрей отошёл от друга, давая ему пройти в комнату и, потирая щетину, устремился следом. — Вот, — Гнойный подошёл к дивану. — Тут ночнушка, мишка мягкий. Я его у родителей её спиздил. Знаешь, зачем? Чтобы принести сюда. В этот момент Андрей с дивана перевёл взгляд на Славу. Ему показалось, что тот обезумел. — А вот тут расчёска, карандаш, которым она рисовала меня ещё. Тут вот резинка, с её волосами даже, представляешь? Смотри! — Машнов бережно взял чёрную резинку с подоконника и поднёс её к глазам Андрея. — Видишь? Видишь волоски остались её? Замай отшатнулся и уставился на Славу с уже нескрываемым страхом. Но тот этого даже не заметил, воодушевлённо показывая мужчине одну за другой вещи любимой девушки. — А вот это… С этого всё и началось. — Слава аккуратно взял с комода что-то маленькое и раскрыл перед Андреем ладонь. На ладони была миниатюрная золотая серёжка, и мужчина прищурился, чтобы лучше её рассмотреть. — Нет! Не трогай! — вскрикнул Гнойный, когда Замай потянулся к украшению. — Вообще ничего тут не трогай, пожалуйста. Прикосновения чужих убивают эту энергию, а… — Господи, Слав, — Андрей отпрянул. — Давай опять к духовнику съездишь. Хороший же дядька. Слав, у тебя уже крыша поехала. Это даже не с вороной в парке разговаривать, это тотальный пиздец какой-то. Давай завязывай нахуй. — Ты не понимаешь, — Слава покачал головой и положил серёжку на место. — Я всё это собирал месяц, чтобы хоть как-то она рядом была. А началось всё с серёжки — Даша убиралась в моей квартире и принесла её мне. Мне было очень хуёво, и эта серёжка, просто одна маленькая серёжка, она меня к жизни вернула. Я так радовался, ты не поверишь. Я три дня эту серёжку не выпускал из рук, а потом нашёл Сашину ночнушку, потом карандаш и резинку. И я принёс сюда это всё, я выкупил Сашкину блузку у её подруги, я спиздил мишку у её родителей… Все эти вещи её так или иначе касались. Она таким образом как будто рядом, понимаешь? Мне так становится легче, я чувствую, что живой. И это началось не сейчас, это началось ещё до психушки, ещё до сраного духовника. Я просто этим живу, понимаешь ты? — последние слова Машнов выкрикнул Андрею в лицо. — Нет, Слав, прости, но не понимаю, — Замай отрешённо присел на край дивана и закрыл лицо руками. — И не поймёшь, — фыркнул мужчина в ответ. — Ладно, потом ещё вернёмся к этой теме. Сейчас нам нужно ехать. — Я никуда не поеду, — подойдя к окну, Машнов открыл его и достал из кармана сигареты. — Будешь? — Слав, нет, ты не понял, — Андрей встал с дивана. — Мне нужно уезжать в Бишкек завтра, а тебе нужно уехать в свою квартиру, потому что дверь там до сих пор открыта. Или ключи отдай хотя бы, если реально тут жить теперь собрался. — Забирай. Они лежат на тумбе в прихожей, так что бери их и проваливай, я отсюда не уйду. В ответ Слава услышал лишь хлопок железной двери.***
Замай понимал, что не может просто так оставить Славу в одиночестве в подобном состоянии. У него же реально крыша едет. Какой, к чёрту, музей?! Выйдя из такси, Андрей случайно громко хлопнул дверью и тут же поймал себя на мысли, что как минимум на этой неделе он хлопал дверьми раз пять. Мужчина усмехнулся такому внезапному замечанию и поторопился к парадной, скользя кроссовками по льду, припорошённому снегом. Поднявшись на нужный этаж и споткнувшись о что-то мягкое, он чуть не упал, ударившись плечом о ручку входной двери. — Твою мать! Блядский кот, Филя! — кот обиженно мяукнул и покосился на Замая. — Слава тебе оставил что-нибудь пожрать-то? А ну, пошли домой! Кое-как поймав Филю и прижав его одной рукой к груди, Андрей открыл дверь в квартиру и отпустил кота на пол, сразу зайдя следом. Животное недовольно фыркнуло и потрусило в сторону кухни, обернувшись у самого порога с видом «Чего стоишь как истукан? Пойдём кормить меня скорее!», а после скрылось из виду. Мужчина разделся и устало поплёлся следом за Филей, гадая по пути, каким образом кот оказался на лестничной клетке. Не найдя сразу кошачьей миски, Андрей оглядел кухню и обнаружил её совсем в другом месте, не там, где она стояла раньше. Насыпав коту корм и налив воды, мужчина сел на табуретку и, глядя на то, как Филя ест, задумчиво пробормотал: — Да, брат, Саша тебе миску ставила под стол, как нормальные люди делают, а не у газовой плиты. Жаль твоего хозяина, конечно. Совсем у него сейчас крыша поехала, тебя, вон, даже одного тут бросил. Замай открыл окно, невольно вспоминая те моменты, когда глаза Машнова светились ярким огнём. Теперь, после расставания с Сашей этот огонь погас. Да, выйдя из депрессии, Слава улыбался, смеялся, вёл себя как обычно; но та искра пропала. Теперь же Андрею приходилось наблюдать весь ужас происходящего. Было больно смотреть на умирающего где-то внутри друга. Смотреть, как он убивается и знать, что Куромушка к нему не вернëтся. Андрей толком то и не понял, почему она ушла, но он очень хорошо помнил тот самый день… Прямо перед днём рождения Машнова они решили, что стоило бы немного развеяться, отдохнуть в чисто мужской компании. Замай тогда говорил прекрасные тосты о том, что желает Славе долгой и прекрасной жизни с Сашей. И Андрей точно видел, как сверкали глаза друга при упоминании девушки. Странно, прошло уже три года, а любовь у них всё ещё очень крепка и не угасаема. Замай от всей души радовался за них и действительно желал, чтобы так было ещё лет двадцать как минимум. Но продлилось это весёлое застолье недолго. Почему-то именно в тот самый день сообщения на телефон Славы поступали в огромном количестве, очень часто приходили оповещения. Чтобы отличить от всего дерьма свою девушку, Гнойный поставил на неё другой рингтон. Особенный. В самый разгар веселья телефон пару раз мелодично звякнул, и Слава оживился. Обычно девушка не писала ему, чаще просто звонила и расспрашивала, когда же её ненаглядный появится дома. А Слава только улыбался, быстро покидал друзей и со всех ног нёсся к любимой. Глупо было? Невероятно. Жаль, что осознание не пришло к нему даже сейчас. Тогда, взяв телефон в руки, он внимательно прочитал сообщение, еле заметно шевеля губами, и вдруг нахмурился. Замай, заметив это, очертил Славу непонимающим и взволнованным взглядом. В следующую секунду Машнов поднялся с места и молча ушёл, перед этим с каким-то отчаянием в глазах посмотрев на Андрея. Замай рефлекторно выбросил уже жгущий пальцы бычок в окно и удивился тому, что даже не заметил, как прикурил сигарету, забывшись в воспоминаниях. Уже завтра он должен лететь на родину, а вещи ещё даже не собраны. Ничего не собрано, совсем ничего. Мужчина закрыл окно и опустил взгляд на Филю, который тёрся о его ноги и мурчал. Телефон в кармане джинс завибрировал, Андрей вытащил его. «Как там Гнойный? Живой хоть?» — спрашивал Дима в телеграме. «Живой, но тут большие траблы. Он в конец ёбнулся. Можешь позвонить?» — быстро напечатал ответ мужчина и снова опустился на табуретку. Андрей уже думал, что с Эрнесто точно покончено и помощи ждать неоткуда, но телефон зазвонил. От неожиданности Замай выронил из рук гаджет, но всё же успел поймать его у самого пола и принял вызов. — Да. — Это я.***
Отрубившись на несколько часов и проснувшись вечером, Гнойный едва ли мог вспомнить всё произошедшее. Вроде и Андрей приезжал, говорил что-то о скором уезде. Куда он там собирался?.. В Бишкек, кажется. Вот Слава рассказывает ему о музее, вот он показывает Андрею самое ценное — серёжку. Серёжка. Слава очень ею дорожит. Где она, кстати? Посмотрев на комод, где она лежала всегда, мужчина её там не увидел. Резко подорвавшись с дивана, Гнойный стал осматривать подушки — вдруг упала куда-то, но на диване украшения не оказалось. Слава даже поднял диван, но и там было пусто. Его охватила секундная паника. Взяв сигарету, он закурил на месте, не подходя к окну. Надо позвонить Замаю. Замай! Может, он её куда-то положил? В квартиру кроме него и Славы больше никто не мог попасть. Машнов схватил трясущимися руками телефон и набрал нужный номер. — Да, — Замай явно не ожидал звонка в такой поздний час. — Что случилось? — Куда ты положил серёжку? Ну, Сашину. Золотая такая, красивая. — Она у меня. — Что? Ты спиздил серёжку? — Слава чуть не задохнулся. — Как ты посмел?! Ты же знал, что это самое дорогое из всех вещей! Зачем? — Он крепче сжал смартфон в руках и от злости заскрежетал зубами. — Верни! Она моя и должна лежать на своём месте! — Нет, Слав. С этим надо заканчивать, как ты не понимаешь? — Андрей очень переживал за Славу, за то, что тот совсем, до конца слетит с катушек с этой сраной золотой побрякушкой. Именно поэтому он, насмотревшись на нездоровое поведение друга с вещами, принадлежавшими Саше, просто забрал серёжку от греха подальше. Но сейчас ещё больше он переживал за его реакцию на продолжение разговора. — Утром к тебе приедет Эрнесто, потому что завтра я уезжаю. Даша не может быть с тобой постоянно, сам понимаешь. Димон тоже не может, но для тебя это будет полезно. Не буду объяснять почему, он тебе сам всё расскажет. И пойми, что он не просто так вызвался тебе помогать, не просто так остался ночевать с тобой и не просто так успокаивал, когда ты у «1703» поехал крышей. Да, если ты помнишь, именно он был рядом, когда всё произошло. Сечёшь? — Что?! Да пошёл ты нахуй со своим Эрнесто, даже слушать ничего не буду! Слава отбросил телефон в сторону, накинул куртку и выбежал в подъезд в тапочках. Выйдя из дома, он остановился под козырьком подъезда и шумно втянул носом холодный вечерний воздух. Щёки пылали, в ушах грохотал пульс, а сердце готово было вырваться из грудной клетки. — Как же так-то, блять? — пробормотал Машнов и рвано выдохнул. Он злился на Андрея, на себя, на Диму, который лезет не в свои дела, злился на весь мир. Что там говорил Замай? Был рядом постоянно Эрнесто, помогал? До сих пор хочет помогать? Бред. Слава отчётливо помнил Сашу, садившуюся в чужую машину, отчётливо помнил свои эмоции. Но совсем смутно помнил чужие сильные руки, из которых не получалось вырваться. Так же смутно он помнил поездку до дома на такси, тепло Андрея, сидевшего рядом и кого-то на переднем пассажирском сидении. А потом были густая вязкая темнота и раннее утро. И Дима, спящий на диване в его гостиной. Не Андрей, а почему-то Ромащенко. Но это, по мнению Славы, не доказывало того, что Эрнесто печётся о нём. С чего бы? Гнойный искренне не понимал его мотивов. Да и не до мотивов сейчас было вовсе, Машнов вдруг осознал, что не знает, как будет возвращаться в квартиру. И это осознание как будто ударило его обухом по голове, выбив разом все остальные мысли и оставив только одну, тревожную и зудящую: как вернуться туда, где нет самого главного, самого ценного? Без одной маленькой вещицы Слава действительно не представлял теперь своего существования. Казалось бы, ещё пять месяцев назад он посмотрел на все эти Сашкины вещи совсем другими глазами, вернувшись из психушки. И всё было действительно намного легче, но не сейчас. Теперь всё понимание комичности ситуации, когда в июне он собирал музей и трясся над каждой вещью улетучилось, как только случился срыв. Неужели всё, через что он прошёл летом, теперь вернулось, но с большими проблемами. Ещё недавно Гнойный вспоминал свои действия, и они на трезвую, не затуманенную этим болезненным состоянием голову, казались ему абсурдными. Но не сейчас. Сейчас он стоит под козырьком подъезда в тапках и трясётся совсем не от холода. Ему плохо, и он просто не может по-другому. Ему конкретно сейчас нужна помощь. Слава поворачивается и быстро бежит по ступенькам вверх. Пометавшись по квартире и наконец обнаружив телефон, он набирает номер сестры. — Даша! — срывающимся голосом шепчет Слава в динамик, когда женщина берёт телефон. — Дашенька, приезжай, пожалуйста! Мне так плохо. — Слава! Слава, что случилось? Я сейчас позвоню Андрею, он подъедет, я сама никак не могу, ребёнка только что на скорой увезли. Я еду в больницу. — Не надо Андрею звонить. Я сам разберусь, — сухо ответил мужчина и вдруг подскочил на месте. — Даша, что с Гордеем? — Руку сломал. Всё в порядке, Слав, просто… — женщина всхлипнула. — Я так испугалась. — Ладно, не теряй времени, дуй в больницу. Я сам разберусь со всем, ладно? Андрею не звони, я сам, — Машнов сбросил вызов и опустился на диван. Он чувствовал себя разбитым, ведь теперь ко всему прочему прибавилось ещё и то, что его племянник попал в больницу. Выходит, он остаётся с этим один на один. Один на один. — Нет, — надломленным голосом прошептал мужчина и в отчаянии зарылся руками в волосы, оттягивая их пальцами назад. Кто угодно, лишь бы не одному быть. Слава хватает телефон и быстро печатает: «Приезжай, пожалуйста. Я сейчас с ума сойду. Третий верхний переулок 12, 17 кв. Мне очень хуёво, я не знаю, что делать». В ту же минуту за несколько километров от Гнойного Дима тянется к прикроватной тумбочке и берёт пискнувший телефон в руки, открывая директ.